Кабальеро, с которого стекает вода, опустившись на корточки, переворачивает мертвеца на спину. Негоже тревожить мёртвых, но нельзя оставлять им то, что ещё нужно живым. Поначалу кинжал не поддаётся, однако после нескольких рывков змеистое лезвие высвобождается из плена плоти. Глупый, глупый кабальеро обтирает его рукой. Кровь покойника мешается с его собственной, и убийца смывает с рук липкий багрянец в воде фонтана. Возвращает кинжал в ножны, не забывая забрать чужие. Закидывает на плечо плащ, морщась от мокрой тяжести. Подумав, прячет голову под капюшоном, и ледяные струйки бегут по лицу, пробираясь к ушам, шее, пояснице.
Убийца бросается наутёк.
Луна идёт по пятам.
По ночам добрый боженька спит особенно крепко, поэтому в двери прюммеанского храма кабальеро стучит долго. Нет, я не дьявол, святой отец, но почему-то в приречном квартале лежит мертвец. И долг каждого блозианина передать прах несчастного на попечение святой матери-церкви.
Что ж. Порядочный блозианин, он позаботился о душе покойника. Самое время подумать о своей. И убийца побрёл по спящим улицам в поисках родной и как никогда прежде желанной церкви.
Луна провожала его до самых дверей, украшенных изображением Пречистой Девы. Он оставлял за собой лужи, натыкался на скамьи, чертыхался и тревожил служителей. Скорее всего. Он не помнил, как оказался перед алтарём. Он взглянул на Пречистую и пропал. Дрожь била его изнутри, из самой груди, сердце подскакивало, стук его отдавался в висках.
Он убил. Голова же горела, горло драло от сухости.
Он убил дона Рамиро.
Из глаз сочились слёзы.
Он убил своего отца.
Молитвы стали его мыслями. Он не думал, что помнит столько молитв. Стыдно, он-то всегда мнил себя сильнее этого. Райнеро Рекенья-и-Яльте — королевских кровей, ему было суждено стать наместником Всевечного на эскарлотской земле, принять от Него долг защищать и править. Коль скоро происхождение поместило его так близко ко Всевечному, неужели Он не услышит и не простит?
Райнеро рискнул на исповедь. По ту сторону решётки опасливо поблескивали крысьи глазки священника. Стало противно, хотя Райнеро и без того не сказал бы всей правды. Я видел убийство, святой отец, и ничего не сделал. Да откроется убиенному Царство Солнечное, да пустит Пречистая Дева припасть его к светлым стопам своим. То была воля Всевечного и ничья более, так амис, сын мой.
Пречистая оказалась более приятным духовником. Райнеро открыл ей всю правду в молитвенном шёпоте.
Грех был не из тех, что легко замолить.
Райнеро покинул церковь на рассвете. Мутный, бледный, холодный, он не нёс утешения. Родная святая взирала на него с презрением и холодом. Оставленный её теплом и светом, Райнеро запретил себе касаться солнышка под рубахой и заставил себя вернуться к делам земным.
Держась поближе к стенам домов, он пошёл к «Заячьей лапе». Дон Рамиро выбрал постой поближе к центру Хильмы, не собирался оставаться надолго. Умирать он тоже не собирался. Но сын сперва задержал отца в городе, затем прикончил его. Негодный сын, ублюдок, отцеубийца. Райнеро потряхивало, и не в последнюю очередь от холода. Одежда не высохла. Вода пропитала плащ, колет, рубашку, натекла вниз, в сапоги. Мерзавцы хлюпали, напоминая о звуке, с которым выходил из-под ребра мертвеца кинжал. Порезанную ладонь саднило. Райнеро перемотал её лоскутом с плаща покойного и с тех пор старался на неё не смотреть. В гостиницу, забрать вещи и лошадей.
Как назло, герцог ви Куэрво в Нинье души не чаял. Она чувствовала всадника, ловила любое движение, тон голоса, настроение. Конечно, она почуяла беду. Трудно шла в поводу, мотала мордой, оглядывалась. Марсио это раздражало, он бил копытом и косил на копушу злой глаз. Райнеро терпел до ближайшей харчевни. Хозяин ломал шапку перед хмурым посетителем с двумя лошадьми, стоившими больше всего его заведения, прислуги и домочадцев.
