Почти такое же серое платье, белый фартук поверх него. Материя грубая, но чистая, нет, клопов тут нет. И вшей нет. Пахнет… да, тетка пахнет молоком, хлебом, чем-то кисловатым, но не воняет. И в руках ее кулечек из кружев.
- Сын…
Шепот вышел вполне себе слабым и страдающим. Кормилица тут же растянула губы в улыбке (стоматологов тут явно нет) и заворковала сладеньким голосом.
- А вот и барин наш, Аркадий Александрыч. А кто это у нас такой хорошенький? Кто такой крепенький?
Перед Варей оказалось лицо недельного ребеночка. Малышей она не слишком любила, но и не боялась, поэтому улыбнулась. Протянула руку (больно, но терпимо), коснулась детской щечки.
Ребенок приоткрыл сонные глаза.
- А вот наша мамочка, - заворковала кормилица, - вот наша барыня Варвара Ивановна, любимая, ну-ка, посмотри…
Чего там смотреть? Ребенку пока только тепло нужно…
- Кушает хорошо?
- А то как же, барыня. Кормим, пеленаем, крепыш такой, да голосистый.
Варвара Ивановна. Суворова.
- Береги его, – Варя откинулась на подушки. – Я пока… плохо мне… ты сына побереги.
Женщина выпрямилась.
- Как есть, исполню, матушка-барыня.
- Иди…
Кажется, пока все правильно, потому что бабы были спокойны. Варя откинулась на подушки, пытаясь собрать мысли в кучку.
Пока служанка закрывала двери, подняла с покрывала руку, еще раз осмотрела – крупную, пухлую, со следами от перстней, и прикрыла глаза.
Кажется, она попала.
Лежать было больно и неприятно, внизу болело, вверху тоже подергивало, слабость, головокружение, тошнота – все в комплекте.
Варя задумалась.
Что ж, свое имя она знает. Она – Варвара Ивановна Суворова. Спасибо хоть, сразу сказали, люди добрые. Что еще она о себе знает?
Имя отца, мужа, сына. Брата. Знает, что был тут какой-то медикус, что лечили ее кровопусканиями.
Что с ней случилось?
После всего того потока фантастики и фентези, который хлынул на рынок, Варя особо не дергалась. Кажется, она попала? Ну… а может, и такое бывает? Никто ж не возвращался, не говорил, как там, после смерти? В своем родном мире она попала под такси, в этом мире умерла Варвара Ивановна. И душа ее попала именно сюда.
Допустим.
Первый попаданец, если брать янки при дворе короля Артура, попал вообще всей тушкой. Да-да, Варя знала, кто это такой, и ничего тут нет удивительного. Дома родители, ужратые в хлам, у бабки-деда ей всегда работу находили, а где можно побыть спокойно? Да в школе!
Просто так слоняться не дадут, а если в библиотеке сидишь, так и ничего. И домашку спокойно можно сделать, и почитать чего дадут. Библиотекарь, она же по совместительству и учитель литературы, и русского языка, Варю и приохотила к книгам.
Варя и читала.
Что-то с компьютера, что-то просто так, конечно, фантастика и фентези ей нравились больше Чехова и Достоевского, а детективы были интереснее толстого, а вот сейчас она об этом и пожалела.
Хоть знала бы, что и куда.
Хотя примерно она и так догадывается.
Если это ТОТ Суворов.
А если не тот?
Варя откровенно не помнила ничего о личной жизни известного полководца. Вот вообще.
Вроде как Париж он брал, Измаил брал, турок пинал, поляки его очень не любят, в Италию ходил, при Екатерине был первым полководцем, при сыне ее попал в опалу, да так и умер? Учебники истории на этот счет откровенно слабоваты. *
*- Варя чуть путает факты, но учитывая сколько у нас безграмотных (иначе и не скажешь) учебников по истории, это неудивительно. Прим. авт.
Полководец он, конечно, великий. Это хорошо. А все остальное?
Семья, дети, внуки? Тишина…
Почему?
Что было неладно у полководца в личной жизни, почему так скромно молчат историки? Может, в другой версии она должна была умереть при родах, да и ребенок ее мог не выжить? А в этой – попала в тело ее душа?
