И вообще - куда без нее? И как это Аксинья ее купить забыла?
- Георгий Петрович!
Мальчик сидел и рисовал на большом листе. Аксинья пригляделась.
Образы, скорее, образы.
Тора Надежда.
Обреченная – и в то же время довольная. В последний момент своей жизни она сделала все необходимое. Правильно сделала.
Дядька Савва. Почему-то похожий на лесное чудовище.
Сама Аксинья.
Рядом с печью… это было обидно. Чем она не горожанка? Но… чего ждать от мальчишки?
- Георгий Петрович, я на рынок отлучусь, капустки куплю…
Гошка кивнул головой.
На пол спланировал еще один лист бумаги. Женское лицо.
- Ой… а кто ж это такая? Красивая…
Мальчишка выдернул из ее рук лист.
- Моя мама.
Аксинья поняла, что дальше расспрашивать не стоит – и ушла.
Мама?
А они полагали, что его мать Ирина Ивановна? Нет? Странно это… а впрочем, кому теперь важны все эти секреты?
Никому…
Что понимают дети?
Все.
Просто иногда нет смысла говорить взрослым хоть что-то. К чему? Взрослые по умолчанию считают себя умными, а детей недоумками. И не прислушиваются к ним.
А Гошка все понимал. Просто есть вещи, о которых лучше не говорить. И не думать.
И…
Есть вещи, от которых ты с криком просыпаешься по ночам. И рядом никого нет. Вообще никого…
Есть одиночество.
Вроде бы ты не один, и мама Рина тебя любит, но она не совсем настоящая мама. Приемная.
Гоша не знал, что это такое. Потом понял. Это когда две мамы, просто одна не может постоянно быть с ним рядом. Но это не потому, что его не любят.
Мама его любит. И плачет, когда его видит. И… дети это чувствуют.
Отец?
Отец его тоже любит, но наверное, не так сильно. Он смеется, он любит брать Гошу на руки и высоко подбрасывать, а Гоше это не нравится.
Отец расстраивается и дразнит его трусишкой. А Гоша не трусишка, просто его начинает тошнить, и он боится, что сейчас его вырвет. А папа не понимает…
И понять не хочет.
Почему?
Есть дедушка – его Гоша видел редко. Бабушка говорила, что он сильно болен.
И есть бабушка.
Уютная и теплая, родная и настоящая. Она точно его любит.
А недавно случилось… нечто. Даже вспоминать это Гоше было больно.
Они с мамой Ирой приехали домой. К бабушке и дедушке. И он был ужасно доволен! На конюшне были лошади, и ему обещали своего пони. Во дворе была собака, и ему говорили, что у него будет свой щенок. И гулять можно было целый день, и не надо было ради этого надевать противную накрахмаленную матроску и отглаженные брючки, и бегать можно было свободно…
За ним приглядывала Матреша.
С Матрешей они тоже подружились, девочка учила его кидать камешки так, чтобы получались круги на воде. А он учил ее рисовать… получалось плохо, но им было весело вместе.
А потом что-то случилось…
Страшное.
Гоша помнил, как влетела в комнату бабушка, как говорила с мамой, как потом толкнула ее в уборную и заперла, а Гошу потянула за собой.
Помнил отчаянные глаза Матреши.
Помнил, как девочка почти волоком волокла его по лесу, оглядывалась и шептала: «скорее, миленький! Бежим быстрее, обоих же убьют, коли догонят…»
И Гоша как-то все понял.
Когда увидел глаза деда, к которому они прибежали.
Тот смотрел… так… Гоша не решился спрашивать – тогда, но потом, когда они уже ехали на телеге, все же насмелился.
- Бабушка… она умерла?
- Да, внучек.
- Ее Змей Горыныч скушал?
- Да, можно и так сказать…
И Гошка представлял этого Змея.
Огромного, страшного, чудовищного… он летит на своих огненных крыльях, спускается, поедает людей… бабушка его спасала. Он это понял.
Папа? Мама?
Их не было рядом… Гоша был уверен, они скоро приедут. И Ксюша так говорила.
Дед Савва просил пожить в доме, во всем слушаться Ксюшу и ждать родителей. А они обязательно скоро приедут. Гоша тоже это знал.
Конечно, приедут! Как же иначе? Родители никогда не бросают детей… или они – не родители. Так, утроба, из которой на свет может что угодно выползти.
