- А ну, стойте!
Толстые побеги ползучих роз пришли в движение. Они змеились между статуй, хватали беглецов за ноги, сплетались между собой, закрывая путь. К тому мигу, как беглецы достигли выхода, он оказался замурован переплетавшимися в нем древесными побегами.
- Мне нужна живой только моя девочка. А вы... Пожалуй, я поставлю твою статую, маг, отдельно от прочих. А вокруг тебя посажу три новых женских розовых куста. Разве это не то, о чем мечтает каждая дочь Лии? Я сохраню вашу красоту в вечности...
Ниавир ударил магией по перекрывшим путь к спасению побегам. В этот удар он вложил всю оставшуюся мощь. Удар был так силен, что и его, и проводниц обдало разлетевшейся во все стороны щепой. Несколько кусков дерева достигли даже горгоны и Альваха, которые остались стоять там же, где стояли.
В единый миг обернувшись чудовищем, горгона рванулась вслед за ним. Однако бывший Инквизитор, о котором она забыла, уже вырвал из кожаных ремней посеребренный меч. Прокрутив в руке, он с силой всадил его между камней, пригвоздив к ним самый конец змеиного хвоста.
От раздавшегося вслед за этим свистящего визга зашатались сами своды купола. Из потолка начали выпадать камни, поднимая тучи пыли. Альвах успел поймать взгляд вновь показавшегося в проходе Ниавира и, падая на колени, махнул на него рукой.
- Уходите, живее! Убирайтесь!
Мага резко утянуло обратно под каменную арку - должно быть, усилиями женщин, не пожелавших оставлять сына Лея на гибель. Горгона оборвала свой чудовищный визг и, корчась от боли, схватилась за торчавший из ее тела меч. Лезвие клинка несло благородное посеребрение, но рукоять была из обычной романской стали. Благодаря этому ведьма без вреда для себя сумела вырвать меч из камня и отшвырнуть его в сторону.
Из свода выпал последний камень. Поднявшаяся пыль мало-помалу оседала на колыхавшиеся цветы и древесные побеги. О происшедшем напоминала только она - и разбросанные всюду куски дерева.
Горгона в ярости обернулась к остававшемуся на месте Альваху. Бывший Инквизитор не пытался броситься за своим оружием. Он ждал. Чего - ведьма догадалась сразу.
- Думаешшшь, я тебя убью? - тварь из хаоса мгновенно оказалось рядом со вздрогнувшим Альвахом. Чудовищные кольца несколько раз обвились вокруг тонкого девичьего тела. - Ты ведь этого хочешшшь? Не жшшелаешшшь ссстановиться сссамоубийцей, но и мне помогать не станешшшь, так ты решшшил?
- Ты не заставишь меня этого сделать, - романа потряхивало от напряжения, но голос его звучал спокойно. Он был готов к смерти еще до встречи с горгоной, и теперь эта готовность придавала уверенности и сил. - Это - мерзость против заветов Лея... и Лии, которую незаслуженно оболгал твой проклятый хаос. Я не стану тебе помогать. Убей меня и покончим с этим.
Голову Альваха стиснули нечеловечески сильные зеленые когтистые руки. Ведьма приблизила свое лицо к лицу обреченного.
- Значит, ты хочешшшь умереть, - глаза чудовища словно ощупывали созданные ею же совершенные девичьи черты. - Хорошо, я тебе помогу. Да, помогу, дрянная малышшшка. Сейчас ты уснешь, а проссснешься уже в асском борделе. Для сссамого поганого гнилья. Ты ссснова потеряешь голос и ссстанешь расслабленным нассстолько, что едва сможешь сссползать с ложа, чтобы справить нужду. Но все остальное останется при тебе. Твоя прелесссть, твоя беззащитносссть, желанность, все то, что способно разбудить вожделение даже в сссамом слабом и непотребном из мужей. Твоя ссспособность заживлять раны позволит тебе продержаться там долго, очень долго. В конце концов, ты подохнешь, Инквизитор, но перед сссмертью сделаешь счастливым бесссчетное количество самых отвратительных... посссетителей. О, долго же ты будешь сссдыхать под их вонючими телами!