Выхлебав кувшин вина, Райнеро открыл для себя несколько неприглядных истин. Первое, убить отца, пусть новоявленного, было не тем же самым, что заколоть «ящерицу» или в подворотне прикончить наглеца. Второе, отцеубийца сожалеет об убийстве и об убитом, но смерть Куэрво облегчила ему жизнь. Дорога к престолу стала короче.
День уходил прочь поступью рехонеадора , обводя город плавным плащом заката. Пора. В Эскарлоте принц Рекенья одаривал возлюбленных розами и рубинами, но на чужбине придётся обойтись тем, что есть. Эскара из королевских конюшен — достойный прощальный подарок. Только это всё рисовка. Просто Юлиана форн Боон — единственная, кому можно доверить Нинью. Больше здесь у Райнеро никого не было. Ни здесь, ни где-то ещё, но не продавать же кобылу незнакомцу. И уж тем более не дарить его величеству Лауритсу. На что тому лошадь, он наверняка объездил страуса.
Нинья стала королевской наградой маршалу Куэрво за взятие стратегически важной крепости в войне с Блаутуром. Под ним убили лошадь, и Франциско поспешил восполнить утрату. Принять кобылу от друга и короля, а самому оседлать его жену! И если это — не низость, то Райнеро — образцовый сын!
Порез вспыхнул болью, негодница Нинья! Кобыла дёрнула в сторону мордой, а Райнеро набрал поводья слишком коротко. Его качнуло, вино запоздало ударило в голову. Он всмотрелся в одну точку, унимая головокружение. Оказывается, снова пошёл снег, и хорошо, он не подпустит к Райнеро луну.
Принц Рекенья торопливо свернул в проулок, открывающий путь на квартал Во?гур. Хильмская знать облюбовала эту часть города полтора века назад, едва там осушили болото. Бооны отстроили дом одними из первых и с тех пор, в отличие от соседей, ничего не меняли в его отделке. Это бы помогло его отыскать, если бы Райнеро вдруг заплутал. Он сопровождал Юлиану от самого Охотничьего домика. Уже у порога фамильного особняка она обмолвилась, что иногда называет муженька «лягушонком». А что бы она сказала о ставленнике-отцеубийце?
Снег бесновался, залепляя глаза и ноздри. Из белого неистовства шагнула навстречу матушка, снежинки усеивали её наряд мелким бисером.
— Ты дурно поступил, упрекнула королева, кладя руку на круглый живот. — Тебя запрут на замок и оставят без уроков фехтования.
Королеву сменил её маленький двойник. Рамона выбежала под копыта Марсио, Райнеро едва успел его осадить.
— Райнеро, ты клялся! — Сестра тянула к нему пухлые ручки. — Услышишь, примчишься и вызволишь!
— Прости, маленькая. — Рамона была его вечной болью. Если бы её нашли раньше.… Если бы он раньше отыскал ослушницу, убежавшую от матери в залитый дождём сад.
Райнеро кинуло в седле вперёд: чёртов джериб самочинно пустился рысью. Чёрная, в скрипучей краге рука перехватила непоседу под уздцы.
— Почту за честь, ваше высочество! — выкрикнул дон Рамиро. — Но почему? Райнерито, за что?
Райнеро пришпорил джериба, Нинье приглашения не требовалось. Копыта звонко застучали по булыжнику. Мать, сестра, дон Рамиро… В последний раз Райнерито видел всех вместе летним днём пятнадцать лет назад. В саду, затопленным солнцем и запахом абелий. Потом Куэрво на три года отбыл на захватническую войну с Апаресидой, а Рамона простудилась — невинная шалость стоила малышке жизни. Все близкие из того воспоминания мертвы, даже младенец в утробе матери. Белоокая не отличается разборчивостью. Снег пока не подпустил её к Райнеро, но сам напомнил убийце о его жертвах. Райнеро мерзок этому миру, и мир бросит все свои силы на борьбу с ним, неугодным, порочным, кровавым.
