- Михайла с Ильей подружиться пытался, хорошо у него получалось людям в душу влезать. Вот и рассказывал. Не знаю только, где его родные жили, не помню… может, Илюшка помнит?
- Прикажу, займутся. А вот где, правда, сестрица твоя? Невестушка моя богоданная?
Устя только руками развела.
- Не знаю, Боренька. Мы вещи ее посмотрели со служанками, сказать только одно могу. Сама она ушла, по доброй воле. Сарафана ее любимого не хватает, летника, еще кое-чего, украшения все взяла она – сама она одевалась, сама собиралась. Уж как ее выманили, кто и куда – то мне неведомо, но ушла она по доброй воле, не хватали ее, не тащили.
- Понятно. Прикажу я, боярин Репьев розыск объявит.
- А доискался он, кто Ижорских погубил?
- Нет, Устёнушка.
- А не мог это Михайла быть?
Устя не просто так спрашивала, в той, черной ее жизни, Михайла и правда Ижорских под корень перевел, позднее, конечно, когда Федька на престол сел. А сейчас и пораньше мог, почему нет?
- Почему ты так подумала?
Устя плечами пожала.
- Не знаю. Подумалось просто… да и пусть его. Обними меня, Боренька, ты мне так нужен! Хочу тепло твое чувствовать, поцеловать тебя хочу… как же мне страшно сегодня было! Какая ж паутина черная вокруг плелась!
Борис подумал, что паутина еще не оборвана до конца, но вслух говорить не стал ничего. Устя и сама все понимает, да и не разговоры ей сейчас надобны.
И ему тоже.
Мужчины тоже бояться умеют, не за себя, а за свою родину, за любимых, за близких и родных – всех потерять мог Борис, вообще всех. И это было очень страшно.
- Иди ко мне, любимая.
И Устинья с радостью ответила поцелуем на поцелуй. Все подождет! Весь мир… Боренька, любимый…
Пентаграмма, звезда пятиконечная.
Небольшой обрубок деревянный – плохой алтарь, ну да ладно, Книгу выдержит, а более и не надобно.
Чаша, нож и жертва.
Все условия соблюдены, все есть, все на месте.
Сейчас жертва в себя придет, можно будет ритуал начинать, благо, он ни к фазе луны не привязан, ник чему другому. Только решимость надобна, и согласие Книги, конечно.
Но Книга-то не против, а все остальное…
Вот она, жертва, лежит, к колышкам крепко привязанная, в себя приходит. Пришлось связать ее покрепче, чтобы не дергалась. Опоить бы, сама пошла б, как миленькая, да нельзя. Оговорка такая, должна жертва в полном сознании быть, ощущать, что с ней делают. Тогда и ритуал пройдет хорошо, и привязка установится…
Оттого и ждали, покамест в себя придет Аксинья Заболоцкая, и привязали заранее. Под зельем сонным не подергаешься, а как пройдет оно, сразу и дело делать надобно.
Вот и ждет будущая ведьма чернокнижная, смотрит внимательно, видит, зашевелилась Аксинья Заболоцкая, вроде и не сильно ее опоили-то, так, чуток, боярыня Степанида говорила, что вот-вот.
Вроде как просыпается, глаза приоткрыла, что-то спросить хотела, ан нет! Рот ей ведьма завязать озаботилась, не нужны ей крики идиотские в ритуале, ни к чему. Там заклинание читать надобно, а ее отвлекать будут? Собьют еще, вспоминай потом, что сказать хотела, а то и вовсе перепутает – нет, не надобно!
Вот и глаза серые осмысленными стали, наклонилась над жертвой ведьма.
- Приходишь в себя? Ну и ладно, приходи, а я покамест объясню, что это значит. Понимаешь, мне власть нужна, я достойна ее! А меня всего лишили… ну так я все сама возьму! Вот видишь – Книга Черная? Так я сегодня ее к себе привяжу, частью ее стану! А для этого мне твоя кровь нужна. А ты - ты жертвой в ритуале станешь, тебя Книга сожрет, будешь век маяться, поняла?
Аксинья замычала жалобно, но ведьму это не остановило.
- Думаешь, чего я тебе все это рассказываю? А я не злорадствую, мне просто надобно так, для ритуала надобно, чтобы ты осознавала все. Так что… потерпи чуток, сейчас для тебя все закончится, а для меня начнется! Тетушка, готова я!