Горгона зашипела, сотрясаясь всем телом. Должно быть, это выражало смех. Однако шипение резко оборвалось. Зажмурившийся Альвах приоткрыл глаза. Чудище исчезло. Ведьма вновь стояла перед ним в обличии смертной, сложив руки на груди.
- Или ты будешь послушной девочкой и отправишься к велльскому королю, - она протянула руку и отерла щеку романской девы, которая неожиданно для самого Альваха оказалась мокрой. - Ну-ну, не плачь. Пообещай, что своими руками отдашь мне королевского ублюдка - и я даже дам тебе еще один подарок. Вот, прямо сейчас.
Глава 26
Механизм арбалета разрядился с тихим щелчком. Седрик вынул болт и, не глядя, бросил его в колчан. Пес Черный понял его без команды, расслабляя мышцы, уже готовые было после выстрела бросить звериное тело вперед, за добычей. Белошкурый олень, не подозревая, что только что избежал смерти, продолжал разрывать носом снег, пытаясь добраться до скрытой травяной пищи.
Внезапно он насторожился. Что-то явственно скребнуло по древесному стволу позади него. Олень не узнал этот звук, но и не старался это сделать. Он чуял только одно – опасность. Мигом позже зверь стремглав унесся дальше в чащу.
Де-принц поглядел ему вслед и опустил оружие к ноге. Потом прислонился спиной к дереву и, запрокинув лицо, некоторое время стоял, разглядывая припорошенные снегом голые древесные кроны. В просветах между ними по хмурому зимнему небу медленно плыли облака.
Седрику Дагеддиду, второму сыну велльского короля, было плохо. Так плохо, что все прочие «плохо» в его жизни, по-видимому, были только подготовкой к теперешнему. Де-принц страдал, как страдает пьяница, долгое время не имеющий возможности утолить хмельную жажду, как изнывает распутник, волею судьбы угодивший в евнухи асского гарема, как мучится заядлый игрок, что вынужден отслеживать чужую удачу за игорным столом, не имея за душой ни медяка.
Седрик любил. Любил страстно, до телесной истомы, до помутнения рассудка. Он полюбил сразу, едва вдохнув аромат волос воинственной романской девы, а после, дав ей свое семя, еще и привязал себя к ней телесно. Де-принц любил глубоко, искренно и эгоистично.
Но ему не на кого было излить его любовь.
В тот злосчастный вечер де-принц с трудом заставил себя покинуть комнату. Едва дождавшись рассвета, он поспешил обратно, чтобы встретить утро рядом с романской девой, имени которой даже не узнал. И – наконец, дать ей понять истинную суть его намерений. Он помнил, какое яростное сопротивление оказывала ему девушка накануне, даже несмотря на осведомленность о том, под кого ее бросила судьба. Но верил, что женитьба на ней примирит романку с ее положением. По законам Веллии трон мог наследовать тот из сыновей короля, у которого росли старшие дети. Брат Седрика, Генрих, был бесплоден. Кем бы она ни была до встречи с насильником, ребенок от де-принца помог бы романке сделаться королевой одной из наиболее цивилизованных провинций Вечного Рома. А Седрику – ее королем.
Хотя последнее в глазах Дагеддида было не так уж важно. Жизнь принца была ему даже больше по нутру, потому что освобождала от излишней ответственности. Куда более нужным и желанным для него было, наконец, обрести жену и ребенка, а также подарить отцу то, о чем тот уже не смел мечтать. Продолжателя рода Дагеддидов.
Вот только та, которая могла осчастливить сразу такое число высоких мужей, исчезла.
Седрик помнил свой обжигающий испуг, когда увидел пустую и разоренную постель. И начало лихорадочных поисков – когда он понял, что постель была покинута уже давно. Несмотря на близость его убежища к столице, вокруг стоял лес, и беглянка могла направиться куда угодно. Вся надежда была на Черного. Умный пес, который служил де-принцу уже почти десять лет, еще ни разу не подводил хозяина.
