Яна, Русина
- Сволочи! Простите, ваше…
- Тора Яна. Кто сволочи? – Яна смотрела в злые глаза тора Изюмского.
Сволочами традиционно оказались крестьяне. За что?
Да за картошку!
Изюмский, видите ли, проникся полезной новинкой. И хотел ее вводить в своем поместье.
Крестьяне новинкой не прониклись. И с картошкой постоянно приключались то беды, то проблемы, то горести. Вот не хотели сиволапые картошку осваивать – и хоть ты тресни!
Принудительно Изюмский ее посадил! Но как заставить людей ее полюбить?
Третий год уже бьется…
Вот и сейчас! На картофельное поле каким-то чудесным образом налетел свинячий десант. Результат?
Печален…
А уж как печален сам Изюмский…
Яна задумчиво кивнула. Да, картошка – спасение нации в голодный год. Те, кто прожил девяностые, с ней сжились и срослись. Ее и сажали, и копали, и от жука обрабатывали, и чего с ней только не делали. И урожая-то добивались отличного! С шести соток до двадцати мешков собирали, а то и побольше!*
*- лично видела. Прим. авт.
Сейчас, конечно, она нацию не спасет. Не то количество. Но внедрять-то надо…
Что там рассказывали мужики на кордоне?
Ага…
- Тор Николай, вы наоборот не пробовали?
- То есть? – насторожился Изюмский.
- Вы сейчас как действуете?
Ну как-как…
По-простому!
Раздали в каждую избу по мешку картошки (небольшому) приказали посадить и ухаживать, а если не прорастет… в двух словах – из-под палки.
- Сделайте наоборот.
- Тора Яна? – заинтересовался Изюмский.
Через десять минут он был осчастливлен новой идеей.
Картошку надо было объявить сугубо господским кушаньем. Мол, не хотите – не надо! Мне больше достанется! Всю выращенную картошку – только на господский стол. И чтобы никто ни клубня не уворовал. Следить и не пущать!
А еще слух пустить.
Что картошка-де влияет на мужскую силу. Вот как есть повышает… были стрелки на полшестого, а потом бац – и полдвенадцатого!
А потому перебьются сиволапые, картоху будем растить на экспорт.
Тор Изюмский задумался.
Просветлел, улыбнулся и пообещал попробовать. Яна тоже улыбнулась.
На многое она не рассчитывала. И не думала, что ее имя останется в истории. Но вдруг поможет? И будут люди есть картошку, и будут нахваливать, и детей меньше умрет от голода…
Осталось только вспомнить, откуда взялся колорадский жук.
И – не допустить диверсии.
Но картошка-то полбеды. А так Яне очень сильно требовался мудрый совет. Вэлрайо они выпотрошили до донышка. Сравнили его показания с показаниями Зарайского, по результату аферисту слегка досталось (и чего было так орать, всего-то пару пальцев сломали и те на левой руке?) и опять усадили обоих за писанину.
Пусть работают.
Но и сейчас уже были результаты.
Лионесс, конечно.
Борхум поучаствовал, но в основном, это была тактика Лионесса. Стравить между собой двоих противников и под шумок сожрать все сливочки.
В этот раз им не повезло. В кувшине с молоком оказался стрихнин, и Яна намерена была заставить Лионесс выхлебать все до дна. А за все хорошее!
Митя, хоть и скулил, и ругался, и требовал месяц отпуска (и отпускные, да!) но отправился обратно в Звенигород. К жому Тигру. Некоторые вещи тот должен был знать. Даже обязан.
Яна передала с ним достаточно личное письмо. И принялась обсуждать с генералом важную тему.
То есть – почему бы нет?
Пламенный женат. А вот Тигр… работать с ним можно, мужчина он крутой, конкретный, Русину удержит, Яна других таких не знает. Опять же… два враждующих лагеря соединятся и получат определенную легитимность.
И овцы будут целы, и волки сыты. И Лионессу вечная память. Кого-то же надо скушать?
Обязательно…
Валежный сначала схватился за голову, а потом пообещал подумать. Ему тоже Русина была важнее всяких там правил, приличий и требований этикета.
Социальные, мать их в рыбу, ритуалы?
А войну не хотите? Гражданскую?