Впрочем, Гошка об этом не думал. Он твердо знал, что мама скоро приедет. Не мама Ира, нет… он отлично понял, что Змей скушал и ее тоже. Если бабушку, и деда, и… и наверное, всех слуг в доме… страшно-то как!
А маму Аню не скушал.
И мама Аня обязательно приедет, и найдет его, надо только немножко подождать. Он сказал об этом Ксюше, и та была полностью согласна. Конечно, приедет.
Уже скоро-скоро… надо только быть хорошим мальчиком, кушать кашу вовремя ложиться спать… вот с последним были проблемы.
Гоша очень плохо спал, просыпался с криком ужаса, и ему чудилось, что Змей летит за ним. Летит, хочет сожрать, ищет, поворачивает громадную голову и глаза его горят злобными алыми огнями.
Ксюша приходила, сидела рядом с ним, гладила по голове, шептала нечто утешительное… он успокаивался и снова засыпал. Но…
Гоше так хотелось, чтобы скорее приехала мама!
А то город – такая гадость! И гулять тут нельзя. И вообще…
Мама, папа, где же вы? Я так соскучился!
Выученная наизусть, начатая с азов,
этого снега грусть…
Свободные герцогства
Станислав открыл глаза.
Творец, как же ему было паршиво…
Все тело разламывалось, начиная с костей черепа и кончая костями пяток, болела каждая мышца, тошнило, перед глазами все плыло, а еще, кажется, его поджаривали. Жестоко и равномерно.
- Станислав?
Холодная ладошка легла на лоб, немножко уменьшая боль. Стас попытался откликнуться, но вместо слова получился стон.
- Пить хотите?
Стас застонал повторно.
Хотите?!
ДА!!!
Но как об этом сказать?
Впрочем, его слова никому не требовались. Женская рука приподняла его голову, поднесла к губам носик поильника, и в горло мужчины полилось нечто невероятно вкусное, прохладное, кисло-сладкое….
- Клюквенный морс. Вам полезно.
И нужно!
И важно!!!
Станислав глотал и глотал, пока не выпил все до капли, и его не опустили на подушку.
- Вот так. Как вы себя чувствуете, Станислав?
Мужчина попробовал шевельнуть языком. И на этот раз у него даже слова получились.
- Плохо…
Глаза он открывать даже не пытался. Свет бил так, что больно становилось от одной мысли.
- У вас сегодня ночью был кризис. Я забрала вас позавчера из вашей каморки. Надеюсь, вы не в обиде.
Стас потихоньку припоминал происходящее.
Не в обиде?
О, что вы! Он отлично помнил, как лежал больной, как безумно хотелось пить, как он осознавал, что, наверное, тут и умрет. Но сил встать, позвать на помощь, хоть наружу выползти – не было. Вообще никаких сил не было.
Но… кто?
Голос был знакомым, но у него так звенело в ушах и шумело в голове… он бы сейчас и мать родную не опознал!
- Кто…
- Ида, - рассмеялся рядом голос. – Кажется, доктор, я должна обидеться?
- Нет…
Прохладная ладонь опять коснулась лба.
- Не переживайте, Станислав. Я над вами просто подшучиваю. Сейчас придет жом Пауль, он поможет вам с туалетом. Вас нужно обтирать влажной салфеткой, да и оправиться вам не помешало бы.
Станислав с этим был полностью согласен.
- Ида…
- Лежите и не пытайтесь ничего говорить. Вы не один. Рядом с вами постоянно кто-то будет, или я, или жама Эльза, или жама Гертруда – пока вы не сможете хотя бы с кровати встать. Сейчас вы у меня дома.
Стасу было так плохо, что он принял это, как факт.
Дома?
Да хоть где! Главное, не умер! Выживем- там посмотрим, и кто, и когда, и что… а сейчас хоть выздороветь бы. Последний раз его так накрывало еще в Университете, лет пятнадцать тому назад… или нет! Лет семь тому… как раз, с Марией…
Сил не было ни на что. Разве что дышать…
Станислав покорно принимал заботу, выпил из чашки горячего бульона с кореньями и уснул. Ну, хоть что-то хорошее…
В больнице Ида отправилась к заведующему клиникой.
