Затем открыл второе:
«С того момента, как мы случайно встретились с тобой, я не могу спокойно жить. Я всё время мечтаю оказаться в твоих объятиях, чувствовать запах твоего тела, сходить с ума от твоих прикосновений. Я люблю тебя, Итачи, я хочу к тебе, я мечтаю быть всю жизнь рядом с тобой, оберегать твой покой, ласкать тебя, лелеять. Мое дыхание учащается, сердце бьется сильнее при мысли о тебе. Моя душа наполнена теплом твоих глаз, мягкостью твоих слов. Хочу утонуть в твоих руках, одурманиться запахом твоего тела. Ты — мой кислород, без тебя мне не жить».
Затем открыл третье:
«Какое счастье, что ты есть на свете! Я дышу тобой. Даже от воспоминания о тебе мое сердце начинает биться чаще, а душа сладко замирает. Любовь к тебе преображает весь мир, разукрашивает его в самые радужные тона, дарит смысл моей жизни. Всем сердцем, всей душой, каждой клеточкой организма стремлюсь к тебе. Все мои мысли и мечты о тебе. Люблю тебя, Итачи!»
— Предлагаешь мне написать ей любовное письмо? — догадался Итачи, к чему клонит младший брат.
— Не просто письмо. Его неплохо было бы подкрепить чем-то весомым, — улыбнулся Саске.
— И да, не прячь свои эмоции. В данном случае это играет против тебя. Если ты даже отважишься ей признаться, в чем я очень сомневаюсь, с каменным выражением лица она вряд ли поверит твоим словам, — продолжал свои нравоучения Учиха-младший.
— Эмоции? Ты думаешь, это поможет? Знаешь, что она обо мне думает?! Я хладнокровный убийца, который выполнит любой приказ, не моргнув глазом, — с досадой говорил Итачи.
— А разве это не так? — подколол Саске. Итачи ответил ему негодующим взглядом.
— Кстати, её можно понять. Если бы ко мне подкатывал парень, у которого есть девушка, я бы его десятой дорогой обходил, — засмеялся Учиха-младший, наблюдая за тем, как вытянулось лицо его брата.
— Так почему ты не расстанешься с Аюми? Докажи свои чувства делом, — говорил Саске. Итачи ответил ему молчанием, отведя взгляд.
— Боишься остаться один, если она всё-таки предпочтёт другого? Тебе не кажется, что это не совсем честно по отношению к Аюми? Ведь она привыкла быть в центре твоего внимания. А теперь в твоём сердце другая, а ей туда путь заказан, — предположил Саске. Итачи взглянул на него, и сожаление в его взгляде говорило красноречивее всяких слов.
Спустя несколько минут молчания, Саске вдруг резко поднялся, в следующий миг оказался сидящим на Итачи, до боли стискивая его запястья, прижимая их к кровати.
— Ты не просто используешь Аюми как запасной вариант. Она твой щит, твоя защита против Акины. Все эти книги, разговоры... Ты не пытаешься научиться этому чувству, не пытаешься разобраться в себе и принять его как должное, ты пытаешься с ним бороться. Ты боишься не просто влюбиться, а влюбиться именно в Акину, потому что знаешь, что против этого противника все твои ниндзюцу и гендзюцу бессильны. И Аюми — твоё моральное оправдание: «Я не могу быть с Акиной, потому что у меня есть Аюми». Насколько же ты глуп, брат, ведь этому противнику ты уже проиграл, ты же хочешь с ней быть больше всего на свете. И чем больше барьеров ты возведешь между вами, тем больше будет твоё желание быть с ней, — говорил Саске, глядя ему в глаза. Он видел, каким неистовым огнем загорелись глаза Итачи, как участилось его дыхание, а по вибрации грудной клетки он понял, что его сердце готово выскочить из груди при одном упоминании об Акине. Саске было это вполне достаточно. Он снова лёг с братом рядом, и между ними снова воцарилось молчание.