М-да, попала…
Одно утешение, что дворянка. А в остальном – внешность пока неизвестна, но явно не хрупкая фея, возраст тоже явно за двадцать, и еще леший его знает, какие болезни идут в комплекте с тушкой. Зубы… нет, вроде зубы все целы. А кариес?
Вот кариес есть в любом мире, при любых властях и во все года, а лечить его тут как? Зубы драть?
Ох, как все печально-то!
Зубы надо чистить. Жаль, она не медик, а то открыла бы тут свой кабинет. Но – нет. Крови Варя не боялась, но и не любила, а больные… не хватало у нее терпения ухаживать за кем-то. Просто не тот характер. Поэтому, кстати, и в медколледж не поступала.
Варя была практична. Она понимала, что специализация ей нужна вечная, чтобы всегда кормила. А что люди будут делать всегда? Есть. Пить. Лечиться. Одеваться.
Вот, с медициной не срасталось, с есть-пить… Варе и готовить не нравилось, если честно. По кулинарной книге она могла сварить что надо, выдерживая интервалы и нарезая морковку нужной формы. Но вдохновения не испытывала, и желания стоять всю жизнь у плиты – тоже.
А вот одеваться…
Швейная машинка – штука не громоздкая, не семнадцатый век. Ее всегда можно взять с собой, везде поставить, практически везде, а шитье… не платья, так штаны, не штаны, так шторы, не шторы, там ремонт – работа найдется, только не ленись и не перебирай! И в декрете можно работать, и в любой точке планеты, и сопутствующих умений у Вари хватало. Да-да, в колледже были курсы, только не ленись посещать, а Варя не ленилась. Она и макраме умела, и вязать, и вышивать, в том числе и лентами, и даже к кружеву примерялась, но времени не хватило. Из бисера плела, золотом по бархату и то шила, научилась! *
*- автор лично осваивала данные премудрости за копейки в «доме пионеров». А то и бесплатно. Прим. авт.
Эх, невыгодный попадос. Вот другие, как приличные люди, попадают к драконам, или там, магам, и сами бонусов получают, и омолаживаются так, что поп-звезды завистливо плачут в уголочке. А она чего?
А у нее, кажется, все плохо.
Ну и ладно, могло быть и хуже. Тут у нее хоть в родне алкоголиков нет? Зато, судя по балдахину, есть деньги. Много. Это плюс, а остальное – разузнаем и наверстаем.
А пока – лежать и выздоравливать.
Варя устроилась поудобнее и прикрыла глаза. И тут же провалилась в сон.
Милый мой батюшка!
Умоляю Вас забрать меня отсюда!
Здесь темно, и страшно, и принуждена я жить в комнате с несколькими десятками других девочек, отчего не могу нормально спать. Кормят тут ужасно, и я уже несколько раз простужалась, потому что сквозняки в здании немилосердные!
Батюшка, прошу, ежели осталась в вас хоть капля ко мне милосердия не оставляйте меня тут! Девочки тут пустые и злые, и невозможность остаться наедине с собой даже во время молитвы убивает меня.
Я вынуждена во всякое время притворяться, во всякое время лгать, равно, как лгут и нам. Пусть говорят, что воспитывать нас должно лаской, глаза у них злые, и им нет до нас никакого дела!
Ах есть девочки, которые из совершенного сиротства обретут здесь свое счастье, но у меня есть вы, мой отец, и есть маменька, и я умоляю вас1
Заберите меня отсюда, мне плохо здесь, плохо, ПЛОХО!!!
Молюсь о вас ежедневно и ежечасно
Покорная дочь Ваша Наташа.
Что самое страшное в болезни? Не знаете?
А вот Варя сообразила. Самым жутким был информационный голод.
Для человека двадцать первого века, который и в туалете не расстается с телефоном, умудряясь и там проглядывать ленту новостей, просто лежать и болеть было невыносимо! Ни почитать, ни послушать…
Варя взбунтовалась на третий день.
Отец, кстати, так и не пришел ее навестить, это давало повод для подозрений. Кажется, папе наплевать на дочку? И брата она не дождалась.