И всё же снег прекращался. Навстречу поднимался высокий башенный стан.
Принц Рекенья забрался бы в дом по стене башни, если бы на его стук отпирали слишком долго. Не пришлось. Прежде, чем он вскарабкался на крыльцо, парадные двери распахнулись, плеснуло светом и жизнью. Хозяйка особняка в одной капотте и туфельках на босую ногу спешила ему навстречу. Его опять зазнобило..
— Принц! Это вы! — Оглядевшись по сторонам, Юлиана схватила Райнеро за руку и потянула внутрь. — Скорее в дом, вас ищут, стража, Лауритс, нельзя попадаться!
— И правда же… — Райнеро вздрогнул. — А я и забыл.
*Рехонеадор — укротитель быков в конной корриде.
**Эскара — элитная порода лошадей, которую разводят только в Эскарлоте. Эскары быстры и грациозны, отличаются покладистым нравом.
Блицард
Хильма
1
Королевским псом прозвали Дисглейрио Рейнольта, но сегодня почуявшей добычу гончей уподобился другой подданный Лоутеана I Нейдреборна. Едва не повизгивая, размахивая документами на арест, по Приёмной Лауритса I Яноре кружил посол Блаутура в Блицарде. Его звали Теобальд Слиго, в прошлом он был викарием в одном из блаутурских епископств и по иронии походил лицом на древнеравюннских языческих императоров. Пожалуй, ни в одной главе «Корругологии» не разбиралось такое несоответствие между наружностью и поведением.
— Государственный преступник!... Не ведающий у?держу запалистый сумасшедший!... Я знал, что Отверженный доведёт его до великих грехов! — брызгал посол слюной. В Сегне удивлялись, но в Элисийском дворце каждая мышь знала, что у Слиго с Оссори личные счёты. — Так-то здесь намерены уважить просьбу моего короля Лоутеана?!
Рейнольт устал от такого соседства. Но вставить хоть слово вряд ли возможно, отлучиться же, пуская Слиго к королю одного, нельзя. Не для того он многие мили гнался за Оссори до самого убежища, чтоб уступить другому всю сладость конца охоты. Главный на городской заставе, не иначе ветеран двух войн, Девятнадцатилетней и той, ненормальной, Песочной, не потребовал бумаг. Он принял погоню за подмогу раненому «гостю короля Лауритса». После короткого визита в посольство, разместив там своих людей и приобщив взять след беглецов Слиго, Рейнольт входил в Сегне.
Дворец ему не понравился почти столь же сильно, сколь не нравился Блицард. Ни тогда. Ни теперь. Десять лет назад эти северные земли со своими голубоватыми елями на мили окрест, с воем волков и уханьем сов, с диковатыми селянами и их топорами едва не стали для Дисглейрио Рейнольта капканом. Капканом, куда его, как слепого щенка, в наказание за проступок бросил прежний хозяин. Блицард остался блаутурцу врагом, пусть его и велено считать другом. Но если тогда Рейнольт с трудом отсюда выбрался, то теперь не сразу попал. Несколько дней, в гостинице у границы между Блаутром и Блицардом он и его люди зализывали раны. Оссори всегда был заносчивой сволочью, заразой, кому закон не писан, но то, что подстать ему окажется Альда… Дисглейрио не простил ей содеянного. Бигот сказал, это она спустила лошадь. Ещё с неделю боль в рёбрах возвращалась, если Рейнольт забывал дышать с осторожностью. Ещё с полторы недели синяки сходили с него. Альда наигралась с ним и теперь захотела для него смерти. Лживая тварь, она всё равно оставалась ему желанна. Золотыми волосами она мерещилась почти в каждой женщине Блицарда. И она была совсем близко.
— Да что он о себе возомнил, — проворчал посол Блаутара в Блицарде, останавливаясь около Рейнольта. Скульптурный подбородок Слиго проделывал немыслимые круговые движения, лоб с залысинами блестел от испарины, но в остальном гончая внутри него выдохлась. — При королеве Хенрике здесь стояли скамейки, но она не унижала меня долгим ожиданием! Впрочем, о каком уважении, о каком дипломатическом и даже дворцовом тексисе может идти речь, когда повсюду разгуливает, гадит тебе под ноги мерзейшая птица! Видите! У этого короля тяга ко всему дурному! Будь то заморское чудище, замужняя женщина или беглый преступник. Рыжий Дьявол! Грешно само имя его!