- Так начинай, дитятко, не тяни. Чай, сама понимаешь, не так у нас много времени, как хотелось бы!
Ведьма кивнула, книгу открыла. Замок привычно ладонь кольнул, ну так надобно, капля крови стекла, впиталась, ровно и не было ее.
Женщина речитатив завела, сначала тихо, потом по нарастающей, все громче и громче, Аксинья билась, пытаясь из своих пут вырваться, мычала умоляюще, но связали ее хорошо. И ни богатырей на полянку не принесло, ни рыцарей – никого. Разве что женщина, которая ведьме помогала, смотрела на нее с презрением. И было это больно.
А потом занесла ведьма нож – и боль пришла иная.
Ослепила, вспыхнула, заставила мир рассыпаться алыми искрами. А больше и не было ничего…
Ведьма сердце из груди жертвы вырезала, кроваво, неаккуратно, ну как получилось уж, еще теплое его на книгу положила, кровь в чашу собрала. Потом себе руку надрезала, своей крови добавила. Половину выпила, вторую – на Книгу вылила, и кровь сразу же исчезла, ровно и не было ее. К себе прислушалась.
- Что, деточка?
- Ничего покамест. Но в Книге так и предупреждалось, время надобно, чтобы связь установилась. И жертва хорошая…
- Эта хорошая была?
- Да, я почувствовала, - кивнула ведьма. – Теперь мне месяц стеречься надобно, покамест не установится связь. Потом можно будет пробовать колдовать самой, Книга поможет, научит.
- Эх, жаль, что так долго ждать. Так бы тело можно было уничтожить, а так… закапывать придется.
- Что поделать, - ведьма хмыкнула и без малейшей брезгливости лопату взяла, в землю воткнула. Следы ритуала уничтожить требовалось, и побыстрее. – Хорошо еще, дурища эта подвернулась, с Федькой связанная. Книга в жертву требовала кого-то предыдущей крови, но на эту дуру согласилась. Такая связь, как у нее с Федором, тоже подошла.
- Ну, хоть так она кому пригодилась. И пошла-то сама… тьфу, дура!
- Тетя, ну, тебя она знала все же…
- И что? Можно бы и головой пустой подумать, и сообразить, что не обязан никто для тебя ничего просто так делать. С чего бы?
- Она считала, что мир для нее Боги создавали. За то и получила… - ведьма даже и не задумалась, что вела себя так же, как и Аксинья. И тетка ее тоже промолчала, только лопату в землю всадила. Закопать тело, да и обратно возвращаться побыстрее.
Яма росла быстро…
В палатах государевых вскрикнув, проснулась Устинья. Подскочил рядом с ней Борис.
- Устя… с ребенком что?!
- Нет… Боря, бабушку прикажи позвать! Пожалуйста!
Агафью и звать не пришлось, сама прибежала волхва, простоволосая, растрепанная, едва Адама Козельского по дороге не сбила, к внучке кинулась.
- Устя… ты то же самое чуешь?
- Аксинья, бабушка?
- Весь день мне плохо было, а сейчас… отменяй, государь, приказ свой о розыске, не найдем мы внучку мою.
Борис даже рот открыл от изумления.
- Отчего ж, бабушка?
- Убили ее сейчас. Не просто так убили… нехорошей смертью. Чернота там была, да такая, что у меня до сих пор сердце ноет.
- Где ноет?
Адам Козельский только вошел, сразу жалобу на здоровье услыхал. Отмахнулась от него Агафья.
- Не о том думаешь, лекарь. Все, государь, и Устя то же самое почуяла, мы с Аськой общей кровью связаны, оттого и о беде узнали.
- А… нам через ту кровь хуже не будет?
Кто о чем, Устя о себе подумала. Ребенок у нее, только порчи ей и не хватало, а через родственную кровь ее навести легко можно. А Аксинья ей сестра, куда уж ближе-то?
Агафья только вздохнула.
- Вот что, Устя, с утра прикажи коней запрячь, к Добряне съездим, такое по ее части. Защитим и тебя, и всех остальных от порчи и сглаза. Кажется мне, что не для того Аську похищали, ну так соломки подстелить не помешает.
Борис рукой слугам махнул.
