- Я всю горю, милый!
И грудью, грудью вперед.
Если бы не Яна – кто знает? Но ядовитое описание девушки как назло, пришло в голову бедному вождю Освобождения. И жом Тигр, сам не желая, вдруг представил себя – в роли брандспойта. Тушащего… м-да.
Эротики в этом было мало. Не доросла Русина до таких извращений.
- Обратитесь в пожарную команду, - отрезал жом. И попробовал захлопнуть дверь. Растерянная дама не сопротивлялась. Какое там! Танька даже не сразу поняла, что происходит. А потом было непоправимо поздно.
ЕЕ – отвергли!?
Как он мог!
Это надо было срочно выяснить.
- Жом, я прошу…
Поздно.
Дверь душевно хлопнула даму по передним прелестям – и закрылась. Еще, кажется, и цепочку изнутри набросили, подальше от жутких говорящих и горящих.
Вот что тут делать бедной девушке?
Правильно, пойти искать другого, менее морально стойкого товарища. А этот… сам виноват, дурак. От такого счастья отказался! Тьфу!
Яна покатывалась со смеху.
- Значит, подопечного чуть не…
- Сожгли со всем пылом и страстью, - потешалась девушка.
Жом Тигр фыркнул, как мальчишка. Да, давненько с ним такого не случалось. Его боялись, перед ним заискивали, но чтобы так вот насмешничать?
И ведь не над ним – над ситуацией. И как-то так получается, что и самому смешно.
- Как вам не совестно!
- Жом, это мне совестно? Да вы подорвали репутацию всего Освободительного Движения! Теперь весь Ирольск будет знать, чем вас можно устрашить.
- Подозреваю, дама и так известна всему Ирольску.
- Особенно врачам, которые лечат дурные болезни? Верю, вы поступили предусмотрительно, не согласившись подложить себе такую… свинью. Потом лечиться было бы сложно.
- Жама, у вас нет никакой совести.
- Женщинам совесть до замужества не полагается, не то так в девках и останутся.
- А после замужества?
- После замужества женщине нужно мужество. А не совесть.
Жом Тигр не стал углубляться в психологию.
- Жду вас после того, как поезд тронется.
Яна кивнула – и отправилась осваиваться в купе.
В поездах она ездила. В основном, в плацкарте. Переплачивать не хотелось.
Но купе она видела изнутри.
Это купе дало бы сто очков вперед СВ.
Небольшая комнатка.
В нее вмещается диван, явно раскладывающийся, мягкий и удобный даже на вид – у одной стены. Над диваном полочка для графина и бокалов.
Напротив дивана бюро с письменными принадлежностями, у бюро – стул. Над ним – полка.
Рядом небольшая дверца, ведущая…
Ура!
Собственный ватерклозет!
Счастье есть!
Душа, конечно, нет, но есть унитаз и умывальник, остальное – поправимо. Шторы на окнах, роскошная обивка… да, плюшевая. Или бархатная?
Яна не слишком хорошо разбиралась в тканях. Но представляла нечто подобное в Российских СВ.
Ободрали бы мигом! Или наскальной живописью разрисовали, или еще что… а тут?
Культура!
Янин рюкзак отлично поместился бы под диван, но девушка пока медлила.
Вот качнулся поезд – и медленно поплыл, унося ее от Ирольска. Девушка прикрыла глаза – и помахала рукой перрону.
- Жди меня, сынок! Я уже еду к тебе!
Минут через пять в дверь постучали, и Яна впустила в купе жома Тигра.
Тот по-хозяйски вошел и расположился на диване. Яна подняла бровь.
Мужчина уже успел переодеться по-домашнему. Не в халат, из-под которого торчат волосатые ноги, нет! По-домашнему в Русине означало брюки из какой-то легкой немнущейся ткани, легкую же рубашку и домашнюю куртку.
И туфли типа парусиновых.
- Вас все устраивает, Яна?
- Вполне. Вы пришли пообщаться – или провести личный досмотр?
- Вы сами обещали, я вас за язык не тянул.
Яна пожала плечами – и водрузила рюкзак рядом с жомом.
- Итак, начнем!
Первым на стол был выложен ее парадный костюм. Брюки и туника. Вторым номером последовали брюки и туника чуть поплоше и попроще – надо же в чем-то ходить по поезду?
