- А можно я поеду с тобой?
- Нет, Ирина, нет! Нельзя!
- А можно я хоть тебя провожу?
- И этого не надо. Не нужно, чтобы нас видели вместе.
- Ну как знаешь. Да, ты сказал огромная машина ржавого цвета? Видела я такую машину здесь. У нас тут то ли бандит, то ли коммерсант дом себе отгрохал. На краю села, по нашу сторону железной дороги. Я мимо того дома проходила несколько раз, раза два видела у дома похожий автомобиль.
- И где это?
- А там, - Ирина махнула рукой, - на краю нашего села, ближе к шоссе. Большой такой дом, на берегу пруда. Тебе пора идти. Опоздаешь ведь. А следующая электричка только через два часа.
Кирилл встал из-за стола, подошел к Ирине, та просто бросилась ему на шею. Плечи ее тряслись. Она безудержно плакала.
- Ты ведь больше не придешь ко мне? Я ведь больше никогда тебя не увижу? Хоть бы ты опоздал на эту электричку!
- Ирина! Иринка! Иришка, моя! Я вернусь! Я приду к тебе! Я не знаю когда и каким я вернусь, но я обещаю, я к тебе приду. А сейчас мне надо уходить.
Она ослабла, отпустила его, а он наоборот притянул к себе ее заплаканное лицо и покрыл его все поцелуями. Ирина стояла не шевелясь. Кирилл наклонился, поцеловал ее теплые ладошки, потом встал на колени, прижался щекой к ее животику. Несколько секунд так постоял, потом резко встал и, не сказав ни слова, быстро вышел из дома. Она прошла в свою комнату упала на кровать, которая еще хранила его запах и, наверное, его тепло, и во весь голос зарыдала.
С огромной гранитной глыбой на сердце Кирилл уходил от дома Ирины. Нет, сегодня он точно уже к ней не вернется. Чем больше будет подобных встреч, чем больше времени они проведут вместе, тем сильнее будет боль при расставании. Он крепкий, он мужик, он выдюжит. А вот ее жалко. Но она еще так молода. Может быть, немало еще впереди произойдет разочарований в мужчинах, немало предстоит расставаний, которые оставят шрамы на ее душе. Жаль, конечно, быть причастным к одному из подобных шрамов, но ничего он сделать не может.
Электричка была старой, разбитой и какой-то расхлябанной. Она ползла по рельсам со скоростью асфальтоукладчика, и казалось времени в дороге до города прошло необъяснимо много.
Но у всякого пути есть конец. В тамбуре с шипением, с большой неохотой расползлись в разные стороны двери, Осипов вышел на перрон.
- А не подскажете... Улица Пристанционная... Где это?
Проходивший мимо молодой парень оглядел Кирилла.
- Классные кроссовки у тебя, чувак. Продай!
Кирилл посмотрел на свои ноги. Обычные, дешевые кроссовки. Может для нынешнего времени они правда классные. Накупить там этого китайского барахла, привезти сюда. Озолотеть можно быстро. Там, у себя, за грош купить, здесь за алтын продать. Может Максим такими вещами втихую занимается, потому держит все про свой аппарат в строжайшем секрете.
- Да нет, знаете ли. Подарок. Не могу. Так что с улицей? Где найти ее?
- Так вот она. От вокзала в обе стороны. Кто нужен. Я сам на этой улице живу. Наверное, всех знаю.
- Я сам найду. Спасибо!
Кирилл перешел пути по деревянному настилу, глянул номер на ближайшем доме, определился, в какую сторону идти. А идти практически никуда не нужно было. Как говорила Зоя, ее дом почти напротив вокзала. Вот нужный дом, нужный подъезд, нужный этаж, та квартира, в дверь которой нужно позвонить.
Даже после нескольких звонков Кириллу никто двери не открыл. Вышла соседка. Оглядела незнакомца с ног до головы. Фыркнула своеобразно. Потом, уходя, бросила уже за дверью.
- А нет Васьки дома. Жена погибла у него. В милицию его вызвали.
