Понятно, говорить по-французски она не умела. Но пару фраз… любой, кто читал Толстого пару слов, да запомнит! Про себя Варя знала, она говорит отвратительно. Но если девчонка ее поняла, ответила, и произношение у нее, кстати, хорошее. Мурлыкающее такое, внятное…
- У меня есть к тебе предложение, Евдокия.
- Барыня?
И столько надежды в голубых глазах! Красивых, кстати, редко такие встретишь, словно два кусочка бирюзы. Можно понять этого муженька, если честно. Евдокия намного красивее Варвары, надо полагать, и Оленька там рядом не стояла!
И смотрит… барыня не выгнала, не ругается, не обещает ее сдать властям, не… так может, и правда – не бросит? Богородица-матушка, помоги!!!
- Мне нужна будет личная горничная. У меня свой ребенок, сын, так что твой будет воспитываться вместе с моим. Сын или дочка будут – неважно, считай, возьму тебя второй нянькой, ну и при себе для услуг. Бумаги выправим, платить буду, не обижу. Если кто из мужчин к тебе полезет – мне скажешь. Разберусь.
- Барыня! Да я для вас!!!
Евдокия упала б на колени – не повезло! Карета для таких номеров не предназначена.
Варя удержала ее за руку.
- Взамен потребую преданности. И молчания о моих делах. Согласна?
Евдокия молча закивала. Варя откинулась на подушку, помолчала минуту.
- Зовут меня Варвара Ивановна Суворова. Имя тебе оставим, только будешь ты не крепостной, а с откреплением. Что-то да придумаю. Бумагу получишь.
- Барыня!!!
- Сейчас домой едем, веди себя спокойнее. Ты – вольная девка, я тебя и ранее знала, а сейчас, вот, на улице встретила. Муж твой умер, он, допустим, был из солдат, ты вынуждена побираться… так что я решила тебя забрать с улицы. Поняла?
- Так и рассказывать буду, барыня.
- Потом мне перескажешь, что говорила, чтобы я знала.
Карета медленно двинулась по московским улочкам. Варя смотрела в окно и надеялась, что сегодня у нее появилась первая помощница.
Ребенок?
Прокормят!
А вот помощница, да которая знает французский, красивая, неглупая, с характером… это – редкость. А Олечке этой и ее муженьку надо бы при встрече волосья проредить… граблями! Но это еще впереди!
И Варя позволила себе расслабиться. Ненадолго, но все же выдохнуть. Первый шаг.
Любая дорога начинается с первого шага…
Окончательно Дуняша пришла в себя только после бани.
Когда вымылась, когда ее переодели в пожалованную барыней одежду, когда накормили, поглядывая с интересом, но пока не расспрашивая ни о чем…
Только тогда она позволила себе поверить, что невзгоды – позади. Что она нашла в целом мире единственного человека, которому оказалась не безразлична ее судьба!
Много это? Целая вселенная.
Когда ты в отчаянии, когда падаешь в пропасть, и тебе протянули руку. Практически без всяких условий, пообещали тебе спасение, безопасность… и не только тебе, еще и твоему малышу! Может, для барыни это и прихоть, но для Дуняши-то жизнь!
К барыне ее повели только наутро. Когда она всласть выспалась и позавтракала гречневой кашей с маслом…
Варя встретила ее в своих комнатах. Кабинета у нее, конечно, не было, но комната для рукоделия - была. Там Варя и сидела, предпочтительно с книгой, или приглядывая, как шьют для нее заказанные вещи, поправляя кое-где… сначала девки шарахались и пугались. Потом, видя, что барыня не орет без дела и за волосья не таскает, стали спокойнее. Ну, приглядывает барыня – так и пусть. Она и сама, кажись, шить умеет! Так что все ее замечания строго по делу, а не от плохого настроения, а такое и потерпеть можно.
- Садись, Дуняша. Читать – писать ты обучена, верно?
- Да, барыня.
- Читай.
Перед Дуняшей лег небольшой лист.
«Сей отпускной оной моя дворовая девка Дарья, Анисимова дочь, никому от меня не продана и не заложена и ни в каких крепостях не креплена. И впредь мне и детям моим до той девки Дарьи, до детей и до будущих потомков ея дела нет и не вступатся».*
*- текст – реальный. Прим. авт.
