Теперь ей было все равно, кто побеждает в игре, и какая королева властвует. Вальтер задерживался во Фландрии, и, наверное, поэтому Ульрика странно притихла.
И хотя Стефка довольно редко посещала её гостиную, белая королева прекратила третирование соперницы, и была с ней подчеркнуто вежлива и церемонна. И это затишье очень беспокоило женщину, заставляя избегать посещения каминной комнаты даже, когда в этом не было особой необходимости.
- Дорогая,- как-то попенял ей на это фон Валленберг,- чураясь общества, вы ведете себя странно. Мы все здесь живем единой семьей, и мне бы не хотелось, чтобы в моем доме создались две враждующие группировки. Хоть худой, но мир! Не уподобляйся сварливой Герде!
В общем-то, он был прав, но...
- Я чувствую какую-то опасность,- неохотно призналась Стефка барону,- и так счастлива сейчас, что мне страшно это потерять. О, дорогой, вы должны меня понять! После стольких странствий и скитаний, я наконец-то, обрела дом и покой, и только благодаря вам! Ульрика никогда мне этого не простит!
- Думаю, ваши страхи безосновательны! - довольно улыбнулся Гуго, поцеловав её в висок. - Возьмите себя в руки. Вы преувеличиваете опасность, исходящую от этой женщины. Что она может?
Увы, разыгравшиеся в последствие события показали, что он недооценил взращенной когда-то собственными руками ненависти белой королевы.
РОЖЕ ДЕ ВЕРМОН.
Странная все-таки дама - судьба!
В этот промозглый осенний вечер она столкнула в придорожной харчевне двух дворян, совершенно случайно оказавшихся в этих местах.
Граф де ла Верда после долгих напряженных переговоров с королем Эдуардом все-таки добился освобождения из-под стражи Маргариты Анжуйской - бывшей королевы Англии. Он лично сопроводил её в Дампьер - тихий замок, отражающий невысокие стены в медленно текущей мимо Луаре. Его великодушно выделил свергнутой королеве её кузен Людовик.
Путешествие с раздавленной судьбой, молчаливой женщиной оказалось тяжким крестом. Он помнил её иной - решительной, красивой и дерзкой повелительницей. Проводив царственную изгнанницу, граф, не смотря на хлещущий дождь, поспешил уехать из унылой обители.
Увы, дон Мигель не любил неудачников, считая, что крах их устремлений не что иное, как промысел Божий, а если так - жалость неуместна, а сочувствие греховно!
Харчевня, представшая перед ним, оказалась грязной мерзкой дырой, в которой граф со своими людьми никогда бы не стал останавливаться, если бы не ливень.
Каково же было его удивление, когда в прокопченном неопрятном зале за осклизлым от впитавшегося вина столом он заметил явно состоятельного и знатного путника. Одежда, повадка - все в нем выдавало дворянина, но лишь приглядевшись внимательнее, дон Мигель понял, как ему повезло. На весь долгий, дождливый вечер у него появился собеседник, да ещё какой - знаменитый менестрель двора герцога Бургундского шевалье Роже де Вильмон!
Когда граф бывал при дворе Карла Смелого, они не раз встречались, и даже перекидывались парой-тройкой фраз. Потом пронесся слух, что тот путешествует, и вот, очевидно, менестрель возвращался домой. Поэт тоже узнал де ла Верду и обрадовался, что не придется в одиночестве коротать унылый вечер.
- Моя лошадь захромала, а местный кузнец заболел, и пока мои слуги ищут в этих забытых Богом местах другого, я вынужден сидеть в мерзкой вонючей дыре и проклинать дождь,- жаловался он графу за стаканом вина,- как же я рад, что случай направил вас сюда и вы составите мне компанию! А что вас привело в эти края?
Что ж, собственно скрытничать уже было незачем, и граф скупо поведал собеседнику грустную историю английской королевы.
