— Завтра, в четырнадцать тридцать. Институт Медицины. Найдете там доктора Дитмара Хеслера.
— Еще раз спасибо!
— Не стоит пока благодарить меня. Книжку, когда напишете, подарите с Вашим автографом.
—Обязательно, всенепременно подарю и надпишу! До свидания!
Полвека назад в медицине произошел несравнимый ни с каким другим научным открытием переворот. Человечество получило защитную биологическую оболочку, благодаря которой, бактериям, микробам, вирусам и всем им подобным болезнетворным гадостям доступ в тело человека был закрыт. Чуть раньше была получена камера общего восстановления организма, с помощью которой любые нежелательные изменения в здоровье и целостности органов человека устранялись без проблем в течение нескольких суток, а то и часов. Врачи в Институте Медицины из медицинских работников переквалифицировались в операторов камер общего восстановления. Работая под громкой вывеской «Институт Медицины», тамошние сотрудники занимались меньше всего именно медициной, как таковой.
Предложение Богатищева заинтересовало Хесслера, и он, посвятив в это дело одного из своих коллег, одновременно старого друга, вдвоем занялись необычной для них работой. Бактерии были выведены, технология введения их в зуб выработана, часы приближались к четырнадцати.
А вот тот чудак в дверях, со странным желанием.
— Здравствуйте, Сергей! Проходите! Это, знакомьтесь, Яцек Христ, мой коллега. Он посвящен во все тонкости вашего дела, мы с ним вдвоем будем работать с вами.
Невысокий, подвижный, с плутоватыми лицом, Хесслер указал на стоящего рядом худощавого, молодого человека. Тот скромно кивнул головой писателю.
— Здравствуйте! — Богатищев пожал своим новым знакомым руки, — Ну что, начнем? Я готов!
— И мы готовы! Все продумано до мелочей. Снимем с зуба немного защитной оболочки, удалим кусок зубной эмали, а самое неприятное дело доверим выведенным нами бактериям. Таких паразитов получили — зуб полностью разрушат! Мы Вас поместим в четвертый бокс. Зарегистрируем Ваш недуг, как… скажем, ушиб, например, бедра левой ноги, включим камеру на холостом ходу. Подстрахуемся. Дежурить будем здесь по очереди. На всякий случай. Ничего непредвиденного не ожидается, но вдруг… А что, это для Вас так уж необходимо — испытать зубную боль?
Хесслер и Христ вопрошающе глядели на необычного пациента.
— Может быть, не так уж сильно нужно, но… Вы знаете, я вряд ли смогу Вас в чем- то убедить, давайте лучше приступим к делу.
Сергей лежал на кушетке в камере, нащупывая ежеминутно зараженный бактериями зуб кончиком языка. День потихоньку завершался, а каких-то нарушений целостности зуба, и появления болевых ощущений пока не было.
«Эх, медики!» — сокрушался Сергей: «Не то, чтобы вылечить без камеры, заразить по-настоящему не умеют!»
Наутро Сергей с удовлетворением почувствовал, что зуб потерял плавность своей поверхности, язык стал цепляться за острые неровности.
Заходил Хесслер, осмотрел "больного", к своему удовольствию заметил, мол, дела идут по плану.
К середине дня, в который уже раз нащупывая языком зуб, Богатищев отломил от него кусочек, а к вечеру почувствовав, что ползуба, как не бывало. Он со спокойной душой уснул.
Утром Хесслер застал Богатищева в позе полулотоса, равномерно покачивающегося на кровати, держащегося рукой за щеку и тихо постанывающего.
— Как зуб? — спросил Хесслер, хотя его вопрос был риторическим.
— Болит, зараза!
— Включить в рабочий режим камеру?
— Какую камеру? Вы о чем? У него, у моего героя, зуб болел четыре дня! Я должен, как он четыре дня терпеть! Четыре дня! — то ли негромко прокричал, то ли очень громко простонал Сергей и уткнулся лицом в подушку.
Хесслер, пожав плечами, вышел. Чего-то у него внутри зашевелилось, вызвав ощущение предшествующих волнительных хлопот. Он немного уже жалел о своем решении принять участие в данном эксперименте.