Сына, по ее приказанию, приносили два раза в день, Варя клала его рядом с собой, лежала, привыкала. Это – ее малыш. Молока у нее не было, наверное, перегорело, так что кормилица пока останется. Кстати, выгодная сделка. Роды она не помнит, а ребенок есть. Хоть что-то хорошее, Варя читала, что рожать – больно.
Кормилица и служанка переглядывались между собой, но лишнего не говорили.
Чудасит барыня, ну так и пусть ее. Не дерется, никого на конюшне пороть не велит, вот и ладно. А что к ребенку тянется, так мать же… может, и у нее какая любовь есть? Живой же человек?
Малыш тоже привыкал к матери, узнавал родной запах, голос…
Но этого же мало! МАЛО!!!
Так что Варя потребовала газету.
Исходила она из простого принципа. Если есть страна, будут и газеты. И можно из них почерпнуть хоть какую информацию.
Ага, размечталась!
Реформы образования Варя не учла, и получив в свои руки «Санкт-Петербургские ведомости», смотрела на них, как баран на новые ворота.
Увы.
«Еры», «Яти» и прочие весьма нужные буквы просто рябили в глазах. Единственное, что «порадовало», и то весьма сомнительно, это дата.
Ну, здравствуй, восемнадцатый век. На дворе стоял август. Конец августа 1784 года.
Получив эту информацию, Варя опять задумалась.
Даты она учила, хотя бы в первом приближении, и кое-что помнила.
Сейчас на троне Екатерина Вторая. Это хорошо, она не дура, и страна при ней жила… ладно, более-менее стабильно? Кажется… или нет?
Войны точно были. С турками были, Суворов куда-то ходил через Альпы, в Париж ходил!
О, Париж!!!
И не в смысле романтики и красоты. А в смысле… Великая, елку ее палкой, французская революция! Бастилия пала? Пала! И аккурат в 1789 году. То есть через пять лет?
А потом… упс!
Потом будет беда.
Наполеон-с!
Вот о чем Варя отлично знала, так это о корсиканце. И нет, ничего хорошего она о нем сказать не могла. Великий человек?
Может быть. Только вот Варя знала о нем, что от наполеоновских войн в России умер каждый шестой человек. Триста тысяч военных, русских военных, а сколько мирных людей? Убитых, умерших от голода после «реквизиций»? Их кто считал?
Нет?
Крестьяне еще нарожают?
Нарожали. И память оставили.
Допустим, Варя дворянка, ей проблемы не грозят, но… все равно неприятно. Начнем с того, что у нее тут ребенок. И муж. И вообще, она должна такую пакость, как Наполеон, оставлять своим детям?
Варя серьезно задумалась.
Кто знает, что бы она решила, и что придумала, мимоходом листая газеты и с боем продираясь сквозь орфографию восемнадцатого столетия, но сомнения женщины раз и навсегда развеял ее папенька. А именно – князь Иван Андреевич Прозоровский.
Варя пока еще не вставала, разве что до ночной вазы и обратно. Видимо, потому папенька и решил навестить неразумную дщерь. Вошел, опираясь на трость, опустился в кресло.
Мебель жалобно скрипнула.
Иван Андреевич был одет по-домашнему, как было принято говорить – неглиже. Варя легко опознавала и жилет, и шлафрок, учила в истории костюма. Правда мех… это соболя? И бархат, и золотое шитье, стоит шлафрок, похоже, весьма и весьма дорого. Да и сапоги на ногах у папеньки, даром, что домашние, расшиты золотом и украшены явно не стразами Сваровски, не родился еще Даниэль, еще лет сто до его рождения.
Парика папенька не надел, и Варя отлично видела «три седые волосинки в два ряда». Кровать достаточно высокая, а вот кресло – низкое. И папенька ростом с сидящую собаку.
Весь обвислый, брылястый, дышит, как загнанный мопс, и вообще, чем-то на мопса и похож. Собака-то симпатичная, а вот папеньке не повезло.
Сидит, смотрит. Может, Варя должна что-то сказать?
Ладно.
- Поздорову ли, папенька?
Папенька мощно прочистил нос, и наконец соизволил заговорить.
