- Да.
- Хорошо. Я помогу в любом случае…
А про укол ревности Эрнесто решил промолчать.
Антония Даэлис Лассара ему никто. Он женат. И вообще… куда ты лезешь, старый козел? Совсем ума нет…
Когда Эрнесто уехал, Тони поднялась к Сарите. Женщина лежала на кровати, и выглядела очень уставшей.
- Я могу вам чем-то помочь?
Защитный контур Тони благоразумно не переступала. Мало ли что…
Сарита качнула головой.
- Нет, Антония. Вы позволите вас так называть?
- Почему нет? – и Тони все же не удержалась. – Я правильно понимаю, что ваши дети мне ровесники?
- Неправильно, - с легкой иронией (прогресс, раньше она была на это не способна) отозвалась Сарита. – Вы младше.
- Тем более.
- Тогда я так и буду вас называть. Антония, я понимаю, что принесла в вашу жизнь сложности….
Тони качнула головой.
- Нет. Вот Освальдо Карраско в нее принес бы и сложности, и ужас кромешный. А вы, не знаю уж из каких побуждений, пытались помочь. И я за это благодарна.
- Даже если я хотела отомстить мужу?
- Но вы ведь не хотели меня убить?
- Нет.
- Вот и весь ответ. Вы хотели меня предупредить, пусть из своих собственных побуждений, но мне-то это лишь на пользу?
- Верно, - вздохнула женщина. – Антония, скажите, между вами и Эрнесто есть… что-то?
Тони даже не задумалась.
- Да.
- Берегите его. И не теряйте. Я была дурой в свое время, не будьте вы такой – в ваше.
- Не буду, - согласилась Тони. И поставила на стол у двери маленький колокольчик. – Позвоните, если вам что-то понадобится. Я прибегу.
- Спасибо, Антония.
- Не стоит благодарности.
Вниз Тони спускалась со смешанными чувствами.
Вот зачем она сказала про Эрнесто?
Но…. Между ними и правде есть нечто. Есть дружба. Есть симпатия. Есть приязнь.
Любовь?
Нет, любовью это как раз не назовешь. Но у них ведь хорошие отношения, верно? Вот, об этом она и сказала. А что там себе подумала бывшая Дюран…
А это ее трудности!
Но почему Эрнесто ей помог?
Потому что бросить человека на произвол судьбы в такой ситуации было бы подлостью. Невероятной и неизмеримой подлостью.
Или потому что до сих пор любит?!
Эммм… Тони это не касается. Ведь правда же?
Правда! Наверное… но вообще, она заинтересована в том, чтобы Сарита оставалась жива. И Освальдо будет женат, и Эрнесто…
Риалон заслуживает кого-то получше своей грымзы, это уж точно. Но кого? Не эту же Дюран? Которая больше двадцати лет назад предала его, польстившись на богатство и титул…
Тьфу, дура!
Но ведь за это не убивают, правда?
Жила себе, и жила бы, внуков растила, детей любила… а она их любит. И вот! Как хотите, а это подлость. Освальдо поступил, как гадина. Не в отношении Антонии, так что ей и прощать тут нечего. Но и забывать...
Долорес старалась вложить в голову девочки частичку своего жизненного опыта, и Тони отлично понимала, что применялось сейчас. О чем она помнила.
Люди часто делают подлости. Не тебе, не обязательно тебе. Может, родным, может,, близким, чужим – чаще всего. Вроде как если не в семье, то и подлость сделать можно. Натура у них такая.
Казалось бы – что тебе до этого? Но ты смотри… Если человек делает подлости посторонним, ты можешь подпустить его к себе. Помни, что дрянь, но общаться, разговаривать, даже пользоваться - можно. Только помни, что доверять ему нельзя ни при каких условиях.
А вот если человек в своей семье подлости делает… Гони такую мразь! Потом тряпку вымой – и снова гони! Не допускай в свою жизнь! Если он родных и близких во имя своих интересов не пожалел, тебя-то такое уж точно телегой переедет и не обернется. Это даже не человек. Это нелюдь.