Позже Дитмар Хесслер еще несколько раз заходил с прежним предложением в камеру, но каждый его приход Богатищев встречал в штыки.
— Уйдите, уходите пожалуйста! Вы свое дело сделали, теперь остальное только за мной, мне нужно вытерпеть. И я вытерплю!
К концу вторых суток Богатищев все-таки не выдержал. Он среди ночи вызвал к себе дежурившего в этот раз Христа.
— Что? — спросил вошедший Христ, — Включить камеру?
— Какую к чертям камеру?! — простонал Богатищев, — Удаляйте!
— Что удалять?
— Зуб! Зуб удаляйте! Ох! Сил моих больше нет! Полголовы словно тисками сжимает. А в ухо будто бы раскаленный металлический стержень воткнули! — и откуда только такие определения в голову приходят? Как будто он испытывал их прежде.
— Я вас не понял, как удалять? — недоумевал Христ.
— Как раньше удаляли?! Чем в прошлом удаляли?! Щипцами или еще чем?! Ну давайте! Куда мне идти?
— Сергей, погодите пару минут! Я ненадолго. — Христ быстро вышел.
Он сразу связался с Хесслером, подняв того с постели.
— Дитмар, чего-то я не пойму! Вы как договаривались с Богатищевым насчет зуба? Он отвергает камеру общего восстановления, требуя, чтобы зуб удаляли вручную. Как так вручную? Дедовским способом что ли? И он не отступится от своего решения. Что делать? Может мне его усыпить и включить камеру? А потом будь, что будет?
— Исключено, Яцек! И так мы с тобой занялись здесь самодеятельностью, а коли к тому же будем делать что-либо против его воли, и если он после всей этой истории подаст жалобу на нас, нам с тобой не миновать разборок на комиссии по расследованиям нарушений моральных устоев. А это, сам знаешь, чем обычно заканчивается. Побеседуй с ним пока, зубы заговори... Странно, как эта идиома в моем мозгу отыскалась, сейчас сам приеду.
Хесслер до Института добирался минут десять. За это время, наблюдая за мучениями Богатищева, Христ не один раз помянул Хесслера, втянувшего Яцека в эту историю, недобрым словом. Христу в его практике доводилось встречаться с пациентами в куда более плачевном состоянии. Случалось так, что конечности у пострадавшего держались только на одной защитной оболочке. Бывало и так, что целой у иных оставалась лишь голова. Конечно же, многих мучила адская боль. Но при помощи современных препаратов болевые ощущения быстро снимались, лица травмированных приобретали более менее человеческий вид. Мучения и страдания приходилось видеть лишь в короткий промежуток времени. Здесь же, крупный, по-видимому сильный и физически и морально мужчина, находясь под властью боли, потерял свое лицо. Видеть все это и чувствовать себя беспомощным, было для Христа свыше его сил.
- Потерпите, потерпите, Сергей, немного! Сейчас приедет Хесслер и все уладим! Все будет хорошо!
- Где же он? Он что же, пешком сюда добирается?
- Сейчас! Скоро! Потерпите?!
И вот прибыл Хесслер.
- Что, совсем худо, Сергей?!
- Куда хуже?! Удаляйте!
- Как удалять?! Что удалять? У нас на этот счет уговора не было! Была договоренность вызвать зубную боль. Не так ли?
- Как не было?! Я же с доктором Пилсом именно об этом говорил! Что же мне теперь делать? Помирать от зуба? От зубной боли, насколько я знаю, даже в каменном веке не умирали!
- С Пилсом вы договаривались именно так? Секундочку!
Пилс отозвался быстро.
- Хэлло, Пилс! Ты еще не спал? Жаль! Жаль, что не поднял тебя с постели! Что за кашу ты заварил?
- В чем дело, Хесс? Что случилось?
- Тебя твой протеже предупреждал, что больной зуб впоследствии нужно будет не восстанавливать в камере, а удалять?!! Удалять так, как это делали стоматологи в прошлом веке?
- Да, что-то в этом роде он говорил. А в чем дело?
- Послушай, Пилс, анестезирующее средство мы, положим, синтезируем, смоделируем и изготовим нужный инструмент, но рвать-то кто будет? У тебе есть на примете кто-то из специалистов?
