Впрочем, последнее было лишним: как ни прихорашивайся, всё равно на бледную поганку похожа.
Раздался тихий стук в дверь, а после моего «войдите» в палату вплыл огромный букет белых роз. Мир наполнился удивительным ароматом, даже голова закружилась.
Где то там, за цветами, маячил Кир. Боевик был свеж, рубашка застёгнута на все пуговицы, камзол с иголочки, сапоги начищены. В общем… от вчерашней небрежности и следа не осталось. И лишь синева под глазами напоминала о бессонных ночах и попорченных нервах.
– Привет, – сказал он. Улыбнулся.
Несколько шагов, и я узнала – букет не только прекрасен, но и невероятно тяжёл. Правда, боевика мои трудности не смущали. Он обнял, прямо так, вместе с цветами, не без труда отыскал губы.
Я ответила на поцелуй, потому что… ну, видимо, по привычке. И коленки, по привычке, ослабли. А сердце забилось стократ чаще.
– Как ты? – прижимаясь лбом к моему лбу, вопросил брюнет.
Я судорожно вздохнула, но сказать не успела. От двери послышалось напряжённое:
– Молодые люди…
Кирстен картинно поморщился, не менее картинно обернулся.
– Господин Жарк? Здравствуйте. Очень рад вас видеть.
– Я тоже рад, – сообщил целитель сухо. И… и всё, тишина.
Лица Кира уже не видела, на целителя вообще не смотрела. Но точно знала – это война взглядов! Один отстаивает позицию: «Это лазарет, а не мужское общежитие!», а второй… второй борется за нашу легенду, верно?
– Я хотел напомнить, что время посещений ограничено, – пробормотал старик.
– Господин Жарк… – протянул Кир. В его интонациях смешалось всё – нетерпение, осуждение, гнев, мольба и толика угрозы.
Не думала, что престарелый блюститель нравственности услышит, но он всё таки сдался.
– Скажу, чтобы вам принесли вазу, – сообщил Жарк и стукнул дверью.
А через пять минут мы уже чинно сидели друг напротив друга. Кир в кресле, я на краешке кровати. Тяжеленный букет стоял на тумбочке – в вазу не поместился, пришлось приспособить ведро. Аромат роз вытеснил запах пилюль и дезинфицирующего средства. А ещё он очень неплохо сочетался с моей бледностью…
– Как себя чувствуешь? – вопросил сообщник.
Я пожала плечами. Не знаю. В самом деле не знаю. Боли нет, магию чувствую прекрасно, но настроение…
– Эмелис?
Я отвела глаза, понимая, что сейчас признаюсь в том, о чём ещё пять минут назад намеревалась молчать. И дело не только в гордости, просто… Кир и так слишком много для меня сделал.
– У меня проблемы, – выдохнула и зажмурилась.
– Какие? – Этот вопрос прозвучал так буднично, так просто, словно… словно мы погоду обсуждаем. Причём на другом конце мира.
Пришлось открыть глаза и взглянуть на брюнета.
Кир не лгал. Он был спокоен как вековая скала – та самая, о которую разбиваются и волны, и ураганы, и снежные ветра. Но суть не в этом, суть в другом – он ждал. Ждал, готовый выслушать и помочь. Среди людей нашего круга подобная реакция… ну не бывает её, как ни крути. Даже самые благородные хотят чего то взамен. Пусть не сразу, но всё таки.
– У меня проблемы. – Да, повторяюсь. Просто очень хочется, чтобы он осознал и перестал смотреть так, словно… словно я обязана посвятить его в суть своих несчастий! Словно каждое мгновение тишины – преступление.
– Я понял… дорогая. Я жажду подробностей.
Выдох. Вдох. Снова выдох.
– Любимый… – Ну если я «дорогая», то он «любимый», верно? – Любимый, я вынуждена просить тебя об одолжении.
– Всё, что хочешь, – отозвался Кир.
Да, боевик играл, но его слова… Дохлый тролль! Они задели, причём сильно.
Всё, что хочу? А… если я захочу слишком много?
– Мелкая, что не так? – посерьёзнел брюнет. – Чем помочь?
– Можешь поговорить с Морвеном?
– На тему?
Потупилась, сказала осторожно:
– Я должна знать, сообщил ли он о случившемся моему отцу. И если ещё не успел, то…
– Чего ты боишься? – перебил синеглазый.