- Несчастная женщина, а ведь когда-то была известной красавицей! Из-за неё с ума сходили мужчины,- сочувственно вздохнул де Вильмон,- правда или нет, но говорят, покойный граф Уорик устроил войну Алой и Белой роз только из-за того, что она отвергла его чувства. А потом, когда королева на них все-таки ответила, восстановил её на престоле.
Дон Мигель поперхнулся вином. Такое толкование страшных и кровавых событий могли придумать только во Франции, где любое, даже самое далекое от страсти дело вечно норовят обрядить в любовную мантию. Но спорить не стал, а зачем? На то и существуют менестрели, чтобы превращать самые низменные страсти человеческой натуры в возвышенные стансы о любви к прекрасной даме.
- Не могу знать, - деланно зевнул он, - альковы королей не так уж и раскрыты постороннему взору, как это принято считать, но, насколько мне не изменяет память, в период реставрации у Уорика была другая любовница. Впрочем, иногда мужчины имеют и по две женщины - одну для души, другую для честолюбия.
- Кому как не вам знать об этом,- уважительно рассмеялся менестрель,- о ваших победах над женскими сердцами рассказывают легенды!
Вот именно, что легенды. Делать нечего этим людям, как только заглядывать к нему под одеяло!
- Бессовестно врут,- небрежно отмахнулся дон Мигель,- все очень преувеличено. На самом деле, женщин, с которыми я бы хотел оказаться в одной постели, до обидного мало.
- Говорят, ваша покойная жена была дивной красавицей! Примите моё соболезнование в связи с этой утратой!- счел нужным посочувствовать собеседник.
Дон Мигель ничего не ответил, быстро схватив кубок со стола и отпив из него дрянного вина. Вот только показного сочувствия ему и не хватало! И почему люди считают, что исполняют долг милосердия, напоминая человеку о самых неприятных событиях в жизни?
Сколько бы граф не служил месс по покойной жене, его все равно не отпускала какая-то тяжесть - как будто он что-то не так сделал, чего-то не досказал Стефании, и теперь горько раскаивался, что они расстались врагами до жизни вечной.
- Почему красавицы умирают так рано - ваша жена, Агнесс Сорель? - между тем продолжал беспечно философствовать де Вильмон, - совершенная красота, видно, настолько угодна Богу, что он быстро призывает её к себе. Впрочем, совсем недавно, год назад я имел случай столкнуться с ней в самом неожиданном месте. Хотите, расскажу?
- Конечно!- покривил душой граф.
Ему уже расхотелось разговаривать, но что ещё делать на постоялом дворе, когда укладываться спать ещё рано, а на улице льет проливной дождь?
Поэт уселся поудобнее и, с заблестевшими от предвкушения глазами, начал свой рассказ.
- Я выехал из Фландрии больше года назад, направляясь в Тоскану. Меня пригласил к себе в гости флорентийский правитель Лоренцо Великолепный, но я решил особо не торопиться, чтобы вдоволь насладиться путешествием и осмотреть мир вокруг. Когда я проезжал по Трирскому епископству, то вынужден был довольствоваться гостеприимством одного из баронов - Гуго фон Валленберга. Его замок это настоящая твердыня, да и сам он фигура прелюбопытная. Уродлив, как тролль, и умен, как черт. Вы никогда о нем не слышали?
Дон Мигель покопался в своей памяти - что-то он слышал про этого человека, но никак не мог вспомнить - что именно?
- В своих владениях фон Валленберг полновластный сеньор, бывает при всех европейских дворах, и за ним тянется хвост из самых невероятных слухов. Вся их семья уже много поколений помешана на шахматах, и говорят, что играют они на самых невероятных условиях. В общем, трижды подумаешь, прежде чем въехать в ворота такого замка, и все-таки мне было интересно посмотреть на этого зверя в его логове, и я принял приглашение. То, что я увидел, превзошло все мои ожидания!