И учти, оправдываться такие существа любят и умеют. У них и язык хорошо подвешен, и аргументы наготове, а то и верой прикроются, словно на дерьмо простынку накинут. Таких век не переговоришь, а значит, и говорить с ними не о чем. Есть поступок? Есть. Он подлый? Подлый. И не надо никаких разговоров больше. Ты ж с нужником не беседуешь? Вот и с такими не о чем…
С одной стороны, Сарита не семья Освальдо. Кровью она с ним не связана. Не мать, не сестра, не бабушка.
С другой…
Он давал ей слово перед Творцом. Что будет любить и заботиться, почитать и делить все трудности. Он жил с ней двадцать с лишним лет, спал в одной кровати, ел за одним столом, сделал детей и растил их… это – не семья? А куда еще-то семейнее?
И такое предательство.
Освальдо может говорить, что ему вздумается. Но Тони не подпустит его к себе и на три метра! На одном поле… спать не ляжет!
И не надо говорить, что это обстоятельства, что Сарита сама виновата, что с другой женщиной…
Нет никакой разницы! В какую булочку дерьмо не запихни, повидла не получится! Так что определенную благодарность к Сарите Тони испытывала. Но не настолько, чтобы отдать ей Риалона.
Пусть сам потом решает, нужна ему эта дама или нет.
Сам, все сам… но потом! Позднее…
Додумать о соках Тони не успела. Из стены вылез Шальвен.
- Тони, у меня новости. У нас гостья?
- У меня тоже новости. Обменяемся? – предложила Тони. – Кажется, я нашла, что предложить Риалону в обмен на твою привязку ко мне.
- Отлично! А я нашел владельца твоего перстня. Того самого…
- И? – Тони видела, что призрак не договаривает.
- И перстень сейчас у него.
Амадо проснулся в полной темноте.
Голова болела, подташнивало…
- Где я?
Юноше казалось, что он произнес эти слова. Но на самом деле, их не услышали бы, и стоя в метре от него. Так слаб и тих был его голос…
Амадо попробовал поднять руку – бесполезно.
Встать?
Тоже не получится… сил нет, их совсем нет… он умирает?
Умер?
И все же, одного его не оставили. Слабый свет тусклой лампы показался ему ярче полуденного солнца. Амадо тихо простонал – и опустил каменно-тяжелые веки.
- Полагаю, тан, вы в недоумении, - произнес рядом с ним тихий голос. Амадо не пытался открыть глаза, но даже если бы смог… это ничего не дало бы ему. Собеседник был одет в плащ, который закрывал его с ног до головы. Наружу не выбивалось ни пряди волос, ни кусочка кожи. И даже рука, которая держала лампу, была затянута в перчатку, а потом закутана рукавом. – Я развею его. Вы у нас в гостях, и останетесь здесь на некоторое время. Возможно, продолжительное.
Амадо опять застонал.
- Не переживайте, умереть вам не дадут. Так получилось, нам нужен один человек,, и возможно, вы будете полезны. А пока располагайтесь поудобнее. Вскоре вас придут кормить.
Юноша слушал молча. После нескольких дней без воды и еды сил у него не было даже на стоны.
Этим людям кто-то нужен?
Что ж… отец наверняка ему поможет.
А что дальше?
Сейчас у Амадо не было сил над этим думать. Вообще не было сил. Выжить бы….
Как же ему плохо!
Тони безумно хотела послушать рассказ Рейнальдо. Но – некогда!
Ей надо было спешить к мастеру Доменико, потом к портнихе, а вечером – прием. И она должна еще приехать к дяде, чтобы попасть на него вовремя…
Она бы все равно наплевала на все, и расспросила Рейнальдо, но… но в дверь постучали. Дядя прислал мобиль с водителем, и Тони пришлось спешно собираться.
Примерно через шесть часов она стояла в гостиной дядиного дома, и смотрела на себя в зеркале.
Это – она?
Или не она?
Тони не верила себе… и в свое отражение не верила, и вообще… разве она может быть такой?
Нет, не может, это обман зрения…
Мастер Доменико сотворил чудо, на один вечер убрав всю свою псевдомагическую раскраску с ее лица. Он уложил Тони волосы нарочито простой прической, закрепил в них простую серебряную заколку, которую прислала портниха, и чуточку подкрасил лицо. Глаза. Самую малость.
Нельзя одновременно делать акцент на глаза и на губы, для юной девушки это будет смотреться вульгарно. Поэтому – глаза. Да и губы, ритана у вас хороши сами по себе, яркие, хорошо очерченные. Можете их покусать, только не до крови. До яркости.