– Ничего не боюсь, – не моргнув, солгала я. – Просто не хочу, чтобы отец знал.
– Почему? – в голосе сообщника прозвучали стальные нотки. Он не одобрял мою скрытность, совершенно точно.
– Просто не хочу, и всё. У папы и без меня проблем по горло.
– А твоему жениху сказать можно?
Я невольно поёжилась.
– Нет.
Тишина, заполнившая палату, была вязкой и несколько… нервной. Причём нервничала не столько я, сколько Кир.
– Любимая, объясни.
О Всевышний! Да что тут объяснять то?!
– Кир, ты не хуже меня знаешь, что такое долг. Я не имею права создавать проблем. Не сейчас.
– А что будет, если они узнают?
Я юлить не стала, сказала как есть:
– Увезут в Верилию и запрут в каком нибудь провинциальном поместье. Их… – Я не удержалась от гримасы. – Их даже предстоящее разбирательство не остановит.
– Какое разбирательство?
В этот миг я могла посоперничать со всеми экспонатами музея восковых фигур, а также со всеми садово парковыми скульптурами вместе взятыми.
– Прости? – спросила тихо тихо, но боевик услышал.
Услышал и продолжил ломать комедию! Он по прежнему изображал удивление. Лёгкое, ненавязчивое, но крайне неуместное.
– Хочешь сказать, что щит, который применила, вопросов не вызвал? И что на слушаниях по делу Даяны, Лим и Карас я не нужна?
– Не нужна. Суду достаточно моих показаний. А в том, что касается зеркалки…
– Твоих?! – не выдержав, перебила я.
– А что тебя удивляет? – хмыкнул брюнет. Добавил с особой, несколько болезненной интонацией: – Дорогая, думаешь, я не знаю, почему они напали?
Снова тишина, а напряжение нарастает с каждым мигом, с каждым ударом сердца. Кажется, чиркни спичкой, и мир взорвётся.
– Кир, ты…
Договорить не смогла, потому что боевик резко поднялся, стремительно преодолел разделяющее нас расстояние и опустился на одно колено. Маска невозмутимости, которой прикрывался, рассыпалась в пыль.
– Мелкая, прости, – хрипло выдохнул он. Поймал мою руку и принялся целовать ладонь. – Прости. Если бы я знал, что они осмелятся на такое, я бы…
– Кир!
– Прости. – И столько боли в голосе, что сердце сжалось в горошину.
– Кир, прекрати, – прошептала убеждённо, почти строго. – Ты не виноват.
– Виноват.
– Кир!
Так вот почему он сидел у постели, вот почему бесился. О Всевышний!
– Кирстен, ты не понимаешь. Я сама нарвалась. Я могла погасить конфликт, а вместо этого… Это я тетиву спустила, слышишь?
Брюнет замер, глянул вопросительно. Взгляд был странным, как будто затуманенным. Я осторожно коснулась шёлка волос, провела пальцем по скуле.
– Я их поддразнила. Видела, что девочки взвинчены до предела, но удержаться не смогла.
– Поясни, – выдохнул сообщник, прижимая мою ладонь к своей щеке.
– Мы слишком убедительно сыграли ту ссору, Кир. Девочки уверовали в нашу с тобой любовь, а когда попытались предъявить претензии, я напомнила их собственные слова о том, что роман – фикция. Это стало последней каплей.
– Это ничего не меняет. Я должен был предвидеть…
– Кир…
Боевик плавно поднялся и сел рядом. Каким то невероятным, почти незаметным движением перетащил к себе на колени, крепко обнял за талию. Возмущаться не стала – просто не хотелось. Обвила шею синеглазого мага руками, прижалась тесней.
– Не смей себя винить, – шепнула я.
Он промолчал, но я точно знала – убеждениям не внял. Вот же… упрямец.
– На заседаниях тебя не будет, – сообщил Кир. – И это не обсуждается.
Ах, мы сегодня не только упрямы, но и деспотичны? Ну знаете…
– А в том, что касается зеркального щита, – продолжал мнимый возлюбленный, – не было такого. Двойной кристаллический, при определённых обстоятельствах, даёт схожий эффект. Про это даже первокурсникам известно.