Дата – на год раньше. Печать, подпись.
Варя думала недолго.
Печати супруга у нее не было, и не предвиделось. Своя? Сомнительно получается, может, она без согласия супруга Дуню на волю отпустить не сможет. А вот папенька ее…
Найти в его кабинете печать и лихо расписаться было несложно. Увы, Ивану Андреевичу и в голову не приходило таиться от дочери в таких вопросах. Точнее, прежней Варваре было на его дела глубоко наплевать, а новая…
- Сегодня поедем с тобой в приказ, оплатим пошлину и будешь ты свободна. Уж извини, имя я тебе поменяла с Дуняши на Дашу. Переучивайся.
- Почему, барыня?
Дуня столько сказать хотела, да просто в ноги кинуться, но… глупо? А попробуй, скажи что умное, когда у тебя вот так жизнь меняется? Тут и не такое ляпнешь!
По счастью, барыня не разгневалась, только улыбнулась.
- Мир тесен, Д…аша. Может и так случиться, что ты столкнешься со своими бывшими хозяевами.
Дуня побледнела, как полотно. Варя улыбнулась.
- Дворовая девка Прозоровских Дашка – НЕ Дуня. Даже имя другое. А сходство… мало ли на свете похожих людей?
Краски возвращались на лицо Дуняши.
- Да, барыня.
Глядя на нее с утра, на выспавшуюся и счастливую, Варя еще больше понимала неизвестного барина. Дуня оказалась потрясающе красивой. Лицо, глаза, да еще и волосы. Настоящая грива каштановых кудрей, именно того оттенка спелого каштана, который почти не встречается в природе. И фигура соответствует. Сейчас живот, конечно, но так-то… тонкие запястья и щиколотки, длинные ноги… Ольгу понять тоже можно было. Стоило Дуне улыбнуться, и комнату словно солнышко озаряло.
- Если что, на меня и ссылаться будешь. А пока – ты себя хорошо чувствуешь? Чтобы нам сегодня все и решить?
Свежеокрещенная Даша закивала.
Сегодня? Да хоть сейчас!!!
Варя поднялась с кресла и кивнула бывшей крепостной на кушетку.
- Шаль возьми. И шляпку. Подарок будет.
- Барыня!!!
Шаль была большой, теплой, как раз Даше закутаться хватит.
- Едем!
Вечером Варя сидела за столом.
Делала наброски, прикидывала.
Вот кто бы сомневался, что роды у Даши начнутся аккурат в Вотчинном приказе? Не успели явиться, называется.
То есть успели, и Матвей ловко поймал мимопробегающего регистратора, показав ему полноценный серебряный рубль, и тот мигом нашел для них и время, и место…
Чиновники же!
Такой механизм, со смазкой всегда работает лучше! А рубль для регистратора – это УХ! Так что мигом их к столу проводили, и сомневаться не стали, как-никак и барыня тут, и бывшая крепостная… Варя сама объяснила, что отец еще когда Дашку на волю отпустил, только она, дура, замуж вышла, так до коллегии и не добралась. Хорошо хоть сейчас ума хватило!
Ситуация была не новой, Россия большая, а приказ-то есть в Москве, понятно, пока крестьянин сюда доберется, может не один год пройти, так что…
Регистратор честь по чести принялся записывать все Дашины данные, теперь она с полным правом носила имя Дарья Архиповна Зорькина, бумаги она получила, а стоило встать – воды отошли.
Вот рожать в приказе, наверное, еще никто не пробовал.
Варя даже сама растерялась на секунду, Матвей выручил. Подхватил Дашу, как пушинку, да и давай к выходу. Повезло – не задавили никого, пока до дома долетели, а там уж нашлось, кому помочь. У Даши тоже родился сын, которого счастливая мать решила назвать Ванечкой, Ванюшей. Варя одобрила, и приказала подготовить вторую колыбель. Пусть мальчики с малолетства вместе воспитываются. Заодно успокоила кормилицу – никто на ее работу покушаться не будет, наоборот, если у Даши молока не хватит, помочь придется. А приглядывать за детьми – вдвоем.