А вот глаза надо немножечко выделить. Они и так яркие, и броские, но мы их еще подчеркнем. Прием диктует свои правила, и женщина вовсе без косметики будет выглядеть… эпатажно. Это ни к чему. Люди должны смотреть с восхищением, а не крутить пальцем у виска.
Тони была к этому безразлична, но…
Там будет Дженио.
Дженио…
Его голубые глаза, словно незабудки, его улыбка, его… какой же он красивый! Невероятный!
Разве можно упустить такой случай? Не показаться ему во всей красе?
Он не бросит Альбу, Тони это понимала. Но… пусть видит, чего лишился! Глупо? Но у влюбленных ум отключается напрочь. В том, что касалось любого другого мужчины, Тони судила достаточно здраво. Но одна мысль о голубых глазах Эудженио, выбивала ее напрочь из колеи.
О, Дженио…
Портниха тоже сотворила шедевр, за который Тони простила ей и иголки, и ворчание, и все остальное. Лет на десять вперед простила.
Юным девушкам не к лицу яркие тона. А блеклые убили бы Тони так же верно, как выстрел в упор. И потому ее платье было сшито из бледно-бледно-голубого шелка. Цвет голубого хрусталя, так назвала его портниха. И Тони готова была с ней согласиться.
Глаза ее сверкнули – и приобрели тот самый голубой оттенок.
Хрусталя? Пусть так…
А еще удивительно простой крой. Ничего лишнего, никаких рюшек, бантов, оборок, которыми были щедро украшены платья юных девушек. Тони они просто были не к лицу. Да и не к этому цвету. Розовый бант?
О, да. Нежно, наивно, мило…
Но на льдисто-голубом оттенке?
Только вышивка черным. Тонкая, почти незаметная, но отлично оттеняющая беспощадно-льдистый цвет платья.
Закрытый ворот спереди. Длинные рукава, словно два крыла. Неброская вышивка. И глубокий, до середины спины, вырез сзади. Узкий, длинный…
Именно для него была сделана простая прическа. Антонии следовало показать спину.
Длина?
До пола, иная длина у вечерних платьев просто не предусмотрена. И такая же строчка вышивки окаймляет вырез на спине. Спереди платье обтягивает, до талии – плотно, а от талии ниспадает в пол, тяжелой юбкой. Никакого кружева, никаких нижних юбок – здесь они не нужны.
Антония посмотрела в зеркало.
Да, некромантка.
Больше всего она напоминала себе стилет. Цвет стали, холод стали, ее спокойствие и равнодушие. Черная нить вышивки – и черные волосы.
Светлая сталь платья – и светлая сталь глаз.
И старинная серебряная заколка в черных волосах. Как кинжал…
- Можно бы сделать платье без рукавов, но сюда нужны совершенно особенные украшения. Серебро, аквамарины или бледные-бледные сапфиры. Если у вас такие есть…
- Нет, - взмахнула рукой Тони.
Рукав чуточку скользнул, на секунду открыл запястье и снова скрыл его, оставляя на виду только кончики пальцев.
- Тогда все правильно.
Черные туфельки, работы мастера Риколетти, отлично подошли и сюда. Тони оглядела себя в зеркале и удовлетворенно вздохнула.
- Отлично!
Жаль, что внешность ничего не решает, - печально думала она, выходя из кабинета, в котором происходила последняя подгонка платья.
А Тони так много надо.
Надо разобраться с кольцом, надо разобраться с делами и открывать магазин, надо привязать Рейнальдо к себе, чтобы не упокоился, надо похоронить останки, которые они нашли в пещере…
И все это на одну ни в чем не повинную Тони.
А еще где-то пропал Амадо. И что делать с Саритой? Если Тони увидит Освальдо, как бы в горло не вцепиться этой сладкоречивой дряни… хватит ли выдержки?
- Ритана, добрый вечер? Позвольте представиться, тан Валеранса…
Тихий шепот раздался за спиной, вырывая Тони из задумчивости.
Девушка развернулась. Хорошо, прическа была рассчитана на танцы, и могла выдержать еще не такие повороты.
- Некоторым образом мы уже знакомы, тан Валеранса.
Момент триумфа!