Нетерпение завладевало и Рейнольтом. Он сжал и выпустил эфес шпаги. Согнул и выпрямил колено — шнуровка скрипнула на сапогах в разводах от растаявшего снега. Да, дворец ему не понравился. В покоях Нейдреборна скопилось немало теней. Всего одна тень разгуливала по здешнему дворцу — принца Тимрийского. Рейнольта брала злость при мысли, насколько Оссори в этом Сегне дома. В Приёмной след мертвеца ощущался особенно остро. Над просителями неподвижно парил линдворм, нарисованный на потолке. С первых же минут в Приёмной Рейнольт старался не смотреть на линдворма. Он пытался отвлечься на вазы с сухоцветами, на мироканские сабли и огромные, зелёно-синие перья неведомых птиц. Но линдворм давил ему на плечи, а в компанию к саблям и перьям просились ожерелья из отрубленных, иссохших голов. Оссори хорошо здесь устроился, и вытаскивать его из-под сени священных для него крыл Рейнольт будет зубами, впиваясь, терзая, рвя. Новый король Блицарда — чужой на Полукруге. Что ему требование «брата его Лоутеана»? Что бывает, если растолкать спящего вожака стаи и внушать ему, что вон того оленя необходимо поймать? Ничего хорошего для руки, которая этого вожака растолкала.
Рейнольт повернул голову к дверям аудиенц-зала — закрыты, если и откроются, то не сейчас. Рука сама, точно лапа, отбросила край плаща и легла на эфес шпаги, и сердце забилось азартнее, чаще. Оссори так близко. Шаг за шагом, медленно, мягко он продвинулся к выходу из Приёмной. Власть линдворма слабела, тяжесть спадала с плеч, они расправлялись от напряжения. Оссори дичь, которую следует уложить и принести хозяину. И такая дурная, мнимая гончая, как Теобальд Слиго, только спугнёт желаемое.
— Дисглейрио, куда вы? Стойте! Вернитесь и будьте рядом со мной, пока король нас не примет!
— Кончайте тявкать, Слиго. Я сам загоню оленя.
2
Найти гнездо принца Тимрийского труда не составило, он не изменил своим привычкам — поселился повыше и даже на двери оставил след линдворма. Рейнольт прокрался по лестнице на третий этаж, незаметный, неслышный зверь на мягких лапах. Зрение быстро привыкло к сумраку, разбавленному лишь слабыми, серыми пятнами света из окон. Поздний вечер, но при дворе Лауритса Яноре придворные не шастали по крылу личных покоев. Уже за это ему можно было отвесить поклон. Дисглейрио втянул носом воздух, выдохнул через сжатые зубы. Эта дверь, конечно эта, из дерева проступают контуры сложенных драконьих крыл, когти, складки кожи, даже кости скелета...
Рейнольт осторожно вынул из ножен шпагу и медленно надавил на дверную ручку. В это раз он не допустит ошибки, не ринется сломя голову, как в гостинице на границе с Блицардом. Никуда Оссори не деться, этот дворец станет западнёй им обоим.
Комната встретила густым мраком — ни огней свеч, ни искр в камине, даже на окна напущены тяжёлые шторы. Дисглейрио вошёл, выверяя каждый шаг, ступая так, чтобы не скрипнул сапог, не звякнули ножны. Он прикрыл за собой дверь, огляделся. Где же? Неужели не те покои? Всмотревшись в темноту, он постепенно различил широкий стол, тапестри на стене, три кресла перед погасшим камином, в нём едва тлели угли... Гостиная. А где же спальни? Крадучись он двинулся к средней из трёх дверей, видневшейся в стене напротив. Так по-драгунски — общая зала с примыкающими к ней личными комнатами.