- Мужу твоему я отписал сразу же по рождении сына. И получил, наконец, ответ.*
*- Рыбкин, Николай. Генералиссимус Суворов. Жизнь его в своих вотчинах и хозяйственная деятельность : по вновь открытым источникам за 1783 и 1797 годы и местным преданиям его вотчин / издал Н. Рыбкин. - Москва : типография Ф. Иогансон, 1874. По его уверениям Суворов в то время находился в своей Ундольской вотчине, т.е. примерно 140 верст от Москвы. Прим. авт.
Варя смотрела молча.
А что тут скажешь? Дай почитать?
- Сына он своим не считает, тебя видеть не хочет. Дура! Дочь твоя направлена им в Смольный под личное руководительство мадемуазель де Лафон. Прошение его в Синоде, конечно, отклонят, развода у вас не будет…
Варя молча слушала.
Картина получалась нерадостная.
Кажется, она – то, что в двадцать первом веке ласково называют «светская бледи»? Простое название домыслить тоже несложно. Папенька разошелся, и метал громы и молнии.
Понятно.
Если б блудящая дочка померла при родах, можно было бы и сына папеньке его протолкнуть, или вообще, объявить его мертвым, чего там! Крепостным больше, крепостным меньше!
Дочка не померла. И даже шашни свои скрыть от супруга не смогла, так что муж ребенка признавать не готов. Прошение о разводе он подал, но это уж вовсе позор для всех Прозоровских, Иван Андреевич с кем надо пошепчется, и развода не будет.
Варя сосредоточенно размышляла.
- Где же мне жить…
Отец засопел еще сильнее.
Дочь ему нужна была в доме, примерно, как таракан на макушке,. Но ведь дочь же! Не выгонишь! В имение ей хода нет, Алексашка с ней разводится, и видеть ее не хочет, в городской дом – тоже.
- Покамест у меня поживешь. Там посмотрим…
Варя кивнула. И принялась благодарить папеньку за его любовь и милосердие. Усердно благодарить, пока папенька не заулыбался. А что?
Ласковое слово – оно и кошке приятно, не то, что отцу.
Варя приходила в себя достаточно долго. Обычно она не болела вообще, а тут две недели – в лежку. И потом еще почти месяц ходить по стеночке и пошатываясь.
Болело – от ушей до пяток. Вроде бы уши в процессе и не участвовали, а поди ж ты!
И снизу болело особенно сильно. Варя о родах знала из интернета, но сильно подозревала, что ТАМ у нее могло и порваться, и… и что угодно! А вот как ее лечили – вопрос. Если даже руки в этом веке лекари мыли не ДО, а после больных. Понятно, она чуть не загнулась от родильной горячки.
Да и загнулась, собственно. Душа-то уже не та!
Тело, кстати, она оценила. Зеркала тут были, и не самые плохие. Жуткое сооружение с забавным названием «псише» отражало почти всю Варвару Ивановну.*
*- официально псише появилось во Франции в середине 18 века. У нас конец века, так что князь Прозоровский, известный мот, мог и заказать себе новинку. Или кровиночке. Прим. авт.
Варя была этим телом довольна. Рост чуть выше среднего, фигура – то, что можно назвать «кровь с молоком», бюст, попа, длинные ноги, при этом тонкая талия. Даже несмотря на роды – тонкая. Не хуже, чем у нее в той жизни было. Даже лучше, Варя в свое время мечтала о большой груди, а тут – получите. И лицо не подкачало. Глаза большие, карие, волосы шикарные, лицо чем-то похоже на то, что у нее было, но симпатичнее. Варя за время болезни похудела, и сама себе весьма нравилась. Да, помоложе бы! Но берите, что дают, а то ведь могут и добавить с размаху!
Возраст?
Ладно-ладно, с возрастом намного печальнее. Телу было тридцать четыре года от роду. А это, простите, не двадцать, и даже не двадцать пять. Но здоровье было железное, зубы все свои и на месте, так что… плевать! Еще лет тридцать-сорок, а то и пятьдесят у нее впереди есть. А значит, надо предпринимать усилия заранее. Даже если тридцать лет плюс – это 1814 год. Наполеон испохабит ей последние годы жизни? Не пойдет! А если Варя дольше проживет? Если будут проблемы у ее детей? Не-не, так мы не договаривались! Варе хотелось жить хорошо. И она своего добьется!