Эудженио открыл рот. Закрыл его. Опять открыл.
- Ри… ритана Лас… Лассара?!
- Добрый вечер, тан Валеранса.
- Антония, ты уже здесь? Отлично! Папа сейчас спустится.
Альба не собиралась надолго оставлять жениха. Но Тони УЖЕ была счастлива! В глазах Дженио она читала восхищение.
И… Альба рядом просто не смотрелась.
Белый цвет невинности сделал ее кожу желтоватой, глаза тусклыми. Может быть, вопрос оттенка, но рядом с платьем Тони Альба просто померкла.
Все красиво, и фигура подчеркнута, и банты, где надо, и кружево дико дорогое… ладно! В случае с Тони портниха сама призналась, что не успели бы с отделкой. Вышивка – дело другое, ее машинкой можно сделать, да и заготовки были. А отделку…. Нет, не успеть.
Над платьем Альбы работали намного дольше.
А выглядело и платье, и девушка в нем куда как хуже. И отлично это осознавала. Видела, злилась, нервничала…
Тони смотрела безразлично.
Впрочем, Альба отомстила незамедлительно. Просто взяла под руку Эудженио и прильнула к нему.
- Любимый…
Мужчина тут же повернулся к своей спутнице и запечатлел поцелуй на ее руке.
Тони поежилась.
Как же обидно. Как все же больно…
- Тони, детка, ты просто восхитительна!
По лестнице, со второго этажа, спускался Адан Аракон.
Пять минут на восхищение, похвалы и недовольное шипение Альбы – и вот все усаживаются в мобиль. Адан Аракон впереди, рядом с водителем, Тони, Альба и Дженио сзади. И Тони краем глаза видит, как Эудженио сжимает в ладонях пальцы нареченной…
Как улыбается ему Альба.
Как они обмениваются заговорщическими взглядами…
Почему, во имя Творца, почему от этого ТАК больно? Почему не она?! А самое ужасное то, что даже если Альба сейчас исчезнет, тони все равно не сможет быть на ее месте. Нет, не сможет.
Это было бы подлостью. Она не может поступить так с Араконами.
И девушка отвела взгляд.
Больно? Пока болит – жива! Вот!
Мобиль мягко тронулся с места. А девушка сидела и упорно смотрела в окно. Совершенно не заметив довольный взгляд Эудженио.
Оливия Мерседес Калво улыбнулась супругу.
Даже ему она не показала, что купила ко дню рождения его матери. Сказала – слишком хорошо все завернуто.
Вторую куколку тоже не показала.
Нехорошо, конечно.
Не надо было их брать, но девушка в магазине так смотрела… рука просто сама протянулась. И стоило недорого…
- Не переживай, дорогая,, мы ненадолго. Поздравим маму и уедем.
Густаво смотрел на супругу с улыбкой.
Любит.
Он ее любит. А она даже мужу наследника подарить не может… дура! Дрянь!
Опять свекровь будет поджимать губы, опять намекать станет, что для бесплодных баб монастырь самое подходящее место…
И как ей объяснить, что все бы Оливия отдала, чтобы…
Чтобы стать такой же, как та куколка.
Счастливой…
Она бы и десять, и двадцать детей мужу родила. Но если не получается?
Женщина улыбалась, чтобы не расстраивать мужа, а на сердце словно каменная плита лежала…
Вот и дом свекрови, вот она встречает их на пороге гостиной, вот Густаво передает ей коробочку – и Оливия ждет. Сейчас старая зараза распакует подарок, покривит губки и поставит его на полку, покрываться пылью.
Или… нет?
Оливия в шоке смотрела, как свекровь достает статуэтку… и вдруг улыбается.
- Густаво, где ты нашел эту прелесть? Это же копия тебя в детстве!
- Оливия нашла, - муж улыбается. – Искала, специально, тебя хотела порадовать…
Синьора Калво поджимает губы, но как-то…. Не всерьез. Ну не получается их поджимать, когда улыбаешься. И глаза такие…
Она вспомнила детство.
Когда Густаво был весь-весь ее. До кончиков ногтей.
- Ну, спасибо, Ливи…
Оливия обнимает синьору, думая, что девушка из магазина сотворила чудо. Маленькое, но такое важное… даже на один вечер – уже хорошо!