Итачи задумался. Безусловно, слова Саске нашли свой отклик в его душе, и он в очередной раз оказался прав. Он много лет выстраивал стену хладнокровия и безразличия, стараясь убить в себе все чувства. А теперь те самые эмоции и чувства рушили эту стену. Он слишком отвык от проявления чувств, считая это лишним. Вспоминая всё то время, что он провел под одной крышей с семьей Тибо и Хаку, Итачи отметил, что никогда не испытывал столько эмоций, сколько за это короткое время: ярость, боль, досада, восхищение, тепло, любовь. При мысли об этом чувстве ему стало не по себе, стараясь себя убедить, что Саске всё-таки ошибается, не в силах принять это. Наблюдая за влюбленными парочками Конохи, он был абсолютно уверен, что с ним этого никогда не случится, ведь искренне считал любовь слабостью, а слабости он не допускал. Когда Аюми стала добиваться его благосклонности, он не противился этому, скорее ради эксперимента: сможет ли кто-то пробудить в его душе что-то подобное. Но, как он и ожидал, его каменное сердце осталось глухо к стараниям голубоглазой красавицы. Он вспомнил, как Такеши Тибо пришёл выразить ему свое почтение за то, что тот позволил им жить на территории своего клана. Тогда его детей он видел только издали. Потом часто наблюдал, как рано утром Акина идёт мимо их дома через квартал. Девушка казалась ему слегка забавной и немного скованной, тихая тень своего гениального брата. Но каким же вулканом страстей она оказалась, когда напала на него с обвинениями после первой миссии, не побоявшись высказать ему в лицо всё то, что о нём думает, тем самым бросив ему вызов. Итачи взглянул на тумбочку, находившуюся в изголовье кровати, на которой стоял её подарок — стеклянный водяной шар с персиковым деревом.
— Что мне делать, Саске? — спросил он, и ответом ему было молчание. Итачи обернулся и посмотрел на брата. Тот преспокойно спал. Он невольно улыбнулся, вспомнив подобный эпизод из их детства. Как маленький Саске частенько забирался в его постель ночью, если не мог уснуть или замерз, волоча за собой их отчаянно упирающегося черного кота.
Итачи накрыл его одеялом и погасил висевший в изголовье ночник.
Глава 22
Раннее утро свободного дня перед концертом было на редкость солнечным. Никаких тренировок и соревнований. Но привычка рано вставать и сегодня подняла Акину ни свет ни заря. Она переоделась, привела себя в порядок и спустилась вниз. Дом встретил её тишиной. Даже на кухне никого не было.
«Непорядок. Тоже мне расслабились», — подумала Акина, поднимаясь наверх.
— Доброе утро, — возвестила она, бесцеремонно врываясь в комнату брата. Парень, как и ожидалось, мирно спал и вставать в ближайшее время не планировал.
— Подъём, лежебока, — не отставала она, запрыгнув на его кровать.
Ясухару нехотя открыл глаза.
— Аки, садистка ты мелкая, сегодня выходной, дай поспать, — пробурчал он, отворачиваясь от назойливой сестры.
— Хрен тебе, а ну марш на пробежку, — строго заявила она, расталкивая его, и вовремя ретировалась из комнаты, так как ей вслед полетела подушка.
Акина отправилась дальше причинять добро и наносить справедливость, подойдя к комнате Хаку, коротко постучалась и, не дожидаясь ответа, распахнула дверь его комнаты.
— Проснись, нас обокрали! — громко сказала она.
Хаку вскочил как ошпаренный и изумлённо уставился на визитершу.
— Как?! — недоуменно произнес он, но по смеху девушки понял, что та пошутила. Однако сон как рукой сняло.
— Вставай, нас ждут великие дела, — произнесла она и удалилась. Хаку ничего не оставалось, как окончательно проснуться и встать с постели.
Подойдя к дверям комнаты Саске, она отчетливо постучала и, не дождавшись ответа, предупредив, что заходит, открыла дверь. В комнате Учихи-младшего она ни разу не была, поэтому прямо с порога в глаза бросился идеальный порядок. Не было разбросанных или сложенных второпях вещей. На письменном столе стояла только стойка с канцелярскими предметами и пара книг. Всё как будто было на своих местах, и нигде не было и пылинки. Идеально разглаженное, словно отутюженное, покрывало на кровати оставляло впечатление, что к нему и не притронулись.