Туфли.
Белье в лучших традициях Парижу.
Шейва Лейва хоть и был балбесом редкостным в политических вопросах, но портным оказался хорошим. А потому жому Тигру были предъявлены трусики – ниточки и трусики-шортики, а вместо бюстгальтера – тоненькая маечка-топик. Яне в таких было удобно.
Жом не покраснел. Но определенно, задумался.
Следующим пунктом была показана ночная рубашка и халатик. Тонкие и полупрозрачные. Натуральный шелк бледно-лилового оттенка!
Карты.
Книга.
- Жама, вы это читаете?
Яна пожала плечами.
- А что такого?
- Что именно вы из этой книги понимаете?
Яна посмотрела еще раз на обложку. Ну да, «Математические начала натуральной философии» не совсем то чтиво, которое можно увидеть в руках у женщины. Но если б вы знали, как она потрясающе усыпляет!
Это Яна и сказала.
Жом Тигр расслабился. Кажется, ему стало чуточку получше.
Косметика, крем для рук, шампунь – все натуральное, действительно на травах, а не на отходах нефтедобычи… в двадцать первом веке бы такое!
Жом Тигр только головой покачал.
- Вы меня удивляете, жама.
- Яна. Можно просто Яна.
- Хорошо.
Себя жом Тигр называть уменьшительно-ласкательным «Киса» не предложил. И правильно. Яна не представляла человека, которому так бы подходило данное прозвище.
Тигр и есть, даром, что с зелеными глазами. А тигра как-то не тянет подзывать на «кис-кис». Он-то подойдет, но успеешь ли отойти – ты?
- Карты. Вы играете?
Мужчина взял колоду, перетасовал…
Яна пристально поглядела на его пальцы.
- С вами? Без ставок.
- А на интерес?
- Или без ставок – или никак.
- И почему?
- Потому что вы… нет, не шулер, но кое-какие приемы точно знаете, - Яна была уверена. Стоит только взглянуть, как мужчина держит колоду, вроде бы неловко, неумело, но ни одна карта не вывалилась, как он ее перетасовал…
Высший пилотаж!
Штучки фокусников – только для фокусников, говорил ей один из клиентов-охотников, старый катала. Перебросить карты из руки в руку развернуть их лентой или змеей…
Настоящий катала все это может. Но - никогда не будет делать напоказ.
Он будет неловок и неуклюж, он несколько раз уронит карты, он постарается казаться пусть не новичком, но человеком неискушенным. Выдаст его другое.
Нечто общее, что было в движениях старого шулера и жома Тигра. Что-то такое, неуловимое, в расположении пальцев на колоде, движениях кисти, взгляде…
Если бы Яна не видела мастер-класса, она бы тоже попалась. Но она – видела.
Чем же вы промышляли в молодости, жом Тигр?
- Вы любопытный человек, Яна.
- Вы тоже, жом Тигр.
- Пожалуй, я уговорю вас на пару партий. Без ставок.
Яна медленно кивнула.
- Будьте ко мне снисходительны, я не слишком люблю играть. Предпочитаю пасьянсы.
- Что ж. Поиграем.
И почему Яне показалось, что собеседник имел в виду вовсе не карты?
Поезд медленно двигался, унося людей вперед, к Звенигороду.
Русина, граница с Борхумом.
Антон Андреевич Валежный твердо знал – войну надо заканчивать. Воевать на два фронта в их условиях – смерти подобно. Проблема в другом.
Борхумцы это знали ничуть не хуже.
А потому…
Какие у него варианты?
Да только один. Зимой не воюют. Особенно здесь, на границе с Борхумом, где болота – обычное явление. И не только болота.
Снег до двух метров глубиной, морозы…
А воевать надо.
Вопрос второй – сколько у него верных людей?
Полк?
Два?
Вряд ли больше. И…
Валежный решился.
Пусть его потом хоть перед строем расстреляют, плевать на все! Но рассчитывать он может на себя. И большое число войск снимать с фронта нельзя.
А потому…
Чисто теоретически – к кому ему обратиться? И что делать?
Петер, будь во веки веков проклята его душа! Кому нужна была та война? Ламермуру? Лионессу?