А о чем Осипов думал? Нужно было раньше приезжать. Если бы не Ирина, он на первой электричке уехал бы. А хотелось время потянуть, отсрочить час расставания с милой девушкой. Вот дождался. Теперь тяжело предсказать, когда Аршинов вернется домой. Милиция, морг, бюро ритуальных услуг, родственники, магазины. Хоть знать бы, как он выглядит. Но ждать надо.
Эх, нужно было бы к вечеру приезжать. Тогда больше бы времени провел с...
Ну что такое, ну о чем он? Ну нельзя так! Нужно брать себя в руки. Хватит! Пусть даже настоящая любовь поразила его в самое сердце. Эта любовь не может быть счастливой. Значит нужно о ней позабыть. Забыть! Как бы тяжело это не было.
Он начал спускаться по лестнице вниз. В подъезд вошел высокий, плотный мужчина. Они, расходясь, обменялись взглядами. Кирилл остановился, поглядел в сторону лестничной площадки, где он только что стоял у нужной двери. Мужчина встал именно у нее. Достал ключи. Открыл дверь. Осипов вернулся.
- Василий... Извините, отчество не помню. Мне нужно с Вами поговорить. Уделите мне несколько минут. Это для Вас важно.
- Идите сюда. Заходите.
В квартире мужчины прошли на кухню. Осипов сел на предложенный ему стул. Аршинов поставил греть чайник.
- Я слушаю Вас.
- Василий... Василий? Как все же Вас по отчеству?
- Просто Василий.
- Хорошо. Сначала я Вам вот что скажу. Я не имею права в силу определенных обстоятельств быть свидетелем. Я не могу сказать почему, но дела обстоят именно так. Вы поняли, о чем я говорю? Все что я Вам сейчас скажу, потом не смогу подтвердить ни на следствии, ни в суде.
- Вы о чем? Я ничего не понимаю.
- Я видел, как убили Вашу жену.
- Что? Как убили? Ее задавила машина!
- Да. Скорее всего, это несчастный случай, но выглядело все, как убийство.
- Я слушаю Вас.
Осипов в деталях описал все то, чему был свидетелем вчерашним вечером. Аршинов, выслушав, сел на стул, нахмурился. Было видно, что мужчина крепится изо всех сил. Горе сожгло внутри у него все. Но пока еще не добралось до зеркала его души, его лица. Чайник вовсю кипел, Василий не обращал на него внимания, он сидел, склонив голову и молчал. Кирилл поднялся, выключил газовую горелку под чайником.
- И что мне с этой информацией делать теперь? Положить ее в шкафчик? Рядом с Зоиными фотографиями? Она совершенно бесполезна, без Вашего подтверждения, как свидетеля.
- Но она никак не может быть лишней. Можно найти ту машину. Наверняка на ее кузове, на колесах остались какие-то следы после наезда. Из протекторов шин тяжело будет вымыть мелкие частички ткани и ... и плоти. А это серьезные улики. Это всеутверждающие улики.
- Вы говорите шишка от милиции там был? Кто же тогда станет копать под своих же. Абсурд.
- Здесь может быть не будут. Но есть область. Областная прокуратура. Есть средства массовой информации. Нужно подключить все, до чего можно только дотянуться.
- Все это пшик! А я Вас не выпущу. Я Вас скручу, свяжу, и вызову милицию, скажу, что Вы свидетель, который покрывает преступников. А это тоже преступление. А ну-ка, молодой, человек...
Аршинов встал, сделал шаг к сидящему Осипову, тот тоже поднялся.
- Послушайте, Василий, не делайте глупости. Я заранее извиняюсь, но я не буду себя вести как тряпичная кукла, Вам не удастся силой задержать меня. Не пытайтесь даже. Я не могу...
- А мне другого ничего не остается.
Аршинов кинулся вперед, но получив сильный встречный удар в место чуть ниже грудной клетки, свалился порожним мешком на пол.
- Я Вас предупреждал. Я понимаю все. Я близко у сердца держу Ваше горе. Но больше я ничем помочь Вам не могу. Извините и прощайте.
Кирилл почти бегом выбежал из подъезда и рванул в сторону от вокзала, понимая, что на перроне ждать нужной электрички ему нельзя. Если Аршинов, придя в себя, заявит в милицию, на платформе его будут искать и быстро найдут. Бомбилы! Такси. Деньги-то есть, осталось немного от менянных ста долларов.