- Как кто? А что, ты разве не доктор?
- А ты кто? Может быть тебя этому учили? Извини, но не банки ставить, ни клизмы делать, ни зубы удалять меня не учили. Если ты специалист, давай, приезжай, да побыстрее, а то боюсь писатель, чтоб неповадно было ему, нашего мягкосердечного Христа вообще с ума сведет. Да так сведет, что никакая потом камера Яцеку уже не поможет.
Пилс задумался. Похоже они правда влипли в нехорошую историю.
Давно канули в лету времена, когда один человек преднамеренно был способен причинить другому физическую боль. Случалось иногда что-то из ряда вон выходящее, но это происходило не чаще лунного затмения.
- Что же теперь делать?
- Не знаю, Пилс! Но учти, я тебе покоя не дам! Соединяю с тобой напрямую камеру Богатищева. Смотри, слушай и думай! И не вздумай отключиться!
Сергей изнемогал.
Пилс недолго думал.
Проклял сначала себя, потом собрался с мыслями и связался с комиссией по подержанию общественного правопорядка.
- Добрэ дежурный по КоПОП. Что случилось?!
- Хорошо, что это ты, Добра. Просто здорово! Мне нужна твоя помощь! У нас тут несчастье!
Реакция Добрэ была мгновенной.
- Понял, Пилс! Такони с парнями через пару минут будет у тебя!
И сразу же отключился.
Пилс плюнул. Попробовал связаться с дежурным снова. Автоответчик посадил на ожидание. Видно, не одному Пилсу в эту ночь нужна была помощь Добрэ.
Такони со своей группой появился раньше, чем снова ответил Добрэ. Шустрые ребята в минуту оцепили дом историка, взяли под контроль все виды связи, сам Такони в ожидании указаний застыл перед Пилсом.
— Спасибо, Такони! Передайте шефу мою величайшую благодарность за вашу оперативность. Но мне нужна помощь самого Добрэ, именного его. Еще раз спасибо!
Группа так же быстро свернулась и исчезла.
Наконец отозвался Добрэ.
— Я не понял, Пилс?!
— Стоило бы тебе выслушать меня до конца, а лишь затем принимать решения...
Пилс поведал Добрэ о свалившемся на них несчастье и выдал картинку камеры с Сергеем.
— Это все, Пилс, не приятно пахнет. Думаю, комиссии придется изрядно попотеть, прежде чем решить ваш вопрос. Думаю, наказания Вам не избежать. Хотя ты меня сам известил об этой истории, можно сказать, что чистосердечно признался, вряд ли сей факт повлияет на серьезность вашего наказания. И так же вряд ли я смогу тебе чем-нибудь помочь. Я всего лишь один из членов комиссии.
— К черту! Я не о смягчении, своего наказания веду речь! Как нам выйти из этого положения вообще?! Добрэ? Может быть его усыпить и ...
— Ни в коем случае! Ты же сам говоришь, что он требует удалять зуб. Насилие над человеком, даже в вашей ситуации, комиссия расследований нарушений моральных устоев не одобрит. А рассматривание в комиссии сразу двух дел это весьма серьезно, Пилс. Я считаю, что надо искать человека, кто сможет сделать эту операцию. Иного выхода не вижу. Но кто согласится на это?
— Послушай, Добрэ, а может быть кто-нибудь проходил у вас там по какому-нибудь скверному делу. Может он согласится и поможет нам для смягчения своего наказания?
— Да ну что ты, Пилс!? Я уже забыл, когда в последний раз встречался с преднамеренным физическим насилием. Человечество изменилось. Сегодня любой лучше сто раз подставит свою щеку, чем ударит по ней другого. Хотя постой! Месяц назад было дело. Некий субъект, неистовый любитель кошек, работает по выводу новой породы. Название для нее уже придумал: "Радужная марсианка". Так вот, у него кошка, а на Ганимеде у одного из его коллег оказался кот нужного ему экстерьера. Он полгода вел с Ганимедом переговоры, еле-еле уговорил хозяина кота. Улетел за женихом, через три месяца вернулся, а кошечка его уже, как раньше говорили, в положении. Так он со злости пнул ее, отчего та... Как это сказать?