Это было принято спокойно. Иван Андреевич, конечно, о происходящем узнал, но разгневаться не успел. Варвара, как только отправила Дашу рожать в людскую, помчалась к отцу. И сообщила ему, что нанимает себе еще одну служанку. Дашка-де французский знает, вот, будет пока со своим ребенком и при Варварином, папенька же не против, правда? Идти Дашке некуда, муж у нее помер, она хоть и вольная, а только поди, прокормись на воле! А тут и Дашка при деле, и Варе спокойнее…
Отец только рукой махнул.
Сколько той няньке платить? Рублей двадцать – тридцать в год? Ерунда! *
*- не уверена, что няньки получали именно столько, может, чуть больше. Гувернанткам могли платить до 150 р/год, но это зависело от уровня семьи. А так 20 – 30 рублей – нормальная зарплата, к примеру, кузнец, извозчик могли заработать ДО 20 р/год. Прим. авт.
Варя не смотрела на лист. Она набрасывала свои планы.
Не писала, ни к чему. И не так их много, и прочитать могут… нет, нельзя. Точнее, план у нее пока один-единственный, на то, как разжиться деньгами. Но основан он на послезнании. На их смехе с библиотекаршей – как могут писатели рассказать красиво даже о самом подлом событии.
Ах, Дюма, Дюма…
Ты не врал, ты приукрашивал, а Варя теперь попробует добавить свои пять копеек в историю. И ведь она даже не поменяется… почти!
Первый соратник у нее есть. Даша знает французский, так что и Варя его подучит, и общаться ей будет легче во Франции.
Да, жди меня, ля бель Франс. Жди, и пусть тем кто не спрячется, будет хуже.
На листе откуда-то возникло лицо человека, которого Варя раньше не видела. Высокий лоб, тонкий длинноватый нос, острые глаза, упрямый подбородок. Залысины, светлые волосы…
Муж, - колыхнулось внутри. – Саша…
Варя еще раз посмотрела на портрет. Не как жена, а как человек посторонний. Вот – лицо. И принадлежит оно безусловно личности, яркой, умной, незаурядной. Гордой и самолюбивой.
Можно ли попробовать с ним договориться?
И сама себе ответила ровно – нет!
Здесь и сейчас, она может рыдать, орать, страдать, кидаться в ноги… что там еще положено делать? Если перед мужем сильно провинилась? Допустим, она-то не предшественница, но даже если она сознается супругу, его это не проймет. Ну, законопатят ее в местную психушку и станут лечить ледяной водой. Легко!
Сознаваться нельзя. Да и глупо как-то.
К мужу пока нельзя, но отец ее, вроде как, терпит. А там и база для разъезда какая-никакая будет.
А муж…
Варя еще раз посмотрела на портрет.
Всплыло воспоминание, как мужчина с портрета стоит перед ней на одном колене, улыбается, и глаза его сияют, он что-то говорит…
Такое бывало, воспоминания приходили во сне, иногда словно наяву появлялись картинки, Варя этому не удивлялась. Душа и память едины? Вовсе не обязательно. Могло что-то остаться от предшественницы, спасибо ей.
В любом случае, сейчас муж разозлен и гневается. К нему не стоит лезть.
А потом…
Потом надо будет его ошеломить. Так, чтобы стоял и глазами хлопал. Чтобы узнавал ее с начала, чтобы поверил, что Варя полностью изменилась… как-то так. Это дело не одного дня. И муж – тоже дело, которое можно отложить.
Сын с ней, хотя Варя его с трудом воспринимала, как сына. Да, ребенок, но… ее ребенок, а она даже родов не помнит. Ничего не помнит, и относится к сыну достаточно спокойно. Наверное, не проснулся у нее материнский инстинкт.
Дочь.
Да, у нее еще есть и дочь. Наташа. И ей девять лет.
Варя даже головой помотала, в том мире она была в два раза старше, а тут… и с дочерью муж ей общаться запретил. Отправил в Смольный институт, под начало директрисы, мадам де… Плафон? Нет, Лафон. И кажется, им запрещено общаться и видеться.
Тут оставалось только скрипнуть зубами.