- Прикажите возок заложить, да и нам помогите одеться… сейчас поедем. И ты, бабушка, одевайся, не стану я до утра ждать. Авось, и Добряна не откажет нам?
- Не откажет, конечно, государь. Может, и прав ты, лучше сейчас будет съездить… ох, Аська-Аська, горюшко ты мое! Не уберегли дурочку…
Устинья бабушку обняла. У нее и самой сердце болело, свербело… ведь могла она подумать, могла предупредить… бабушка-то и половины не знает, с нее какой спрос? А вот Устинья могла бы.
А только ей Борис был всего дороже.
Борис, а теперь и ребеночек их, вот и отошла Аська на последнее место… взрослая уж, своим умом жить пора! Так что…
Виновата Устинья, тут и спору нет.
Но что ж с Аськой-то такого случиться могло? Ежели б через нее порчу наводили, уже сработало б! Вот сейчас и…
А когда тихо все и спокойно, значит, для чего-то другого она понадобилась. А почему она?
И кому?
И как ее из палат государевых все же вывели?
Царапнула мысль, вроде как верная и правильная, да тут слуги вокруг засуетились, одевать Устинью начали… и забылось важное.
Ох, Аксинья…
Добряна себя ждать не заставила, вышла, поздоровалась приветливо, Агафья сразу к делу перешла.
- Беда у меня, Добряна. Было три внучки, теперь две осталось.
- У всех у нас беда, Агафья. Тебе в городе сложнее было, а я черное почуяла. Как бы не Книга это опять.
Агафья за голову схватилась.
- К другому роду ее привязали? А Аська жертвой стала? Ой, дура, дурища я старая, не сообразила сразу, а надо бы! В гроб мне пора, идиотке старой!
- Мне так показалось, что на привязку колдовство творилось, - Добряна на причитания Агафьи и не ответила ничего, потом сопли вытирать будем. Мало ли вчера хороших людей полегло? Аксинья… ближе она к Устинье, да чем она лучше любого из дружинников Божедаровых? Для Добряны, так только хуже.
- Привязали? – Борис спрашивал, откуда ж ему о таких вещах знать.
- Книги Черные или внутри рода передаются, от матери к дочери, от отца к сыну, племяннику, еще кому. Или, когда пресекается род, а такое частенько бывает, они в другой род уйти могут. Через жертву кровную. Осталась, допустим, одна ведьма в роду, стара она уж, наследника нет у нее, а Книга есть, так чтобы Книгу передать, она жертвой станет, ее убьют.
- Для того… но Аксинья же не родня Любаве? Никак?
- Нет, конечно. А только Любава ее с сыном своим связала, сам знаешь, муж да жена – одна сатана.
Борис подумал, кивнул.
- Порчи опасаться не придется?
- Другое страшно, новая, сильная ведьма появится.
- Которую знала Аксинья, доверяла ей, - тихо Устя говорила, а все услышали. – Я всю дорогу думала, что меня задело, а сейчас вот и поняла. Не пошла бы Аська своей волей абы с кем, только со знакомым, с тем, кому доверяла, кто в палаты государевы вхож. Кто бы ни был там, она рядом с нами будет, а мы и не поймем, не распознаем.
Борису только выругаться и осталось.
Вот ведь… казалось бы, на что и кому та Аксинья сдалась? Ан нет, нашелся гад… гадина! Но - кто?!
- Искать будем, - Агафья тоже злилась. – Найдем – сама порву на клочья мелкие!
Устя на Добряну поглядела серьезно.
- Не знаю, отчего так, а одна вещь мне покоя не дает. Вот такой клинок… Добряна?
Устя лист из кармана достала, развернула, Добряне показала. Та вгляделась.
- Рукоять из чего?
- Ровно из камня красного. Что это такое?
- Так ведьмин ритуальный нож. Вот, смотри, тут и желобки специальные, и сама ты узор нарисовала. Такое бывает, когда для ритуала ведьмина кровь нужна, она себе руку ранит, кровь по этим канавкам стекает…
- Неудобный он.
- А им колбасу и не резать. Его в сердце воткнуть, кожу проколоть, кровь добыть…
- А ежели…
- Ежели другое что – другой и клинок будет. А этот точно ведьмин, ритуальный.
Кивнула Устя, задумалась.
- Боренька, нельзя ли попросить дом бояр Пронских обыскать? Я такой клинок у Пронской видела, у Евлалии, может, пропал он куда? Или забрал кто из домашних?