— Выкинула?
— Выкинула или выбросила, я не специалист. В общем, котята мертвые, кошка чем-то заболела, а она была под контролем общества защиты животных. По их представлению состоялось заседание комиссии. В итоге хозяина кошки наказали.
— Чего же он схлопотал?
— Шесть месяцев отлучения от общения с обществом с лишением прав пользования средствами массовой информации.
— То есть, полная изоляция?
— Да, он сейчас на одном из небольших атоллов в Тихом океане, выбранном им самим, по его желанию.
— Ну и как он?
— Плохо. Изнемогает. Каждую неделю бомбардирует комиссию прошениями о помиловании.
— Послушай, Добрэ, а если он поможет нам, комиссия смягчит ему наказание? В виде уменьшения срока его уединения.
— Думаю да. Ведь он совершит крайне полезный для общества поступок.
— Дай его, код!
— Не положено тебе его знать! Сейчас я сам свяжусь с ним.
Атолл отозвался почти мгновенно. "Насильник" оказался худощавым человеком с очень добрым лицом и тихим нежным голосом.
— Хэлло, Тточ! Как наши дела?
— Какие к черту дела? Ваши лица увидал и то праздник для меня! Спасибо хоть книги под запрет не входят. Здесь я столько перечитал, сколько, наверное, жители нашего огромного города, где я живу, все вместе взятые за всю свою жизнь не читали, сколько я прочитал здесь. О, теперь я понимаю, что такое камера-одиночка для заключенных в те давние времена, когда книгами увлекалось большинство человечества. Если бы не книги, то, возможно, давно бы себе разбил голову о какой-нибудь камень прибрежный. Как мое последнее прошение, Добрэ?
— Ну, положим, разбивать Вам себе голову мы не позволим. А последнее Ваше прошение рассматривалось, но не повлияло на меру Вашего наказания. Но у Вас есть шанс, Тточ! Это доктор Пилс. Он Вас введет в курс дела.
Лицо Тточа, озарившееся было в начале надеждой, в конце повествования Пилса сделалось серее камня, о который Тточ собирался себе разбить голову.
— Значит, для меня выбрана роль палача?!
— Что такое, Вы, говорите, Тточ? Какой палач? Вам просто на некоторое время придется стать зубным врачом. Нужно всего-то удалить больной зуб! Всего-то!
Лицо Тточа выражало крайнее возмущение.
— А если бы один из подобных чудаков попросил бы себе оттяпать ногу? Вы также обратились бы к Тточу?! Он-то сможет?! Он из таких?!
— Как Вы не можете правильно нас понять? Зуб нестерпимо болит, принося мучения человеку. Его просто необходимо удалить.
— А нога бы цеплялась за другую ногу! Ходить было бы крайне болезненно! Одну ногу нужно было бы отрезать! А под рукой Тточ! Отключайтесь, Добрэ! Я лучше еще целый год почитаю книги, чем соглашусь на ваше предложение. Отключайтесь, или я подам на вас жалобу в комиссию.
Изображение с Тточем исчезло.
— Что же делать, Добрэ? — задал тяжелый вопрос Пилс.
Богатищев все это время постоянно находился на дополнительных экранах в кабинетах Пилса и Добрэ. Нужно было что-нибудь предпринимать. Наконец Добрэ решился.
— Я вызываю на связь председателя комиссии, Пилс. Отключаюсь от тебя минут на пятнадцать.
Не успел выйти из связи Добрэ, как на экране, по соседству с Богатищевым возник Хесслер. Физиономия его была лишь немного посвежее лица их необычного пациента. Ему приходилось лицезреть и сопереживать мучения сразу двух человек. Физическую боль Сергея и душевные страдания Яцека Христа.
— Пилс, меня здесь наш писатель познакомил с десятком нецензурных выражений на нескольких языках прошлого. Сейчас я с тобою буду делиться этими знаниями. Ты что-нибудь придумал?
— Я искал выход из нашего положения. Связался с Добрэ...
— С Добрэ? Ты с ума сошел!
— Я думаю, что другого выхода нет. Приготовься в более худшей новости. Добрэ вышел на председателя.