Тут менестрель для пущего эффекта сделал паузу, и де ла Верда увидел на его губах странную улыбку то ли сожаления, то ли удивления. Внезапно рассказ поэта заинтересовал нашего героя.
- Что же вы могли увидеть в трирской глуши, если это поразило даже вас, такого опытного ценителя прекрасного?
Де Вильмон загадочно усмехнулся, для выразительности даже восхищенно щелкнув пальцами.
- Я попал в один из самых укрепленных и загадочных замков Европы! Роскошь там везде чуть ли не королевская. Но не это главное! При его дворе я встретил настоящее соцветие женщин - все, без исключения, редкостные красотки. Метресса самого барона - истинная королева, с манерами и осанкой богини, необыкновенно образованная дама, и вокруг нет ни одной не то чтобы дурнушки, а даже непримечательной женщины. Но особенно меня поразила одна дама - она тихо сидела в сторонке и была очень печальна. Такой красоты я никогда не видел! Синие, цвета мокрого бархата глаза, из-под головного убора выбивались локоны цвета золота, совершенные, необыкновенно нежные черты лица. Мечта - легкая и неуловимая! Представьте, от дамы исходил чарующе необычный запах полыни, и это было так изысканно! Верите, я влюбился в тот же миг! А она оказалась любовницей Валленберга. И это было так неестественно! Такая красавица и урод! Я оказал ей внимание, и чуть не поплатился за это жизнью - смерть пролетела мимо меня, я даже почувствовал на своей шее её дыхание!
Дон Мигель зачарованно слушал этот перегруженный метафорами и преувеличениями рассказ. Но если откинуть поэтические обороты, то... "Этого не может быть, потому что не может быть никогда, - твердо сказал он себе,- мало ли на земле красоток с золотистыми кудрями и темно-синими глазами? Каждая вторая! А Стефания мертва! Я сам видел обугленные трупы, там невозможно было выжить!"
- Как же звали эту трирку?- как можно безразличнее спросил он.
- Знаете, дама не показалась местной уроженкой,- задумчиво проговорил менестрель,- и хотя она чисто говорила по-немецки, все-таки акцент ощущался, но она и не француженка. Имя же у неё самое обыкновенное - Стефания.
Вот так?! Ну что ж, ещё одна златокудрая Стефания. Совпадение, не больше! Иначе, у него давно бы разболелась голова от новой пары рогов!
- Вы говорите, этот барон известный шахматист?- перевел он разговор от раздражающей темы.
- А вы разве никогда не слышали об их фамильных забавах - играх живыми людьми?
И тут дона Мигеля, наконец-то, озарило, где он слышал о фон Валленбергах.
Когда-то давно, теперь уже покойный папа Павел, играя при юном каталонце в эту игру, гневно рассуждал, что во всем надо знать меру, чтобы не попустительствовать дьяволу даже в самом безобидном развлечении. Мол, ему доносят из Трирского епископства, что бароны Валленберги играют в шахматы, используя вместо фигур живых людей. Тогда де ла Верда толком не понял, какая разница, как играть, да и не поинтересовался подробностями у святого отца, зато теперь с живым интересом выслушал объяснения менестреля:
- Рассказывают, что когда-то давно, в Копфлебенце во время шахматных партий убивали людей, когда выходили из игры, олицетворяемые ими фигуры. Сейчас этого вроде бы уже нет, но земля слухами полнится, что, дескать, в их партиях по-прежнему замешаны люди, но никто не знает, в чем конкретно заключается игра!
М-да! Малопонятно, но был ещё аспект проблемы поневоле его заинтересовавший.
- А почему вы так уверены, что эта дама Стефания любовница хозяина?
- Когда женщина и мужчина исчезают вдвоем из зала прямо посереди танца, а потом ты видишь её с распухшими от поцелуев губами... Что в таком случае можно подумать?
- А её муж?
- В ответ на мой вопрос женщина сказала, что её мужа в замке нет!