С одной стороны, все понятно. Мамаша тут была… светским ледям дети не нужны. Им балы, красавцы, юнкера, платьица, брюлики, или чего тут еще в комплекте? Так что муженька понять можно, он дочку изолировал от распутной матери.
Только вот… нельзя получить засахаренный огурец, помещая его в рассол.
Можно подумать, в этом Смольном нравы другие? Да везде одно и то же, а в Африке еще и крокодилы водятся. Если здесь и сейчас считается достоинством изменять мужу, значит, это ребенок и усвоит. И будет еще одна светская ледь.
Ладно!
Сейчас об этом думать рано, но Варя решительно планировала и восстановить семью, и приручить мужа, ну, и дочку заберем и воспитаем, тоже еще проблема! Только на это нужно немного времени и много денег.
Чем Варя хотела заняться, она знала. Более того, могла добиться успеха. Но пока все упиралось в деньги. А деньги – в людей.
Даша есть.
Вот, с ней она и поговорит, где можно найти еще людей. Пока немного времени есть, может, с месяц-полтора, пока не ляжет снег. Ехать по осенней распутице – хуже не придумаешь, а вот ноябрь-декабрь, как все подмерзнет, как выпадет снег и помчатся сани…
Деньги, конечно, будут нужны на путешествие.
Те, кто сейчас читают лирику про извозчиков, и вздыхают по птицам-тройкам, немного не в курсе дела. Дороги сейчас платные. Да-да, не надо ужасаться, это не изобретение двадцать первого века! Это есть здесь и сейчас.
Если человек едет по личным делам, то он платит. Если по казенным – платит казна. Сколько платит? С лошади. Десять копеек за версту. *
*- автор чуточку грешит против исторической достоверности. Если что, Пушкин платил 10 коп/версту, но это примерно через 40 – 50 лет. Прим. авт.
Вот, считаем. От Москвы до Питер-града сколько тут? Семьсот верст? Умножаем на десять, а потом еще на два. Сколько еще коней придется запрячь в сани? Ладно, берем сто сорок рублей, просто на проехаться. А еще надо коней менять, за это надо тоже платить, возок чинить, в дороге что-то кушать… эй, граждане, кто там жалуется, что бензин подорожал? Для сравнения – жалование губернатора в провинции – около двух тысяч рублей. Ну, чуть побольше. В ГОД!
То есть за проезд в один конец на тройке придется как раз месячное жалование отдать. А потом еще обратно ехать надо!
Есть возражения, возмущения? Что, уже и цены на бензин не такие страшные? А коняшек еще содержать надо, лечить, кормить, конюх, опять же… это в кино красиво все показывается. А в жизни все намного печальнее. Хочешь лететь?
Плати!
Варя не возражала заплатить.
По счастью, муж не был сволочью, и побрякушки остались у нее. Да и платья, наверное, продать можно. Парочку оставить, а остальные…
К чертям!
Надо только выяснить, куда идти, чтобы не обманули. И это не через отца.
Продолжаем ходить в церковь. И людей посмотреть, и отец потом не удивится…
Комната была светлой и теплой. И в этой комнате сидели мать и дочь. Любой, кто посмотрел бы со стороны, тут же уверился в их родстве.
Чем-то неуловимым они были схожи, в очертаниях лиц, в неуступчивом, тяжелом взгляде темных глаз, да и фигуры их, одинаково крепкие плотные, словно осенние яблоки, были схожи.
- Что с той девчонкой? – нарушила молчание мать.
Дочь покачала головой.
- Никак. Противная девчонка сторожится меня, словно волчонок, только что не кусается.
- Плохо, очень плохо, Мари. *
*- о Софье де Лафон известно не так много, источники даже расходятся, две дочери у нее было или одна. Я решила, что две. Как-то оно вписалось в повествование, я и глазом моргнуть не успела… прим. авт.
- Маменька, но что я могу поделать?
- То, что делаю я. Ты видишь, как девочки льнут ко мне, как стремятся добиться моего расположения. Тебе я поручила всего одну девочку, и ты не можешь ничего сделать!
- Я стараюсь.