- Пронские, - покатала фамилию на языке Агафья. – Погуляю-ка я рядышком. Ох уж мне ведьмы эти, лисье семя, черное племя…
Промолчали все. Да и что тут скажешь? Ведьмы…
Из ненаписанного дневника царицы Устиньи Алексеевны Заболоцкой.
После рассказа Истермана многое мне стало яснее, в той, черной жизни моей. Многое разъяснилось.
Когда-то все не так казалось, а сейчас вспоминаю, и понимаю – использовали меня. Я не во всем виновата, но во многом, что верно, то верно.
Не сбеги я в той жизни черной на ярмарку, не увидел бы меня Федор, не почуял силы моей.
Не покорствуй я родителям, взбунтуйся, помощи попроси, да хоть бы и у прабабушки… Агафья б меня в обиду не дала, спрятала, увезла, много чего могла она. Да я вот, овца безропотная, только блеяла, когда меня на живодерню волокли. Она уж и прибыла, видно, когда связь не разорвать было.
Федька моим первым мужчиной стал, силы мои сосал, ровно клещ кровавый… и все же до конца я ему тогда не далась.
Любовь…
Любовь к Бореньке меня спасла, она из безумия вытащила, она сорваться не дала… когда Федька решил, что выпил меня…
Нет, не так!
Когда поняла Любава, что получила, они действовать начали. Тут и магистр помог, но поменьше, все ж в той жизни для нее события лучше складывались. Федька меня получил, спокойнее стал, рассудительнее. Потом Бориса убили, а вскорости и я затяжелела…
Вот убийства Бори я понять и не могу.
Почему его ведьма сама убивала?!
Я ведь уверена, что это дело рук Евы Беккер, Евлалии Пронской. Но почему – она?!
Почему ритуальным клинком?!
Зачем такие сложности да трудности? Просто – для чего? К их услугам и яд был, и порча, и болт арбалетный, с крыши брошенный – Боря ведь по городу ездит, не скрываясь… почему – ТАК?!
И не во мне дело, что я могла тогда.
А в чем?!
Почему ТАК получилось?
Нет ответа. А надобен он, очень надобен, кажется, когда узнаю я этот ответ, смогу и другие найти!
Аська, Аська, дурочка… кому ты так доверилась?! В той жизни ты меня пережила, хоть и не радовалась ничему уже, досуха тебя Михайла высосал, ровно паук – муху беспечную. А сейчас… слишком дорого ты за глупость детскую заплатила, с избытком. Но…
Кто и как?!
Сижу, воспоминания перебираю.
Мало их, очень мало. Вроде и помнится все, а ровно через туман какой плотный.
Пронские. Кого из них я лучше всего помню? Старшую боярыню, она меня не третировала, просто смотрела, будто на насекомое какое. А невестку ее?
Боярыня Пронская при Любаве была постоянно, но старшая, не младшая, Евлалия в палатах редко появлялась. Хм. А ежели задуматься? Она не появлялась – или для меня все на одно лицо были, я внимания не обращала? Вспоминай, Устя, вспоминай…
Это поначалу тебя из покоев выставляли, потом поняла Любава, что тебе ни до чего дела нет, окромя любви своей… не знала она про любовь, но и внимание на меня обращать перестала. Было такое! И люди к ней ходили, и разговаривали с ней, хоть и шепотом, а при мне. Слышать не могла я, но глаза-то были! И Евлалия бывала у нее. И приводила ее боярыня Степанида.
А почему?
Когда так подумать, они же… тетка и племянница, государыня и боярыня, ведьмина дочка и ведьмина внучка. Почему Любава к себе Евлалию не допускала? Почему я ее так помню плохо?
Где ответ?
Или Любава не доверяла Еве, потому что та для себя все делала? Тоже власти хотела? Жениться им с Федором нельзя было, понятно, родство слишком близкое. А с Борисом можно. Могло у них быть что-то? ДО Маринки?
Нет, не могло, Ева тогда еще молода была, да и не подпустил бы ее никто к царевичу. Или могло?
Надобно потом узнать – только вот у кого? Кого спросить о таком можно?
Когда подумать… со мной о таком муж разговаривать не будет. С бабушкой? Может быть… отца его в живых уж нет, а из бояр, даже ближних, никому Боря настолько не доверяет, чтобы о себе говорить.