Дисглейрио уже миновал кресла, когда краем глаза заметил, что в одном из них кто-то сидит. Он осторожно шагнул назад, но человек не пошевелился. Рональд Оссори! Уронив голову на грудь, до носа укутавшись в покрывало, граф дрых медведем в берлоге. Дисглейрио выставил шпагу вперёд, направляя острие прямо на спящего. Ты всё проспал, Оссори. Драгун. Наследник рода. Недоносок.
Опять краем глаза Рейнольт уловил, как от средней двери в спальню что-то движется.
Убийца бросается наутёк.
Луна идёт по пятам.
По ночам добрый боженька спит особенно крепко, поэтому в двери прюммеанского храма кабальеро стучит долго. Нет, я не дьявол, святой отец, но почему-то в приречном квартале лежит мертвец. И долг каждого блозианина передать прах несчастного на попечение святой матери-церкви.
Что ж. Порядочный блозианин, он позаботился о душе покойника. Самое время подумать о своей. И убийца побрёл по спящим улицам в поисках родной и как никогда прежде желанной церкви.
Луна провожала его до самых дверей, украшенных изображением Пречистой Девы. Он оставлял за собой лужи, натыкался на скамьи, чертыхался и тревожил служителей. Скорее всего. Он не помнил, как оказался перед алтарём. Он взглянул на Пречистую и пропал. Дрожь била его изнутри, из самой груди, сердце подскакивало, стук его отдавался в висках.
Он убил. Голова же горела, горло драло от сухости.
Он убил дона Рамиро.
Из глаз сочились слёзы.
Он убил своего отца.
Молитвы стали его мыслями. Он не думал, что помнит столько молитв. Стыдно, он-то всегда мнил себя сильнее этого. Райнеро Рекенья-и-Яльте — королевских кровей, ему было суждено стать наместником Всевечного на эскарлотской земле, принять от Него долг защищать и править. Коль скоро происхождение поместило его так близко ко Всевечному, неужели Он не услышит и не простит?
Райнеро рискнул на исповедь. По ту сторону решётки опасливо поблескивали крысьи глазки священника. Стало противно, хотя Райнеро и без того не сказал бы всей правды. Я видел убийство, святой отец, и ничего не сделал. Да откроется убиенному Царство Солнечное, да пустит Пречистая Дева припасть его к светлым стопам своим. То была воля Всевечного и ничья более, так амис, сын мой.
Пречистая оказалась более приятным духовником. Райнеро открыл ей всю правду в молитвенном шёпоте.
Грех был не из тех, что легко замолить.
Райнеро покинул церковь на рассвете. Мутный, бледный, холодный, он не нёс утешения. Родная святая взирала на него с презрением и холодом. Оставленный её теплом и светом, Райнеро запретил себе касаться солнышка под рубахой и заставил себя вернуться к делам земным.
Держась поближе к стенам домов, он пошёл к «Заячьей лапе». Дон Рамиро выбрал постой поближе к центру Хильмы, не собирался оставаться надолго. Умирать он тоже не собирался. Но сын сперва задержал отца в городе, затем прикончил его. Негодный сын, ублюдок, отцеубийца. Райнеро потряхивало, и не в последнюю очередь от холода. Одежда не высохла. Вода пропитала плащ, колет, рубашку, натекла вниз, в сапоги. Мерзавцы хлюпали, напоминая о звуке, с которым выходил из-под ребра мертвеца кинжал. Порезанную ладонь саднило. Райнеро перемотал её лоскутом с плаща покойного и с тех пор старался на неё не смотреть. В гостиницу, забрать вещи и лошадей.
Как назло, герцог ви Куэрво в Нинье души не чаял. Она чувствовала всадника, ловила любое движение, тон голоса, настроение. Конечно, она почуяла беду. Трудно шла в поводу, мотала мордой, оглядывалась. Марсио это раздражало, он бил копытом и косил на копушу злой глаз. Райнеро терпел до ближайшей харчевни. Хозяин ломал шапку перед хмурым посетителем с двумя лошадьми, стоившими больше всего его заведения, прислуги и домочадцев.
Выхлебав кувшин вина, Райнеро открыл для себя несколько неприглядных истин. Первое, убить отца, пусть новоявленного, было не тем же самым, что заколоть «ящерицу» или в подворотне прикончить наглеца. Второе, отцеубийца сожалеет об убийстве и об убитом, но смерть Куэрво облегчила ему жизнь. Дорога к престолу стала короче.