- Мало стараешься, Мари. Ты знаешь, как я страдаю от вашей неустроенности в жизни! Ангелику я смогла выдать замуж и выгодно, но ты, дитя мое, не так хороша собой, как она. Да и характер у вас совершенно разный.
- У меня есть к тебе предложение, Евдокия.
- Барыня?
И столько надежды в голубых глазах! Красивых, кстати, редко такие встретишь, словно два кусочка бирюзы. Можно понять этого муженька, если честно. Евдокия намного красивее Варвары, надо полагать, и Оленька там рядом не стояла!
И смотрит… барыня не выгнала, не ругается, не обещает ее сдать властям, не… так может, и правда – не бросит? Богородица-матушка, помоги!!!
- Мне нужна будет личная горничная. У меня свой ребенок, сын, так что твой будет воспитываться вместе с моим. Сын или дочка будут – неважно, считай, возьму тебя второй нянькой, ну и при себе для услуг. Бумаги выправим, платить буду, не обижу. Если кто из мужчин к тебе полезет – мне скажешь. Разберусь.
- Барыня! Да я для вас!!!
Евдокия упала б на колени – не повезло! Карета для таких номеров не предназначена.
Варя удержала ее за руку.
- Взамен потребую преданности. И молчания о моих делах. Согласна?
Евдокия молча закивала. Варя откинулась на подушку, помолчала минуту.
- Зовут меня Варвара Ивановна Суворова. Имя тебе оставим, только будешь ты не крепостной, а с откреплением. Что-то да придумаю. Бумагу получишь.
- Барыня!!!
- Сейчас домой едем, веди себя спокойнее. Ты – вольная девка, я тебя и ранее знала, а сейчас, вот, на улице встретила. Муж твой умер, он, допустим, был из солдат, ты вынуждена побираться… так что я решила тебя забрать с улицы. Поняла?
- Так и рассказывать буду, барыня.
- Потом мне перескажешь, что говорила, чтобы я знала.
Карета медленно двинулась по московским улочкам. Варя смотрела в окно и надеялась, что сегодня у нее появилась первая помощница.
Ребенок?
Прокормят!
А вот помощница, да которая знает французский, красивая, неглупая, с характером… это – редкость. А Олечке этой и ее муженьку надо бы при встрече волосья проредить… граблями! Но это еще впереди!
И Варя позволила себе расслабиться. Ненадолго, но все же выдохнуть. Первый шаг.
Любая дорога начинается с первого шага…
***
Окончательно Дуняша пришла в себя только после бани.
Когда вымылась, когда ее переодели в пожалованную барыней одежду, когда накормили, поглядывая с интересом, но пока не расспрашивая ни о чем…
Только тогда она позволила себе поверить, что невзгоды – позади. Что она нашла в целом мире единственного человека, которому оказалась не безразлична ее судьба!
Много это? Целая вселенная.
Когда ты в отчаянии, когда падаешь в пропасть, и тебе протянули руку. Практически без всяких условий, пообещали тебе спасение, безопасность… и не только тебе, еще и твоему малышу! Может, для барыни это и прихоть, но для Дуняши-то жизнь!
К барыне ее повели только наутро. Когда она всласть выспалась и позавтракала гречневой кашей с маслом…
Варя встретила ее в своих комнатах. Кабинета у нее, конечно, не было, но комната для рукоделия - была. Там Варя и сидела, предпочтительно с книгой, или приглядывая, как шьют для нее заказанные вещи, поправляя кое-где… сначала девки шарахались и пугались. Потом, видя, что барыня не орет без дела и за волосья не таскает, стали спокойнее. Ну, приглядывает барыня – так и пусть. Она и сама, кажись, шить умеет! Так что все ее замечания строго по делу, а не от плохого настроения, а такое и потерпеть можно.
- Садись, Дуняша. Читать – писать ты обучена, верно?
- Да, барыня.
- Читай.
Перед Дуняшей лег небольшой лист.
«Сей отпускной оной моя дворовая девка Дарья, Анисимова дочь, никому от меня не продана и не заложена и ни в каких крепостях не креплена. И впредь мне и детям моим до той девки Дарьи, до детей и до будущих потомков ея дела нет и не вступатся».*
*- текст – реальный. Прим. авт.
Дата – на год раньше. Печать, подпись.