- Слышь, шеф, до рабочего поселка, до Жмаково!
- А садись!
Ну вот и все. Коли судить по словам водилы – бомбилы, до рабочего поселка полчаса езды, там минут десять по самому поселку.
В подвал, и там ожидать чуда, чуда возвращения домой. Хватит. Не очень приветливо его встретило прошлое, и, если бы не встреча с Ириной, вообще все время, проведенное им здесь, можно было бы выкинуть из памяти. Хотя нет! Есть ведь еще Соня! Но в этом случае, в его счастливом разрешении, надо удостовериться в своем времени. Так ли все в его настоящем, в его действительности, как хотелось бы думать об этом.
Заехали в магазин. Бог его знает, сколько придется там, в подвале просидеть. Возможно, Максим отчаялся ждать его. Бросить, конечно же, не бросит, но может быть, думает, что случилось что-то с его подопечным, произошло что-то из ряда вон выходящее, и обратно ждать его уже не стоит. Ради успокоения собственной души будет включать свою коптильню раза два в сутки. Вот придется ждать часов десять, а то двенадцать.
Проезжали мимо площади, водитель ехал, руководствуясь Кирилловыми подсказками, мимо этого лобного места никак нельзя было проехать. Осипов из окна видел. Та, знакомая физиономия стояла около своего ларька и что-то рассказывал двум парням, торчавшим около него.
Страшное чувство гадливости и презрения к этому рослому парню вспыхнуло в нем. Хотелось попросить водителя свернуть, подъехать к ненавистной роже, вылезти из машины и просто размазать того по асфальту. Отвести душу и выпустить из себя всю злость на него. А потом будь что будет.
Так бы он наверняка поступил в его времени, в его настоящем. Где он хозяин сам себе и хозяин своей жизни. А здесь Кирилл в гостях, и есть человек, которому он дал честное слово, и который в какой-то мере несет за него ответственность. Он отвернулся, площадь быстро проехали, а вот вдалеке и нужный пустырь.
Машина по его указке остановилась. Он рассчитался с водителем, вышел из такси. Глянул на оставшиеся деньги. Хотел выбросить. Зачем они ему там. Тем более их осталось совсем немного. Но передумал. На память можно оставить.
Пустырь.
Кирилл огляделся. Вроде нет никого. Он вошел внутрь заброшенного сада. Присел на дорожку у входа в дом. Вверху чирикали воробьи. Он поднял голову. Улыбнулся. Жив вчерашний слеток, жив заморыш, орет благим матом, а кто-то из взрослых воробьев кормит его.
Он глубоко вздохнул. Вот если бы сейчас он сразу переместился в свое время, то там он бы выдохнул воздух из прошлого? А где он выдохнет воздух, набранный в себя в начале перемещения? Так же в будущем, или по дороге в него?
Забивает себе башку разной ерундой, а там, может быть, Максим на кнопки давит и переживает, что нет его пилигрима. Пора. Прощай, Ирина! Прощай, моя милая! Прощай, прошлый век!
Кирилл вошел в дом, спустился в подвал, сел на лежащую на полу фанеру. Поставил рядом пакет с той же краковской колбасой, батоном и бутылкой газированного напитка. Осмотрелся в полумраке. Достал из пакета привычный кружок колбасы, отломил половину, зажал в кулаке, вторую часть кинул в пакет, то же самое он сделал с батоном. Откусил хлеба, куснул колбасы, начал жевать. Какое-то легкое жужжание послышалось. Он напряг слух. Да жужжит где-то. И в кулаке, в котором зажата половина колбасы, жжет. Он развернул кулак, на конце полукруга колбасы был металлический кусочек, которым прижимался конец кишки. Он быстро грелся. Странно. А металл начал греться еще сильнее, запахло жареным мясом, пошел дымок. Кирилл отбросил колбасу, и на него начала снова опускаться белая мгла. Он испугался, набрал в себя побольше воздуха и задержал дыхание.
Он выдохнул. Открыл глаза и огляделся.
Незнакомая местность. Непривычные ряды построек, своеобразный ландшафт, все вокруг незнакомо. И чего-то сильно хочется. Понять чего – невозможно Или всего, или ничего. Ведь когда ничего не хочется, хочется, чтобы чего-нибудь хотелось.