Только вот Лионесс на острове, а Ламермур опять же защищает наполовину армия Русины. Зачем?
За чьи интересы тут воевать?
Колонии?
Да какие Петеру колонии, в своем доме бы порядок навел!
Валежный небезосновательно подозревал в происходящем руку Борхума. Нет, ну в самом-то деле!
Если вы воюете со страной, а в ней неожиданно начинаются беспорядки? Кому это выгодно? И не надо рассказывать про волю Божью! Наверняка финансировали этого поганца Пламенного именно борхумцы! И скрывался он от полиции на их территории, и приехал оттуда, и всякие прокламации печатали на их деньги…
Сволочи!
Валежный и похлеще бы сказал. Но…
Что теперь делать?
Зимой на границе с Борхумом воевать невозможно. Техника там просто не пройдет. А люди…
Партизанские отряды есть и с той стороны, и с другой… это – не полноценная война. Так, укусы.
А вот весной…
Разберется ли он до весны с Освобожденцами?
Нет.
Потому что в районе Ферейских гор нарастает напряженность, и надо мчаться туда… а что делать с борхумцами?
Валежный рассудил с простой крестьянской логикой.
Допустим, дерутся двое людей. А потом у одного из них овин загорелся. Тот, натурально, и отвлекся, и под дых получил. Просто в масштабе государств это как-то иначе выглядит, теряются факты за массой деталей. А суть-то проста, хоть там высший свет, хоть деревенская околица, а нельзя ли вот то добро, да себе в загашник?
А вот как соседушка будет действовать, коли у него сарай подожгут?
Петер на такое пойти никак не мог. А Валежный? Валежному было сейчас все равно. Пусть потом его хоть судят, хоть вешают – у него есть его родина. Его Русина. Он должен смотреть, как ее разорвут на части?
Ну уж – нет!
И потому Антон Андреевич ехал к человеку, который мог ему помочь.
Друг?
Сложный вопрос. Не то, чтобы друг… дело было около десяти лет назад.
Двое мужчин сидели друг напротив руга, молча разливали по стаканам разведенный спирт, молча пили – и вспоминали примерно одно и то же.
Кареевский тракт.
Дорога, которая полита потом, кровью, слезами…
Те, кто живет рядом с дорогой, говорят, что на каждую ее песчинку приходится один покойник. Каждую…
Кареевский тракт.
Тракт, по которому гонят на север империи каторжан.
Медленно, кошмарно медленно, в дождь и в зной, зимой и летом, в кандалах и цепях… кому-то может быть послабление – ручные кандалы.
Кому-то – и ручные и ножные.
Упал?
Плетью тебя…
Заболел? Ослаб? Началась гниль от наручников, разъело плоть до кости?
Это – твои проблемы.
Вечером стражники, которых в Русине метко прозвали «Собаки Хеллы» спросят, у кого в чем беда. Один раз.
Могут добавить плетями.
Могут…
Могут добить.
Недаром говорят, что Кареевский тракт полит кровью и стоит на костях. Ох, недаром…
Кто-то доходит до острогов, до каторги. Кто-то так и остается лежать – трупом.
Вот у жома Ромашкина было именно так. Если ты старый каторжанин, ты привычен ко многому. Если ты свой в преступном мире – тебе помогут. Худо ли, бедно…
Если ты «политический» - и тут есть, кому тебя поддержать.
Но если ты – бомбист?
Причем не по политическим соображениям, а просто – для выгоды. Что ж не взрывать, если платят? С пиротехникой он работать умел и любил. А коли за это денег дают…
Он так зарабатывает!
Все лучше, чем на динамитном заводе, где каждые три дня взрывы. Да с летальными… или летательными?
Но рано или поздно на каждого медведя находится свой охотник.
Дмитрий не любил вспоминать ту историю. Все зло, как говорится, от баб… вот и оказался он на каторге, вот и пошел по этапу.
Два дня пути – сутки отдыха в этапной избе. Скученность, кандалы, тараканы, клопы, плохая пища, зуботычины от охраны… лекарства?
Для каторжан?
Смеяться изволите?
ЛюдЯм-то не хватает, а чтобы всякое отребье кандальное лечить? Вот еще!