Нет!?
Вот и Валежный готов был на все, чтобы ее остановить. И если уж императрица сама предлагает… грех не попользоваться! Надо только проработать все аспекты такого союза. Этим они занимались с Изюмским.
А Яна сейчас думала, что отписать в Лионесс, чтобы не расслаблялись, гады. И как бы так международного скандала не вызвать?
Не дипломат она. Ни разу, ни близко, ни рядом…
В ее понимании, дипломатия, это когда сначала ногой по почкам, потом вежливо спросить – сделаешь, а потом еще и пинка для скорости. А тут дело тонкое, международное…
Валежный?
Генерал, конечно, умничка, и прелесть, и вообще, на Валежного лично Яна готова была молиться и канонизировать его при жизни. Видела же, какую ношу он на себе тянет. Да, была б она жива… то есть осталась бы в живых, она бы сделала так, чтобы военные получали намного больше чинуш. Да и уважение к этой профессии прививала бы. Особо непонятливым – палкой поперек хребтины.
Но понятие о дипломатии у Валежного было примерно такое же.
Равняйсь, смирно и красить от забора до обеда. А сапоги надевать на свежую голову.
Армия. И это не в укор. Универсальный язык – язык насилия, понимают все. Но для него еще не пришло время. А потому… помогайте, тор Изюмский.
Я вам с картошкой, вы мне с Лионессом, вот и будем квиты. И что за жизнь такая?
Тот ли мир, этот ли, дворник ли ты, императрица ли…
Работать – все равно надо! А как не хочется! Лето на дворе, птички поют, а выбора все равно нет. Метлу в зубы и вперед. Разгребать проблемы.
И какая в таком ракурсе разница между императрицей и дворником?
Дворнику платят больше. Яна-то и по сей день без зарплаты сидела. Увы.
Русина. Хормельская волость.
- Я, Никон Счастливый, объявляю о создании независимой Волости! Освобождение даровало нам все права и вольности! Мы теперь сами по себе! Мы – уже не Русина! Пусть они попробуют прожить без нас! А мы без них проживем прекрасно!
Никон гордился собой.
Сколько поколений хормельцев об этом мечтало? Сколько хотело сбросить русинское иго? Не удалось!
А вот он – смог! Добился всего, чего пожелал! Осталось защитить свою свободу! Валежный ему ничего такого не даст, не даст и императрица, поэтому остается лишь заключать союз с Пламенным. И бумаги были подписаны.
Хотя медяшка цена тем бумагам…
Никон не сомневался – если победит Валежный, эти бумаги им в глотку забьют, так и похоронят.
Победит Пламенный? Он тоже постарается сожрать союзника. Но Пламенный выгоднее, а потому…
Счастливый объявил о создании Освобождающей Повстанческой Армии Хормеля. Сокращенно – ОПАХ! И начал набирать себе опаховцев.
В настоящий момент у него было около трех бригад – порядка двенадцати тысяч человек. Бригада Когтистых, бригада Зубастых и бригада Кровавых. Они сами выбрали себе такие названия, и Никон не стал спорить. Все равно, все они – счастливчики. По его фамилии.
А так…
Пусть вышивают на форме когтистые лапы, оскаленные волчьи клыки или ставят на плече несколько кровавых пятен. Могут и вышить их красными нитками. Пусть…
Они сформировали кавалерию и артиллерию, снабжение и контрразведку – все, как в реальной армии. И утвердили основную структуру. Остальное приложится. Были бы кости – мясо нарастет.
Главное тут что?
Что это его люди. Точка.
Попробовать силы он собирался на станции Промозглой.
***
Да… невелика та станция.
Никон оглядывал ее со смешанными чувствами. Это… это как тигру пробовать зубы на мыши! Ну что тут есть такого?
Считай, два здания и десяток курятников.
Может, и пробовать не придется?
- Ванька, - кивнул он одному из податаманов. – Пошли кого, предложи сдаться.
Податаман Иван Белинский пожал плечами.
- Не сдадутся. Можем и время не терять.
Никон покосился на спутника. Ишь ты… умник. Белинского он не любил и за образование, и вообще… перебежчиков нигде не любят. Горька судьба предателя.
- С чего ты взял?