– Кир, не говори глупостей. Даяна, Лим и Карас отлично видели, что это не кристалл, а зеркалка. На слушаниях этот вопрос точно всплывёт, и меня…
– Ну всплывёт, и что?
Я откровенно опешила.
– Как что? Этот щит запрещён, и я…
– И ты поступила совершенно правильно. Только нужно было применить его раньше, в начале драки.
Боевик крепче сжал мою талию, уткнулся носом в плечо. Вернее, в локоны, которые как то незаметно по плечам разметались.
– Любимый, не прикидывайся.
Ладонь Кирстена скользнула вверх, обожгла спину и замерла на затылке. Пальцы опять таки в волосах запутались. Я ощутила лёгкую слабость – она посещала всякий раз, когда синеглазый совершал подобный манёвр, но не сдалась.
– Кир, ты можешь объяснить по человечески?
– А что тут объяснять? – хмыкнул сообщник. Оторвался от плеча, заглянул в глаза. – Заседание по делу о нападении на студентку дурборской академии магии будет закрытым. Пройдёт под личным контролем главы Ордена. Лаун о применённом тобой щите знает и будет молчать. Даяна, Лим и Карас тоже не скажут, потому что…
– Потому что… что? – мой голос упал до шёпота.
– У нас договор, любимая. Магички молчат о твоих знаниях, а Лаун смягчает приговор.
– Но господин Жарк сказал, слушания будут открытыми.
– Мало ли что сказал господин Жарк… – пробормотал Кирстен и потянулся к губам.
Я отстранилась.
– Кир, ты… ты… как так получилось? Как тебе удалось?
– Удалось что?
Выдохнула, вдохнула опять. Кажется, зря я вчера от успокаивающего заклинания отказалась.
Лаун – глава магического Ордена Дурбора – славится очень непростым нравом. Слухи о его постоянных конфликтах с высшей аристократией королевства даже до нас докатились. Лаун не из тех, на кого можно повлиять при помощи титула. Подкупить архимага невозможно тем более.
– Дорогой, ты прекрасно понял, о чём я.
Боевик кивнул, но вместо положенных пояснений я услышала хриплое:
– Поцелуешь?
– Кир…
Сообщник прикрыл глаза, сказал, не скрывая усталости:
– Мелкая, не лезь, куда не просят. Выяснять, откуда тебе известна схема зеркального щита, никто не будет, и на заседания суда ты не поедешь. Точка. Ещё вопросы есть?
Вопросы были, причём в огромном количестве. Но я – дочь Форана из рода Бьен, и намёки понимать умею. А ещё… ещё у меня нет причин не доверять Киру, тем более после такого.
Но один вопрос всё таки задала:
– С Жабой поговоришь?
Я ожидала чего угодно, кроме следующего:
– Уже. Правда, разговор был немного о другом, но… – Кирстен шумно вздохнул. Его взгляд скользнул по моей щеке и замер на губах. – Морвен не сообщал твоему отцу и не сообщит. Насколько я понял, он испугался последствий.
– Последствий? – Моё удивление было тихим, но искренним.
– Милая, ну тебе видней, какие последствия могут ждать нашего ректора, если твой отец заглянет в гости.
Бред. Бред полнейший, потому что папа ничего Морвену не сделает. Просто не сможет. Равно как и Рид.
Может, Жаба не их, а кого то другого боится? Вот только кого? И при чём тут…
Додумать не успела, потому что кое кто наглый просто взял и воспользовался внезапной оторопью. Горячие, влажные губы коснулись моих, осторожно и нежно. Потом ещё раз, и ещё…
От этого прикосновения воздух в лёгких внезапно закончился, я судорожно вздохнула, а Кир… Дохлый тролль! Я и раньше замечала за брюнетом подобные фокусы, но в этот раз всё было как то иначе. Требовательней и почему то слаще.
Его язык скользнул в приоткрытый рот, вызвав странную дрожь по телу и не менее странное желание прикусить. А воздух… он был уже не нужен. Зачем дышать, если… Дохлый тролль!
Умом понимала – этот поцелуй ни к чему. Зрителей нет, слежки – тем более (да и была ли она, слежка?). Но отстраниться, прервать маленькое сумасшествие не могла. Не хотела. И даже тот факт, что сижу на коленях у парня, подобно кабацкой девке, не смущал.