Жом Рукоцкий ей откровенно не нравился. Тадеус Чеславович был невысок, сед, худ и пах постоянно какой-то пакостью.
А еще….
Еще он обладал темпераментом мартовского кота и неутомимостью отбойного молотка. Судя по сплетням, в которые девушку посвятили Берта и Леона. Все существа в юбках, невзначай оказавшиеся в его ведении и в зоне досягаемости, проверялись на устойчивость. А потом еще и расшатывались…
Разве можно отказать такому мужчине?
Самое печальное, что многие и не отказывали. Кто из страха, кто из желания получить какие-то преференции от начальства, и в результате жом Рукоцкий начал… зарываться. Не дала девушка своего согласия добровольно?
И что? Если ей понравилось, значит, это уже не насилие!
Ида не удивилась. При дворе она и не такое повидала. Двор императора, знаете ли, не оранжерея для выращивания орхидей.
Да, Ида быстро потерялась в обычной жизни! Она не знала, сколько стоит булка хлеба, как снять жилье, как разговаривать с простыми людьми… эти ее пробелы восполнила Анна. А сейчас и жизнь уже своего добавила.
Но вот интриги! Психология! Умение видеть гадюк на цветущем лугу… вот этого не отнять у любого, кто хотя бы год прожил при дворе. Тадеуса Чеславовича Ида видела насквозь. Но… стоит ли ругаться?
Станиславом он дорожил, к Станиславу записывались за год вперед, и когда Стас сообщил, что желает вот эту девушку – в качестве сестры милосердия, да еще и зарплату ей платить не надо….
Жом Рукоцкий едва от радости не заплясал. А когда увидел Иду – вдвойне.
Волосы она красила, платья носила мешковатые, но разве обманешь опытного бабника?
Никогда! Они добычу за версту чуют! Но в присутствии, опять же, Станислава жом Рукоцкий не наглел. А вот сейчас…
- Рядом, - приказала Ида Полкану.
Умный пес прижался к ее ноге и изобразил готовность не отставать. Хоть бы и в пещеру с драконом, но с тобой, хозяйка! Так они в кабинет и вошли.
Жом Рукоцкий разулыбался во все оставшиеся зубы, числом примерно двадцать. Что выбили, что от старости выпало, и поднялся из кресла, распространяя волну удушливых миазмов.
- Жама Ида, вы сегодня само очарование.
Ида едва не фыркнула.
Она вставала к Станиславу семь раз за ночь. И спала очень плохо. Устала, осунулась, появились круги под глазами… но кризис, кажется, миновал! А это дорогого стоило!
- Жом Рукоцкий, я должна вам сообщить, что жом Рагальский не сможет в ближайшее время выйти на работу.
- Вот как? И что случилось? Устал?
- Свалился с двусторонним воспалением легких, - ледяным тоном проинформировала Ида.
- Ну… дело молодое, - жом разулыбался так похабно, что Ида поморщилась. – А когда у него, хе-хе… пройдет это… воспаление?
- Жом, - когда Ида хотела, она могла смотреть не хуже своей матери. И взглядом замораживала точно так же. – Вы, видимо, не поняли? Доктор Рагальский болен. Опасно. Мог умереть. Когда выздоровеет – не знаю. То, что ему оказали необходимую помощь, вообще можно приравнять к чуду.
Жом Рукоцкий сообразил, что речь не о влюбленности и не о том, что двое молодых людей докувыркались в кровати. Но… характер такой – собачий!
- Завидую Станиславу. Везунчик!
- Не умер? Безусловно, уже везение, - вежливо согласилась Ида.
- Со столь прекрасной сиделкой любая болезнь нипочем! Особенно в молодости.
Ида даже отвечать не стала. Вместо нее ответил Полкан. Вскочил на лапы, посмотрел на жома Рукоцкого, особенно в одну, конкретную часть, и вежливо так высказался.
- ГАВ!
Жом покривился, но ругаться не стал. Были уже разговоры, и Ида сообщила, что если выгонят собаку, то она тоже уйдет. И ее деньги, что более важно. Поэтому гнать пса к растакой-то матери команды не последовало. Вместо этого жом непроизвольно прикрылся ручками и вздохнул. Этак… похабно-мечтательно.
- Ах, Идочка, как бы мне хотелось, чтобы вы и обо мне так же позаботились.
Ида прищурилась.