День уходил прочь поступью рехонеадора , обводя город плавным плащом заката. Пора. В Эскарлоте принц Рекенья одаривал возлюбленных розами и рубинами, но на чужбине придётся обойтись тем, что есть. Эскара из королевских конюшен — достойный прощальный подарок. Только это всё рисовка. Просто Юлиана форн Боон — единственная, кому можно доверить Нинью. Больше здесь у Райнеро никого не было. Ни здесь, ни где-то ещё, но не продавать же кобылу незнакомцу. И уж тем более не дарить его величеству Лауритсу. На что тому лошадь, он наверняка объездил страуса.
Нинья стала королевской наградой маршалу Куэрво за взятие стратегически важной крепости в войне с Блаутуром. Под ним убили лошадь, и Франциско поспешил восполнить утрату. Принять кобылу от друга и короля, а самому оседлать его жену! И если это — не низость, то Райнеро — образцовый сын!
Порез вспыхнул болью, негодница Нинья! Кобыла дёрнула в сторону мордой, а Райнеро набрал поводья слишком коротко. Его качнуло, вино запоздало ударило в голову. Он всмотрелся в одну точку, унимая головокружение. Оказывается, снова пошёл снег, и хорошо, он не подпустит к Райнеро луну.
Принц Рекенья торопливо свернул в проулок, открывающий путь на квартал Во?гур. Хильмская знать облюбовала эту часть города полтора века назад, едва там осушили болото. Бооны отстроили дом одними из первых и с тех пор, в отличие от соседей, ничего не меняли в его отделке. Это бы помогло его отыскать, если бы Райнеро вдруг заплутал. Он сопровождал Юлиану от самого Охотничьего домика. Уже у порога фамильного особняка она обмолвилась, что иногда называет муженька «лягушонком». А что бы она сказала о ставленнике-отцеубийце?
Снег бесновался, залепляя глаза и ноздри. Из белого неистовства шагнула навстречу матушка, снежинки усеивали её наряд мелким бисером.
— Ты дурно поступил, упрекнула королева, кладя руку на круглый живот. — Тебя запрут на замок и оставят без уроков фехтования.
Королеву сменил её маленький двойник. Рамона выбежала под копыта Марсио, Райнеро едва успел его осадить.
— Райнеро, ты клялся! — Сестра тянула к нему пухлые ручки. — Услышишь, примчишься и вызволишь!
— Прости, маленькая. — Рамона была его вечной болью. Если бы её нашли раньше.… Если бы он раньше отыскал ослушницу, убежавшую от матери в залитый дождём сад.
Райнеро кинуло в седле вперёд: чёртов джериб самочинно пустился рысью. Чёрная, в скрипучей краге рука перехватила непоседу под уздцы.
— Почту за честь, ваше высочество! — выкрикнул дон Рамиро. — Но почему? Райнерито, за что?
Райнеро пришпорил джериба, Нинье приглашения не требовалось. Копыта звонко застучали по булыжнику. Мать, сестра, дон Рамиро… В последний раз Райнерито видел всех вместе летним днём пятнадцать лет назад. В саду, затопленным солнцем и запахом абелий. Потом Куэрво на три года отбыл на захватническую войну с Апаресидой, а Рамона простудилась — невинная шалость стоила малышке жизни. Все близкие из того воспоминания мертвы, даже младенец в утробе матери. Белоокая не отличается разборчивостью. Снег пока не подпустил её к Райнеро, но сам напомнил убийце о его жертвах. Райнеро мерзок этому миру, и мир бросит все свои силы на борьбу с ним, неугодным, порочным, кровавым.
И всё же снег прекращался. Навстречу поднимался высокий башенный стан.
Принц Рекенья забрался бы в дом по стене башни, если бы на его стук отпирали слишком долго. Не пришлось. Прежде, чем он вскарабкался на крыльцо, парадные двери распахнулись, плеснуло светом и жизнью. Хозяйка особняка в одной капотте и туфельках на босую ногу спешила ему навстречу. Его опять зазнобило..