- Сам погляди. Они к обороне готовились. И мешки с песком навалены, и окна заколочены, и стекла… они о нас знали.
- Все равно пошли человека, - надавил голосом Никон.
Приказы не обсуждаются. Они исполняются.
Иван кивнул, подозвал одного из своих подручных и что-то начал ему говорить. Не прошло и пяти минут, как трое всадников направились к станции.
Подъехать близко им не удалось. В землю рядом с копытами коней ударила пуля.
Одна.
Но меткая. Кони заплясали, и всадники едва удержались в седлах.
- Переговоры! – возопил один, размахивая флагом лично Никона.
На флаге был изображен тигр. Большой и хищный. Очень уж Никону эта зверюга понравилась во времена оны… правда, художник тигра отродясь не видел, так что получилось… сомнительно. Но главное что?
Настроение!
А еще окраска и полоски! Ясно же – тигр, а не кот Васька!
Какое-то время ответа не было. Потом дверь станции открылась и оттуда вышел человек. В простом мундире… майор?
Нет, даже не майор. Обычный капитан.
- Капитан Горелов. Слушаю.
Михась приосанился.
- Я посланник лично Никона Счастливого! ОПАХ предлагает вам сдаться.
- Что – предлагает?
- Сдаться…
- Ты не понял. Что такое ваш… пах?
- ОПАХ! – оскорбился Михась. - Освобождающая Повстанческая Армия Хормеля!
Капитан прищурился.
- Сдаться?
- Да. Вам сохранят жизнь! Атаман Счастливый не хочет лить невинную кровь.
Дальше капитан и слушать не стал.
«Счастливчики». Что ж, он знал, что эта чума их не минует. А коли так…
- Передай своему атаману – пусть пойдет на…
Михась чуть с седла от возмущения не свалился. Его атаман!
И вообще! Он тут не какой-то! Он полномочный посол! Со знаменем! Перла… парле… переговорщик, короче! И его – послать!? Как какого-то!?
От возмущения в зобу дыханье сперло.
- Ты…
- Приблизитесь – буду стрелять.
- Вы тут и подохнете!
- Лучше сдохнуть человеком, чем жить крысой, - отрезал Горелов. И повернулся спиной к Михасю.
Того аж заусило.
Ах ты… да ты ж… да я ж тебе…
Выстрел хлопнул негромко.
Капитан упал на землю, перекатился – и почти рыбкой нырнул в дверь станции.
Михась шлепнулся с седла, как мешок навоза. Снайпер не промахнулся. Капитан ему так и сказал – следи. Это ж «Счастливчики», твари без совести и чести, если в спину не выстрелят – удивлюсь.
Удивляться ему не пришлось. Пришлось стрелять…
Много.
Недолго.
Никон, озверев от злости, приказал брать негодяев живыми, и кавалерия помчалась на штурм двух домишек.
Кавалерийская лава.
Это страшно. Это когда всадники с саблями наголо, летят прямо на тебя, и кажется, вот сейчас тебя стопчут… и все.
Конец…
Это не просто жутко, это более, чем кошмарно. Кто послабее духом, от такой картины и вовсе бежать кидается.* Но если бежать некуда – остается только стрелять. До последнего.
Не до победного, просто – до последнего патрона. И последний во врага. Чего его для себя жалеть?
*- кто не верит, посмотрите про Кущевскую битву. Там на танках от казачьей лавы удирали, прим. авт.
Горелов знал, что долго им не продержаться. Знал… и в плен попадать не хотел. А потому сделал все, как и задумал.
Их было всего два десятка.
Девятнадцать храбрецов, которые остались защищать станцию. А до того заложили заряды везде, где могли. Нет императора? Пусть так. Но есть клятвы. Есть слово. Есть честь. И есть – Русина.
Вот их ребята и защищали.
Они стреляли, пока могли. А потом озверевшие от жажды крови «счастливчики» долетели до станции. Никон с удовольствием наблюдал, как они выбивают щиты из окон, как лезут внутрь, как набегает с криком «УРРРРРААААА!!!» пехота…
Сам он в атаке не участвовал, потому и жив остался.