- Хорошо. Я помогу в любом случае…
А про укол ревности Эрнесто решил промолчать.
Антония Даэлис Лассара ему никто. Он женат. И вообще… куда ты лезешь, старый козел? Совсем ума нет…
***
Когда Эрнесто уехал, Тони поднялась к Сарите. Женщина лежала на кровати, и выглядела очень уставшей.
- Я могу вам чем-то помочь?
Защитный контур Тони благоразумно не переступала. Мало ли что…
Сарита качнула головой.
- Нет, Антония. Вы позволите вас так называть?
- Почему нет? – и Тони все же не удержалась. – Я правильно понимаю, что ваши дети мне ровесники?
- Неправильно, - с легкой иронией (прогресс, раньше она была на это не способна) отозвалась Сарита. – Вы младше.
- Тем более.
- Тогда я так и буду вас называть. Антония, я понимаю, что принесла в вашу жизнь сложности….
Тони качнула головой.
- Нет. Вот Освальдо Карраско в нее принес бы и сложности, и ужас кромешный. А вы, не знаю уж из каких побуждений, пытались помочь. И я за это благодарна.
- Даже если я хотела отомстить мужу?
- Но вы ведь не хотели меня убить?
- Нет.
- Вот и весь ответ. Вы хотели меня предупредить, пусть из своих собственных побуждений, но мне-то это лишь на пользу?
- Верно, - вздохнула женщина. – Антония, скажите, между вами и Эрнесто есть… что-то?
Тони даже не задумалась.
- Да.
- Берегите его. И не теряйте. Я была дурой в свое время, не будьте вы такой – в ваше.
- Не буду, - согласилась Тони. И поставила на стол у двери маленький колокольчик. – Позвоните, если вам что-то понадобится. Я прибегу.
- Спасибо, Антония.
- Не стоит благодарности.
***
Вниз Тони спускалась со смешанными чувствами.
Вот зачем она сказала про Эрнесто?
Но…. Между ними и правде есть нечто. Есть дружба. Есть симпатия. Есть приязнь.
Любовь?
Нет, любовью это как раз не назовешь. Но у них ведь хорошие отношения, верно? Вот, об этом она и сказала. А что там себе подумала бывшая Дюран…
А это ее трудности!
Но почему Эрнесто ей помог?
Потому что бросить человека на произвол судьбы в такой ситуации было бы подлостью. Невероятной и неизмеримой подлостью.
Или потому что до сих пор любит?!
Эммм… Тони это не касается. Ведь правда же?
Правда! Наверное… но вообще, она заинтересована в том, чтобы Сарита оставалась жива. И Освальдо будет женат, и Эрнесто…
Риалон заслуживает кого-то получше своей грымзы, это уж точно. Но кого? Не эту же Дюран? Которая больше двадцати лет назад предала его, польстившись на богатство и титул…
Тьфу, дура!
Но ведь за это не убивают, правда?
Жила себе, и жила бы, внуков растила, детей любила… а она их любит. И вот! Как хотите, а это подлость. Освальдо поступил, как гадина. Не в отношении Антонии, так что ей и прощать тут нечего. Но и забывать...
Долорес старалась вложить в голову девочки частичку своего жизненного опыта, и Тони отлично понимала, что применялось сейчас. О чем она помнила.
Люди часто делают подлости. Не тебе, не обязательно тебе. Может, родным, может,, близким, чужим – чаще всего. Вроде как если не в семье, то и подлость сделать можно. Натура у них такая.
Казалось бы – что тебе до этого? Но ты смотри… Если человек делает подлости посторонним, ты можешь подпустить его к себе. Помни, что дрянь, но общаться, разговаривать, даже пользоваться - можно. Только помни, что доверять ему нельзя ни при каких условиях.
А вот если человек в своей семье подлости делает… Гони такую мразь! Потом тряпку вымой – и снова гони! Не допускай в свою жизнь! Если он родных и близких во имя своих интересов не пожалел, тебя-то такое уж точно телегой переедет и не обернется. Это даже не человек. Это нелюдь.