Кириллу стало не по себе. Он зашел в первое попавшееся здание. И будто бы в больнице он, а может быть в армии. То ли в палате, то ли в казарме. То ли врач или же старшина, чему-то учат, наставляют, воспитывают. То ли халат на нем белый, то ли шинель серая. Не понять издалека. Уходит. Врач или старшина покидают его. Кирилл остается один. Вокруг множество кроватей, рядом с кроватями прикроватные тумбочки, ну как в казарме или в больнице. И больше никого. Он один. Кровати аккуратно застелены и все до одной пусты.
Вроде бы праздник сегодня, то ли Первое Мая, то ли Седьмое Ноября, слава Богу, Кирилл застал времена, когда эти дни за праздники почитали. Ожидается приезд родственников. И Осипов ожидает, когда приедет его мама. Ну вот, пришло время, посетители пошли. Народ появился. Кирилл бежит, куда-то вниз, там встречается с мамой. Но радости от встречи нет. Чем-то он очень недоволен. Может быть, она выпила перед тем, как прийти к нему. Нет, нет, она совсем не алкоголичка, но как простая русская женщина, иногда может приложиться к рюмке по настроению, на праздник. Но его всегда бесило, если он замечал в ней спиртное. Сам ведь выпить не дурак. Но терпеть не мог, если мама пригубит только. Вот, видимо, и теперь, на праздник, мама позволила себе капельку.
Сам Осипов злой, почти в бешенстве. А тут еще одна беда, провожает он к себе ее в палату или казарму, а там уже народу видимо – невидимо. Ни пройти, ни протолкнуться. Кирилл в этой толкотне не может найти ни своего помещения, ни своей кровати. Народ везде. Все повсюду занято. У кого-то чего-то он спрашивает, никто ему ничего не отвечает. Все занимаются своими делами.
Мама за сыном еле-еле поспевает. Наконец где-то в глубине одного из помещений видит он, пустую койку и бросается к ней. Как бы кто не занял ее раньше. Успел. Садится на нее. Оборачивается. Мамы нет нигде. Кирилл злится еще больше. Где она? Понимает, что еще одна ее провинность в том, что приехала она поздновато. Должна была раньше приехать, но, утоляя жажду души, припозднилась. Он ее ждет, а ее нет. Он в бешенстве. Но, наконец, Кирилл понимает, что она потеряла его, а потеряв, заблудилась в этой суете и толкучке. Кирилл пугается, бросает пустую кровать, бежит обратно. Ищет маму. Ее нигде нет.
Он бросается вниз по лестнице. Вроде, как бы там раздевалка. Прежде, чем подняться наверх, она должна была там раздеться. В нужном помещении оказывается тоже много народа. Он суетится там, кидается от одной стенки к другой, из одного угла в другой. Нет ее, нет мамы.
Наконец он видит ее, она надевает пальто, стоя к нему спиной, он подбегает, мама поворачивается. Нет, это не она. Это совершенно незнакомая женщина. Не мама! Он снова бегает в поисках ее.
В беготне Кирилл оказывается в каком-то стареньком деревенском домике. Здесь тоже немало народа. Он останавливается у одного из дверных проемов. В проеме Пьер Безухов. Именно Пьер Безухов. Живой и очень непохожий на того, кого играл Сергей Бондарчук. Кирилл оторопел от удивления. К Пьеру Безухову подходит женщина, удивительно похожая на него, на Безухова, наклоняется к нему, что-то шепчет на ухо. Кирилл спрашивает у стоящего рядом человека, мол, это его сестра? Но мужчина не слышит спрашивающего. Кирилл повторяет свой вопрос. Он снова не слышит ответа. Наконец после в третий раз повторенного вопроса его услышал сам Пьер Кириллович Безухов.
- Нет, - говорит он, улыбаясь, - то не сестра! Это мой брат. Сестренка умерла. Давно. А сегодня еще и мама моя умерла!
По его щеке скатывается слеза.
И вот теперь Кирилл понимает, что маму свою он уже не найдет никогда. Она ведь тоже умерла. Слезы градом бегут из его глаз. Ему хочется плакать и плакать, и плакать. Плакать, не прекращая. И он плачет.