Столетие спустя таких, как Дмитрий будут и перевозить отдельно, и не смешивать с общей массой уголовников, но здесь и сейчас до такого еще не додумались. И шел террорист на общих основаниях, вместе с карманниками, грабителями и убийцами.
Дмитрий заболел еще в тюрьме, а потом все только усугублялось. И на очередном этапе он просто упал.
Казалось бы – снять кандалы, да и выкинуть. Сам подохнет.
Нет.
Каторжане – предмет строгой отчетности. Каждому из них найдется применение – копать, дробить, мостить… да мало ли что? Получил ты триста каторжан?
Вот триста и сдать изволь!
Не досчитались хоть пяти человек? Даже один человек – уже выговор, уже отметка в личном деле, уже промах по службе и карается это соответственно. Из жалования вычтут, в личное дело отметочку поставят, с продвижением по службе задержатся…
А потому, если каторжанин падает на этапе, его надо доставить до избы, где есть свой чиновник. Вот, он примет, освидетельствует, выдаст свидетельство о смерти – справку, мол, помер раб божий такой-то, на таком-то этапе пути, похоронен…
Кем?
Тут и начинается самое интересное.
Держать специальную похоронную команду на каждом этапе – дорого. Солдаты не для того поставлены. Чиновник?
Ага, это шутка такая. Чиновник с лопатой. Типа древнего зверя-дракона, все слышали, но чтобы увидеть? Это вряд ли.
Поэтому хоронят каторжанина его товарищи по несчастью. Копают яму, опускают его туда, засыпают землей – и уходят дальше по этапу. Естественно, или раньше поднимаясь для этого, или потом задерживаясь в пути, так что и каторжане недовольны.
Дмитрий на тот момент горел в бреду, и было ясно, что день, может два…
Тащить его с собой? Ну уж – нет! Телеги с лошадьми для людей предназначены, не для осужденных. Оставлять на пару дней на этапе? В избе?
А люди как рядом с этим будут? А потому…
Выдал на следующий день чиновник справку, взяли бедолагу Дмитрия, еще пока живого… полуживого, почти мертвого, положили в яму – и даже землей забросали.
Мужчине повезло дважды.
Первое – у него как раз был кризис. Оттого и трепало его не на шутку, оттого и лежал он, что твой покойник. И кто поумнее мог бы обмануться, не то, что фельдшер, которому давно уж плевать было на всех каторжан. Сдох?
Вот и ладненько, и пусть его…
Второе – каторжане не стали его закапывать глубоко. Но тут понятно, кому ж охота возиться. Да и закапывали…
Так, землей присыпали – и хватит. Сам подохнет.
Дмитрий бы, безусловно, помер. Вмешался случай.
Валежный ехал именно по Кареевскому тракту. И – из песни слова не выкинешь. Захотелось ему до ветру. Но когда ты устраиваешься поудобнее, и понимаешь, что под тобой кто-то стонет…
Вот как хотите – это был самый критический момент в карьере бравого генерала.
Он не опозорился. Хотя и мог бы.
Вместо этого он натянул штаны – и принялся раскапывать плохо зарытую могилу прямо руками. Зачем?
А кто бы на его месте поступил иначе, слыша стоны? Просто – кто?!
Дмитрия он достал. Понял, что каторжанин, поди тут, не пойми – след от кандалов пропечатался четко, еще и сейчас было видно. А уж тогда-то…
Кровавые язвы – и опарыши в ране. И земля, и… чудом не было гнили. Чудом Дмитрий не лишился ни одной из конечностей.
Валежный и сам бы не ответил, зачем он потащил с сбой этот полуживой труп. Но потащил же!
И раны промыл, и обработал, как мог, и выхаживал…
Знал, что это бомбист. Все знал. Но…
Сам он не мог быть мразью. И раз уж начал… если их связали дороги – так тому и быть.
Дмитрий выжил.
Постепенно встал на ноги, на это ушел почти год, достал себе новые документы, вернулся к прежнему ремеслу. Но – из уважения к Валежному, сделал это с поставленными условиями.
Первое – не в Русине.
Второе – бери любые заказы, но пусть при этом не страдают женщины и дети.
Валежный понимал, что гарантия сомнительная, что такой человек, как Ромашкин – убивал, убивает и будет убивать, что мало ему еще было за все его грехи, но…
И грудью, грудью вперед.