И учти, оправдываться такие существа любят и умеют. У них и язык хорошо подвешен, и аргументы наготове, а то и верой прикроются, словно на дерьмо простынку накинут. Таких век не переговоришь, а значит, и говорить с ними не о чем. Есть поступок? Есть. Он подлый? Подлый. И не надо никаких разговоров больше. Ты ж с нужником не беседуешь? Вот и с такими не о чем…
С одной стороны, Сарита не семья Освальдо. Кровью она с ним не связана. Не мать, не сестра, не бабушка.
С другой…
Он давал ей слово перед Творцом. Что будет любить и заботиться, почитать и делить все трудности. Он жил с ней двадцать с лишним лет, спал в одной кровати, ел за одним столом, сделал детей и растил их… это – не семья? А куда еще-то семейнее?
И такое предательство.
Освальдо может говорить, что ему вздумается. Но Тони не подпустит его к себе и на три метра! На одном поле… спать не ляжет!
И не надо говорить, что это обстоятельства, что Сарита сама виновата, что с другой женщиной…
Нет никакой разницы! В какую булочку дерьмо не запихни, повидла не получится! Так что определенную благодарность к Сарите Тони испытывала. Но не настолько, чтобы отдать ей Риалона.
Пусть сам потом решает, нужна ему эта дама или нет.
Сам, все сам… но потом! Позднее…
Додумать о соках Тони не успела. Из стены вылез Шальвен.
- Тони, у меня новости. У нас гостья?
- У меня тоже новости. Обменяемся? – предложила Тони. – Кажется, я нашла, что предложить Риалону в обмен на твою привязку ко мне.
- Отлично! А я нашел владельца твоего перстня. Того самого…
- И? – Тони видела, что призрак не договаривает.
- И перстень сейчас у него.
***
Амадо проснулся в полной темноте.
Голова болела, подташнивало…
- Где я?
Юноше казалось, что он произнес эти слова. Но на самом деле, их не услышали бы, и стоя в метре от него. Так слаб и тих был его голос…
Амадо попробовал поднять руку – бесполезно.
Встать?
Тоже не получится… сил нет, их совсем нет… он умирает?
Умер?
И все же, одного его не оставили. Слабый свет тусклой лампы показался ему ярче полуденного солнца. Амадо тихо простонал – и опустил каменно-тяжелые веки.
- Полагаю, тан, вы в недоумении, - произнес рядом с ним тихий голос. Амадо не пытался открыть глаза, но даже если бы смог… это ничего не дало бы ему. Собеседник был одет в плащ, который закрывал его с ног до головы. Наружу не выбивалось ни пряди волос, ни кусочка кожи. И даже рука, которая держала лампу, была затянута в перчатку, а потом закутана рукавом. – Я развею его. Вы у нас в гостях, и останетесь здесь на некоторое время. Возможно, продолжительное.
Амадо опять застонал.
- Не переживайте, умереть вам не дадут. Так получилось, нам нужен один человек,, и возможно, вы будете полезны. А пока располагайтесь поудобнее. Вскоре вас придут кормить.
Юноша слушал молча. После нескольких дней без воды и еды сил у него не было даже на стоны.
Этим людям кто-то нужен?
Что ж… отец наверняка ему поможет.
А что дальше?
Сейчас у Амадо не было сил над этим думать. Вообще не было сил. Выжить бы….
Как же ему плохо!
Глава 10
Тони безумно хотела послушать рассказ Рейнальдо. Но – некогда!
Ей надо было спешить к мастеру Доменико, потом к портнихе, а вечером – прием. И она должна еще приехать к дяде, чтобы попасть на него вовремя…
Она бы все равно наплевала на все, и расспросила Рейнальдо, но… но в дверь постучали. Дядя прислал мобиль с водителем, и Тони пришлось спешно собираться.
Примерно через шесть часов она стояла в гостиной дядиного дома, и смотрела на себя в зеркале.
Это – она?
Или не она?
Тони не верила себе… и в свое отражение не верила, и вообще… разве она может быть такой?
Нет, не может, это обман зрения…
Мастер Доменико сотворил чудо, на один вечер убрав всю свою псевдомагическую раскраску с ее лица. Он уложил Тони волосы нарочито простой прической, закрепил в них простую серебряную заколку, которую прислала портниха, и чуточку подкрасил лицо. Глаза. Самую малость.
Нельзя одновременно делать акцент на глаза и на губы, для юной девушки это будет смотреться вульгарно. Поэтому – глаза. Да и губы, ритана у вас хороши сами по себе, яркие, хорошо очерченные. Можете их покусать, только не до крови. До яркости.