- Нет, Ирина, нет! Нельзя!
- А можно я хоть тебя провожу?
- И этого не надо. Не нужно, чтобы нас видели вместе.
- Ну как знаешь. Да, ты сказал огромная машина ржавого цвета? Видела я такую машину здесь. У нас тут то ли бандит, то ли коммерсант дом себе отгрохал. На краю села, по нашу сторону железной дороги. Я мимо того дома проходила несколько раз, раза два видела у дома похожий автомобиль.
- И где это?
- А там, - Ирина махнула рукой, - на краю нашего села, ближе к шоссе. Большой такой дом, на берегу пруда. Тебе пора идти. Опоздаешь ведь. А следующая электричка только через два часа.
Кирилл встал из-за стола, подошел к Ирине, та просто бросилась ему на шею. Плечи ее тряслись. Она безудержно плакала.
- Ты ведь больше не придешь ко мне? Я ведь больше никогда тебя не увижу? Хоть бы ты опоздал на эту электричку!
- Ирина! Иринка! Иришка, моя! Я вернусь! Я приду к тебе! Я не знаю когда и каким я вернусь, но я обещаю, я к тебе приду. А сейчас мне надо уходить.
Она ослабла, отпустила его, а он наоборот притянул к себе ее заплаканное лицо и покрыл его все поцелуями. Ирина стояла не шевелясь. Кирилл наклонился, поцеловал ее теплые ладошки, потом встал на колени, прижался щекой к ее животику. Несколько секунд так постоял, потом резко встал и, не сказав ни слова, быстро вышел из дома. Она прошла в свою комнату упала на кровать, которая еще хранила его запах и, наверное, его тепло, и во весь голос зарыдала.
С огромной гранитной глыбой на сердце Кирилл уходил от дома Ирины. Нет, сегодня он точно уже к ней не вернется. Чем больше будет подобных встреч, чем больше времени они проведут вместе, тем сильнее будет боль при расставании. Он крепкий, он мужик, он выдюжит. А вот ее жалко. Но она еще так молода. Может быть, немало еще впереди произойдет разочарований в мужчинах, немало предстоит расставаний, которые оставят шрамы на ее душе. Жаль, конечно, быть причастным к одному из подобных шрамов, но ничего он сделать не может.
***
Электричка была старой, разбитой и какой-то расхлябанной. Она ползла по рельсам со скоростью асфальтоукладчика, и казалось времени в дороге до города прошло необъяснимо много.
Но у всякого пути есть конец. В тамбуре с шипением, с большой неохотой расползлись в разные стороны двери, Осипов вышел на перрон.
- А не подскажете... Улица Пристанционная... Где это?
Проходивший мимо молодой парень оглядел Кирилла.
- Классные кроссовки у тебя, чувак. Продай!
Кирилл посмотрел на свои ноги. Обычные, дешевые кроссовки. Может для нынешнего времени они правда классные. Накупить там этого китайского барахла, привезти сюда. Озолотеть можно быстро. Там, у себя, за грош купить, здесь за алтын продать. Может Максим такими вещами втихую занимается, потому держит все про свой аппарат в строжайшем секрете.
- Да нет, знаете ли. Подарок. Не могу. Так что с улицей? Где найти ее?
- Так вот она. От вокзала в обе стороны. Кто нужен. Я сам на этой улице живу. Наверное, всех знаю.
- Я сам найду. Спасибо!
Кирилл перешел пути по деревянному настилу, глянул номер на ближайшем доме, определился, в какую сторону идти. А идти практически никуда не нужно было. Как говорила Зоя, ее дом почти напротив вокзала. Вот нужный дом, нужный подъезд, нужный этаж, та квартира, в дверь которой нужно позвонить.
Даже после нескольких звонков Кириллу никто двери не открыл. Вышла соседка. Оглядела незнакомца с ног до головы. Фыркнула своеобразно. Потом, уходя, бросила уже за дверью.
- А нет Васьки дома. Жена погибла у него. В милицию его вызвали.
А о чем Осипов думал? Нужно было раньше приезжать. Если бы не Ирина, он на первой электричке уехал бы. А хотелось время потянуть, отсрочить час расставания с милой девушкой. Вот дождался. Теперь тяжело предсказать, когда Аршинов вернется домой. Милиция, морг, бюро ритуальных услуг, родственники, магазины. Хоть знать бы, как он выглядит. Но ждать надо.