Если бы не Яна – кто знает? Но ядовитое описание девушки как назло, пришло в голову бедному вождю Освобождения. И жом Тигр, сам не желая, вдруг представил себя – в роли брандспойта. Тушащего… м-да.
Эротики в этом было мало. Не доросла Русина до таких извращений.
- Обратитесь в пожарную команду, - отрезал жом. И попробовал захлопнуть дверь. Растерянная дама не сопротивлялась. Какое там! Танька даже не сразу поняла, что происходит. А потом было непоправимо поздно.
ЕЕ – отвергли!?
Как он мог!
Это надо было срочно выяснить.
- Жом, я прошу…
Поздно.
Дверь душевно хлопнула даму по передним прелестям – и закрылась. Еще, кажется, и цепочку изнутри набросили, подальше от жутких говорящих и горящих.
Вот что тут делать бедной девушке?
Правильно, пойти искать другого, менее морально стойкого товарища. А этот… сам виноват, дурак. От такого счастья отказался! Тьфу!
***
Яна покатывалась со смеху.
- Значит, подопечного чуть не…
- Сожгли со всем пылом и страстью, - потешалась девушка.
Жом Тигр фыркнул, как мальчишка. Да, давненько с ним такого не случалось. Его боялись, перед ним заискивали, но чтобы так вот насмешничать?
И ведь не над ним – над ситуацией. И как-то так получается, что и самому смешно.
- Как вам не совестно!
- Жом, это мне совестно? Да вы подорвали репутацию всего Освободительного Движения! Теперь весь Ирольск будет знать, чем вас можно устрашить.
- Подозреваю, дама и так известна всему Ирольску.
- Особенно врачам, которые лечат дурные болезни? Верю, вы поступили предусмотрительно, не согласившись подложить себе такую… свинью. Потом лечиться было бы сложно.
- Жама, у вас нет никакой совести.
- Женщинам совесть до замужества не полагается, не то так в девках и останутся.
- А после замужества?
- После замужества женщине нужно мужество. А не совесть.
Жом Тигр не стал углубляться в психологию.
- Жду вас после того, как поезд тронется.
Яна кивнула – и отправилась осваиваться в купе.
***
В поездах она ездила. В основном, в плацкарте. Переплачивать не хотелось.
Но купе она видела изнутри.
Это купе дало бы сто очков вперед СВ.
Небольшая комнатка.
В нее вмещается диван, явно раскладывающийся, мягкий и удобный даже на вид – у одной стены. Над диваном полочка для графина и бокалов.
Напротив дивана бюро с письменными принадлежностями, у бюро – стул. Над ним – полка.
Рядом небольшая дверца, ведущая…
Ура!
Собственный ватерклозет!
Счастье есть!
Душа, конечно, нет, но есть унитаз и умывальник, остальное – поправимо. Шторы на окнах, роскошная обивка… да, плюшевая. Или бархатная?
Яна не слишком хорошо разбиралась в тканях. Но представляла нечто подобное в Российских СВ.
Ободрали бы мигом! Или наскальной живописью разрисовали, или еще что… а тут?
Культура!
Янин рюкзак отлично поместился бы под диван, но девушка пока медлила.
Вот качнулся поезд – и медленно поплыл, унося ее от Ирольска. Девушка прикрыла глаза – и помахала рукой перрону.
- Жди меня, сынок! Я уже еду к тебе!
***
Минут через пять в дверь постучали, и Яна впустила в купе жома Тигра.
Тот по-хозяйски вошел и расположился на диване. Яна подняла бровь.
Мужчина уже успел переодеться по-домашнему. Не в халат, из-под которого торчат волосатые ноги, нет! По-домашнему в Русине означало брюки из какой-то легкой немнущейся ткани, легкую же рубашку и домашнюю куртку.
И туфли типа парусиновых.
- Вас все устраивает, Яна?
- Вполне. Вы пришли пообщаться – или провести личный досмотр?
- Вы сами обещали, я вас за язык не тянул.
Яна пожала плечами – и водрузила рюкзак рядом с жомом.
- Итак, начнем!
Первым на стол был выложен ее парадный костюм. Брюки и туника. Вторым номером последовали брюки и туника чуть поплоше и попроще – надо же в чем-то ходить по поезду?