- Прикажу, займутся. А вот где, правда, сестрица твоя? Невестушка моя богоданная?
Устя только руками развела.
- Не знаю, Боренька. Мы вещи ее посмотрели со служанками, сказать только одно могу. Сама она ушла, по доброй воле. Сарафана ее любимого не хватает, летника, еще кое-чего, украшения все взяла она – сама она одевалась, сама собиралась. Уж как ее выманили, кто и куда – то мне неведомо, но ушла она по доброй воле, не хватали ее, не тащили.
- Понятно. Прикажу я, боярин Репьев розыск объявит.
- А доискался он, кто Ижорских погубил?
- Нет, Устёнушка.
- А не мог это Михайла быть?
Устя не просто так спрашивала, в той, черной ее жизни, Михайла и правда Ижорских под корень перевел, позднее, конечно, когда Федька на престол сел. А сейчас и пораньше мог, почему нет?
- Почему ты так подумала?
Устя плечами пожала.
- Не знаю. Подумалось просто… да и пусть его. Обними меня, Боренька, ты мне так нужен! Хочу тепло твое чувствовать, поцеловать тебя хочу… как же мне страшно сегодня было! Какая ж паутина черная вокруг плелась!
Борис подумал, что паутина еще не оборвана до конца, но вслух говорить не стал ничего. Устя и сама все понимает, да и не разговоры ей сейчас надобны.
И ему тоже.
Мужчины тоже бояться умеют, не за себя, а за свою родину, за любимых, за близких и родных – всех потерять мог Борис, вообще всех. И это было очень страшно.
- Иди ко мне, любимая.
И Устинья с радостью ответила поцелуем на поцелуй. Все подождет! Весь мир… Боренька, любимый…
***
Пентаграмма, звезда пятиконечная.
Небольшой обрубок деревянный – плохой алтарь, ну да ладно, Книгу выдержит, а более и не надобно.
Чаша, нож и жертва.
Все условия соблюдены, все есть, все на месте.
Сейчас жертва в себя придет, можно будет ритуал начинать, благо, он ни к фазе луны не привязан, ник чему другому. Только решимость надобна, и согласие Книги, конечно.
Но Книга-то не против, а все остальное…
Вот она, жертва, лежит, к колышкам крепко привязанная, в себя приходит. Пришлось связать ее покрепче, чтобы не дергалась. Опоить бы, сама пошла б, как миленькая, да нельзя. Оговорка такая, должна жертва в полном сознании быть, ощущать, что с ней делают. Тогда и ритуал пройдет хорошо, и привязка установится…
Оттого и ждали, покамест в себя придет Аксинья Заболоцкая, и привязали заранее. Под зельем сонным не подергаешься, а как пройдет оно, сразу и дело делать надобно.
Вот и ждет будущая ведьма чернокнижная, смотрит внимательно, видит, зашевелилась Аксинья Заболоцкая, вроде и не сильно ее опоили-то, так, чуток, боярыня Степанида говорила, что вот-вот.
Вроде как просыпается, глаза приоткрыла, что-то спросить хотела, ан нет! Рот ей ведьма завязать озаботилась, не нужны ей крики идиотские в ритуале, ни к чему. Там заклинание читать надобно, а ее отвлекать будут? Собьют еще, вспоминай потом, что сказать хотела, а то и вовсе перепутает – нет, не надобно!
Вот и глаза серые осмысленными стали, наклонилась над жертвой ведьма.
- Приходишь в себя? Ну и ладно, приходи, а я покамест объясню, что это значит. Понимаешь, мне власть нужна, я достойна ее! А меня всего лишили… ну так я все сама возьму! Вот видишь – Книга Черная? Так я сегодня ее к себе привяжу, частью ее стану! А для этого мне твоя кровь нужна. А ты - ты жертвой в ритуале станешь, тебя Книга сожрет, будешь век маяться, поняла?
Аксинья замычала жалобно, но ведьму это не остановило.
- Думаешь, чего я тебе все это рассказываю? А я не злорадствую, мне просто надобно так, для ритуала надобно, чтобы ты осознавала все. Так что… потерпи чуток, сейчас для тебя все закончится, а для меня начнется! Тетушка, готова я!