Варя тщательно, по крупицам, собирала информацию
- Сын…
Шепот вышел вполне себе слабым и страдающим. Кормилица тут же растянула губы в улыбке (стоматологов тут явно нет) и заворковала сладеньким голосом.
- А вот и барин наш, Аркадий Александрыч. А кто это у нас такой хорошенький? Кто такой крепенький?
Перед Варей оказалось лицо недельного ребеночка. Малышей она не слишком любила, но и не боялась, поэтому улыбнулась. Протянула руку (больно, но терпимо), коснулась детской щечки.
Ребенок приоткрыл сонные глаза.
- А вот наша мамочка, - заворковала кормилица, - вот наша барыня Варвара Ивановна, любимая, ну-ка, посмотри…
Чего там смотреть? Ребенку пока только тепло нужно…
- Кушает хорошо?
- А то как же, барыня. Кормим, пеленаем, крепыш такой, да голосистый.
Варвара Ивановна. Суворова.
- Береги его, – Варя откинулась на подушки. – Я пока… плохо мне… ты сына побереги.
Женщина выпрямилась.
- Как есть, исполню, матушка-барыня.
- Иди…
Кажется, пока все правильно, потому что бабы были спокойны. Варя откинулась на подушки, пытаясь собрать мысли в кучку.
Пока служанка закрывала двери, подняла с покрывала руку, еще раз осмотрела – крупную, пухлую, со следами от перстней, и прикрыла глаза.
Кажется, она попала.
***
Лежать было больно и неприятно, внизу болело, вверху тоже подергивало, слабость, головокружение, тошнота – все в комплекте.
Варя задумалась.
Что ж, свое имя она знает. Она – Варвара Ивановна Суворова. Спасибо хоть, сразу сказали, люди добрые. Что еще она о себе знает?
Имя отца, мужа, сына. Брата. Знает, что был тут какой-то медикус, что лечили ее кровопусканиями.
Что с ней случилось?
После всего того потока фантастики и фентези, который хлынул на рынок, Варя особо не дергалась. Кажется, она попала? Ну… а может, и такое бывает? Никто ж не возвращался, не говорил, как там, после смерти? В своем родном мире она попала под такси, в этом мире умерла Варвара Ивановна. И душа ее попала именно сюда.
Допустим.
Первый попаданец, если брать янки при дворе короля Артура, попал вообще всей тушкой. Да-да, Варя знала, кто это такой, и ничего тут нет удивительного. Дома родители, ужратые в хлам, у бабки-деда ей всегда работу находили, а где можно побыть спокойно? Да в школе!
Просто так слоняться не дадут, а если в библиотеке сидишь, так и ничего. И домашку спокойно можно сделать, и почитать чего дадут. Библиотекарь, она же по совместительству и учитель литературы, и русского языка, Варю и приохотила к книгам.
Варя и читала.
Что-то с компьютера, что-то просто так, конечно, фантастика и фентези ей нравились больше Чехова и Достоевского, а детективы были интереснее толстого, а вот сейчас она об этом и пожалела.
Хоть знала бы, что и куда.
Хотя примерно она и так догадывается.
Если это ТОТ Суворов.
А если не тот?
Варя откровенно не помнила ничего о личной жизни известного полководца. Вот вообще.
Вроде как Париж он брал, Измаил брал, турок пинал, поляки его очень не любят, в Италию ходил, при Екатерине был первым полководцем, при сыне ее попал в опалу, да так и умер? Учебники истории на этот счет откровенно слабоваты. *
*- Варя чуть путает факты, но учитывая сколько у нас безграмотных (иначе и не скажешь) учебников по истории, это неудивительно. Прим. авт.
Полководец он, конечно, великий. Это хорошо. А все остальное?
Семья, дети, внуки? Тишина…
Почему?
Что было неладно у полководца в личной жизни, почему так скромно молчат историки? Может, в другой версии она должна была умереть при родах, да и ребенок ее мог не выжить? А в этой – попала в тело ее душа?