Туфли.
Белье в лучших традициях Парижу.
Шейва Лейва хоть и был балбесом редкостным в политических вопросах, но портным оказался хорошим. А потому жому Тигру были предъявлены трусики – ниточки и трусики-шортики, а вместо бюстгальтера – тоненькая маечка-топик. Яне в таких было удобно.
Жом не покраснел. Но определенно, задумался.
Следующим пунктом была показана ночная рубашка и халатик. Тонкие и полупрозрачные. Натуральный шелк бледно-лилового оттенка!
Карты.
Книга.
- Жама, вы это читаете?
Яна пожала плечами.
- А что такого?
- Что именно вы из этой книги понимаете?
Яна посмотрела еще раз на обложку. Ну да, «Математические начала натуральной философии» не совсем то чтиво, которое можно увидеть в руках у женщины. Но если б вы знали, как она потрясающе усыпляет!
Это Яна и сказала.
Жом Тигр расслабился. Кажется, ему стало чуточку получше.
Косметика, крем для рук, шампунь – все натуральное, действительно на травах, а не на отходах нефтедобычи… в двадцать первом веке бы такое!
Жом Тигр только головой покачал.
- Вы меня удивляете, жама.
- Яна. Можно просто Яна.
- Хорошо.
Себя жом Тигр называть уменьшительно-ласкательным «Киса» не предложил. И правильно. Яна не представляла человека, которому так бы подходило данное прозвище.
Тигр и есть, даром, что с зелеными глазами. А тигра как-то не тянет подзывать на «кис-кис». Он-то подойдет, но успеешь ли отойти – ты?
- Карты. Вы играете?
Мужчина взял колоду, перетасовал…
Яна пристально поглядела на его пальцы.
- С вами? Без ставок.
- А на интерес?
- Или без ставок – или никак.
- И почему?
- Потому что вы… нет, не шулер, но кое-какие приемы точно знаете, - Яна была уверена. Стоит только взглянуть, как мужчина держит колоду, вроде бы неловко, неумело, но ни одна карта не вывалилась, как он ее перетасовал…
Высший пилотаж!
Штучки фокусников – только для фокусников, говорил ей один из клиентов-охотников, старый катала. Перебросить карты из руки в руку развернуть их лентой или змеей…
Настоящий катала все это может. Но - никогда не будет делать напоказ.
Он будет неловок и неуклюж, он несколько раз уронит карты, он постарается казаться пусть не новичком, но человеком неискушенным. Выдаст его другое.
Нечто общее, что было в движениях старого шулера и жома Тигра. Что-то такое, неуловимое, в расположении пальцев на колоде, движениях кисти, взгляде…
Если бы Яна не видела мастер-класса, она бы тоже попалась. Но она – видела.
Чем же вы промышляли в молодости, жом Тигр?
- Вы любопытный человек, Яна.
- Вы тоже, жом Тигр.
- Пожалуй, я уговорю вас на пару партий. Без ставок.
Яна медленно кивнула.
- Будьте ко мне снисходительны, я не слишком люблю играть. Предпочитаю пасьянсы.
- Что ж. Поиграем.
И почему Яне показалось, что собеседник имел в виду вовсе не карты?
Поезд медленно двигался, унося людей вперед, к Звенигороду.
Русина, граница с Борхумом.
Антон Андреевич Валежный твердо знал – войну надо заканчивать. Воевать на два фронта в их условиях – смерти подобно. Проблема в другом.
Борхумцы это знали ничуть не хуже.
А потому…
Какие у него варианты?
Да только один. Зимой не воюют. Особенно здесь, на границе с Борхумом, где болота – обычное явление. И не только болота.
Снег до двух метров глубиной, морозы…
А воевать надо.
Вопрос второй – сколько у него верных людей?
Полк?
Два?
Вряд ли больше. И…
Валежный решился.
Пусть его потом хоть перед строем расстреляют, плевать на все! Но рассчитывать он может на себя. И большое число войск снимать с фронта нельзя.
А потому…
Чисто теоретически – к кому ему обратиться? И что делать?
Петер, будь во веки веков проклята его душа! Кому нужна была та война? Ламермуру? Лионессу?