Варя думала недолго.
Печати супруга у нее не было, и не предвиделось. Своя? Сомнительно получается, может, она без согласия супруга Дуню на волю отпустить не сможет. А вот папенька ее…
Найти в его кабинете печать и лихо расписаться было несложно. Увы, Ивану Андреевичу и в голову не приходило таиться от дочери в таких вопросах. Точнее, прежней Варваре было на его дела глубоко наплевать, а новая…
- Сегодня поедем с тобой в приказ, оплатим пошлину и будешь ты свободна. Уж извини, имя я тебе поменяла с Дуняши на Дашу. Переучивайся.
- Почему, барыня?
Дуня столько сказать хотела, да просто в ноги кинуться, но… глупо? А попробуй, скажи что умное, когда у тебя вот так жизнь меняется? Тут и не такое ляпнешь!
По счастью, барыня не разгневалась, только улыбнулась.
- Мир тесен, Д…аша. Может и так случиться, что ты столкнешься со своими бывшими хозяевами.
Дуня побледнела, как полотно. Варя улыбнулась.
- Дворовая девка Прозоровских Дашка – НЕ Дуня. Даже имя другое. А сходство… мало ли на свете похожих людей?
Краски возвращались на лицо Дуняши.
- Да, барыня.
Глядя на нее с утра, на выспавшуюся и счастливую, Варя еще больше понимала неизвестного барина. Дуня оказалась потрясающе красивой. Лицо, глаза, да еще и волосы. Настоящая грива каштановых кудрей, именно того оттенка спелого каштана, который почти не встречается в природе. И фигура соответствует. Сейчас живот, конечно, но так-то… тонкие запястья и щиколотки, длинные ноги… Ольгу понять тоже можно было. Стоило Дуне улыбнуться, и комнату словно солнышко озаряло.
- Если что, на меня и ссылаться будешь. А пока – ты себя хорошо чувствуешь? Чтобы нам сегодня все и решить?
Свежеокрещенная Даша закивала.
Сегодня? Да хоть сейчас!!!
Варя поднялась с кресла и кивнула бывшей крепостной на кушетку.
- Шаль возьми. И шляпку. Подарок будет.
- Барыня!!!
Шаль была большой, теплой, как раз Даше закутаться хватит.
- Едем!
***
Вечером Варя сидела за столом.
Делала наброски, прикидывала.
Вот кто бы сомневался, что роды у Даши начнутся аккурат в Вотчинном приказе? Не успели явиться, называется.
То есть успели, и Матвей ловко поймал мимопробегающего регистратора, показав ему полноценный серебряный рубль, и тот мигом нашел для них и время, и место…
Чиновники же!
Такой механизм, со смазкой всегда работает лучше! А рубль для регистратора – это УХ! Так что мигом их к столу проводили, и сомневаться не стали, как-никак и барыня тут, и бывшая крепостная… Варя сама объяснила, что отец еще когда Дашку на волю отпустил, только она, дура, замуж вышла, так до коллегии и не добралась. Хорошо хоть сейчас ума хватило!
Ситуация была не новой, Россия большая, а приказ-то есть в Москве, понятно, пока крестьянин сюда доберется, может не один год пройти, так что…
Регистратор честь по чести принялся записывать все Дашины данные, теперь она с полным правом носила имя Дарья Архиповна Зорькина, бумаги она получила, а стоило встать – воды отошли.
Вот рожать в приказе, наверное, еще никто не пробовал.
Варя даже сама растерялась на секунду, Матвей выручил. Подхватил Дашу, как пушинку, да и давай к выходу. Повезло – не задавили никого, пока до дома долетели, а там уж нашлось, кому помочь. У Даши тоже родился сын, которого счастливая мать решила назвать Ванечкой, Ванюшей. Варя одобрила, и приказала подготовить вторую колыбель. Пусть мальчики с малолетства вместе воспитываются. Заодно успокоила кормилицу – никто на ее работу покушаться не будет, наоборот, если у Даши молока не хватит, помочь придется. А приглядывать за детьми – вдвоем.