Эх, нужно было бы к вечеру приезжать. Тогда больше бы времени провел с...
Ну что такое, ну о чем он? Ну нельзя так! Нужно брать себя в руки. Хватит! Пусть даже настоящая любовь поразила его в самое сердце. Эта любовь не может быть счастливой. Значит нужно о ней позабыть. Забыть! Как бы тяжело это не было.
Он начал спускаться по лестнице вниз. В подъезд вошел высокий, плотный мужчина. Они, расходясь, обменялись взглядами. Кирилл остановился, поглядел в сторону лестничной площадки, где он только что стоял у нужной двери. Мужчина встал именно у нее. Достал ключи. Открыл дверь. Осипов вернулся.
- Василий... Извините, отчество не помню. Мне нужно с Вами поговорить. Уделите мне несколько минут. Это для Вас важно.
- Идите сюда. Заходите.
В квартире мужчины прошли на кухню. Осипов сел на предложенный ему стул. Аршинов поставил греть чайник.
- Я слушаю Вас.
- Василий... Василий? Как все же Вас по отчеству?
- Просто Василий.
- Хорошо. Сначала я Вам вот что скажу. Я не имею права в силу определенных обстоятельств быть свидетелем. Я не могу сказать почему, но дела обстоят именно так. Вы поняли, о чем я говорю? Все что я Вам сейчас скажу, потом не смогу подтвердить ни на следствии, ни в суде.
- Вы о чем? Я ничего не понимаю.
- Я видел, как убили Вашу жену.
- Что? Как убили? Ее задавила машина!
- Да. Скорее всего, это несчастный случай, но выглядело все, как убийство.
- Я слушаю Вас.
Осипов в деталях описал все то, чему был свидетелем вчерашним вечером. Аршинов, выслушав, сел на стул, нахмурился. Было видно, что мужчина крепится изо всех сил. Горе сожгло внутри у него все. Но пока еще не добралось до зеркала его души, его лица. Чайник вовсю кипел, Василий не обращал на него внимания, он сидел, склонив голову и молчал. Кирилл поднялся, выключил газовую горелку под чайником.
- И что мне с этой информацией делать теперь? Положить ее в шкафчик? Рядом с Зоиными фотографиями? Она совершенно бесполезна, без Вашего подтверждения, как свидетеля.
- Но она никак не может быть лишней. Можно найти ту машину. Наверняка на ее кузове, на колесах остались какие-то следы после наезда. Из протекторов шин тяжело будет вымыть мелкие частички ткани и ... и плоти. А это серьезные улики. Это всеутверждающие улики.
- Вы говорите шишка от милиции там был? Кто же тогда станет копать под своих же. Абсурд.
- Здесь может быть не будут. Но есть область. Областная прокуратура. Есть средства массовой информации. Нужно подключить все, до чего можно только дотянуться.
- Все это пшик! А я Вас не выпущу. Я Вас скручу, свяжу, и вызову милицию, скажу, что Вы свидетель, который покрывает преступников. А это тоже преступление. А ну-ка, молодой, человек...
Аршинов встал, сделал шаг к сидящему Осипову, тот тоже поднялся.
- Послушайте, Василий, не делайте глупости. Я заранее извиняюсь, но я не буду себя вести как тряпичная кукла, Вам не удастся силой задержать меня. Не пытайтесь даже. Я не могу...
- А мне другого ничего не остается.
Аршинов кинулся вперед, но получив сильный встречный удар в место чуть ниже грудной клетки, свалился порожним мешком на пол.
- Я Вас предупреждал. Я понимаю все. Я близко у сердца держу Ваше горе. Но больше я ничем помочь Вам не могу. Извините и прощайте.
Кирилл почти бегом выбежал из подъезда и рванул в сторону от вокзала, понимая, что на перроне ждать нужной электрички ему нельзя. Если Аршинов, придя в себя, заявит в милицию, на платформе его будут искать и быстро найдут. Бомбилы! Такси. Деньги-то есть, осталось немного от менянных ста долларов.