Только вот Лионесс на острове, а Ламермур опять же защищает наполовину армия Русины. Зачем?
За чьи интересы тут воевать?
Колонии?
Да какие Петеру колонии, в своем доме бы порядок навел!
Валежный небезосновательно подозревал в происходящем руку Борхума. Нет, ну в самом-то деле!
Если вы воюете со страной, а в ней неожиданно начинаются беспорядки? Кому это выгодно? И не надо рассказывать про волю Божью! Наверняка финансировали этого поганца Пламенного именно борхумцы! И скрывался он от полиции на их территории, и приехал оттуда, и всякие прокламации печатали на их деньги…
Сволочи!
Валежный и похлеще бы сказал. Но…
Что теперь делать?
Зимой на границе с Борхумом воевать невозможно. Техника там просто не пройдет. А люди…
Партизанские отряды есть и с той стороны, и с другой… это – не полноценная война. Так, укусы.
А вот весной…
Разберется ли он до весны с Освобожденцами?
Нет.
Потому что в районе Ферейских гор нарастает напряженность, и надо мчаться туда… а что делать с борхумцами?
Валежный рассудил с простой крестьянской логикой.
Допустим, дерутся двое людей. А потом у одного из них овин загорелся. Тот, натурально, и отвлекся, и под дых получил. Просто в масштабе государств это как-то иначе выглядит, теряются факты за массой деталей. А суть-то проста, хоть там высший свет, хоть деревенская околица, а нельзя ли вот то добро, да себе в загашник?
А вот как соседушка будет действовать, коли у него сарай подожгут?
Петер на такое пойти никак не мог. А Валежный? Валежному было сейчас все равно. Пусть потом его хоть судят, хоть вешают – у него есть его родина. Его Русина. Он должен смотреть, как ее разорвут на части?
Ну уж – нет!
И потому Антон Андреевич ехал к человеку, который мог ему помочь.
Друг?
Сложный вопрос. Не то, чтобы друг… дело было около десяти лет назад.
Двое мужчин сидели друг напротив руга, молча разливали по стаканам разведенный спирт, молча пили – и вспоминали примерно одно и то же.
***
Кареевский тракт.
Дорога, которая полита потом, кровью, слезами…
Те, кто живет рядом с дорогой, говорят, что на каждую ее песчинку приходится один покойник. Каждую…
Кареевский тракт.
Тракт, по которому гонят на север империи каторжан.
Медленно, кошмарно медленно, в дождь и в зной, зимой и летом, в кандалах и цепях… кому-то может быть послабление – ручные кандалы.
Кому-то – и ручные и ножные.
Упал?
Плетью тебя…
Заболел? Ослаб? Началась гниль от наручников, разъело плоть до кости?
Это – твои проблемы.
Вечером стражники, которых в Русине метко прозвали «Собаки Хеллы» спросят, у кого в чем беда. Один раз.
Могут добавить плетями.
Могут…
Могут добить.
Недаром говорят, что Кареевский тракт полит кровью и стоит на костях. Ох, недаром…
Кто-то доходит до острогов, до каторги. Кто-то так и остается лежать – трупом.
Вот у жома Ромашкина было именно так. Если ты старый каторжанин, ты привычен ко многому. Если ты свой в преступном мире – тебе помогут. Худо ли, бедно…
Если ты «политический» - и тут есть, кому тебя поддержать.
Но если ты – бомбист?
Причем не по политическим соображениям, а просто – для выгоды. Что ж не взрывать, если платят? С пиротехникой он работать умел и любил. А коли за это денег дают…
Он так зарабатывает!
Все лучше, чем на динамитном заводе, где каждые три дня взрывы. Да с летальными… или летательными?
Но рано или поздно на каждого медведя находится свой охотник.
Дмитрий не любил вспоминать ту историю. Все зло, как говорится, от баб… вот и оказался он на каторге, вот и пошел по этапу.
Два дня пути – сутки отдыха в этапной избе. Скученность, кандалы, тараканы, клопы, плохая пища, зуботычины от охраны… лекарства?
Для каторжан?
Смеяться изволите?
ЛюдЯм-то не хватает, а чтобы всякое отребье кандальное лечить? Вот еще!