Дон Мигель рассеянно слушал продолжение описания жизни Копфлебенца, он даже согласно покивал головой на некоторые сентенции менестреля, но потом все же незаметно перевел разговор на другое, и вскоре откланялся.
"Она мертва!" - упрямо сказал он себе, укладываясь спать,- "она мертва хотя бы потому, что барон не счел нужным скрыть ту даму от де Вильмона! Украденных женщин не выставляют напоказ, даже не изменяя имен! Да и вообще, фантазия менестреля могла любую смазливую бабенку превратить в идеал красоты!"
И всё же... что-то царапало сердце, какое-то неясное предчувствие новой беды. Дон Мигель в ту ночь долго молился за упокой души супруги, даже не сознавая, что таким образом пытается уговорить Создателя оставить Стефанию у себя.
МОРАВИЯ.
Письмо из Копфлебенца пришло в Моравию в начале октября. Его доставил один из вечно странствующих монахов. Куда и зачем бредут эти люди из одного конца Европы в другой понять трудно, но они вечно толкутся, как на постоялых дворах, так и на кухнях самых неприступных замков, легко минуя караулы и запоры. Торгуя крестиками с мощами различных святых, да чудодейственными иконками и облатками, за мизерную плату эти монахи могут протащить в складках своих не первой свежести потертых сутан и тайные сообщения. Вот этой своеобразной оказией воспользовалась Ульрика, чтобы сообщить Генриху Моравскому, что фон Валленберг обвел его высочество вокруг пальца, присвоив себе заказанную пленницу.
Монах до Моравии добирался долго, петляя по своим делам по всей империи, а когда все-таки добрел до адресата, то выбрал отнюдь не самое подходящее время.
Принц как раз охотился, когда в его охотничьи угодья неторопливо приплелся запыленный монах, но одновременно с ним примчался и гонец с известием, что его светлость необходим в Брно. Его отцу становилось всё хуже. Болезнь душила маркграфа - он задыхался и кашлял кровью.
Генрих Моравский получив известие об обмане фон Валленберга, гневно скрипнул зубами, но в эту пору ему стало не до женщин. Он прекрасно осознавал, какие сюрпризы его могут ждать, если он не поспешит ко двору.
"Всему свое время!",- мудро решил Генрих.
Действительно, скорое возвращение принца оказалось неприятным сюрпризом для сторонников его дяди - младшего брата отца.
Ульрих был довольно влиятельной фигурой при дворе и его уважали бароны. Он славился здравомыслием и отвагой на поле боя. Генрих же пока ничем, кроме беспутных выходок себя не проявил. "Развратник, гуляка, мот!"- вот далеко не полный список эпитетов, которыми его награждала оппозиция.
Немалое значение имело и то, что большинство баронов не пожелало смириться с поражением чешского короля Подебрада от венгерского короля Матеяша Корвина, в результате которого Моравия стала вассалом Венгрии. Ульрих нередко выступал против венгров, тогда как Генрих, наоборот, часто бывал с матерью при венгерском дворе, демонстрируя лояльность новому сюзерену. И хотя это было продиктовано политической необходимостью, популярности наследнику отнюдь не прибавляло.
Маркграф был ещё жив. Тяжело и с хрипом дыша, он лежал на смертном одре в окружении нескольких преданных слуг, жены и епископа, а в соседней со спальней зале уже собрались решительно настроенные бароны.
- Генриху нет и тридцати,- говорили одни, не отваживаясь откровенно нападать на молодого человека,- у него нет склонности к государственным делам! Охота, девки и пирушки - вот, чем забита голова наследника престола! Не лучше ли управлять его мудрому дяде?
- Генрих - вертопрах, никчемный, лживый мальчишка,- более резко высказывались другие,- он за это время так успел нагрешить, что самое место ему в монастыре!
- Нельзя допустить его коронации! Генрих погубит маркграфство, сделав его венгерской провинцией,- припечатывали следующие,- только мудрый и уравновешенный Ульрих может спасти государство от окончательного порабощения!