- Не думаю, что вы выживете… - выдержала точную паузу и продолжила. – С такой горячкой и лихорадкой. Но если свалитесь – пусть ваша супруга посылает ко мне слугу. Я приду за вами ухаживать… покажу ей, как лучше вас переворачивать, судно подкладывать.
Тадеус сморщился, словно от кислого. Супруга у него была…
И как подлецам так удается устроиться? Впрочем, таких уж жен они выбирают и таких детей воспитывают, что в своих семьях мелких домашних тиранов едва ли не на руках носят и безгрешными считают?
Или просто не хотят трогать, пока не сильно воняет?
Ида и второму варианту не удивилась бы.
- Идочка, вы мне сердце разбиваете.
- Тогда вы слишком низко его ищете, - парировала девушка. И потрепала Полкана по загривку. – Я еще раз повторюсь, Станислав болен. На работу вернется не раньше, чем через десять дней. Всего хорошего, жом Тадеус.
Жом квакнул в ответ нечто приветливо-прощальное, и опустился в кресло, провожая взглядом выходящую Иду.
М-да… какая корма! Какие обводы! Просто восхитительная девушка, но такая неприступная… как это грустно!
А Стасику повезло, м-да, повезло…
И жом заулыбался от вставших перед его воображением похабных картинок.
Борхум, Дальбек
Вообще, этот поступок был против Митиных принципов.
Но…. Иногда ими тоже можно поступиться. Потому как очень нужны деньги. Очень-очень.
Валежный ему, конечно, дал доступ к своим банковским счетам. И Дмитрий пользовался, и старался не наглеть.
Но…
И разорять хорошего человека не хотелось, и динамит нынче дорог, и вообще…
Очень уж Мите хотелось сделать одну маленькую такую диверсию…. Ну и отомстить немножко Валежному. За что?
Наверное, просто обидно было.
Вот как хотите, господа, но… Митя Валежному был благодарен – до крайности. Ценил его, уважал, даже восхищался. И именно поэтому жутко хотел подпустить маленькую такую шпильку.
Потому как нельзя быть таким идеальным.
Вот хотелось, ну хотелось….
А если хочется – надо делать! Чего ж страдать-то от нереализованного желания? Делать надо!
Митя ласково, даже нежно смотрел на здание банка. Белоснежное, красивое…. Пора?
Да, пора!
Здесь одному сработать не получится, но ничего! Люди свои, надежные, проверенные… и у каждого просто чудесная мотивация – всем нужны деньги. А коли так…
О, шум начался!
На соседней улице несколько заранее нанятых нищих устроили потасовку.
Громкую, грязную, с воплями и швырянием камнями. Чтобы полиция на них отвлеклась во всем районе. Митя им неплохо заплатил, и нищие старались на совесть. Орали, кидались грязью, потом пошли в драку… а поди, разними?! Они же чумазые, завшивленные, злые… нет, полиция с таким разбираться не любит. Вот пожарный расчет вызвать, да водой разлить, как кошаков?
Но ты еще поди, вызови! Время нужно, а Мите того и требуется. Время и только время!
Митя подхватил саквояж и направился к банку. Рядом с ним шел Коля-Ник, нес второй саквояж. Оба прилично одеты, у обоих изменена внешность, наложен грим, покрашены волосы, прилеплены усы и борода – отлично меняет внешность. У Коли еще и очки на носу, тоже полезно…
Двери банка приветливо открываются перед новыми посетителями. Охранник смотрит внимательно, ну смотри-смотри, Митя таких тоже видал. Во всех видах.
Небольшая очередь, окошко кассира, и в очереди еще один знакомый человек.
Митя честь-честью встал, дождался своего момента, и, открыв саквояж, предъявил кассиру револьвер.
- Видишь? Вот и умничка. Это ограбление.
Ник тем временем взял на прицел охранника, Люк, ламермурец, тем временем сгонял людей к центру зала, заставлял ложиться. Митя его взял еще и за этим. Ламермурский акцент – такая штука… наверняка его кто-то да опознает. И след уйдет в сторону соседа.
Не Русину ж подставлять!
- Раздевайся! - Это Ник охраннику. Тот поспешно принялся скидывать форму – револьвер всегда был отличным аргументом. Ник подождал конца процесса, связал охранника, а форму натянул на себя. Мало ли что?