М-да, попала…
Одно утешение, что дворянка. А в остальном – внешность пока неизвестна, но явно не хрупкая фея, возраст тоже явно за двадцать, и еще леший его знает, какие болезни идут в комплекте с тушкой. Зубы… нет, вроде зубы все целы. А кариес?
Вот кариес есть в любом мире, при любых властях и во все года, а лечить его тут как? Зубы драть?
Ох, как все печально-то!
Зубы надо чистить. Жаль, она не медик, а то открыла бы тут свой кабинет. Но – нет. Крови Варя не боялась, но и не любила, а больные… не хватало у нее терпения ухаживать за кем-то. Просто не тот характер. Поэтому, кстати, и в медколледж не поступала.
Варя была практична. Она понимала, что специализация ей нужна вечная, чтобы всегда кормила. А что люди будут делать всегда? Есть. Пить. Лечиться. Одеваться.
Вот, с медициной не срасталось, с есть-пить… Варе и готовить не нравилось, если честно. По кулинарной книге она могла сварить что надо, выдерживая интервалы и нарезая морковку нужной формы. Но вдохновения не испытывала, и желания стоять всю жизнь у плиты – тоже.
А вот одеваться…
Швейная машинка – штука не громоздкая, не семнадцатый век. Ее всегда можно взять с собой, везде поставить, практически везде, а шитье… не платья, так штаны, не штаны, так шторы, не шторы, там ремонт – работа найдется, только не ленись и не перебирай! И в декрете можно работать, и в любой точке планеты, и сопутствующих умений у Вари хватало. Да-да, в колледже были курсы, только не ленись посещать, а Варя не ленилась. Она и макраме умела, и вязать, и вышивать, в том числе и лентами, и даже к кружеву примерялась, но времени не хватило. Из бисера плела, золотом по бархату и то шила, научилась! *
*- автор лично осваивала данные премудрости за копейки в «доме пионеров». А то и бесплатно. Прим. авт.
Эх, невыгодный попадос. Вот другие, как приличные люди, попадают к драконам, или там, магам, и сами бонусов получают, и омолаживаются так, что поп-звезды завистливо плачут в уголочке. А она чего?
А у нее, кажется, все плохо.
Ну и ладно, могло быть и хуже. Тут у нее хоть в родне алкоголиков нет? Зато, судя по балдахину, есть деньги. Много. Это плюс, а остальное – разузнаем и наверстаем.
А пока – лежать и выздоравливать.
Варя устроилась поудобнее и прикрыла глаза. И тут же провалилась в сон.
***
Милый мой батюшка!
Умоляю Вас забрать меня отсюда!
Здесь темно, и страшно, и принуждена я жить в комнате с несколькими десятками других девочек, отчего не могу нормально спать. Кормят тут ужасно, и я уже несколько раз простужалась, потому что сквозняки в здании немилосердные!
Батюшка, прошу, ежели осталась в вас хоть капля ко мне милосердия не оставляйте меня тут! Девочки тут пустые и злые, и невозможность остаться наедине с собой даже во время молитвы убивает меня.
Я вынуждена во всякое время притворяться, во всякое время лгать, равно, как лгут и нам. Пусть говорят, что воспитывать нас должно лаской, глаза у них злые, и им нет до нас никакого дела!
Ах есть девочки, которые из совершенного сиротства обретут здесь свое счастье, но у меня есть вы, мой отец, и есть маменька, и я умоляю вас1
Заберите меня отсюда, мне плохо здесь, плохо, ПЛОХО!!!
Молюсь о вас ежедневно и ежечасно
Покорная дочь Ваша Наташа.
***
Что самое страшное в болезни? Не знаете?
А вот Варя сообразила. Самым жутким был информационный голод.
Для человека двадцать первого века, который и в туалете не расстается с телефоном, умудряясь и там проглядывать ленту новостей, просто лежать и болеть было невыносимо! Ни почитать, ни послушать…
Варя взбунтовалась на третий день.
Отец, кстати, так и не пришел ее навестить, это давало повод для подозрений. Кажется, папе наплевать на дочку? И брата она не дождалась.
Сына, по ее приказанию, приносили два раза в день, Варя клала его рядом с собой, лежала, привыкала. Это – ее малыш. Молока у нее не было, наверное, перегорело, так что кормилица пока останется. Кстати, выгодная сделка. Роды она не помнит, а ребенок есть. Хоть что-то хорошее, Варя читала, что рожать – больно.