«Надо же, куда же он мог запропаститься в такую рань», — удивилась девушка.
«Ваше величество, прошу прощения за беспокойство. Позвольте нижайше сообщить вам, что уже утро», — мысленно репетировала она свою пламенную речь перед тем, как постучать в дверь комнаты Итачи, но ответом и в этот раз ей было молчание.
«Да что ж такое, они что, оба куда-то свалили? Если и в этот раз в синяках явятся, забинтую так, что мумия египетская обзавидуется», — начинала злиться Акина.
* * *
Он снова был в пустом помещении, скорее всего располагавшемся под землёй.
— Жизнь человека определяется тем, что он считает истинным и правильным. Реальность может оказаться лишь миражом. Но, быть может, люди живут в мире собственных иллюзий. Как ты считаешь? А когда-то ты считал меня добрым и заботливым братом, — говорил он, и его слова эхом отражались от каменных стен.
— Когда это произошло, я ещё был ребенком и убеждал себя, что всё это всего лишь ночной кошмар. Но теперь мои глаза не те, что раньше. Этот шаринган способен видеть сквозь твоё гендзюцу, — уверенно сказал юноша, стоящий напротив, и злобой сверкнули его черные глаза.
— Значит, мы можем наконец начать драться всерьёз. Неужели ты так и не смог убить лучшего друга? И, несмотря на это, пришел сюда, — чуть насмешливым тоном произнес он.
— Здесь и сейчас я исполню свою мечту, — уверенно заявил его соперник.
— К сожалению, твоя мечта так и останется мечтой, потому что ты не смог пробудить Мангекё Шаринган, — продолжал усмехаться он.
— Неважно, какую иллюзию ты создашь своими глазами. Моя ненависть все равно воплотит мою мечту в реальность, — упрямо произнес юноша.
И звон стали от встретившихся сюрикенов наполнил пустое каменное помещение.
* * *
Итачи открыл глаза, услышав резкий стук в дверь.
— Я вхожу! Кто не спря... — её фраза оборвалась на полуслове.
Картина, которая предстала перед Акиной, заставила её замереть на месте. На кровати, заботливо укрытый одеялом, лежа к ней спиной, мирно спал Саске.
— Мы что, куда-то опаздываем? — сонно потирая глаза, поинтересовался Итачи, сев на постели. Распущенные волосы укрывали обнаженные плечи Учихи-старшего. Акина переводила изумленный взгляд с одного брата на другого. Затем покинула его комнату, закрыв за собой дверь.
«Нет, это ни в какие ворота...» — возмущённо думала она, спускаясь вниз.
После её ухода Итачи перевел взгляд на спящего брата.
«Я уже и забыл, как выглядит твой ненавидящий взгляд», — подумал он, вспоминая подробности странного сна, посмотрев на брата. Тот хмурился во сне, тяжело дыша, вздрагивал и судорожно сжимал кулаки.
«Что же тебе снится, Саске...» — подумал Итачи, наблюдая за ним.