- Георгий Петрович!
Мальчик сидел и рисовал на большом листе. Аксинья пригляделась.
Образы, скорее, образы.
Тора Надежда.
Обреченная – и в то же время довольная. В последний момент своей жизни она сделала все необходимое. Правильно сделала.
Дядька Савва. Почему-то похожий на лесное чудовище.
Сама Аксинья.
Рядом с печью… это было обидно. Чем она не горожанка? Но… чего ждать от мальчишки?
- Георгий Петрович, я на рынок отлучусь, капустки куплю…
Гошка кивнул головой.
На пол спланировал еще один лист бумаги. Женское лицо.
- Ой… а кто ж это такая? Красивая…
Мальчишка выдернул из ее рук лист.
- Моя мама.
Аксинья поняла, что дальше расспрашивать не стоит – и ушла.
Мама?
А они полагали, что его мать Ирина Ивановна? Нет? Странно это… а впрочем, кому теперь важны все эти секреты?
Никому…
***
Что понимают дети?
Все.
Просто иногда нет смысла говорить взрослым хоть что-то. К чему? Взрослые по умолчанию считают себя умными, а детей недоумками. И не прислушиваются к ним.
А Гошка все понимал. Просто есть вещи, о которых лучше не говорить. И не думать.
И…
Есть вещи, от которых ты с криком просыпаешься по ночам. И рядом никого нет. Вообще никого…
Есть одиночество.
Вроде бы ты не один, и мама Рина тебя любит, но она не совсем настоящая мама. Приемная.
Гоша не знал, что это такое. Потом понял. Это когда две мамы, просто одна не может постоянно быть с ним рядом. Но это не потому, что его не любят.
Мама его любит. И плачет, когда его видит. И… дети это чувствуют.
Отец?
Отец его тоже любит, но наверное, не так сильно. Он смеется, он любит брать Гошу на руки и высоко подбрасывать, а Гоше это не нравится.
Отец расстраивается и дразнит его трусишкой. А Гоша не трусишка, просто его начинает тошнить, и он боится, что сейчас его вырвет. А папа не понимает…
И понять не хочет.
Почему?
Есть дедушка – его Гоша видел редко. Бабушка говорила, что он сильно болен.
И есть бабушка.
Уютная и теплая, родная и настоящая. Она точно его любит.
А недавно случилось… нечто. Даже вспоминать это Гоше было больно.
Они с мамой Ирой приехали домой. К бабушке и дедушке. И он был ужасно доволен! На конюшне были лошади, и ему обещали своего пони. Во дворе была собака, и ему говорили, что у него будет свой щенок. И гулять можно было целый день, и не надо было ради этого надевать противную накрахмаленную матроску и отглаженные брючки, и бегать можно было свободно…
За ним приглядывала Матреша.
С Матрешей они тоже подружились, девочка учила его кидать камешки так, чтобы получались круги на воде. А он учил ее рисовать… получалось плохо, но им было весело вместе.
А потом что-то случилось…
Страшное.
Гоша помнил, как влетела в комнату бабушка, как говорила с мамой, как потом толкнула ее в уборную и заперла, а Гошу потянула за собой.
Помнил отчаянные глаза Матреши.
Помнил, как девочка почти волоком волокла его по лесу, оглядывалась и шептала: «скорее, миленький! Бежим быстрее, обоих же убьют, коли догонят…»
И Гоша как-то все понял.
Когда увидел глаза деда, к которому они прибежали.
Тот смотрел… так… Гоша не решился спрашивать – тогда, но потом, когда они уже ехали на телеге, все же насмелился.
- Бабушка… она умерла?
- Да, внучек.
- Ее Змей Горыныч скушал?
- Да, можно и так сказать…
И Гошка представлял этого Змея.
Огромного, страшного, чудовищного… он летит на своих огненных крыльях, спускается, поедает людей… бабушка его спасала. Он это понял.
Папа? Мама?
Их не было рядом… Гоша был уверен, они скоро приедут. И Ксюша так говорила.
Дед Савва просил пожить в доме, во всем слушаться Ксюшу и ждать родителей. А они обязательно скоро приедут. Гоша тоже это знал.
Конечно, приедут! Как же иначе? Родители никогда не бросают детей… или они – не родители. Так, утроба, из которой на свет может что угодно выползти.