И действительно – запах девушки он взял легко. И быстро повел охваченного тревожными предчувствиями Седрика к его сбежавшей невесте.
Но не довел. С Черным случилось то, чего не случалось никогда. Он потерял след.
Первые несколько дней после потери, Седрик вел себя, как полоумный. Он самолично объезжал каждое из ближайших селений, в которых могла появиться беглая романка. Разослал гонцов и глашатаев во все части провинции и даже за ее пределы. Увеличил награду за поимку девушки втрое.
Но романка как канула в воду.
Седрик не сдавался. Он продолжал ездить по селениям, терпеливо осматривал всех романских девок, которых тащили к нему охотники получить вознаграждение и даже обратился к Храму - чего никогда не делал раньше. Но все было тщетно. Ненадолго давшаяся ему в руки драгоценная женщина раздразнила желание, и исчезла, оставив по себе лишь тянущее чувство разочарования и тоски.
В конце концов, де-принц впал в уныние. Он не отменял ничего, но дальнейшие поиски проходили без его участия. Седрик оставил даже дорожную стражу и вернулся в свой дом – тот самый, который держал почти под самым Ивенот-и-раттом, и в который когда-то привез прекрасную романку. Верный Эруцио увязался следом, но теперь его общество только раздражало де-принца. После ночи с женщиной он уже не мог дарить своей любви мужчине, искренне недоумевая, как вообще сподабливался на такое раньше. Эруцио тяжело переживал эти изменения, но упорно оставался рядом, по-видимому, все еще надеясь на то, что тучи рассеются, и бывший любовник опомнится от наваждения. Седрик не гнал его – отчасти из чувства вины, отчасти потому, что в своем доме не хотел оставаться один. Этот дом был настоящим убежищем – о его существовании не знал никто кроме Эруцио и еще нескольких преданных лично Седрику воинов. Жаждавший уединения де-принц обходился даже без слуг.
Но сегодняшняя охота случилась без Эруцио. Роман собирался ехать в столицу – за припасами или по какой-то иной нужде. Седрик не спрашивал, чувствуя смутную благодарность к бывшему любовнику за ненавязчивость. После единой вспышки гнева Эруцио более никогда не заговаривал о случившемся между ними, то ли испуганный повелением удалиться, то ли попросту из врожденной деликатности. Но как бы там ни было, оставаясь рядом, он не лез в душу, и это более, чем устраивало Седрика теперь. Со своей душой он не мог разобраться сам, тем более пускать в нее кого бы то ни было.
Разве что романку. Романку он бы впустил – и не выпустил обратно. Но романки не было. Иногда Седрику казалось, что девушка ему попросту приснилась.
Занятый не оставлявшими его тягостными размышлениями, он отъехал довольно далеко от дома. Некоторое время спустя, де-принц с удивлением обнаружил, что рука сама правит коня к тому месту, где он встретил романку в первый раз. Поднявшееся из нутра раздражение, впрочем, тут же улеглось. Он дал свободу Черному, а тот вел их обоих песьим охотничьим чутьем по следам дичи. То, что след оленя привел их к знакомому месту, было лишь совпадением.
Седрик не возвращался сюда со времени первой встречи с романской девушкой. Ему не хотелось снова бывать там, откуда началась его душевная мука. Но, подчиняясь наитию, он все-таки решил заглянуть на знакомую поляну.
С тех пор, как он был тут более двух месяцев назад, поляна изменилась. Облетевшие деревья и кусты позволяли просматривать лес далеко вперед. Земля была припорошена снегом. Снега в этом году случилось немного, но судить было рано – основная зима была еще впереди. Тем не менее, на открытом месте наметено было порядочно, и спешившийся было для того, чтобы подкрасться к дичи Седрик, вновь вернулся в седло. Он подъехал к поляне с того самого края, что и вечность тому назад, когда во главе отряда окружая разбойников, увидел у раскидистого куста стоявшую там прекрасную романку.