А вот глаза надо немножечко выделить. Они и так яркие, и броские, но мы их еще подчеркнем. Прием диктует свои правила, и женщина вовсе без косметики будет выглядеть… эпатажно. Это ни к чему. Люди должны смотреть с восхищением, а не крутить пальцем у виска.
Тони была к этому безразлична, но…
Там будет Дженио.
Дженио…
Его голубые глаза, словно незабудки, его улыбка, его… какой же он красивый! Невероятный!
Разве можно упустить такой случай? Не показаться ему во всей красе?
Он не бросит Альбу, Тони это понимала. Но… пусть видит, чего лишился! Глупо? Но у влюбленных ум отключается напрочь. В том, что касалось любого другого мужчины, Тони судила достаточно здраво. Но одна мысль о голубых глазах Эудженио, выбивала ее напрочь из колеи.
О, Дженио…
Портниха тоже сотворила шедевр, за который Тони простила ей и иголки, и ворчание, и все остальное. Лет на десять вперед простила.
Юным девушкам не к лицу яркие тона. А блеклые убили бы Тони так же верно, как выстрел в упор. И потому ее платье было сшито из бледно-бледно-голубого шелка. Цвет голубого хрусталя, так назвала его портниха. И Тони готова была с ней согласиться.
Глаза ее сверкнули – и приобрели тот самый голубой оттенок.
Хрусталя? Пусть так…
А еще удивительно простой крой. Ничего лишнего, никаких рюшек, бантов, оборок, которыми были щедро украшены платья юных девушек. Тони они просто были не к лицу. Да и не к этому цвету. Розовый бант?
О, да. Нежно, наивно, мило…
Но на льдисто-голубом оттенке?
Только вышивка черным. Тонкая, почти незаметная, но отлично оттеняющая беспощадно-льдистый цвет платья.
Закрытый ворот спереди. Длинные рукава, словно два крыла. Неброская вышивка. И глубокий, до середины спины, вырез сзади. Узкий, длинный…
Именно для него была сделана простая прическа. Антонии следовало показать спину.
Длина?
До пола, иная длина у вечерних платьев просто не предусмотрена. И такая же строчка вышивки окаймляет вырез на спине. Спереди платье обтягивает, до талии – плотно, а от талии ниспадает в пол, тяжелой юбкой. Никакого кружева, никаких нижних юбок – здесь они не нужны.
Антония посмотрела в зеркало.
Да, некромантка.
Больше всего она напоминала себе стилет. Цвет стали, холод стали, ее спокойствие и равнодушие. Черная нить вышивки – и черные волосы.
Светлая сталь платья – и светлая сталь глаз.
И старинная серебряная заколка в черных волосах. Как кинжал…
- Можно бы сделать платье без рукавов, но сюда нужны совершенно особенные украшения. Серебро, аквамарины или бледные-бледные сапфиры. Если у вас такие есть…
- Нет, - взмахнула рукой Тони.
Рукав чуточку скользнул, на секунду открыл запястье и снова скрыл его, оставляя на виду только кончики пальцев.
- Тогда все правильно.
Черные туфельки, работы мастера Риколетти, отлично подошли и сюда. Тони оглядела себя в зеркале и удовлетворенно вздохнула.
- Отлично!
Жаль, что внешность ничего не решает, - печально думала она, выходя из кабинета, в котором происходила последняя подгонка платья.
А Тони так много надо.
Надо разобраться с кольцом, надо разобраться с делами и открывать магазин, надо привязать Рейнальдо к себе, чтобы не упокоился, надо похоронить останки, которые они нашли в пещере…
И все это на одну ни в чем не повинную Тони.
А еще где-то пропал Амадо. И что делать с Саритой? Если Тони увидит Освальдо, как бы в горло не вцепиться этой сладкоречивой дряни… хватит ли выдержки?
- Ритана, добрый вечер? Позвольте представиться, тан Валеранса…
Тихий шепот раздался за спиной, вырывая Тони из задумчивости.
Девушка развернулась. Хорошо, прическа была рассчитана на танцы, и могла выдержать еще не такие повороты.
- Некоторым образом мы уже знакомы, тан Валеранса.
Момент триумфа!