Кормилица и служанка переглядывались между собой, но лишнего не говорили.
Чудасит барыня, ну так и пусть ее. Не дерется, никого на конюшне пороть не велит, вот и ладно. А что к ребенку тянется, так мать же… может, и у нее какая любовь есть? Живой же человек?
Малыш тоже привыкал к матери, узнавал родной запах, голос…
Но этого же мало! МАЛО!!!
Так что Варя потребовала газету.
Исходила она из простого принципа. Если есть страна, будут и газеты. И можно из них почерпнуть хоть какую информацию.
Ага, размечталась!
Реформы образования Варя не учла, и получив в свои руки «Санкт-Петербургские ведомости», смотрела на них, как баран на новые ворота.
Увы.
«Еры», «Яти» и прочие весьма нужные буквы просто рябили в глазах. Единственное, что «порадовало», и то весьма сомнительно, это дата.
Ну, здравствуй, восемнадцатый век. На дворе стоял август. Конец августа 1784 года.
Получив эту информацию, Варя опять задумалась.
Даты она учила, хотя бы в первом приближении, и кое-что помнила.
Сейчас на троне Екатерина Вторая. Это хорошо, она не дура, и страна при ней жила… ладно, более-менее стабильно? Кажется… или нет?
Войны точно были. С турками были, Суворов куда-то ходил через Альпы, в Париж ходил!
О, Париж!!!
И не в смысле романтики и красоты. А в смысле… Великая, елку ее палкой, французская революция! Бастилия пала? Пала! И аккурат в 1789 году. То есть через пять лет?
А потом… упс!
Потом будет беда.
Наполеон-с!
Вот о чем Варя отлично знала, так это о корсиканце. И нет, ничего хорошего она о нем сказать не могла. Великий человек?
Может быть. Только вот Варя знала о нем, что от наполеоновских войн в России умер каждый шестой человек. Триста тысяч военных, русских военных, а сколько мирных людей? Убитых, умерших от голода после «реквизиций»? Их кто считал?
Нет?
Крестьяне еще нарожают?
Нарожали. И память оставили.
Допустим, Варя дворянка, ей проблемы не грозят, но… все равно неприятно. Начнем с того, что у нее тут ребенок. И муж. И вообще, она должна такую пакость, как Наполеон, оставлять своим детям?
Варя серьезно задумалась.
Кто знает, что бы она решила, и что придумала, мимоходом листая газеты и с боем продираясь сквозь орфографию восемнадцатого столетия, но сомнения женщины раз и навсегда развеял ее папенька. А именно – князь Иван Андреевич Прозоровский.
Варя пока еще не вставала, разве что до ночной вазы и обратно. Видимо, потому папенька и решил навестить неразумную дщерь. Вошел, опираясь на трость, опустился в кресло.
Мебель жалобно скрипнула.
Иван Андреевич был одет по-домашнему, как было принято говорить – неглиже. Варя легко опознавала и жилет, и шлафрок, учила в истории костюма. Правда мех… это соболя? И бархат, и золотое шитье, стоит шлафрок, похоже, весьма и весьма дорого. Да и сапоги на ногах у папеньки, даром, что домашние, расшиты золотом и украшены явно не стразами Сваровски, не родился еще Даниэль, еще лет сто до его рождения.
Парика папенька не надел, и Варя отлично видела «три седые волосинки в два ряда». Кровать достаточно высокая, а вот кресло – низкое. И папенька ростом с сидящую собаку.
Весь обвислый, брылястый, дышит, как загнанный мопс, и вообще, чем-то на мопса и похож. Собака-то симпатичная, а вот папеньке не повезло.
Сидит, смотрит. Может, Варя должна что-то сказать?
Ладно.
- Поздорову ли, папенька?
Папенька мощно прочистил нос, и наконец соизволил заговорить.