Впрочем, Гошка об этом не думал. Он твердо знал, что мама скоро приедет. Не мама Ира, нет… он отлично понял, что Змей скушал и ее тоже. Если бабушку, и деда, и… и наверное, всех слуг в доме… страшно-то как!
А маму Аню не скушал.
И мама Аня обязательно приедет, и найдет его, надо только немножко подождать. Он сказал об этом Ксюше, и та была полностью согласна. Конечно, приедет.
Уже скоро-скоро… надо только быть хорошим мальчиком, кушать кашу вовремя ложиться спать… вот с последним были проблемы.
Гоша очень плохо спал, просыпался с криком ужаса, и ему чудилось, что Змей летит за ним. Летит, хочет сожрать, ищет, поворачивает громадную голову и глаза его горят злобными алыми огнями.
Ксюша приходила, сидела рядом с ним, гладила по голове, шептала нечто утешительное… он успокаивался и снова засыпал. Но…
Гоше так хотелось, чтобы скорее приехала мама!
А то город – такая гадость! И гулять тут нельзя. И вообще…
Мама, папа, где же вы? Я так соскучился!
Глава 10
Выученная наизусть, начатая с азов,
этого снега грусть…
Свободные герцогства
Станислав открыл глаза.
Творец, как же ему было паршиво…
Все тело разламывалось, начиная с костей черепа и кончая костями пяток, болела каждая мышца, тошнило, перед глазами все плыло, а еще, кажется, его поджаривали. Жестоко и равномерно.
- Станислав?
Холодная ладошка легла на лоб, немножко уменьшая боль. Стас попытался откликнуться, но вместо слова получился стон.
- Пить хотите?
Стас застонал повторно.
Хотите?!
ДА!!!
Но как об этом сказать?
Впрочем, его слова никому не требовались. Женская рука приподняла его голову, поднесла к губам носик поильника, и в горло мужчины полилось нечто невероятно вкусное, прохладное, кисло-сладкое….
- Клюквенный морс. Вам полезно.
И нужно!
И важно!!!
Станислав глотал и глотал, пока не выпил все до капли, и его не опустили на подушку.
- Вот так. Как вы себя чувствуете, Станислав?
Мужчина попробовал шевельнуть языком. И на этот раз у него даже слова получились.
- Плохо…
Глаза он открывать даже не пытался. Свет бил так, что больно становилось от одной мысли.
- У вас сегодня ночью был кризис. Я забрала вас позавчера из вашей каморки. Надеюсь, вы не в обиде.
Стас потихоньку припоминал происходящее.
Не в обиде?
О, что вы! Он отлично помнил, как лежал больной, как безумно хотелось пить, как он осознавал, что, наверное, тут и умрет. Но сил встать, позвать на помощь, хоть наружу выползти – не было. Вообще никаких сил не было.
Но… кто?
Голос был знакомым, но у него так звенело в ушах и шумело в голове… он бы сейчас и мать родную не опознал!
- Кто…
- Ида, - рассмеялся рядом голос. – Кажется, доктор, я должна обидеться?
- Нет…
Прохладная ладонь опять коснулась лба.
- Не переживайте, Станислав. Я над вами просто подшучиваю. Сейчас придет жом Пауль, он поможет вам с туалетом. Вас нужно обтирать влажной салфеткой, да и оправиться вам не помешало бы.
Станислав с этим был полностью согласен.
- Ида…
- Лежите и не пытайтесь ничего говорить. Вы не один. Рядом с вами постоянно кто-то будет, или я, или жама Эльза, или жама Гертруда – пока вы не сможете хотя бы с кровати встать. Сейчас вы у меня дома.
Стасу было так плохо, что он принял это, как факт.
Дома?
Да хоть где! Главное, не умер! Выживем- там посмотрим, и кто, и когда, и что… а сейчас хоть выздороветь бы. Последний раз его так накрывало еще в Университете, лет пятнадцать тому назад… или нет! Лет семь тому… как раз, с Марией…
Сил не было ни на что. Разве что дышать…
Станислав покорно принимал заботу, выпил из чашки горячего бульона с кореньями и уснул. Ну, хоть что-то хорошее…
***
В больнице Ида отправилась к заведующему клиникой.