- Так начинай, дитятко, не тяни. Чай, сама понимаешь, не так у нас много времени, как хотелось бы!
Ведьма кивнула, книгу открыла. Замок привычно ладонь кольнул, ну так надобно, капля крови стекла, впиталась, ровно и не было ее.
Женщина речитатив завела, сначала тихо, потом по нарастающей, все громче и громче, Аксинья билась, пытаясь из своих пут вырваться, мычала умоляюще, но связали ее хорошо. И ни богатырей на полянку не принесло, ни рыцарей – никого. Разве что женщина, которая ведьме помогала, смотрела на нее с презрением. И было это больно.
А потом занесла ведьма нож – и боль пришла иная.
Ослепила, вспыхнула, заставила мир рассыпаться алыми искрами. А больше и не было ничего…
Ведьма сердце из груди жертвы вырезала, кроваво, неаккуратно, ну как получилось уж, еще теплое его на книгу положила, кровь в чашу собрала. Потом себе руку надрезала, своей крови добавила. Половину выпила, вторую – на Книгу вылила, и кровь сразу же исчезла, ровно и не было ее. К себе прислушалась.
- Что, деточка?
- Ничего покамест. Но в Книге так и предупреждалось, время надобно, чтобы связь установилась. И жертва хорошая…
- Эта хорошая была?
- Да, я почувствовала, - кивнула ведьма. – Теперь мне месяц стеречься надобно, покамест не установится связь. Потом можно будет пробовать колдовать самой, Книга поможет, научит.
- Эх, жаль, что так долго ждать. Так бы тело можно было уничтожить, а так… закапывать придется.
- Что поделать, - ведьма хмыкнула и без малейшей брезгливости лопату взяла, в землю воткнула. Следы ритуала уничтожить требовалось, и побыстрее. – Хорошо еще, дурища эта подвернулась, с Федькой связанная. Книга в жертву требовала кого-то предыдущей крови, но на эту дуру согласилась. Такая связь, как у нее с Федором, тоже подошла.
- Ну, хоть так она кому пригодилась. И пошла-то сама… тьфу, дура!
- Тетя, ну, тебя она знала все же…
- И что? Можно бы и головой пустой подумать, и сообразить, что не обязан никто для тебя ничего просто так делать. С чего бы?
- Она считала, что мир для нее Боги создавали. За то и получила… - ведьма даже и не задумалась, что вела себя так же, как и Аксинья. И тетка ее тоже промолчала, только лопату в землю всадила. Закопать тело, да и обратно возвращаться побыстрее.
Яма росла быстро…
***
В палатах государевых вскрикнув, проснулась Устинья. Подскочил рядом с ней Борис.
- Устя… с ребенком что?!
- Нет… Боря, бабушку прикажи позвать! Пожалуйста!
Агафью и звать не пришлось, сама прибежала волхва, простоволосая, растрепанная, едва Адама Козельского по дороге не сбила, к внучке кинулась.
- Устя… ты то же самое чуешь?
- Аксинья, бабушка?
- Весь день мне плохо было, а сейчас… отменяй, государь, приказ свой о розыске, не найдем мы внучку мою.
Борис даже рот открыл от изумления.
- Отчего ж, бабушка?
- Убили ее сейчас. Не просто так убили… нехорошей смертью. Чернота там была, да такая, что у меня до сих пор сердце ноет.
- Где ноет?
Адам Козельский только вошел, сразу жалобу на здоровье услыхал. Отмахнулась от него Агафья.
- Не о том думаешь, лекарь. Все, государь, и Устя то же самое почуяла, мы с Аськой общей кровью связаны, оттого и о беде узнали.
- А… нам через ту кровь хуже не будет?
Кто о чем, Устя о себе подумала. Ребенок у нее, только порчи ей и не хватало, а через родственную кровь ее навести легко можно. А Аксинья ей сестра, куда уж ближе-то?
Агафья только вздохнула.
- Вот что, Устя, с утра прикажи коней запрячь, к Добряне съездим, такое по ее части. Защитим и тебя, и всех остальных от порчи и сглаза. Кажется мне, что не для того Аську похищали, ну так соломки подстелить не помешает.
Борис рукой слугам махнул.
- Прикажите возок заложить, да и нам помогите одеться… сейчас поедем. И ты, бабушка, одевайся, не стану я до утра ждать. Авось, и Добряна не откажет нам?