Поясок халата развязался сам – точно знаю, потому что не в первый раз. Потому что ткань скользкая, а узел затягивала не слишком туго. Пола соскользнула вниз, приоткрыв сорочку. Кир замер, прервал поцелуй, окинул затуманенным взглядом.
– Ещё, – выдохнула я и сама к его губам припала.
Разум шептал: остановись, Эмелис! Вот только мне не до благоразумия стало.
Ладонь боевика легла на бедро. Прикосновение оказалось невероятно жарким, немыслимым. Я с трудом подавила стон, неосознанно выгнула спину.
– Эмелис, – прошептал сообщник, прижал меня и тут же ослабил захват. Ослабил, чтобы опять завладеть податливыми губами и окончательно лишить рассудка.
Я сошла с ума. Это совершенно точно. Неоспоримо! А чем ещё объяснить тот факт, что снова выгнулась, позволяя руке боевика скользнуть выше и коснуться груди?
Тонкое полотно казённой сорочки – преграда смехотворная. Реакция собственного тела… она неприлична, но остановиться нельзя. Проще умереть, чем заставить себя отказаться от этого жара, этой слишком откровенной, но такой притягательной ласки.
Губы Кирстена коснулись шеи. Собственные пальчики растрепали идеальную причёску синеглазого, запутались в шёлке волос.
Стон. Мой или его? Нет, не знаю. Может быть… наш?
– Эмелис…
Рука сообщника ласкает нежно и умело, а губы прокладывают дорожку из поцелуев, стремятся вниз, к ключицам. Я уже не горю, я начинаю плавиться. Пропитанный ароматом роз воздух плавится вместе со мной.
Дыхание Кира всё тяжелей, касания всё настойчивей. И они подтверждают уже известное – я сошла с ума. Да, я маг защитник, но… но я всё таки леди. А леди подобные прикосновения нравиться не могут. Ну никак!
А потом боевик добрался до завязок моей сорочки и замер.
Тишина, которая воцарилась в палате, показалась невыносимо долгой и очень неприятной. Я глубоко вздохнула, намереваясь высказать недостойное воспитанной девушки требование – «не останавливайся…», но Кир опередил:
– Нет, любимая. Не здесь. Не здесь и не сейчас.
Волшебство развеялось. О нём напоминал только неистовый пожар в сердце и пламя, которое по прежнему плясало на губах. Вопреки всему безумно хотелось ещё один поцелуй. Пусть короткий и невесомый, но…
Кир моё желание услышал. Осторожно коснулся губ, тут же отстранился. Собственноручно запахнул казённый халат и поцеловал снова.
– Господин Жарк нас убьёт, – сказал синеглазый.
Я смысла фразы не поняла. Вернее – в тот момент не поняла. А чуть позже, когда сообщник покинул палату, а я выпила залпом почти целый кувшин воды, разобралась.
О Богиня… Что я творю? Что творю…
Из лазарета меня выпустили через три дня. Целитель хотел продержать дольше, но я взбрыкивать начала, и старик сдался. Правда, отыгрался – тренировки на три недели запретил. Но это была мелочь в сравнении с тем, что встречать меня пришла… Милли.
Вернее, как встречать? Она одежду принесла. Ведь платье, в котором загремела в лекарский корпус, грязным было – кровь, снег, взбитая ногами грязь. Его, как пояснила помощница господина Жарка, вместе со всей прочей одеждой декану моего факультета отдали, на хранение.
Милли учтиво постучалась и лишь после этого вошла в палату. Заметив, как меня перекосило, поджала губы. Молча дошла до кресла, положила объёмный свёрток.
– С пуговицами помочь? – В голосе девушки сквозило нечто сильно похожее на презрение, и меня перекосило снова.
Тем не менее ответила я ровно, как положено воспитанным людям. В конце концов, Милли не виновата, что именно её в лазарет послали.
– Благодарю. Я сама.
Ведь пользоваться бытовыми заклинаниями господин Жарк не запрещал…
Сокурсница пожала плечами, тряхнула бледно каштановыми кудряшками. Она честно пыталась казаться равнодушной, но я то видела – в глазах цвета изумрудов сверкает злость.
Магичка круто развернулась на каблуках и направилась к двери, но, не дойдя пары шагов, остановилась и снова повернулась лицом.