Это было принято спокойно. Иван Андреевич, конечно, о происходящем узнал, но разгневаться не успел. Варвара, как только отправила Дашу рожать в людскую, помчалась к отцу. И сообщила ему, что нанимает себе еще одну служанку. Дашка-де французский знает, вот, будет пока со своим ребенком и при Варварином, папенька же не против, правда? Идти Дашке некуда, муж у нее помер, она хоть и вольная, а только поди, прокормись на воле! А тут и Дашка при деле, и Варе спокойнее…
Отец только рукой махнул.
Сколько той няньке платить? Рублей двадцать – тридцать в год? Ерунда! *
*- не уверена, что няньки получали именно столько, может, чуть больше. Гувернанткам могли платить до 150 р/год, но это зависело от уровня семьи. А так 20 – 30 рублей – нормальная зарплата, к примеру, кузнец, извозчик могли заработать ДО 20 р/год. Прим. авт.
Варя не смотрела на лист. Она набрасывала свои планы.
Не писала, ни к чему. И не так их много, и прочитать могут… нет, нельзя. Точнее, план у нее пока один-единственный, на то, как разжиться деньгами. Но основан он на послезнании. На их смехе с библиотекаршей – как могут писатели рассказать красиво даже о самом подлом событии.
Ах, Дюма, Дюма…
Ты не врал, ты приукрашивал, а Варя теперь попробует добавить свои пять копеек в историю. И ведь она даже не поменяется… почти!
Первый соратник у нее есть. Даша знает французский, так что и Варя его подучит, и общаться ей будет легче во Франции.
Да, жди меня, ля бель Франс. Жди, и пусть тем кто не спрячется, будет хуже.
На листе откуда-то возникло лицо человека, которого Варя раньше не видела. Высокий лоб, тонкий длинноватый нос, острые глаза, упрямый подбородок. Залысины, светлые волосы…
Муж, - колыхнулось внутри. – Саша…
Варя еще раз посмотрела на портрет. Не как жена, а как человек посторонний. Вот – лицо. И принадлежит оно безусловно личности, яркой, умной, незаурядной. Гордой и самолюбивой.
Можно ли попробовать с ним договориться?
И сама себе ответила ровно – нет!
Здесь и сейчас, она может рыдать, орать, страдать, кидаться в ноги… что там еще положено делать? Если перед мужем сильно провинилась? Допустим, она-то не предшественница, но даже если она сознается супругу, его это не проймет. Ну, законопатят ее в местную психушку и станут лечить ледяной водой. Легко!
Сознаваться нельзя. Да и глупо как-то.
К мужу пока нельзя, но отец ее, вроде как, терпит. А там и база для разъезда какая-никакая будет.
А муж…
Варя еще раз посмотрела на портрет.
Всплыло воспоминание, как мужчина с портрета стоит перед ней на одном колене, улыбается, и глаза его сияют, он что-то говорит…
Такое бывало, воспоминания приходили во сне, иногда словно наяву появлялись картинки, Варя этому не удивлялась. Душа и память едины? Вовсе не обязательно. Могло что-то остаться от предшественницы, спасибо ей.
В любом случае, сейчас муж разозлен и гневается. К нему не стоит лезть.
А потом…
Потом надо будет его ошеломить. Так, чтобы стоял и глазами хлопал. Чтобы узнавал ее с начала, чтобы поверил, что Варя полностью изменилась… как-то так. Это дело не одного дня. И муж – тоже дело, которое можно отложить.
Сын с ней, хотя Варя его с трудом воспринимала, как сына. Да, ребенок, но… ее ребенок, а она даже родов не помнит. Ничего не помнит, и относится к сыну достаточно спокойно. Наверное, не проснулся у нее материнский инстинкт.
Дочь.
Да, у нее еще есть и дочь. Наташа. И ей девять лет.
Варя даже головой помотала, в том мире она была в два раза старше, а тут… и с дочерью муж ей общаться запретил. Отправил в Смольный институт, под начало директрисы, мадам де… Плафон? Нет, Лафон. И кажется, им запрещено общаться и видеться.
Тут оставалось только скрипнуть зубами.
С одной стороны, все понятно. Мамаша тут была… светским ледям дети не нужны. Им балы, красавцы, юнкера, платьица, брюлики, или чего тут еще в комплекте? Так что муженька понять можно, он дочку изолировал от распутной матери.