И хотя Стефка довольно редко посещала её гостиную, белая королева прекратила третирование соперницы, и была с ней подчеркнуто вежлива и церемонна. И это затишье очень беспокоило женщину, заставляя избегать посещения каминной комнаты даже, когда в этом не было особой необходимости.
- Дорогая,- как-то попенял ей на это фон Валленберг,- чураясь общества, вы ведете себя странно. Мы все здесь живем единой семьей, и мне бы не хотелось, чтобы в моем доме создались две враждующие группировки. Хоть худой, но мир! Не уподобляйся сварливой Герде!
В общем-то, он был прав, но...
- Я чувствую какую-то опасность,- неохотно призналась Стефка барону,- и так счастлива сейчас, что мне страшно это потерять. О, дорогой, вы должны меня понять! После стольких странствий и скитаний, я наконец-то, обрела дом и покой, и только благодаря вам! Ульрика никогда мне этого не простит!
- Думаю, ваши страхи безосновательны! - довольно улыбнулся Гуго, поцеловав её в висок. - Возьмите себя в руки. Вы преувеличиваете опасность, исходящую от этой женщины. Что она может?
Увы, разыгравшиеся в последствие события показали, что он недооценил взращенной когда-то собственными руками ненависти белой королевы.
РОЖЕ ДЕ ВЕРМОН.
Странная все-таки дама - судьба!
В этот промозглый осенний вечер она столкнула в придорожной харчевне двух дворян, совершенно случайно оказавшихся в этих местах.
Граф де ла Верда после долгих напряженных переговоров с королем Эдуардом все-таки добился освобождения из-под стражи Маргариты Анжуйской - бывшей королевы Англии. Он лично сопроводил её в Дампьер - тихий замок, отражающий невысокие стены в медленно текущей мимо Луаре. Его великодушно выделил свергнутой королеве её кузен Людовик.
Путешествие с раздавленной судьбой, молчаливой женщиной оказалось тяжким крестом. Он помнил её иной - решительной, красивой и дерзкой повелительницей. Проводив царственную изгнанницу, граф, не смотря на хлещущий дождь, поспешил уехать из унылой обители.
Увы, дон Мигель не любил неудачников, считая, что крах их устремлений не что иное, как промысел Божий, а если так - жалость неуместна, а сочувствие греховно!
Харчевня, представшая перед ним, оказалась грязной мерзкой дырой, в которой граф со своими людьми никогда бы не стал останавливаться, если бы не ливень.
Каково же было его удивление, когда в прокопченном неопрятном зале за осклизлым от впитавшегося вина столом он заметил явно состоятельного и знатного путника. Одежда, повадка - все в нем выдавало дворянина, но лишь приглядевшись внимательнее, дон Мигель понял, как ему повезло. На весь долгий, дождливый вечер у него появился собеседник, да ещё какой - знаменитый менестрель двора герцога Бургундского шевалье Роже де Вильмон!
Когда граф бывал при дворе Карла Смелого, они не раз встречались, и даже перекидывались парой-тройкой фраз. Потом пронесся слух, что тот путешествует, и вот, очевидно, менестрель возвращался домой. Поэт тоже узнал де ла Верду и обрадовался, что не придется в одиночестве коротать унылый вечер.
- Моя лошадь захромала, а местный кузнец заболел, и пока мои слуги ищут в этих забытых Богом местах другого, я вынужден сидеть в мерзкой вонючей дыре и проклинать дождь,- жаловался он графу за стаканом вина,- как же я рад, что случай направил вас сюда и вы составите мне компанию! А что вас привело в эти края?
Что ж, собственно скрытничать уже было незачем, и граф скупо поведал собеседнику грустную историю английской королевы.