Раздался тихий стук в дверь, а после моего «войдите» в палату вплыл огромный букет белых роз. Мир наполнился удивительным ароматом, даже голова закружилась.
Где то там, за цветами, маячил Кир. Боевик был свеж, рубашка застёгнута на все пуговицы, камзол с иголочки, сапоги начищены. В общем… от вчерашней небрежности и следа не осталось. И лишь синева под глазами напоминала о бессонных ночах и попорченных нервах.
– Привет, – сказал он. Улыбнулся.
Несколько шагов, и я узнала – букет не только прекрасен, но и невероятно тяжёл. Правда, боевика мои трудности не смущали. Он обнял, прямо так, вместе с цветами, не без труда отыскал губы.
Я ответила на поцелуй, потому что… ну, видимо, по привычке. И коленки, по привычке, ослабли. А сердце забилось стократ чаще.
– Как ты? – прижимаясь лбом к моему лбу, вопросил брюнет.
Я судорожно вздохнула, но сказать не успела. От двери послышалось напряжённое:
– Молодые люди…
Кирстен картинно поморщился, не менее картинно обернулся.
– Господин Жарк? Здравствуйте. Очень рад вас видеть.
– Я тоже рад, – сообщил целитель сухо. И… и всё, тишина.
Лица Кира уже не видела, на целителя вообще не смотрела. Но точно знала – это война взглядов! Один отстаивает позицию: «Это лазарет, а не мужское общежитие!», а второй… второй борется за нашу легенду, верно?
– Я хотел напомнить, что время посещений ограничено, – пробормотал старик.
– Господин Жарк… – протянул Кир. В его интонациях смешалось всё – нетерпение, осуждение, гнев, мольба и толика угрозы.
Не думала, что престарелый блюститель нравственности услышит, но он всё таки сдался.
– Скажу, чтобы вам принесли вазу, – сообщил Жарк и стукнул дверью.
А через пять минут мы уже чинно сидели друг напротив друга. Кир в кресле, я на краешке кровати. Тяжеленный букет стоял на тумбочке – в вазу не поместился, пришлось приспособить ведро. Аромат роз вытеснил запах пилюль и дезинфицирующего средства. А ещё он очень неплохо сочетался с моей бледностью…
– Как себя чувствуешь? – вопросил сообщник.
Я пожала плечами. Не знаю. В самом деле не знаю. Боли нет, магию чувствую прекрасно, но настроение…
– Эмелис?
Я отвела глаза, понимая, что сейчас признаюсь в том, о чём ещё пять минут назад намеревалась молчать. И дело не только в гордости, просто… Кир и так слишком много для меня сделал.
– У меня проблемы, – выдохнула и зажмурилась.
– Какие? – Этот вопрос прозвучал так буднично, так просто, словно… словно мы погоду обсуждаем. Причём на другом конце мира.
Пришлось открыть глаза и взглянуть на брюнета.
Кир не лгал. Он был спокоен как вековая скала – та самая, о которую разбиваются и волны, и ураганы, и снежные ветра. Но суть не в этом, суть в другом – он ждал. Ждал, готовый выслушать и помочь. Среди людей нашего круга подобная реакция… ну не бывает её, как ни крути. Даже самые благородные хотят чего то взамен. Пусть не сразу, но всё таки.
– У меня проблемы. – Да, повторяюсь. Просто очень хочется, чтобы он осознал и перестал смотреть так, словно… словно я обязана посвятить его в суть своих несчастий! Словно каждое мгновение тишины – преступление.
– Я понял… дорогая. Я жажду подробностей.
Выдох. Вдох. Снова выдох.
– Любимый… – Ну если я «дорогая», то он «любимый», верно? – Любимый, я вынуждена просить тебя об одолжении.
– Всё, что хочешь, – отозвался Кир.
Да, боевик играл, но его слова… Дохлый тролль! Они задели, причём сильно.
Всё, что хочу? А… если я захочу слишком много?
– Мелкая, что не так? – посерьёзнел брюнет. – Чем помочь?
– Можешь поговорить с Морвеном?
– На тему?
Потупилась, сказала осторожно:
– Я должна знать, сообщил ли он о случившемся моему отцу. И если ещё не успел, то…
– Чего ты боишься? – перебил синеглазый.