- Не откажет, конечно, государь. Может, и прав ты, лучше сейчас будет съездить… ох, Аська-Аська, горюшко ты мое! Не уберегли дурочку…
Устинья бабушку обняла. У нее и самой сердце болело, свербело… ведь могла она подумать, могла предупредить… бабушка-то и половины не знает, с нее какой спрос? А вот Устинья могла бы.
А только ей Борис был всего дороже.
Борис, а теперь и ребеночек их, вот и отошла Аська на последнее место… взрослая уж, своим умом жить пора! Так что…
Виновата Устинья, тут и спору нет.
Но что ж с Аськой-то такого случиться могло? Ежели б через нее порчу наводили, уже сработало б! Вот сейчас и…
А когда тихо все и спокойно, значит, для чего-то другого она понадобилась. А почему она?
И кому?
И как ее из палат государевых все же вывели?
Царапнула мысль, вроде как верная и правильная, да тут слуги вокруг засуетились, одевать Устинью начали… и забылось важное.
Ох, Аксинья…
***
Добряна себя ждать не заставила, вышла, поздоровалась приветливо, Агафья сразу к делу перешла.
- Беда у меня, Добряна. Было три внучки, теперь две осталось.
- У всех у нас беда, Агафья. Тебе в городе сложнее было, а я черное почуяла. Как бы не Книга это опять.
Агафья за голову схватилась.
- К другому роду ее привязали? А Аська жертвой стала? Ой, дура, дурища я старая, не сообразила сразу, а надо бы! В гроб мне пора, идиотке старой!
- Мне так показалось, что на привязку колдовство творилось, - Добряна на причитания Агафьи и не ответила ничего, потом сопли вытирать будем. Мало ли вчера хороших людей полегло? Аксинья… ближе она к Устинье, да чем она лучше любого из дружинников Божедаровых? Для Добряны, так только хуже.
- Привязали? – Борис спрашивал, откуда ж ему о таких вещах знать.
- Книги Черные или внутри рода передаются, от матери к дочери, от отца к сыну, племяннику, еще кому. Или, когда пресекается род, а такое частенько бывает, они в другой род уйти могут. Через жертву кровную. Осталась, допустим, одна ведьма в роду, стара она уж, наследника нет у нее, а Книга есть, так чтобы Книгу передать, она жертвой станет, ее убьют.
- Для того… но Аксинья же не родня Любаве? Никак?
- Нет, конечно. А только Любава ее с сыном своим связала, сам знаешь, муж да жена – одна сатана.
Борис подумал, кивнул.
- Порчи опасаться не придется?
- Другое страшно, новая, сильная ведьма появится.
- Которую знала Аксинья, доверяла ей, - тихо Устя говорила, а все услышали. – Я всю дорогу думала, что меня задело, а сейчас вот и поняла. Не пошла бы Аська своей волей абы с кем, только со знакомым, с тем, кому доверяла, кто в палаты государевы вхож. Кто бы ни был там, она рядом с нами будет, а мы и не поймем, не распознаем.
Борису только выругаться и осталось.
Вот ведь… казалось бы, на что и кому та Аксинья сдалась? Ан нет, нашелся гад… гадина! Но - кто?!
- Искать будем, - Агафья тоже злилась. – Найдем – сама порву на клочья мелкие!
Устя на Добряну поглядела серьезно.
- Не знаю, отчего так, а одна вещь мне покоя не дает. Вот такой клинок… Добряна?
Устя лист из кармана достала, развернула, Добряне показала. Та вгляделась.
- Рукоять из чего?
- Ровно из камня красного. Что это такое?
- Так ведьмин ритуальный нож. Вот, смотри, тут и желобки специальные, и сама ты узор нарисовала. Такое бывает, когда для ритуала ведьмина кровь нужна, она себе руку ранит, кровь по этим канавкам стекает…
- Неудобный он.
- А им колбасу и не резать. Его в сердце воткнуть, кожу проколоть, кровь добыть…
- А ежели…
- Ежели другое что – другой и клинок будет. А этот точно ведьмин, ритуальный.
Кивнула Устя, задумалась.
- Боренька, нельзя ли попросить дом бояр Пронских обыскать? Я такой клинок у Пронской видела, у Евлалии, может, пропал он куда? Или забрал кто из домашних?