- Несчастная женщина, а ведь когда-то была известной красавицей! Из-за неё с ума сходили мужчины,- сочувственно вздохнул де Вильмон,- правда или нет, но говорят, покойный граф Уорик устроил войну Алой и Белой роз только из-за того, что она отвергла его чувства. А потом, когда королева на них все-таки ответила, восстановил её на престоле.
Дон Мигель поперхнулся вином. Такое толкование страшных и кровавых событий могли придумать только во Франции, где любое, даже самое далекое от страсти дело вечно норовят обрядить в любовную мантию. Но спорить не стал, а зачем? На то и существуют менестрели, чтобы превращать самые низменные страсти человеческой натуры в возвышенные стансы о любви к прекрасной даме.
- Не могу знать, - деланно зевнул он, - альковы королей не так уж и раскрыты постороннему взору, как это принято считать, но, насколько мне не изменяет память, в период реставрации у Уорика была другая любовница. Впрочем, иногда мужчины имеют и по две женщины - одну для души, другую для честолюбия.
- Кому как не вам знать об этом,- уважительно рассмеялся менестрель,- о ваших победах над женскими сердцами рассказывают легенды!
Вот именно, что легенды. Делать нечего этим людям, как только заглядывать к нему под одеяло!
- Бессовестно врут,- небрежно отмахнулся дон Мигель,- все очень преувеличено. На самом деле, женщин, с которыми я бы хотел оказаться в одной постели, до обидного мало.
- Говорят, ваша покойная жена была дивной красавицей! Примите моё соболезнование в связи с этой утратой!- счел нужным посочувствовать собеседник.
Дон Мигель ничего не ответил, быстро схватив кубок со стола и отпив из него дрянного вина. Вот только показного сочувствия ему и не хватало! И почему люди считают, что исполняют долг милосердия, напоминая человеку о самых неприятных событиях в жизни?
Сколько бы граф не служил месс по покойной жене, его все равно не отпускала какая-то тяжесть - как будто он что-то не так сделал, чего-то не досказал Стефании, и теперь горько раскаивался, что они расстались врагами до жизни вечной.
- Почему красавицы умирают так рано - ваша жена, Агнесс Сорель? - между тем продолжал беспечно философствовать де Вильмон, - совершенная красота, видно, настолько угодна Богу, что он быстро призывает её к себе. Впрочем, совсем недавно, год назад я имел случай столкнуться с ней в самом неожиданном месте. Хотите, расскажу?
- Конечно!- покривил душой граф.
Ему уже расхотелось разговаривать, но что ещё делать на постоялом дворе, когда укладываться спать ещё рано, а на улице льет проливной дождь?
Поэт уселся поудобнее и, с заблестевшими от предвкушения глазами, начал свой рассказ.
- Я выехал из Фландрии больше года назад, направляясь в Тоскану. Меня пригласил к себе в гости флорентийский правитель Лоренцо Великолепный, но я решил особо не торопиться, чтобы вдоволь насладиться путешествием и осмотреть мир вокруг. Когда я проезжал по Трирскому епископству, то вынужден был довольствоваться гостеприимством одного из баронов - Гуго фон Валленберга. Его замок это настоящая твердыня, да и сам он фигура прелюбопытная. Уродлив, как тролль, и умен, как черт. Вы никогда о нем не слышали?
Дон Мигель покопался в своей памяти - что-то он слышал про этого человека, но никак не мог вспомнить - что именно?
- В своих владениях фон Валленберг полновластный сеньор, бывает при всех европейских дворах, и за ним тянется хвост из самых невероятных слухов. Вся их семья уже много поколений помешана на шахматах, и говорят, что играют они на самых невероятных условиях. В общем, трижды подумаешь, прежде чем въехать в ворота такого замка, и все-таки мне было интересно посмотреть на этого зверя в его логове, и я принял приглашение. То, что я увидел, превзошло все мои ожидания!
Тут менестрель для пущего эффекта сделал паузу, и де ла Верда увидел на его губах странную улыбку то ли сожаления, то ли удивления. Внезапно рассказ поэта заинтересовал нашего героя.