– Ничего не боюсь, – не моргнув, солгала я. – Просто не хочу, чтобы отец знал.
– Почему? – в голосе сообщника прозвучали стальные нотки. Он не одобрял мою скрытность, совершенно точно.
– Просто не хочу, и всё. У папы и без меня проблем по горло.
– А твоему жениху сказать можно?
Я невольно поёжилась.
– Нет.
Тишина, заполнившая палату, была вязкой и несколько… нервной. Причём нервничала не столько я, сколько Кир.
– Любимая, объясни.
О Всевышний! Да что тут объяснять то?!
– Кир, ты не хуже меня знаешь, что такое долг. Я не имею права создавать проблем. Не сейчас.
– А что будет, если они узнают?
Я юлить не стала, сказала как есть:
– Увезут в Верилию и запрут в каком нибудь провинциальном поместье. Их… – Я не удержалась от гримасы. – Их даже предстоящее разбирательство не остановит.
– Какое разбирательство?
В этот миг я могла посоперничать со всеми экспонатами музея восковых фигур, а также со всеми садово парковыми скульптурами вместе взятыми.
– Прости? – спросила тихо тихо, но боевик услышал.
Услышал и продолжил ломать комедию! Он по прежнему изображал удивление. Лёгкое, ненавязчивое, но крайне неуместное.
– Хочешь сказать, что щит, который применила, вопросов не вызвал? И что на слушаниях по делу Даяны, Лим и Карас я не нужна?
– Не нужна. Суду достаточно моих показаний. А в том, что касается зеркалки…
– Твоих?! – не выдержав, перебила я.
– А что тебя удивляет? – хмыкнул брюнет. Добавил с особой, несколько болезненной интонацией: – Дорогая, думаешь, я не знаю, почему они напали?
Снова тишина, а напряжение нарастает с каждым мигом, с каждым ударом сердца. Кажется, чиркни спичкой, и мир взорвётся.
– Кир, ты…
Договорить не смогла, потому что боевик резко поднялся, стремительно преодолел разделяющее нас расстояние и опустился на одно колено. Маска невозмутимости, которой прикрывался, рассыпалась в пыль.
– Мелкая, прости, – хрипло выдохнул он. Поймал мою руку и принялся целовать ладонь. – Прости. Если бы я знал, что они осмелятся на такое, я бы…
– Кир!
– Прости. – И столько боли в голосе, что сердце сжалось в горошину.
– Кир, прекрати, – прошептала убеждённо, почти строго. – Ты не виноват.
– Виноват.
– Кир!
Так вот почему он сидел у постели, вот почему бесился. О Всевышний!
– Кирстен, ты не понимаешь. Я сама нарвалась. Я могла погасить конфликт, а вместо этого… Это я тетиву спустила, слышишь?
Брюнет замер, глянул вопросительно. Взгляд был странным, как будто затуманенным. Я осторожно коснулась шёлка волос, провела пальцем по скуле.
– Я их поддразнила. Видела, что девочки взвинчены до предела, но удержаться не смогла.
– Поясни, – выдохнул сообщник, прижимая мою ладонь к своей щеке.
– Мы слишком убедительно сыграли ту ссору, Кир. Девочки уверовали в нашу с тобой любовь, а когда попытались предъявить претензии, я напомнила их собственные слова о том, что роман – фикция. Это стало последней каплей.
– Это ничего не меняет. Я должен был предвидеть…
– Кир…
Боевик плавно поднялся и сел рядом. Каким то невероятным, почти незаметным движением перетащил к себе на колени, крепко обнял за талию. Возмущаться не стала – просто не хотелось. Обвила шею синеглазого мага руками, прижалась тесней.
– Не смей себя винить, – шепнула я.
Он промолчал, но я точно знала – убеждениям не внял. Вот же… упрямец.
– На заседаниях тебя не будет, – сообщил Кир. – И это не обсуждается.
Ах, мы сегодня не только упрямы, но и деспотичны? Ну знаете…
– А в том, что касается зеркального щита, – продолжал мнимый возлюбленный, – не было такого. Двойной кристаллический, при определённых обстоятельствах, даёт схожий эффект. Про это даже первокурсникам известно.