- Слышь, шеф, до рабочего поселка, до Жмаково!
- А садись!
Ну вот и все. Коли судить по словам водилы – бомбилы, до рабочего поселка полчаса езды, там минут десять по самому поселку.
В подвал, и там ожидать чуда, чуда возвращения домой. Хватит. Не очень приветливо его встретило прошлое, и, если бы не встреча с Ириной, вообще все время, проведенное им здесь, можно было бы выкинуть из памяти. Хотя нет! Есть ведь еще Соня! Но в этом случае, в его счастливом разрешении, надо удостовериться в своем времени. Так ли все в его настоящем, в его действительности, как хотелось бы думать об этом.
Заехали в магазин. Бог его знает, сколько придется там, в подвале просидеть. Возможно, Максим отчаялся ждать его. Бросить, конечно же, не бросит, но может быть, думает, что случилось что-то с его подопечным, произошло что-то из ряда вон выходящее, и обратно ждать его уже не стоит. Ради успокоения собственной души будет включать свою коптильню раза два в сутки. Вот придется ждать часов десять, а то двенадцать.
Проезжали мимо площади, водитель ехал, руководствуясь Кирилловыми подсказками, мимо этого лобного места никак нельзя было проехать. Осипов из окна видел. Та, знакомая физиономия стояла около своего ларька и что-то рассказывал двум парням, торчавшим около него.
Страшное чувство гадливости и презрения к этому рослому парню вспыхнуло в нем. Хотелось попросить водителя свернуть, подъехать к ненавистной роже, вылезти из машины и просто размазать того по асфальту. Отвести душу и выпустить из себя всю злость на него. А потом будь что будет.
Так бы он наверняка поступил в его времени, в его настоящем. Где он хозяин сам себе и хозяин своей жизни. А здесь Кирилл в гостях, и есть человек, которому он дал честное слово, и который в какой-то мере несет за него ответственность. Он отвернулся, площадь быстро проехали, а вот вдалеке и нужный пустырь.
Машина по его указке остановилась. Он рассчитался с водителем, вышел из такси. Глянул на оставшиеся деньги. Хотел выбросить. Зачем они ему там. Тем более их осталось совсем немного. Но передумал. На память можно оставить.
Пустырь.
Кирилл огляделся. Вроде нет никого. Он вошел внутрь заброшенного сада. Присел на дорожку у входа в дом. Вверху чирикали воробьи. Он поднял голову. Улыбнулся. Жив вчерашний слеток, жив заморыш, орет благим матом, а кто-то из взрослых воробьев кормит его.
Он глубоко вздохнул. Вот если бы сейчас он сразу переместился в свое время, то там он бы выдохнул воздух из прошлого? А где он выдохнет воздух, набранный в себя в начале перемещения? Так же в будущем, или по дороге в него?
Забивает себе башку разной ерундой, а там, может быть, Максим на кнопки давит и переживает, что нет его пилигрима. Пора. Прощай, Ирина! Прощай, моя милая! Прощай, прошлый век!
Кирилл вошел в дом, спустился в подвал, сел на лежащую на полу фанеру. Поставил рядом пакет с той же краковской колбасой, батоном и бутылкой газированного напитка. Осмотрелся в полумраке. Достал из пакета привычный кружок колбасы, отломил половину, зажал в кулаке, вторую часть кинул в пакет, то же самое он сделал с батоном. Откусил хлеба, куснул колбасы, начал жевать. Какое-то легкое жужжание послышалось. Он напряг слух. Да жужжит где-то. И в кулаке, в котором зажата половина колбасы, жжет. Он развернул кулак, на конце полукруга колбасы был металлический кусочек, которым прижимался конец кишки. Он быстро грелся. Странно. А металл начал греться еще сильнее, запахло жареным мясом, пошел дымок. Кирилл отбросил колбасу, и на него начала снова опускаться белая мгла. Он испугался, набрал в себя побольше воздуха и задержал дыхание.
***
Он выдохнул. Открыл глаза и огляделся.
Незнакомая местность. Непривычные ряды построек, своеобразный ландшафт, все вокруг незнакомо. И чего-то сильно хочется. Понять чего – невозможно Или всего, или ничего. Ведь когда ничего не хочется, хочется, чтобы чего-нибудь хотелось.