Жом Рукоцкий ей откровенно не нравился. Тадеус Чеславович был невысок, сед, худ и пах постоянно какой-то пакостью.
А еще….
Еще он обладал темпераментом мартовского кота и неутомимостью отбойного молотка. Судя по сплетням, в которые девушку посвятили Берта и Леона. Все существа в юбках, невзначай оказавшиеся в его ведении и в зоне досягаемости, проверялись на устойчивость. А потом еще и расшатывались…
Разве можно отказать такому мужчине?
Самое печальное, что многие и не отказывали. Кто из страха, кто из желания получить какие-то преференции от начальства, и в результате жом Рукоцкий начал… зарываться. Не дала девушка своего согласия добровольно?
И что? Если ей понравилось, значит, это уже не насилие!
Ида не удивилась. При дворе она и не такое повидала. Двор императора, знаете ли, не оранжерея для выращивания орхидей.
Да, Ида быстро потерялась в обычной жизни! Она не знала, сколько стоит булка хлеба, как снять жилье, как разговаривать с простыми людьми… эти ее пробелы восполнила Анна. А сейчас и жизнь уже своего добавила.
Но вот интриги! Психология! Умение видеть гадюк на цветущем лугу… вот этого не отнять у любого, кто хотя бы год прожил при дворе. Тадеуса Чеславовича Ида видела насквозь. Но… стоит ли ругаться?
Станиславом он дорожил, к Станиславу записывались за год вперед, и когда Стас сообщил, что желает вот эту девушку – в качестве сестры милосердия, да еще и зарплату ей платить не надо….
Жом Рукоцкий едва от радости не заплясал. А когда увидел Иду – вдвойне.
Волосы она красила, платья носила мешковатые, но разве обманешь опытного бабника?
Никогда! Они добычу за версту чуют! Но в присутствии, опять же, Станислава жом Рукоцкий не наглел. А вот сейчас…
- Рядом, - приказала Ида Полкану.
Умный пес прижался к ее ноге и изобразил готовность не отставать. Хоть бы и в пещеру с драконом, но с тобой, хозяйка! Так они в кабинет и вошли.
Жом Рукоцкий разулыбался во все оставшиеся зубы, числом примерно двадцать. Что выбили, что от старости выпало, и поднялся из кресла, распространяя волну удушливых миазмов.
- Жама Ида, вы сегодня само очарование.
Ида едва не фыркнула.
Она вставала к Станиславу семь раз за ночь. И спала очень плохо. Устала, осунулась, появились круги под глазами… но кризис, кажется, миновал! А это дорогого стоило!
- Жом Рукоцкий, я должна вам сообщить, что жом Рагальский не сможет в ближайшее время выйти на работу.
- Вот как? И что случилось? Устал?
- Свалился с двусторонним воспалением легких, - ледяным тоном проинформировала Ида.
- Ну… дело молодое, - жом разулыбался так похабно, что Ида поморщилась. – А когда у него, хе-хе… пройдет это… воспаление?
- Жом, - когда Ида хотела, она могла смотреть не хуже своей матери. И взглядом замораживала точно так же. – Вы, видимо, не поняли? Доктор Рагальский болен. Опасно. Мог умереть. Когда выздоровеет – не знаю. То, что ему оказали необходимую помощь, вообще можно приравнять к чуду.
Жом Рукоцкий сообразил, что речь не о влюбленности и не о том, что двое молодых людей докувыркались в кровати. Но… характер такой – собачий!
- Завидую Станиславу. Везунчик!
- Не умер? Безусловно, уже везение, - вежливо согласилась Ида.
- Со столь прекрасной сиделкой любая болезнь нипочем! Особенно в молодости.
Ида даже отвечать не стала. Вместо нее ответил Полкан. Вскочил на лапы, посмотрел на жома Рукоцкого, особенно в одну, конкретную часть, и вежливо так высказался.
- ГАВ!
Жом покривился, но ругаться не стал. Были уже разговоры, и Ида сообщила, что если выгонят собаку, то она тоже уйдет. И ее деньги, что более важно. Поэтому гнать пса к растакой-то матери команды не последовало. Вместо этого жом непроизвольно прикрылся ручками и вздохнул. Этак… похабно-мечтательно.
- Ах, Идочка, как бы мне хотелось, чтобы вы и обо мне так же позаботились.
Ида прищурилась.