Ему же в очередной раз снилась та битва, которую он считал величайшей ошибкой в своей жизни. Эйфория от того, что цель твоей жизни достигнута и ты наконец добился того, к чему стремился, быстро сменилась зияющей пустотой в сердце. И после того, как от воскрешенного запретной техникой Итачи он узнал, что его брат и весь его клан стали жертвами интриг в борьбе за власть в Конохе, море сожаления и отчаяния от потери единственного родного человека, павшего от его руки только потому, что он был ослеплен ненавистью и не захотел докапываться до сути происходящего, внезапно захлестнуло его душу. И когда его тело, не связанное техникой воскрешения с погибшим мастером во время последней войны, рассыпалось прахом, он лишился и части своей души. Как будто что-то умерло в нем вместе с ним. Ошибка. Бывают ошибки, которых не исправить, бывают потери, которых не восполнить ни слезами, ни раскаяньем. И скорбь переросла в испепеляющую ненависть к тому месту, что лишило его всего, что ему было дорого, к Конохе. Но по прошествии времени Саске стал понимать, что сколько бы деревень он ни уничтожил и скольких людей ни убил, это не вернёт его теплый ласковый взгляд, не заставит снова почувствовать то прикосновение к своему лбу его пальцев, на которое он так обижался в детстве, это не вернет Итачи. Месть ничего не создает, она только губит. Время лечит? Время лечит не всё. И он вернулся в Коноху, неся на себе бремя вины. Ведь сожаления могут пытать не хуже искусного палача. И день за днем он жил с этой пыткой, пока, возвращаясь с одной из миссий, открыв тяжелые ворота Конохи, не увидел его. Он стоял возле привратников и о чем-то разговаривал с Хакаши. Саске застыл, как громом пораженный, смотря на высокую фигуру в черном плаще с красными облаками. Стоял и смотрел, не отводя глаз, на того, кого считал мертвым. В тот момент он подумал, что это всего лишь игра его измученного воображения. Но Итачи обернулся, почувствовав на себе взгляд младшего брата. Тот самый теплый взгляд. На губах Итачи заиграла ласковая улыбка.
— Саске, — произнес он.
Как током прошибло тело Учихи-младшего, когда он услышал давно забытый звук его голоса. Взор стремительно застилала выступившая на глазах влага. Он медленно подошёл к Итачи и взял за полы черного плаща. Он не исчез, не рассыпался прахом, как плод его измученного воображения. И тут тот самый тычок в лоб как бы заставил его очнуться. Он здесь, рядом. На лице Саске появились мокрые извилистые дорожки от слёз. Неужели проведение наконец-то сжалилось над ним и дало второй шанс, шанс всё исправить и искупить свою вину. И для него было совершенно неважно, кем являлся его брат: плодом запретной техники, теневым клоном или продуктом генной инженерии. Главное, что он был рядом. Саске подошел ближе и, уткнувшись лицом в его плечо, дал волю слезам, накопившимся за это время в его израненном сердце.
— Мой глупый брат, — тихо сказал Итачи, гладя его по непослушным волосам и вздрагивающим от тихих рыданий плечам. Он его кровь, его клан, его семья. И теперь всё будет по-другому, и он будет дорожить и оберегать свой второй шанс.
«Теперь моя очередь тебя защищать, Итачи», — решил он тогда.
После обследования, в том числе с использованием медицинских техник, на котором настояла Цунаде, выяснилось, что это действительно старший брат Саске. Но частичная амнезия насторожила принцессу слизней. Он совершенно не помнил той битвы и как ему удалось выжить. В данном случае Цунаде не исключала влияние на него техники воскрешения. Саске искренне надеялся и молил всех Богов, чтобы память к нему не вернулась никогда. И тот самый бой всё ещё снился ему в тревожных снах, который он променял бы на любой из самых жутких кошмаров.
— Саске, — Итачи тронул за плечо спящего брата, и тот резко сел на постели, тяжело дыша, сонно оглядываясь по сторонам, сообразив, что находится не в своей комнате.
— Плохой сон? — спросил Итачи. Саске не ответил.
— Чего сам-то рано встал, сегодня никуда идти-то не надо, — немного смущенно произнес Саске, запуская пальцы в свою густую шевелюру.
— Наше торнадо здесь уже побывало, так что придется вставать, — вздохнул Итачи, улыбаясь. Саске ответил теплой улыбкой.
— Прости, не заметил, как заснул, — извинился Саске, выбираясь из постели брата.
— Спасибо за разговор, — поблагодарил Итачи.
— Пустяки, — отмахнулся Саске и направился к выходу.
— Я люблю тебя, брат, — произнес Итачи, когда тот уже коснулся ручки двери. Его слова заставили на миг замереть, потом он покинул его комнату.
«А я этого достоин?» — задавался вопросом Учиха-младший.
Покинув комнату Итачи, Акина спустилась вниз. Хаку уже сидел на диване в гостиной, и на кухне шумел закипающий чайник.
«Вот теперь всё на своих местах», — довольная, подумала она, с чувством выполненного долга.