- Пронские, - покатала фамилию на языке Агафья. – Погуляю-ка я рядышком. Ох уж мне ведьмы эти, лисье семя, черное племя…
Промолчали все. Да и что тут скажешь? Ведьмы…
Глава 10
Из ненаписанного дневника царицы Устиньи Алексеевны Заболоцкой.
После рассказа Истермана многое мне стало яснее, в той, черной жизни моей. Многое разъяснилось.
Когда-то все не так казалось, а сейчас вспоминаю, и понимаю – использовали меня. Я не во всем виновата, но во многом, что верно, то верно.
Не сбеги я в той жизни черной на ярмарку, не увидел бы меня Федор, не почуял силы моей.
Не покорствуй я родителям, взбунтуйся, помощи попроси, да хоть бы и у прабабушки… Агафья б меня в обиду не дала, спрятала, увезла, много чего могла она. Да я вот, овца безропотная, только блеяла, когда меня на живодерню волокли. Она уж и прибыла, видно, когда связь не разорвать было.
Федька моим первым мужчиной стал, силы мои сосал, ровно клещ кровавый… и все же до конца я ему тогда не далась.
Любовь…
Любовь к Бореньке меня спасла, она из безумия вытащила, она сорваться не дала… когда Федька решил, что выпил меня…
Нет, не так!
Когда поняла Любава, что получила, они действовать начали. Тут и магистр помог, но поменьше, все ж в той жизни для нее события лучше складывались. Федька меня получил, спокойнее стал, рассудительнее. Потом Бориса убили, а вскорости и я затяжелела…
Вот убийства Бори я понять и не могу.
Почему его ведьма сама убивала?!
Я ведь уверена, что это дело рук Евы Беккер, Евлалии Пронской. Но почему – она?!
Почему ритуальным клинком?!
Зачем такие сложности да трудности? Просто – для чего? К их услугам и яд был, и порча, и болт арбалетный, с крыши брошенный – Боря ведь по городу ездит, не скрываясь… почему – ТАК?!
И не во мне дело, что я могла тогда.
А в чем?!
Почему ТАК получилось?
Нет ответа. А надобен он, очень надобен, кажется, когда узнаю я этот ответ, смогу и другие найти!
Аська, Аська, дурочка… кому ты так доверилась?! В той жизни ты меня пережила, хоть и не радовалась ничему уже, досуха тебя Михайла высосал, ровно паук – муху беспечную. А сейчас… слишком дорого ты за глупость детскую заплатила, с избытком. Но…
Кто и как?!
Сижу, воспоминания перебираю.
Мало их, очень мало. Вроде и помнится все, а ровно через туман какой плотный.
Пронские. Кого из них я лучше всего помню? Старшую боярыню, она меня не третировала, просто смотрела, будто на насекомое какое. А невестку ее?
Боярыня Пронская при Любаве была постоянно, но старшая, не младшая, Евлалия в палатах редко появлялась. Хм. А ежели задуматься? Она не появлялась – или для меня все на одно лицо были, я внимания не обращала? Вспоминай, Устя, вспоминай…
Это поначалу тебя из покоев выставляли, потом поняла Любава, что тебе ни до чего дела нет, окромя любви своей… не знала она про любовь, но и внимание на меня обращать перестала. Было такое! И люди к ней ходили, и разговаривали с ней, хоть и шепотом, а при мне. Слышать не могла я, но глаза-то были! И Евлалия бывала у нее. И приводила ее боярыня Степанида.
А почему?
Когда так подумать, они же… тетка и племянница, государыня и боярыня, ведьмина дочка и ведьмина внучка. Почему Любава к себе Евлалию не допускала? Почему я ее так помню плохо?
Где ответ?
Или Любава не доверяла Еве, потому что та для себя все делала? Тоже власти хотела? Жениться им с Федором нельзя было, понятно, родство слишком близкое. А с Борисом можно. Могло у них быть что-то? ДО Маринки?
Нет, не могло, Ева тогда еще молода была, да и не подпустил бы ее никто к царевичу. Или могло?
Надобно потом узнать – только вот у кого? Кого спросить о таком можно?
Когда подумать… со мной о таком муж разговаривать не будет. С бабушкой? Может быть… отца его в живых уж нет, а из бояр, даже ближних, никому Боря настолько не доверяет, чтобы о себе говорить.