Кириллу стало не по себе. Он зашел в первое попавшееся здание. И будто бы в больнице он, а может быть в армии. То ли в палате, то ли в казарме. То ли врач или же старшина, чему-то учат, наставляют, воспитывают. То ли халат на нем белый, то ли шинель серая. Не понять издалека. Уходит. Врач или старшина покидают его. Кирилл остается один. Вокруг множество кроватей, рядом с кроватями прикроватные тумбочки, ну как в казарме или в больнице. И больше никого. Он один. Кровати аккуратно застелены и все до одной пусты.
Вроде бы праздник сегодня, то ли Первое Мая, то ли Седьмое Ноября, слава Богу, Кирилл застал времена, когда эти дни за праздники почитали. Ожидается приезд родственников. И Осипов ожидает, когда приедет его мама. Ну вот, пришло время, посетители пошли. Народ появился. Кирилл бежит, куда-то вниз, там встречается с мамой. Но радости от встречи нет. Чем-то он очень недоволен. Может быть, она выпила перед тем, как прийти к нему. Нет, нет, она совсем не алкоголичка, но как простая русская женщина, иногда может приложиться к рюмке по настроению, на праздник. Но его всегда бесило, если он замечал в ней спиртное. Сам ведь выпить не дурак. Но терпеть не мог, если мама пригубит только. Вот, видимо, и теперь, на праздник, мама позволила себе капельку.
Сам Осипов злой, почти в бешенстве. А тут еще одна беда, провожает он к себе ее в палату или казарму, а там уже народу видимо – невидимо. Ни пройти, ни протолкнуться. Кирилл в этой толкотне не может найти ни своего помещения, ни своей кровати. Народ везде. Все повсюду занято. У кого-то чего-то он спрашивает, никто ему ничего не отвечает. Все занимаются своими делами.
Мама за сыном еле-еле поспевает. Наконец где-то в глубине одного из помещений видит он, пустую койку и бросается к ней. Как бы кто не занял ее раньше. Успел. Садится на нее. Оборачивается. Мамы нет нигде. Кирилл злится еще больше. Где она? Понимает, что еще одна ее провинность в том, что приехала она поздновато. Должна была раньше приехать, но, утоляя жажду души, припозднилась. Он ее ждет, а ее нет. Он в бешенстве. Но, наконец, Кирилл понимает, что она потеряла его, а потеряв, заблудилась в этой суете и толкучке. Кирилл пугается, бросает пустую кровать, бежит обратно. Ищет маму. Ее нигде нет.
Он бросается вниз по лестнице. Вроде, как бы там раздевалка. Прежде, чем подняться наверх, она должна была там раздеться. В нужном помещении оказывается тоже много народа. Он суетится там, кидается от одной стенки к другой, из одного угла в другой. Нет ее, нет мамы.
Наконец он видит ее, она надевает пальто, стоя к нему спиной, он подбегает, мама поворачивается. Нет, это не она. Это совершенно незнакомая женщина. Не мама! Он снова бегает в поисках ее.
В беготне Кирилл оказывается в каком-то стареньком деревенском домике. Здесь тоже немало народа. Он останавливается у одного из дверных проемов. В проеме Пьер Безухов. Именно Пьер Безухов. Живой и очень непохожий на того, кого играл Сергей Бондарчук. Кирилл оторопел от удивления. К Пьеру Безухову подходит женщина, удивительно похожая на него, на Безухова, наклоняется к нему, что-то шепчет на ухо. Кирилл спрашивает у стоящего рядом человека, мол, это его сестра? Но мужчина не слышит спрашивающего. Кирилл повторяет свой вопрос. Он снова не слышит ответа. Наконец после в третий раз повторенного вопроса его услышал сам Пьер Кириллович Безухов.
- Нет, - говорит он, улыбаясь, - то не сестра! Это мой брат. Сестренка умерла. Давно. А сегодня еще и мама моя умерла!
По его щеке скатывается слеза.
И вот теперь Кирилл понимает, что маму свою он уже не найдет никогда. Она ведь тоже умерла. Слезы градом бегут из его глаз. Ему хочется плакать и плакать, и плакать. Плакать, не прекращая. И он плачет.