Доклад председателю — это разбор дела в комиссии.
— Еще раз спасибо!
— Не стоит пока благодарить меня. Книжку, когда напишете, подарите с Вашим автографом.
—Обязательно, всенепременно подарю и надпишу! До свидания!
Полвека назад в медицине произошел несравнимый ни с каким другим научным открытием переворот. Человечество получило защитную биологическую оболочку, благодаря которой, бактериям, микробам, вирусам и всем им подобным болезнетворным гадостям доступ в тело человека был закрыт. Чуть раньше была получена камера общего восстановления организма, с помощью которой любые нежелательные изменения в здоровье и целостности органов человека устранялись без проблем в течение нескольких суток, а то и часов. Врачи в Институте Медицины из медицинских работников переквалифицировались в операторов камер общего восстановления. Работая под громкой вывеской «Институт Медицины», тамошние сотрудники занимались меньше всего именно медициной, как таковой.
Предложение Богатищева заинтересовало Хесслера, и он, посвятив в это дело одного из своих коллег, одновременно старого друга, вдвоем занялись необычной для них работой. Бактерии были выведены, технология введения их в зуб выработана, часы приближались к четырнадцати.
А вот тот чудак в дверях, со странным желанием.
— Здравствуйте, Сергей! Проходите! Это, знакомьтесь, Яцек Христ, мой коллега. Он посвящен во все тонкости вашего дела, мы с ним вдвоем будем работать с вами.
Невысокий, подвижный, с плутоватыми лицом, Хесслер указал на стоящего рядом худощавого, молодого человека. Тот скромно кивнул головой писателю.
— Здравствуйте! — Богатищев пожал своим новым знакомым руки, — Ну что, начнем? Я готов!
— И мы готовы! Все продумано до мелочей. Снимем с зуба немного защитной оболочки, удалим кусок зубной эмали, а самое неприятное дело доверим выведенным нами бактериям. Таких паразитов получили — зуб полностью разрушат! Мы Вас поместим в четвертый бокс. Зарегистрируем Ваш недуг, как… скажем, ушиб, например, бедра левой ноги, включим камеру на холостом ходу. Подстрахуемся. Дежурить будем здесь по очереди. На всякий случай. Ничего непредвиденного не ожидается, но вдруг… А что, это для Вас так уж необходимо — испытать зубную боль?
Хесслер и Христ вопрошающе глядели на необычного пациента.
— Может быть, не так уж сильно нужно, но… Вы знаете, я вряд ли смогу Вас в чем- то убедить, давайте лучше приступим к делу.
Сергей лежал на кушетке в камере, нащупывая ежеминутно зараженный бактериями зуб кончиком языка. День потихоньку завершался, а каких-то нарушений целостности зуба, и появления болевых ощущений пока не было.
«Эх, медики!» — сокрушался Сергей: «Не то, чтобы вылечить без камеры, заразить по-настоящему не умеют!»
Наутро Сергей с удовлетворением почувствовал, что зуб потерял плавность своей поверхности, язык стал цепляться за острые неровности.
Заходил Хесслер, осмотрел "больного", к своему удовольствию заметил, мол, дела идут по плану.
К середине дня, в который уже раз нащупывая языком зуб, Богатищев отломил от него кусочек, а к вечеру почувствовав, что ползуба, как не бывало. Он со спокойной душой уснул.
Утром Хесслер застал Богатищева в позе полулотоса, равномерно покачивающегося на кровати, держащегося рукой за щеку и тихо постанывающего.
— Как зуб? — спросил Хесслер, хотя его вопрос был риторическим.
— Болит, зараза!
— Включить в рабочий режим камеру?
— Какую камеру? Вы о чем? У него, у моего героя, зуб болел четыре дня! Я должен, как он четыре дня терпеть! Четыре дня! — то ли негромко прокричал, то ли очень громко простонал Сергей и уткнулся лицом в подушку.
Хесслер, пожав плечами, вышел. Чего-то у него внутри зашевелилось, вызвав ощущение предшествующих волнительных хлопот. Он немного уже жалел о своем решении принять участие в данном эксперименте.