Эудженио открыл рот. Закрыл его. Опять открыл.
- Ри… ритана Лас… Лассара?!
- Добрый вечер, тан Валеранса.
- Антония, ты уже здесь? Отлично! Папа сейчас спустится.
Альба не собиралась надолго оставлять жениха. Но Тони УЖЕ была счастлива! В глазах Дженио она читала восхищение.
И… Альба рядом просто не смотрелась.
Белый цвет невинности сделал ее кожу желтоватой, глаза тусклыми. Может быть, вопрос оттенка, но рядом с платьем Тони Альба просто померкла.
Все красиво, и фигура подчеркнута, и банты, где надо, и кружево дико дорогое… ладно! В случае с Тони портниха сама призналась, что не успели бы с отделкой. Вышивка – дело другое, ее машинкой можно сделать, да и заготовки были. А отделку…. Нет, не успеть.
Над платьем Альбы работали намного дольше.
А выглядело и платье, и девушка в нем куда как хуже. И отлично это осознавала. Видела, злилась, нервничала…
Тони смотрела безразлично.
Впрочем, Альба отомстила незамедлительно. Просто взяла под руку Эудженио и прильнула к нему.
- Любимый…
Мужчина тут же повернулся к своей спутнице и запечатлел поцелуй на ее руке.
Тони поежилась.
Как же обидно. Как все же больно…
- Тони, детка, ты просто восхитительна!
По лестнице, со второго этажа, спускался Адан Аракон.
Пять минут на восхищение, похвалы и недовольное шипение Альбы – и вот все усаживаются в мобиль. Адан Аракон впереди, рядом с водителем, Тони, Альба и Дженио сзади. И Тони краем глаза видит, как Эудженио сжимает в ладонях пальцы нареченной…
Как улыбается ему Альба.
Как они обмениваются заговорщическими взглядами…
Почему, во имя Творца, почему от этого ТАК больно? Почему не она?! А самое ужасное то, что даже если Альба сейчас исчезнет, тони все равно не сможет быть на ее месте. Нет, не сможет.
Это было бы подлостью. Она не может поступить так с Араконами.
И девушка отвела взгляд.
Больно? Пока болит – жива! Вот!
Мобиль мягко тронулся с места. А девушка сидела и упорно смотрела в окно. Совершенно не заметив довольный взгляд Эудженио.
***
Оливия Мерседес Калво улыбнулась супругу.
Даже ему она не показала, что купила ко дню рождения его матери. Сказала – слишком хорошо все завернуто.
Вторую куколку тоже не показала.
Нехорошо, конечно.
Не надо было их брать, но девушка в магазине так смотрела… рука просто сама протянулась. И стоило недорого…
- Не переживай, дорогая,, мы ненадолго. Поздравим маму и уедем.
Густаво смотрел на супругу с улыбкой.
Любит.
Он ее любит. А она даже мужу наследника подарить не может… дура! Дрянь!
Опять свекровь будет поджимать губы, опять намекать станет, что для бесплодных баб монастырь самое подходящее место…
И как ей объяснить, что все бы Оливия отдала, чтобы…
Чтобы стать такой же, как та куколка.
Счастливой…
Она бы и десять, и двадцать детей мужу родила. Но если не получается?
Женщина улыбалась, чтобы не расстраивать мужа, а на сердце словно каменная плита лежала…
Вот и дом свекрови, вот она встречает их на пороге гостиной, вот Густаво передает ей коробочку – и Оливия ждет. Сейчас старая зараза распакует подарок, покривит губки и поставит его на полку, покрываться пылью.
Или… нет?
Оливия в шоке смотрела, как свекровь достает статуэтку… и вдруг улыбается.
- Густаво, где ты нашел эту прелесть? Это же копия тебя в детстве!
- Оливия нашла, - муж улыбается. – Искала, специально, тебя хотела порадовать…
Синьора Калво поджимает губы, но как-то…. Не всерьез. Ну не получается их поджимать, когда улыбаешься. И глаза такие…
Она вспомнила детство.
Когда Густаво был весь-весь ее. До кончиков ногтей.
- Ну, спасибо, Ливи…
Оливия обнимает синьору, думая, что девушка из магазина сотворила чудо. Маленькое, но такое важное… даже на один вечер – уже хорошо!