- Что же вы могли увидеть в трирской глуши, если это поразило даже вас, такого опытного ценителя прекрасного?
Де Вильмон загадочно усмехнулся, для выразительности даже восхищенно щелкнув пальцами.
- Я попал в один из самых укрепленных и загадочных замков Европы! Роскошь там везде чуть ли не королевская. Но не это главное! При его дворе я встретил настоящее соцветие женщин - все, без исключения, редкостные красотки. Метресса самого барона - истинная королева, с манерами и осанкой богини, необыкновенно образованная дама, и вокруг нет ни одной не то чтобы дурнушки, а даже непримечательной женщины. Но особенно меня поразила одна дама - она тихо сидела в сторонке и была очень печальна. Такой красоты я никогда не видел! Синие, цвета мокрого бархата глаза, из-под головного убора выбивались локоны цвета золота, совершенные, необыкновенно нежные черты лица. Мечта - легкая и неуловимая! Представьте, от дамы исходил чарующе необычный запах полыни, и это было так изысканно! Верите, я влюбился в тот же миг! А она оказалась любовницей Валленберга. И это было так неестественно! Такая красавица и урод! Я оказал ей внимание, и чуть не поплатился за это жизнью - смерть пролетела мимо меня, я даже почувствовал на своей шее её дыхание!
Дон Мигель зачарованно слушал этот перегруженный метафорами и преувеличениями рассказ. Но если откинуть поэтические обороты, то... "Этого не может быть, потому что не может быть никогда, - твердо сказал он себе,- мало ли на земле красоток с золотистыми кудрями и темно-синими глазами? Каждая вторая! А Стефания мертва! Я сам видел обугленные трупы, там невозможно было выжить!"
- Как же звали эту трирку?- как можно безразличнее спросил он.
- Знаете, дама не показалась местной уроженкой,- задумчиво проговорил менестрель,- и хотя она чисто говорила по-немецки, все-таки акцент ощущался, но она и не француженка. Имя же у неё самое обыкновенное - Стефания.
Вот так?! Ну что ж, ещё одна златокудрая Стефания. Совпадение, не больше! Иначе, у него давно бы разболелась голова от новой пары рогов!
- Вы говорите, этот барон известный шахматист?- перевел он разговор от раздражающей темы.
- А вы разве никогда не слышали об их фамильных забавах - играх живыми людьми?
И тут дона Мигеля, наконец-то, озарило, где он слышал о фон Валленбергах.
Когда-то давно, теперь уже покойный папа Павел, играя при юном каталонце в эту игру, гневно рассуждал, что во всем надо знать меру, чтобы не попустительствовать дьяволу даже в самом безобидном развлечении. Мол, ему доносят из Трирского епископства, что бароны Валленберги играют в шахматы, используя вместо фигур живых людей. Тогда де ла Верда толком не понял, какая разница, как играть, да и не поинтересовался подробностями у святого отца, зато теперь с живым интересом выслушал объяснения менестреля:
- Рассказывают, что когда-то давно, в Копфлебенце во время шахматных партий убивали людей, когда выходили из игры, олицетворяемые ими фигуры. Сейчас этого вроде бы уже нет, но земля слухами полнится, что, дескать, в их партиях по-прежнему замешаны люди, но никто не знает, в чем конкретно заключается игра!
М-да! Малопонятно, но был ещё аспект проблемы поневоле его заинтересовавший.
- А почему вы так уверены, что эта дама Стефания любовница хозяина?
- Когда женщина и мужчина исчезают вдвоем из зала прямо посереди танца, а потом ты видишь её с распухшими от поцелуев губами... Что в таком случае можно подумать?
- А её муж?
- В ответ на мой вопрос женщина сказала, что её мужа в замке нет!