— Принц! Это вы! — Оглядевшись по сторонам, Юлиана схватила Райнеро за руку и потянула внутрь. — Скорее в дом, вас ищут, стража, Лауритс, нельзя попадаться!
— И правда же… — Райнеро вздрогнул. — А я и забыл.
*Рехонеадор — укротитель быков в конной корриде.
**Эскара — элитная порода лошадей, которую разводят только в Эскарлоте. Эскары быстры и грациозны, отличаются покладистым нравом.
Глава 40
Блицард
Хильма
1
Королевским псом прозвали Дисглейрио Рейнольта, но сегодня почуявшей добычу гончей уподобился другой подданный Лоутеана I Нейдреборна. Едва не повизгивая, размахивая документами на арест, по Приёмной Лауритса I Яноре кружил посол Блаутура в Блицарде. Его звали Теобальд Слиго, в прошлом он был викарием в одном из блаутурских епископств и по иронии походил лицом на древнеравюннских языческих императоров. Пожалуй, ни в одной главе «Корругологии» не разбиралось такое несоответствие между наружностью и поведением.
— Государственный преступник!... Не ведающий у?держу запалистый сумасшедший!... Я знал, что Отверженный доведёт его до великих грехов! — брызгал посол слюной. В Сегне удивлялись, но в Элисийском дворце каждая мышь знала, что у Слиго с Оссори личные счёты. — Так-то здесь намерены уважить просьбу моего короля Лоутеана?!
Рейнольт устал от такого соседства. Но вставить хоть слово вряд ли возможно, отлучиться же, пуская Слиго к королю одного, нельзя. Не для того он многие мили гнался за Оссори до самого убежища, чтоб уступить другому всю сладость конца охоты. Главный на городской заставе, не иначе ветеран двух войн, Девятнадцатилетней и той, ненормальной, Песочной, не потребовал бумаг. Он принял погоню за подмогу раненому «гостю короля Лауритса». После короткого визита в посольство, разместив там своих людей и приобщив взять след беглецов Слиго, Рейнольт входил в Сегне.
Дворец ему не понравился почти столь же сильно, сколь не нравился Блицард. Ни тогда. Ни теперь. Десять лет назад эти северные земли со своими голубоватыми елями на мили окрест, с воем волков и уханьем сов, с диковатыми селянами и их топорами едва не стали для Дисглейрио Рейнольта капканом. Капканом, куда его, как слепого щенка, в наказание за проступок бросил прежний хозяин. Блицард остался блаутурцу врагом, пусть его и велено считать другом. Но если тогда Рейнольт с трудом отсюда выбрался, то теперь не сразу попал. Несколько дней, в гостинице у границы между Блаутром и Блицардом он и его люди зализывали раны. Оссори всегда был заносчивой сволочью, заразой, кому закон не писан, но то, что подстать ему окажется Альда… Дисглейрио не простил ей содеянного. Бигот сказал, это она спустила лошадь. Ещё с неделю боль в рёбрах возвращалась, если Рейнольт забывал дышать с осторожностью. Ещё с полторы недели синяки сходили с него. Альда наигралась с ним и теперь захотела для него смерти. Лживая тварь, она всё равно оставалась ему желанна. Золотыми волосами она мерещилась почти в каждой женщине Блицарда. И она была совсем близко.
— Да что он о себе возомнил, — проворчал посол Блаутара в Блицарде, останавливаясь около Рейнольта. Скульптурный подбородок Слиго проделывал немыслимые круговые движения, лоб с залысинами блестел от испарины, но в остальном гончая внутри него выдохлась. — При королеве Хенрике здесь стояли скамейки, но она не унижала меня долгим ожиданием! Впрочем, о каком уважении, о каком дипломатическом и даже дворцовом тексисе может идти речь, когда повсюду разгуливает, гадит тебе под ноги мерзейшая птица! Видите! У этого короля тяга ко всему дурному! Будь то заморское чудище, замужняя женщина или беглый преступник. Рыжий Дьявол! Грешно само имя его!