– Кир, не говори глупостей. Даяна, Лим и Карас отлично видели, что это не кристалл, а зеркалка. На слушаниях этот вопрос точно всплывёт, и меня…
– Ну всплывёт, и что?
Я откровенно опешила.
– Как что? Этот щит запрещён, и я…
– И ты поступила совершенно правильно. Только нужно было применить его раньше, в начале драки.
Боевик крепче сжал мою талию, уткнулся носом в плечо. Вернее, в локоны, которые как то незаметно по плечам разметались.
– Любимый, не прикидывайся.
Ладонь Кирстена скользнула вверх, обожгла спину и замерла на затылке. Пальцы опять таки в волосах запутались. Я ощутила лёгкую слабость – она посещала всякий раз, когда синеглазый совершал подобный манёвр, но не сдалась.
– Кир, ты можешь объяснить по человечески?
– А что тут объяснять? – хмыкнул сообщник. Оторвался от плеча, заглянул в глаза. – Заседание по делу о нападении на студентку дурборской академии магии будет закрытым. Пройдёт под личным контролем главы Ордена. Лаун о применённом тобой щите знает и будет молчать. Даяна, Лим и Карас тоже не скажут, потому что…
– Потому что… что? – мой голос упал до шёпота.
– У нас договор, любимая. Магички молчат о твоих знаниях, а Лаун смягчает приговор.
– Но господин Жарк сказал, слушания будут открытыми.
– Мало ли что сказал господин Жарк… – пробормотал Кирстен и потянулся к губам.
Я отстранилась.
– Кир, ты… ты… как так получилось? Как тебе удалось?
– Удалось что?
Выдохнула, вдохнула опять. Кажется, зря я вчера от успокаивающего заклинания отказалась.
Лаун – глава магического Ордена Дурбора – славится очень непростым нравом. Слухи о его постоянных конфликтах с высшей аристократией королевства даже до нас докатились. Лаун не из тех, на кого можно повлиять при помощи титула. Подкупить архимага невозможно тем более.
– Дорогой, ты прекрасно понял, о чём я.
Боевик кивнул, но вместо положенных пояснений я услышала хриплое:
– Поцелуешь?
– Кир…
Сообщник прикрыл глаза, сказал, не скрывая усталости:
– Мелкая, не лезь, куда не просят. Выяснять, откуда тебе известна схема зеркального щита, никто не будет, и на заседания суда ты не поедешь. Точка. Ещё вопросы есть?
Вопросы были, причём в огромном количестве. Но я – дочь Форана из рода Бьен, и намёки понимать умею. А ещё… ещё у меня нет причин не доверять Киру, тем более после такого.
Но один вопрос всё таки задала:
– С Жабой поговоришь?
Я ожидала чего угодно, кроме следующего:
– Уже. Правда, разговор был немного о другом, но… – Кирстен шумно вздохнул. Его взгляд скользнул по моей щеке и замер на губах. – Морвен не сообщал твоему отцу и не сообщит. Насколько я понял, он испугался последствий.
– Последствий? – Моё удивление было тихим, но искренним.
– Милая, ну тебе видней, какие последствия могут ждать нашего ректора, если твой отец заглянет в гости.
Бред. Бред полнейший, потому что папа ничего Морвену не сделает. Просто не сможет. Равно как и Рид.
Может, Жаба не их, а кого то другого боится? Вот только кого? И при чём тут…
Додумать не успела, потому что кое кто наглый просто взял и воспользовался внезапной оторопью. Горячие, влажные губы коснулись моих, осторожно и нежно. Потом ещё раз, и ещё…
От этого прикосновения воздух в лёгких внезапно закончился, я судорожно вздохнула, а Кир… Дохлый тролль! Я и раньше замечала за брюнетом подобные фокусы, но в этот раз всё было как то иначе. Требовательней и почему то слаще.
Его язык скользнул в приоткрытый рот, вызвав странную дрожь по телу и не менее странное желание прикусить. А воздух… он был уже не нужен. Зачем дышать, если… Дохлый тролль!
Умом понимала – этот поцелуй ни к чему. Зрителей нет, слежки – тем более (да и была ли она, слежка?). Но отстраниться, прервать маленькое сумасшествие не могла. Не хотела. И даже тот факт, что сижу на коленях у парня, подобно кабацкой девке, не смущал.