Дон Мигель рассеянно слушал продолжение описания жизни Копфлебенца, он даже согласно покивал головой на некоторые сентенции менестреля, но потом все же незаметно перевел разговор на другое, и вскоре откланялся.
"Она мертва!" - упрямо сказал он себе, укладываясь спать,- "она мертва хотя бы потому, что барон не счел нужным скрыть ту даму от де Вильмона! Украденных женщин не выставляют напоказ, даже не изменяя имен! Да и вообще, фантазия менестреля могла любую смазливую бабенку превратить в идеал красоты!"
И всё же... что-то царапало сердце, какое-то неясное предчувствие новой беды. Дон Мигель в ту ночь долго молился за упокой души супруги, даже не сознавая, что таким образом пытается уговорить Создателя оставить Стефанию у себя.
МОРАВИЯ.
Письмо из Копфлебенца пришло в Моравию в начале октября. Его доставил один из вечно странствующих монахов. Куда и зачем бредут эти люди из одного конца Европы в другой понять трудно, но они вечно толкутся, как на постоялых дворах, так и на кухнях самых неприступных замков, легко минуя караулы и запоры. Торгуя крестиками с мощами различных святых, да чудодейственными иконками и облатками, за мизерную плату эти монахи могут протащить в складках своих не первой свежести потертых сутан и тайные сообщения. Вот этой своеобразной оказией воспользовалась Ульрика, чтобы сообщить Генриху Моравскому, что фон Валленберг обвел его высочество вокруг пальца, присвоив себе заказанную пленницу.
Монах до Моравии добирался долго, петляя по своим делам по всей империи, а когда все-таки добрел до адресата, то выбрал отнюдь не самое подходящее время.
Принц как раз охотился, когда в его охотничьи угодья неторопливо приплелся запыленный монах, но одновременно с ним примчался и гонец с известием, что его светлость необходим в Брно. Его отцу становилось всё хуже. Болезнь душила маркграфа - он задыхался и кашлял кровью.
Генрих Моравский получив известие об обмане фон Валленберга, гневно скрипнул зубами, но в эту пору ему стало не до женщин. Он прекрасно осознавал, какие сюрпризы его могут ждать, если он не поспешит ко двору.
"Всему свое время!",- мудро решил Генрих.
Действительно, скорое возвращение принца оказалось неприятным сюрпризом для сторонников его дяди - младшего брата отца.
Ульрих был довольно влиятельной фигурой при дворе и его уважали бароны. Он славился здравомыслием и отвагой на поле боя. Генрих же пока ничем, кроме беспутных выходок себя не проявил. "Развратник, гуляка, мот!"- вот далеко не полный список эпитетов, которыми его награждала оппозиция.
Немалое значение имело и то, что большинство баронов не пожелало смириться с поражением чешского короля Подебрада от венгерского короля Матеяша Корвина, в результате которого Моравия стала вассалом Венгрии. Ульрих нередко выступал против венгров, тогда как Генрих, наоборот, часто бывал с матерью при венгерском дворе, демонстрируя лояльность новому сюзерену. И хотя это было продиктовано политической необходимостью, популярности наследнику отнюдь не прибавляло.
Маркграф был ещё жив. Тяжело и с хрипом дыша, он лежал на смертном одре в окружении нескольких преданных слуг, жены и епископа, а в соседней со спальней зале уже собрались решительно настроенные бароны.
- Генриху нет и тридцати,- говорили одни, не отваживаясь откровенно нападать на молодого человека,- у него нет склонности к государственным делам! Охота, девки и пирушки - вот, чем забита голова наследника престола! Не лучше ли управлять его мудрому дяде?
- Генрих - вертопрах, никчемный, лживый мальчишка,- более резко высказывались другие,- он за это время так успел нагрешить, что самое место ему в монастыре!
- Нельзя допустить его коронации! Генрих погубит маркграфство, сделав его венгерской провинцией,- припечатывали следующие,- только мудрый и уравновешенный Ульрих может спасти государство от окончательного порабощения!