Столетие спустя таких, как Дмитрий будут и перевозить отдельно, и не смешивать с общей массой уголовников, но здесь и сейчас до такого еще не додумались. И шел террорист на общих основаниях, вместе с карманниками, грабителями и убийцами.
Дмитрий заболел еще в тюрьме, а потом все только усугублялось. И на очередном этапе он просто упал.
Казалось бы – снять кандалы, да и выкинуть. Сам подохнет.
Нет.
Каторжане – предмет строгой отчетности. Каждому из них найдется применение – копать, дробить, мостить… да мало ли что? Получил ты триста каторжан?
Вот триста и сдать изволь!
Не досчитались хоть пяти человек? Даже один человек – уже выговор, уже отметка в личном деле, уже промах по службе и карается это соответственно. Из жалования вычтут, в личное дело отметочку поставят, с продвижением по службе задержатся…
А потому, если каторжанин падает на этапе, его надо доставить до избы, где есть свой чиновник. Вот, он примет, освидетельствует, выдаст свидетельство о смерти – справку, мол, помер раб божий такой-то, на таком-то этапе пути, похоронен…
Кем?
Тут и начинается самое интересное.
Держать специальную похоронную команду на каждом этапе – дорого. Солдаты не для того поставлены. Чиновник?
Ага, это шутка такая. Чиновник с лопатой. Типа древнего зверя-дракона, все слышали, но чтобы увидеть? Это вряд ли.
Поэтому хоронят каторжанина его товарищи по несчастью. Копают яму, опускают его туда, засыпают землей – и уходят дальше по этапу. Естественно, или раньше поднимаясь для этого, или потом задерживаясь в пути, так что и каторжане недовольны.
Дмитрий на тот момент горел в бреду, и было ясно, что день, может два…
Тащить его с собой? Ну уж – нет! Телеги с лошадьми для людей предназначены, не для осужденных. Оставлять на пару дней на этапе? В избе?
А люди как рядом с этим будут? А потому…
Выдал на следующий день чиновник справку, взяли бедолагу Дмитрия, еще пока живого… полуживого, почти мертвого, положили в яму – и даже землей забросали.
Мужчине повезло дважды.
Первое – у него как раз был кризис. Оттого и трепало его не на шутку, оттого и лежал он, что твой покойник. И кто поумнее мог бы обмануться, не то, что фельдшер, которому давно уж плевать было на всех каторжан. Сдох?
Вот и ладненько, и пусть его…
Второе – каторжане не стали его закапывать глубоко. Но тут понятно, кому ж охота возиться. Да и закапывали…
Так, землей присыпали – и хватит. Сам подохнет.
Дмитрий бы, безусловно, помер. Вмешался случай.
Валежный ехал именно по Кареевскому тракту. И – из песни слова не выкинешь. Захотелось ему до ветру. Но когда ты устраиваешься поудобнее, и понимаешь, что под тобой кто-то стонет…
Вот как хотите – это был самый критический момент в карьере бравого генерала.
Он не опозорился. Хотя и мог бы.
Вместо этого он натянул штаны – и принялся раскапывать плохо зарытую могилу прямо руками. Зачем?
А кто бы на его месте поступил иначе, слыша стоны? Просто – кто?!
Дмитрия он достал. Понял, что каторжанин, поди тут, не пойми – след от кандалов пропечатался четко, еще и сейчас было видно. А уж тогда-то…
Кровавые язвы – и опарыши в ране. И земля, и… чудом не было гнили. Чудом Дмитрий не лишился ни одной из конечностей.
Валежный и сам бы не ответил, зачем он потащил с сбой этот полуживой труп. Но потащил же!
И раны промыл, и обработал, как мог, и выхаживал…
Знал, что это бомбист. Все знал. Но…
Сам он не мог быть мразью. И раз уж начал… если их связали дороги – так тому и быть.
Дмитрий выжил.
Постепенно встал на ноги, на это ушел почти год, достал себе новые документы, вернулся к прежнему ремеслу. Но – из уважения к Валежному, сделал это с поставленными условиями.
Первое – не в Русине.
Второе – бери любые заказы, но пусть при этом не страдают женщины и дети.
Валежный понимал, что гарантия сомнительная, что такой человек, как Ромашкин – убивал, убивает и будет убивать, что мало ему еще было за все его грехи, но…