Только вот… нельзя получить засахаренный огурец, помещая его в рассол.
Можно подумать, в этом Смольном нравы другие? Да везде одно и то же, а в Африке еще и крокодилы водятся. Если здесь и сейчас считается достоинством изменять мужу, значит, это ребенок и усвоит. И будет еще одна светская ледь.
Ладно!
Сейчас об этом думать рано, но Варя решительно планировала и восстановить семью, и приручить мужа, ну, и дочку заберем и воспитаем, тоже еще проблема! Только на это нужно немного времени и много денег.
Чем Варя хотела заняться, она знала. Более того, могла добиться успеха. Но пока все упиралось в деньги. А деньги – в людей.
Даша есть.
Вот, с ней она и поговорит, где можно найти еще людей. Пока немного времени есть, может, с месяц-полтора, пока не ляжет снег. Ехать по осенней распутице – хуже не придумаешь, а вот ноябрь-декабрь, как все подмерзнет, как выпадет снег и помчатся сани…
Деньги, конечно, будут нужны на путешествие.
Те, кто сейчас читают лирику про извозчиков, и вздыхают по птицам-тройкам, немного не в курсе дела. Дороги сейчас платные. Да-да, не надо ужасаться, это не изобретение двадцать первого века! Это есть здесь и сейчас.
Если человек едет по личным делам, то он платит. Если по казенным – платит казна. Сколько платит? С лошади. Десять копеек за версту. *
*- автор чуточку грешит против исторической достоверности. Если что, Пушкин платил 10 коп/версту, но это примерно через 40 – 50 лет. Прим. авт.
Вот, считаем. От Москвы до Питер-града сколько тут? Семьсот верст? Умножаем на десять, а потом еще на два. Сколько еще коней придется запрячь в сани? Ладно, берем сто сорок рублей, просто на проехаться. А еще надо коней менять, за это надо тоже платить, возок чинить, в дороге что-то кушать… эй, граждане, кто там жалуется, что бензин подорожал? Для сравнения – жалование губернатора в провинции – около двух тысяч рублей. Ну, чуть побольше. В ГОД!
То есть за проезд в один конец на тройке придется как раз месячное жалование отдать. А потом еще обратно ехать надо!
Есть возражения, возмущения? Что, уже и цены на бензин не такие страшные? А коняшек еще содержать надо, лечить, кормить, конюх, опять же… это в кино красиво все показывается. А в жизни все намного печальнее. Хочешь лететь?
Плати!
Варя не возражала заплатить.
По счастью, муж не был сволочью, и побрякушки остались у нее. Да и платья, наверное, продать можно. Парочку оставить, а остальные…
К чертям!
Надо только выяснить, куда идти, чтобы не обманули. И это не через отца.
Продолжаем ходить в церковь. И людей посмотреть, и отец потом не удивится…
***
Комната была светлой и теплой. И в этой комнате сидели мать и дочь. Любой, кто посмотрел бы со стороны, тут же уверился в их родстве.
Чем-то неуловимым они были схожи, в очертаниях лиц, в неуступчивом, тяжелом взгляде темных глаз, да и фигуры их, одинаково крепкие плотные, словно осенние яблоки, были схожи.
- Что с той девчонкой? – нарушила молчание мать.
Дочь покачала головой.
- Никак. Противная девчонка сторожится меня, словно волчонок, только что не кусается.
- Плохо, очень плохо, Мари. *
*- о Софье де Лафон известно не так много, источники даже расходятся, две дочери у нее было или одна. Я решила, что две. Как-то оно вписалось в повествование, я и глазом моргнуть не успела… прим. авт.
- Маменька, но что я могу поделать?
- То, что делаю я. Ты видишь, как девочки льнут ко мне, как стремятся добиться моего расположения. Тебе я поручила всего одну девочку, и ты не можешь ничего сделать!
- Я стараюсь.
- Мало стараешься, Мари. Ты знаешь, как я страдаю от вашей неустроенности в жизни! Ангелику я смогла выдать замуж и выгодно, но ты, дитя мое, не так хороша собой, как она. Да и характер у вас совершенно разный.