Позже Дитмар Хесслер еще несколько раз заходил с прежним предложением в камеру, но каждый его приход Богатищев встречал в штыки.
— Уйдите, уходите пожалуйста! Вы свое дело сделали, теперь остальное только за мной, мне нужно вытерпеть. И я вытерплю!
К концу вторых суток Богатищев все-таки не выдержал. Он среди ночи вызвал к себе дежурившего в этот раз Христа.
— Что? — спросил вошедший Христ, — Включить камеру?
— Какую к чертям камеру?! — простонал Богатищев, — Удаляйте!
— Что удалять?
— Зуб! Зуб удаляйте! Ох! Сил моих больше нет! Полголовы словно тисками сжимает. А в ухо будто бы раскаленный металлический стержень воткнули! — и откуда только такие определения в голову приходят? Как будто он испытывал их прежде.
— Я вас не понял, как удалять? — недоумевал Христ.
— Как раньше удаляли?! Чем в прошлом удаляли?! Щипцами или еще чем?! Ну давайте! Куда мне идти?
— Сергей, погодите пару минут! Я ненадолго. — Христ быстро вышел.
Он сразу связался с Хесслером, подняв того с постели.
— Дитмар, чего-то я не пойму! Вы как договаривались с Богатищевым насчет зуба? Он отвергает камеру общего восстановления, требуя, чтобы зуб удаляли вручную. Как так вручную? Дедовским способом что ли? И он не отступится от своего решения. Что делать? Может мне его усыпить и включить камеру? А потом будь, что будет?
— Исключено, Яцек! И так мы с тобой занялись здесь самодеятельностью, а коли к тому же будем делать что-либо против его воли, и если он после всей этой истории подаст жалобу на нас, нам с тобой не миновать разборок на комиссии по расследованиям нарушений моральных устоев. А это, сам знаешь, чем обычно заканчивается. Побеседуй с ним пока, зубы заговори... Странно, как эта идиома в моем мозгу отыскалась, сейчас сам приеду.
Хесслер до Института добирался минут десять. За это время, наблюдая за мучениями Богатищева, Христ не один раз помянул Хесслера, втянувшего Яцека в эту историю, недобрым словом. Христу в его практике доводилось встречаться с пациентами в куда более плачевном состоянии. Случалось так, что конечности у пострадавшего держались только на одной защитной оболочке. Бывало и так, что целой у иных оставалась лишь голова. Конечно же, многих мучила адская боль. Но при помощи современных препаратов болевые ощущения быстро снимались, лица травмированных приобретали более менее человеческий вид. Мучения и страдания приходилось видеть лишь в короткий промежуток времени. Здесь же, крупный, по-видимому сильный и физически и морально мужчина, находясь под властью боли, потерял свое лицо. Видеть все это и чувствовать себя беспомощным, было для Христа свыше его сил.
- Потерпите, потерпите, Сергей, немного! Сейчас приедет Хесслер и все уладим! Все будет хорошо!
- Где же он? Он что же, пешком сюда добирается?
- Сейчас! Скоро! Потерпите?!
И вот прибыл Хесслер.
- Что, совсем худо, Сергей?!
- Куда хуже?! Удаляйте!
- Как удалять?! Что удалять? У нас на этот счет уговора не было! Была договоренность вызвать зубную боль. Не так ли?
- Как не было?! Я же с доктором Пилсом именно об этом говорил! Что же мне теперь делать? Помирать от зуба? От зубной боли, насколько я знаю, даже в каменном веке не умирали!
- С Пилсом вы договаривались именно так? Секундочку!
Пилс отозвался быстро.
- Хэлло, Пилс! Ты еще не спал? Жаль! Жаль, что не поднял тебя с постели! Что за кашу ты заварил?
- В чем дело, Хесс? Что случилось?
- Тебя твой протеже предупреждал, что больной зуб впоследствии нужно будет не восстанавливать в камере, а удалять?!! Удалять так, как это делали стоматологи в прошлом веке?
- Да, что-то в этом роде он говорил. А в чем дело?
- Послушай, Пилс, анестезирующее средство мы, положим, синтезируем, смоделируем и изготовим нужный инструмент, но рвать-то кто будет? У тебе есть на примете кто-то из специалистов?