Горелов отстреливался до последнего. А потом… ну кто сказал, что адские машинки могут делать только бомбисты и анархисты? Военные Русины с этим справлялись ничуть не хуже. Хватило только ручку опустить вниз.
ГРОХНУЛО.
И Никон в полном шоке увидел, как встает на дыбы земля. А потом она оказалась как-то подозрительно близко – не усидел атаман на коне. Хорошо еще не затоптали. Взрыв был такой мощности, что с лица земли стерло оба здания.
Стерло пару сотен «счастливчиков» и вдвое больше поранило – Горелов приказал начинить взрывчатку поражающими элементами, вроде гаек, гвоздей и прочего железного хлама, который в изобилии могла предоставить железная дорога.
По железнодорожным путям передвигаться не осталось никакой возможности. Они были разнесены буквально в хлам. Восстанавливать их не одну неделю.
Когда Никон смог оценить обстановку… ругался он долго и изобретательно. А что толку?
Безумный размен.
Два десятка безумцев – и три сотни человек. Две сотни сразу, остальные помрут от заражения крови, станут непригодны к строевой…
А есть еще кони, оружие, время, силы…
Никону захотелось завыть.
Такое поражение! Такой разгром! Да если кто узнает… и ведь узнают!
Захотелось фугануть в воронку еще пару бомб, чтобы и следа этих подонков на земле не осталось. Никакого. Но вместо этого…
Будь Никон обычной мразью, люди за ним не шли бы. Так что ему даже пересиливать себя не потребовалось. Он отлично знал, как поступить правильно.
Не хорошо. Не плохо. Именно, что правильно.
- Мы остановимся здесь на сутки. Надо оценить обстановку, похоронить мертвых, подлечить раненых… да, и найдите где-нибудь камень побольше.
- Камень? – удивился податаман Белинский.
- Его, - кивнул Никон. – Поставим – и надпись выбьем. Чтобы не забывали. Как он сказал – капитан Горелов? И надо полагать, его взвод.
Белинский аж рот открыл.
- А…
- Сам бы убил. Своими б руками! Но достойного врага надо уважать.
Крыть было нечем.
Камень, конечно, не нашли. Но Никон решил эту проблему.
Развороченный взрывом вагон – тоже отличный памятник. А внутри, там, куда не добираются ни дожди, ни грозы, он лично дописал красной краской.
Здесь лежит взвод капитана Горелова. Они разменяли двадцать человек на двести жизней противника.
И расписался.
Настоящее мужество стоило уважать. Никон этого не знал, но надпись сохранится на века. И спустя несколько столетий ее будут показывать детям. И показывать, и рассказывать… именно в эту секунду, проявив уважение к врагу, он обрел бессмертие.
***
- Так-то, атаман. А то б и мы с тобой там полегли…
Федот со значением посмотрел на Паницкого.
Кто бы сейчас узнал блестящего податамана?
Сложно, знаете ли, выгребать дерьмо в алой рубахе, в сапогах со скрипом, да и завитый чуб там ни к чему. А вот простая рубаха, холщовые штаны, навроде крестьянских, и да, лапти… но лапти-то не жалко! Хоть бы и провоняли, и плескануло на них ненароком… лыка много! А вот хорошие сапоги поди, достань….
Роман задумчиво кивнул.
- Могли бы…
Он уже подозревал, что Никон оказал ему услугу, разжаловав в золотари. Конечно, дерьмо есть дерьмо, и ничего привлекательного в выгребных ямах не обнаружено (про селитру Роман не знал), но если тебя пристрелят – тоже хорошего мало. Федот-то прав, лучше постоять в сторонке и выжить.
Вот, эти сумасшедшие на станции, взяли, да и сложили головы. А ведь могли бы жить да жить. Чего им стоило договориться со Счастливым?
Ну, сдались бы…
Может, их бы даже отпустили. Могли…
Гордость, честь… тьфу! Тоже мне, торы нашлись благородные! Выживать надо, понимаете, вы-жи-вать!
Кого тут защищать? Никона? Императора? Императрицу? Хормель? Ага, поищите дураков в зеркале! Роман свою жизнь класть на алтарь Освобождения решительно отказывался. Да и ребята его, и Федот были того же мнения. Пусть идиоты помирают за красивые лозунги, а им пожить охота. И хорошо пожить!