Нетерпение завладевало и Рейнольтом. Он сжал и выпустил эфес шпаги. Согнул и выпрямил колено — шнуровка скрипнула на сапогах в разводах от растаявшего снега. Да, дворец ему не понравился. В покоях Нейдреборна скопилось немало теней. Всего одна тень разгуливала по здешнему дворцу — принца Тимрийского. Рейнольта брала злость при мысли, насколько Оссори в этом Сегне дома. В Приёмной след мертвеца ощущался особенно остро. Над просителями неподвижно парил линдворм, нарисованный на потолке. С первых же минут в Приёмной Рейнольт старался не смотреть на линдворма. Он пытался отвлечься на вазы с сухоцветами, на мироканские сабли и огромные, зелёно-синие перья неведомых птиц. Но линдворм давил ему на плечи, а в компанию к саблям и перьям просились ожерелья из отрубленных, иссохших голов. Оссори хорошо здесь устроился, и вытаскивать его из-под сени священных для него крыл Рейнольт будет зубами, впиваясь, терзая, рвя. Новый король Блицарда — чужой на Полукруге. Что ему требование «брата его Лоутеана»? Что бывает, если растолкать спящего вожака стаи и внушать ему, что вон того оленя необходимо поймать? Ничего хорошего для руки, которая этого вожака растолкала.
Рейнольт повернул голову к дверям аудиенц-зала — закрыты, если и откроются, то не сейчас. Рука сама, точно лапа, отбросила край плаща и легла на эфес шпаги, и сердце забилось азартнее, чаще. Оссори так близко. Шаг за шагом, медленно, мягко он продвинулся к выходу из Приёмной. Власть линдворма слабела, тяжесть спадала с плеч, они расправлялись от напряжения. Оссори дичь, которую следует уложить и принести хозяину. И такая дурная, мнимая гончая, как Теобальд Слиго, только спугнёт желаемое.
— Дисглейрио, куда вы? Стойте! Вернитесь и будьте рядом со мной, пока король нас не примет!
— Кончайте тявкать, Слиго. Я сам загоню оленя.
2
Найти гнездо принца Тимрийского труда не составило, он не изменил своим привычкам — поселился повыше и даже на двери оставил след линдворма. Рейнольт прокрался по лестнице на третий этаж, незаметный, неслышный зверь на мягких лапах. Зрение быстро привыкло к сумраку, разбавленному лишь слабыми, серыми пятнами света из окон. Поздний вечер, но при дворе Лауритса Яноре придворные не шастали по крылу личных покоев. Уже за это ему можно было отвесить поклон. Дисглейрио втянул носом воздух, выдохнул через сжатые зубы. Эта дверь, конечно эта, из дерева проступают контуры сложенных драконьих крыл, когти, складки кожи, даже кости скелета...
Рейнольт осторожно вынул из ножен шпагу и медленно надавил на дверную ручку. В это раз он не допустит ошибки, не ринется сломя голову, как в гостинице на границе с Блицардом. Никуда Оссори не деться, этот дворец станет западнёй им обоим.
Комната встретила густым мраком — ни огней свеч, ни искр в камине, даже на окна напущены тяжёлые шторы. Дисглейрио вошёл, выверяя каждый шаг, ступая так, чтобы не скрипнул сапог, не звякнули ножны. Он прикрыл за собой дверь, огляделся. Где же? Неужели не те покои? Всмотревшись в темноту, он постепенно различил широкий стол, тапестри на стене, три кресла перед погасшим камином, в нём едва тлели угли... Гостиная. А где же спальни? Крадучись он двинулся к средней из трёх дверей, видневшейся в стене напротив. Так по-драгунски — общая зала с примыкающими к ней личными комнатами.
Дисглейрио уже миновал кресла, когда краем глаза заметил, что в одном из них кто-то сидит. Он осторожно шагнул назад, но человек не пошевелился. Рональд Оссори! Уронив голову на грудь, до носа укутавшись в покрывало, граф дрых медведем в берлоге. Дисглейрио выставил шпагу вперёд, направляя острие прямо на спящего. Ты всё проспал, Оссори. Драгун. Наследник рода. Недоносок.
Опять краем глаза Рейнольт уловил, как от средней двери в спальню что-то движется.