- Как кто? А что, ты разве не доктор?
- А ты кто? Может быть тебя этому учили? Извини, но не банки ставить, ни клизмы делать, ни зубы удалять меня не учили. Если ты специалист, давай, приезжай, да побыстрее, а то боюсь писатель, чтоб неповадно было ему, нашего мягкосердечного Христа вообще с ума сведет. Да так сведет, что никакая потом камера Яцеку уже не поможет.
Пилс задумался. Похоже они правда влипли в нехорошую историю.
Давно канули в лету времена, когда один человек преднамеренно был способен причинить другому физическую боль. Случалось иногда что-то из ряда вон выходящее, но это происходило не чаще лунного затмения.
- Что же теперь делать?
- Не знаю, Пилс! Но учти, я тебе покоя не дам! Соединяю с тобой напрямую камеру Богатищева. Смотри, слушай и думай! И не вздумай отключиться!
Сергей изнемогал.
Пилс недолго думал.
Проклял сначала себя, потом собрался с мыслями и связался с комиссией по подержанию общественного правопорядка.
- Добрэ дежурный по КоПОП. Что случилось?!
- Хорошо, что это ты, Добра. Просто здорово! Мне нужна твоя помощь! У нас тут несчастье!
Реакция Добрэ была мгновенной.
- Понял, Пилс! Такони с парнями через пару минут будет у тебя!
И сразу же отключился.
Пилс плюнул. Попробовал связаться с дежурным снова. Автоответчик посадил на ожидание. Видно, не одному Пилсу в эту ночь нужна была помощь Добрэ.
Такони со своей группой появился раньше, чем снова ответил Добрэ. Шустрые ребята в минуту оцепили дом историка, взяли под контроль все виды связи, сам Такони в ожидании указаний застыл перед Пилсом.
— Спасибо, Такони! Передайте шефу мою величайшую благодарность за вашу оперативность. Но мне нужна помощь самого Добрэ, именного его. Еще раз спасибо!
Группа так же быстро свернулась и исчезла.
Наконец отозвался Добрэ.
— Я не понял, Пилс?!
— Стоило бы тебе выслушать меня до конца, а лишь затем принимать решения...
Пилс поведал Добрэ о свалившемся на них несчастье и выдал картинку камеры с Сергеем.
— Это все, Пилс, не приятно пахнет. Думаю, комиссии придется изрядно попотеть, прежде чем решить ваш вопрос. Думаю, наказания Вам не избежать. Хотя ты меня сам известил об этой истории, можно сказать, что чистосердечно признался, вряд ли сей факт повлияет на серьезность вашего наказания. И так же вряд ли я смогу тебе чем-нибудь помочь. Я всего лишь один из членов комиссии.
— К черту! Я не о смягчении, своего наказания веду речь! Как нам выйти из этого положения вообще?! Добрэ? Может быть его усыпить и ...
— Ни в коем случае! Ты же сам говоришь, что он требует удалять зуб. Насилие над человеком, даже в вашей ситуации, комиссия расследований нарушений моральных устоев не одобрит. А рассматривание в комиссии сразу двух дел это весьма серьезно, Пилс. Я считаю, что надо искать человека, кто сможет сделать эту операцию. Иного выхода не вижу. Но кто согласится на это?
— Послушай, Добрэ, а может быть кто-нибудь проходил у вас там по какому-нибудь скверному делу. Может он согласится и поможет нам для смягчения своего наказания?
— Да ну что ты, Пилс!? Я уже забыл, когда в последний раз встречался с преднамеренным физическим насилием. Человечество изменилось. Сегодня любой лучше сто раз подставит свою щеку, чем ударит по ней другого. Хотя постой! Месяц назад было дело. Некий субъект, неистовый любитель кошек, работает по выводу новой породы. Название для нее уже придумал: "Радужная марсианка". Так вот, у него кошка, а на Ганимеде у одного из его коллег оказался кот нужного ему экстерьера. Он полгода вел с Ганимедом переговоры, еле-еле уговорил хозяина кота. Улетел за женихом, через три месяца вернулся, а кошечка его уже, как раньше говорили, в положении. Так он со злости пнул ее, отчего та... Как это сказать?