- Мужу твоему я отписал сразу же по рождении сына. И получил, наконец, ответ.*
*- Рыбкин, Николай. Генералиссимус Суворов. Жизнь его в своих вотчинах и хозяйственная деятельность : по вновь открытым источникам за 1783 и 1797 годы и местным преданиям его вотчин / издал Н. Рыбкин. - Москва : типография Ф. Иогансон, 1874. По его уверениям Суворов в то время находился в своей Ундольской вотчине, т.е. примерно 140 верст от Москвы. Прим. авт.
Варя смотрела молча.
А что тут скажешь? Дай почитать?
- Сына он своим не считает, тебя видеть не хочет. Дура! Дочь твоя направлена им в Смольный под личное руководительство мадемуазель де Лафон. Прошение его в Синоде, конечно, отклонят, развода у вас не будет…
Варя молча слушала.
Картина получалась нерадостная.
Кажется, она – то, что в двадцать первом веке ласково называют «светская бледи»? Простое название домыслить тоже несложно. Папенька разошелся, и метал громы и молнии.
Понятно.
Если б блудящая дочка померла при родах, можно было бы и сына папеньке его протолкнуть, или вообще, объявить его мертвым, чего там! Крепостным больше, крепостным меньше!
Дочка не померла. И даже шашни свои скрыть от супруга не смогла, так что муж ребенка признавать не готов. Прошение о разводе он подал, но это уж вовсе позор для всех Прозоровских, Иван Андреевич с кем надо пошепчется, и развода не будет.
Варя сосредоточенно размышляла.
- Где же мне жить…
Отец засопел еще сильнее.
Дочь ему нужна была в доме, примерно, как таракан на макушке,. Но ведь дочь же! Не выгонишь! В имение ей хода нет, Алексашка с ней разводится, и видеть ее не хочет, в городской дом – тоже.
- Покамест у меня поживешь. Там посмотрим…
Варя кивнула. И принялась благодарить папеньку за его любовь и милосердие. Усердно благодарить, пока папенька не заулыбался. А что?
Ласковое слово – оно и кошке приятно, не то, что отцу.
***
Варя приходила в себя достаточно долго. Обычно она не болела вообще, а тут две недели – в лежку. И потом еще почти месяц ходить по стеночке и пошатываясь.
Болело – от ушей до пяток. Вроде бы уши в процессе и не участвовали, а поди ж ты!
И снизу болело особенно сильно. Варя о родах знала из интернета, но сильно подозревала, что ТАМ у нее могло и порваться, и… и что угодно! А вот как ее лечили – вопрос. Если даже руки в этом веке лекари мыли не ДО, а после больных. Понятно, она чуть не загнулась от родильной горячки.
Да и загнулась, собственно. Душа-то уже не та!
Тело, кстати, она оценила. Зеркала тут были, и не самые плохие. Жуткое сооружение с забавным названием «псише» отражало почти всю Варвару Ивановну.*
*- официально псише появилось во Франции в середине 18 века. У нас конец века, так что князь Прозоровский, известный мот, мог и заказать себе новинку. Или кровиночке. Прим. авт.
Варя была этим телом довольна. Рост чуть выше среднего, фигура – то, что можно назвать «кровь с молоком», бюст, попа, длинные ноги, при этом тонкая талия. Даже несмотря на роды – тонкая. Не хуже, чем у нее в той жизни было. Даже лучше, Варя в свое время мечтала о большой груди, а тут – получите. И лицо не подкачало. Глаза большие, карие, волосы шикарные, лицо чем-то похоже на то, что у нее было, но симпатичнее. Варя за время болезни похудела, и сама себе весьма нравилась. Да, помоложе бы! Но берите, что дают, а то ведь могут и добавить с размаху!
Возраст?
Ладно-ладно, с возрастом намного печальнее. Телу было тридцать четыре года от роду. А это, простите, не двадцать, и даже не двадцать пять. Но здоровье было железное, зубы все свои и на месте, так что… плевать! Еще лет тридцать-сорок, а то и пятьдесят у нее впереди есть. А значит, надо предпринимать усилия заранее. Даже если тридцать лет плюс – это 1814 год. Наполеон испохабит ей последние годы жизни? Не пойдет! А если Варя дольше проживет? Если будут проблемы у ее детей? Не-не, так мы не договаривались! Варе хотелось жить хорошо. И она своего добьется!
Варя тщательно, по крупицам, собирала информацию