Поясок халата развязался сам – точно знаю, потому что не в первый раз. Потому что ткань скользкая, а узел затягивала не слишком туго. Пола соскользнула вниз, приоткрыв сорочку. Кир замер, прервал поцелуй, окинул затуманенным взглядом.
– Ещё, – выдохнула я и сама к его губам припала.
Разум шептал: остановись, Эмелис! Вот только мне не до благоразумия стало.
Ладонь боевика легла на бедро. Прикосновение оказалось невероятно жарким, немыслимым. Я с трудом подавила стон, неосознанно выгнула спину.
– Эмелис, – прошептал сообщник, прижал меня и тут же ослабил захват. Ослабил, чтобы опять завладеть податливыми губами и окончательно лишить рассудка.
Я сошла с ума. Это совершенно точно. Неоспоримо! А чем ещё объяснить тот факт, что снова выгнулась, позволяя руке боевика скользнуть выше и коснуться груди?
Тонкое полотно казённой сорочки – преграда смехотворная. Реакция собственного тела… она неприлична, но остановиться нельзя. Проще умереть, чем заставить себя отказаться от этого жара, этой слишком откровенной, но такой притягательной ласки.
Губы Кирстена коснулись шеи. Собственные пальчики растрепали идеальную причёску синеглазого, запутались в шёлке волос.
Стон. Мой или его? Нет, не знаю. Может быть… наш?
– Эмелис…
Рука сообщника ласкает нежно и умело, а губы прокладывают дорожку из поцелуев, стремятся вниз, к ключицам. Я уже не горю, я начинаю плавиться. Пропитанный ароматом роз воздух плавится вместе со мной.
Дыхание Кира всё тяжелей, касания всё настойчивей. И они подтверждают уже известное – я сошла с ума. Да, я маг защитник, но… но я всё таки леди. А леди подобные прикосновения нравиться не могут. Ну никак!
А потом боевик добрался до завязок моей сорочки и замер.
Тишина, которая воцарилась в палате, показалась невыносимо долгой и очень неприятной. Я глубоко вздохнула, намереваясь высказать недостойное воспитанной девушки требование – «не останавливайся…», но Кир опередил:
– Нет, любимая. Не здесь. Не здесь и не сейчас.
Волшебство развеялось. О нём напоминал только неистовый пожар в сердце и пламя, которое по прежнему плясало на губах. Вопреки всему безумно хотелось ещё один поцелуй. Пусть короткий и невесомый, но…
Кир моё желание услышал. Осторожно коснулся губ, тут же отстранился. Собственноручно запахнул казённый халат и поцеловал снова.
– Господин Жарк нас убьёт, – сказал синеглазый.
Я смысла фразы не поняла. Вернее – в тот момент не поняла. А чуть позже, когда сообщник покинул палату, а я выпила залпом почти целый кувшин воды, разобралась.
О Богиня… Что я творю? Что творю…
Глава 8
Из лазарета меня выпустили через три дня. Целитель хотел продержать дольше, но я взбрыкивать начала, и старик сдался. Правда, отыгрался – тренировки на три недели запретил. Но это была мелочь в сравнении с тем, что встречать меня пришла… Милли.
Вернее, как встречать? Она одежду принесла. Ведь платье, в котором загремела в лекарский корпус, грязным было – кровь, снег, взбитая ногами грязь. Его, как пояснила помощница господина Жарка, вместе со всей прочей одеждой декану моего факультета отдали, на хранение.
Милли учтиво постучалась и лишь после этого вошла в палату. Заметив, как меня перекосило, поджала губы. Молча дошла до кресла, положила объёмный свёрток.
– С пуговицами помочь? – В голосе девушки сквозило нечто сильно похожее на презрение, и меня перекосило снова.
Тем не менее ответила я ровно, как положено воспитанным людям. В конце концов, Милли не виновата, что именно её в лазарет послали.
– Благодарю. Я сама.
Ведь пользоваться бытовыми заклинаниями господин Жарк не запрещал…
Сокурсница пожала плечами, тряхнула бледно каштановыми кудряшками. Она честно пыталась казаться равнодушной, но я то видела – в глазах цвета изумрудов сверкает злость.
Магичка круто развернулась на каблуках и направилась к двери, но, не дойдя пары шагов, остановилась и снова повернулась лицом.