- Не думаю, что вы выживете… - выдержала точную паузу и продолжила. – С такой горячкой и лихорадкой. Но если свалитесь – пусть ваша супруга посылает ко мне слугу. Я приду за вами ухаживать… покажу ей, как лучше вас переворачивать, судно подкладывать.
Тадеус сморщился, словно от кислого. Супруга у него была…
И как подлецам так удается устроиться? Впрочем, таких уж жен они выбирают и таких детей воспитывают, что в своих семьях мелких домашних тиранов едва ли не на руках носят и безгрешными считают?
Или просто не хотят трогать, пока не сильно воняет?
Ида и второму варианту не удивилась бы.
- Идочка, вы мне сердце разбиваете.
- Тогда вы слишком низко его ищете, - парировала девушка. И потрепала Полкана по загривку. – Я еще раз повторюсь, Станислав болен. На работу вернется не раньше, чем через десять дней. Всего хорошего, жом Тадеус.
Жом квакнул в ответ нечто приветливо-прощальное, и опустился в кресло, провожая взглядом выходящую Иду.
М-да… какая корма! Какие обводы! Просто восхитительная девушка, но такая неприступная… как это грустно!
А Стасику повезло, м-да, повезло…
И жом заулыбался от вставших перед его воображением похабных картинок.
Борхум, Дальбек
Вообще, этот поступок был против Митиных принципов.
Но…. Иногда ими тоже можно поступиться. Потому как очень нужны деньги. Очень-очень.
Валежный ему, конечно, дал доступ к своим банковским счетам. И Дмитрий пользовался, и старался не наглеть.
Но…
И разорять хорошего человека не хотелось, и динамит нынче дорог, и вообще…
Очень уж Мите хотелось сделать одну маленькую такую диверсию…. Ну и отомстить немножко Валежному. За что?
Наверное, просто обидно было.
Вот как хотите, господа, но… Митя Валежному был благодарен – до крайности. Ценил его, уважал, даже восхищался. И именно поэтому жутко хотел подпустить маленькую такую шпильку.
Потому как нельзя быть таким идеальным.
Вот хотелось, ну хотелось….
А если хочется – надо делать! Чего ж страдать-то от нереализованного желания? Делать надо!
Митя ласково, даже нежно смотрел на здание банка. Белоснежное, красивое…. Пора?
Да, пора!
Здесь одному сработать не получится, но ничего! Люди свои, надежные, проверенные… и у каждого просто чудесная мотивация – всем нужны деньги. А коли так…
О, шум начался!
На соседней улице несколько заранее нанятых нищих устроили потасовку.
Громкую, грязную, с воплями и швырянием камнями. Чтобы полиция на них отвлеклась во всем районе. Митя им неплохо заплатил, и нищие старались на совесть. Орали, кидались грязью, потом пошли в драку… а поди, разними?! Они же чумазые, завшивленные, злые… нет, полиция с таким разбираться не любит. Вот пожарный расчет вызвать, да водой разлить, как кошаков?
Но ты еще поди, вызови! Время нужно, а Мите того и требуется. Время и только время!
Митя подхватил саквояж и направился к банку. Рядом с ним шел Коля-Ник, нес второй саквояж. Оба прилично одеты, у обоих изменена внешность, наложен грим, покрашены волосы, прилеплены усы и борода – отлично меняет внешность. У Коли еще и очки на носу, тоже полезно…
Двери банка приветливо открываются перед новыми посетителями. Охранник смотрит внимательно, ну смотри-смотри, Митя таких тоже видал. Во всех видах.
Небольшая очередь, окошко кассира, и в очереди еще один знакомый человек.
Митя честь-честью встал, дождался своего момента, и, открыв саквояж, предъявил кассиру револьвер.
- Видишь? Вот и умничка. Это ограбление.
Ник тем временем взял на прицел охранника, Люк, ламермурец, тем временем сгонял людей к центру зала, заставлял ложиться. Митя его взял еще и за этим. Ламермурский акцент – такая штука… наверняка его кто-то да опознает. И след уйдет в сторону соседа.
Не Русину ж подставлять!
- Раздевайся! - Это Ник охраннику. Тот поспешно принялся скидывать форму – револьвер всегда был отличным аргументом. Ник подождал конца процесса, связал охранника, а форму натянул на себя. Мало ли что?