— Выкинула?
— Выкинула или выбросила, я не специалист. В общем, котята мертвые, кошка чем-то заболела, а она была под контролем общества защиты животных. По их представлению состоялось заседание комиссии. В итоге хозяина кошки наказали.
— Чего же он схлопотал?
— Шесть месяцев отлучения от общения с обществом с лишением прав пользования средствами массовой информации.
— То есть, полная изоляция?
— Да, он сейчас на одном из небольших атоллов в Тихом океане, выбранном им самим, по его желанию.
— Ну и как он?
— Плохо. Изнемогает. Каждую неделю бомбардирует комиссию прошениями о помиловании.
— Послушай, Добрэ, а если он поможет нам, комиссия смягчит ему наказание? В виде уменьшения срока его уединения.
— Думаю да. Ведь он совершит крайне полезный для общества поступок.
— Дай его, код!
— Не положено тебе его знать! Сейчас я сам свяжусь с ним.
Атолл отозвался почти мгновенно. "Насильник" оказался худощавым человеком с очень добрым лицом и тихим нежным голосом.
— Хэлло, Тточ! Как наши дела?
— Какие к черту дела? Ваши лица увидал и то праздник для меня! Спасибо хоть книги под запрет не входят. Здесь я столько перечитал, сколько, наверное, жители нашего огромного города, где я живу, все вместе взятые за всю свою жизнь не читали, сколько я прочитал здесь. О, теперь я понимаю, что такое камера-одиночка для заключенных в те давние времена, когда книгами увлекалось большинство человечества. Если бы не книги, то, возможно, давно бы себе разбил голову о какой-нибудь камень прибрежный. Как мое последнее прошение, Добрэ?
— Ну, положим, разбивать Вам себе голову мы не позволим. А последнее Ваше прошение рассматривалось, но не повлияло на меру Вашего наказания. Но у Вас есть шанс, Тточ! Это доктор Пилс. Он Вас введет в курс дела.
Лицо Тточа, озарившееся было в начале надеждой, в конце повествования Пилса сделалось серее камня, о который Тточ собирался себе разбить голову.
— Значит, для меня выбрана роль палача?!
— Что такое, Вы, говорите, Тточ? Какой палач? Вам просто на некоторое время придется стать зубным врачом. Нужно всего-то удалить больной зуб! Всего-то!
Лицо Тточа выражало крайнее возмущение.
— А если бы один из подобных чудаков попросил бы себе оттяпать ногу? Вы также обратились бы к Тточу?! Он-то сможет?! Он из таких?!
— Как Вы не можете правильно нас понять? Зуб нестерпимо болит, принося мучения человеку. Его просто необходимо удалить.
— А нога бы цеплялась за другую ногу! Ходить было бы крайне болезненно! Одну ногу нужно было бы отрезать! А под рукой Тточ! Отключайтесь, Добрэ! Я лучше еще целый год почитаю книги, чем соглашусь на ваше предложение. Отключайтесь, или я подам на вас жалобу в комиссию.
Изображение с Тточем исчезло.
— Что же делать, Добрэ? — задал тяжелый вопрос Пилс.
Богатищев все это время постоянно находился на дополнительных экранах в кабинетах Пилса и Добрэ. Нужно было что-нибудь предпринимать. Наконец Добрэ решился.
— Я вызываю на связь председателя комиссии, Пилс. Отключаюсь от тебя минут на пятнадцать.
Не успел выйти из связи Добрэ, как на экране, по соседству с Богатищевым возник Хесслер. Физиономия его была лишь немного посвежее лица их необычного пациента. Ему приходилось лицезреть и сопереживать мучения сразу двух человек. Физическую боль Сергея и душевные страдания Яцека Христа.
— Пилс, меня здесь наш писатель познакомил с десятком нецензурных выражений на нескольких языках прошлого. Сейчас я с тобою буду делиться этими знаниями. Ты что-нибудь придумал?
— Я искал выход из нашего положения. Связался с Добрэ...
— С Добрэ? Ты с ума сошел!
— Я думаю, что другого выхода нет. Приготовься в более худшей новости. Добрэ вышел на председателя.
Доклад председателю — это разбор дела в комиссии.