И как и вечность назад, романка теперь была на том же самом месте.
Поперхнувшийся своими мыслями Седрик сначала не поверил глазам. Некоторое время он в полном молчании созерцал темные волосы и хрупкую фигуру девушки, которую узнал бы из тысячи ей подобных. Лица де-принц пока не видел – сидевшая прямо в снегу романка опиралась локтями в колени, уложив на них голову. Ее плечи подрагивали – она плакала или просто глубоко и неровно дышала. Но это была та самая девушка, в этом у Седрика не возникло ни малейших сомнений. В одном из ее маленьких кулаков поблескивало небольшое медное зеркало, опущенное отражающей поверхностью вниз.
У ног девушки лежал мешок с чем-то угловатым. Поверх него небрежно валялся посеребренный меч. На первый взгляд он был точно таким же, как тот, который Седрик отнял у нее раньше.
Медленно, словно боясь вспугнуть свое видение, де-принц сошел на землю, увязнув в снегу почти по щиколотки. Так же осторожно он двинулся к по-прежнему уткнувшейся в колени девушке. Теперь ему был виден разрытый вокруг нее снег и облачко пара, которое поднималось от ее лица при дыхании. Темные волны ее густых волос были рассыпаны по плечам. Девушка выглядела такой потрепанной, точно только что вышла из схватки. Что, впрочем, при ее любви к лесам и стычкам с их обитателями, могло быть недалеко от истины.
Когда до застывшей в неподвижности романки оставалось не более полутора десятка шагов, конь Седрика, которого де-принц вел за собой на поводу, всхрапнул. Этот негромкий звук словно разбудил странную девушку. Она вскочила на ноги. Меч оказался в ее руке раньше, чем Седрик успел это заметить.
Какое-то время Седрик и романка смотрели друг на друга. Дагеддид взирал на свою драгоценную находку со смесью смущения, восторга и дикого облегчения - это действительно была она. В стоячем морозном воздухе он еще не слышал ее запаха, но знакомое желание понемногу поднималось из самых глубин его естества.
Похоже, что и девушка его узнала. В ее взгляде мгновенный испуг смешался с глубоким отвращением и какой-то внутренней мукой.
- Здравствуй, - проговорил Седрик, когда молчание стало затягиваться. – Я вижу, ты меня помнишь. Зря ты тогда сбежала. Я… я все время искал тебя. Теперь… ты поедешь со мной.
Девушка по-прежнему смотрела на него. Как и вечность назад клинок в ее руке был направлен в грудь Дагеддиду. Только теперь романка была одета в теплое платье до пят и меховой полушубок. Глаза юной женщины набрякли краснотой, точно она недавно плакала. Красивый тонкий нос слегка припух. Романка казалась сильной, но одновременно маленькой и хрупкой. Седрик смотрел на нее и в его груди помимо вожделения зарождались иные желания, которые раньше никогда не были ему знакомы – обнять, согреть и защитить.
- Опусти меч, - он выпустил повод, делая шаг ей навстречу. – Я не хочу, чтобы все было, как в прошлый раз. Я… проклятье, трудно разговаривать, если тебе не отвечают! Если бы ты могла говорить...
- Я могу говорить.
Седрик вздрогнул от неожиданности. Речи романки прозвучали как гром с ясного неба. Де-принц привык к бессловесности прекрасной юницы, и ее голос - глубокий, серебристый, несоизмеримо нежный, поразил его еще более притягательного запаха. Забыв обо всем, он сделал еще шаг вперед. Девушка отступила, оставив между ними мешок и брошенное на него зеркало.
- Тогда ты… назови свое имя, – отчего-то узнать это показалось Седрику теперь важнее всего прочего. – Как тебя зовут?
Некоторое время романка молчала. Ее красивое лицо комкала непонятная гримаса. Наконец она по-мужски сплюнула в сторону и глубоко вдохнула сквозь стиснутые зубы.
- Зачем, Дагеддид?
Седрик не ошибся – никакого уважения к его титулам или страха перед ним у романки не было.
