Мать Ляны умерла, когда ей не исполнилось и трех лет, и все о ней девушка знала из рассказов отца, а тот не отличался большой словоохотливостью.
Когда-то господин Гоам служил главой охраны одного из принцев. За заслуги ему был пожалован уезд в южной провинции Эмнэд, но господин оставался с семьей в столице. Там и родился Дашан. Но затем из-за едва не случившегося переворота военачальник озаботился безопасностью семьи и отправил их подальше от Золотого Города. Сурри родилась через пару месяцев после того, как слуги доставили госпожу Гоам во владения ее мужа. Следующие два года, пока в столице продолжались бурления, господин Гоам оставался в самой гуще событий. И лишь после того, как он решил уйти в отставку и приехал к семье, оказалось, что в столице он обзавелся наложницей. Ляна родилась еще в Золотом Городе, и была годовалой крохой, когда ее привезли в уезд Гоам.
Отец говорил, что Эмилянь много плакала в первые дни, хотя всю дальнюю дорогу вела себя тихо и смирно. Уже потом, из обрывков чужих фраз Ляна узнала, что ее собственная реакция была вызвана, скорее всего, настроением матери, а та грустила все дни напролет. Даже игры с ее маленьким Огонечком, как она называла Ляну, не уменьшали тоску той красивой и яркой молодой женщины, какой была мать Эмилянь.
Протосковав целый год и не вынеся постоянных ядовитых слов со стороны жены господина, мать Ляны быстро выгорела и умерла. Отец заверял девушку, что ее мать просто много болела и не вынесла одиночества, но Ляна всегда чувствовала, что под этими скупыми словами скрывается какая-то тайна. Она бы не удивилась, узнав, что это госпожа Гоам поспособствовала быстрой смерти неугодной наложницы.
Свою внешность Эмилянь унаследовала от матери, и ничего в ее облике не напоминало отца. С самых ранних лет Ляна росла высокой, тоненькой, но крепкой. Не было в ней нежности Сурри, хотя пару раз Дашан вскользь замечал, что Ляна куда красивее сестры. Будто бы хоть черты ее лица и резче, но и благородства в них больше. Ляна мало обращала внимания на чужие слова. Внешность волновала ее лишь в те минуты, когда она замечала на себе взгляд госпожи Гоам.
Служанка разобрала волосы Ляны на пряди, а потом переплела косы так, чтобы их можно было спрятать под тонкий темно-синий платок, поверх которого на голову девушке водрузили широкий серебряный обруч.
Согласно традиции южных земель покрывать голову платком должны были сосватанные или замужние, но вряд ли сейчас кто-нибудь посмел бы напомнить об этом хозяйке.
— Подвески, — велела госпожа Гоам.
Пусть госпожа и ненавидела Ляну, но этикет для нее был важнее всего, а благородные девушки и женщины в южной провинции без головных украшений на людях не появлялись. Ляна же по всем законам считалась второй молодой госпожой семьи Гоам, так что отсутствие украшений бросило бы тень не столько на девушку, сколько на семью.
Из шкатулки были извлечены длинные серебряные нити-подвески, состоявшие из серебряных колечек, нефритовых бусинок, жемчуга и полумесяцев, выполненных из серебра ажурной ковки. Таких подвесок было больше дюжины. Служанка закрепила их на обруче, продевая крючки в специальные отверстия, начинавшиеся над висками.
Когда процедура была закончена, Ляна невольно протяжно вздохнула. Подвески отец начал дарить ей по одной каждую весну с тех пор, как она получила свое взрослое имя, но никогда не надевала все имеющиеся украшения разом, ограничиваясь парными подвесками над висками в дни больших праздников. В остальные дни девушка просто вплетала в волосы серебряную нить с бусинками, закрепляла на прядях широкие серебряные трубочки с затейливой вязью из защитных рун или носила один только серебряный обруч. Теперь же оказалось, что за все эти годы Ляна стала обладательницей довольно увесистых украшений.
— Ну что же… — с хмурой задумчивостью произнесла госпожа Гоам, и Ляна напряглась, ожидая очередную отповедь, но в этот самый момент вернулась служанка с чаем. Сурри тут же поднялась с лавочки и мелкими шажками направилась к столику. Легкий шелк мягко вздулся, привлекая внимание к вышивке на подоле верхнего платья, и госпожа Гоам с улыбкой покивала, наблюдая со стороны. — Прекрасно, прекрасно.
— Молодая госпожа очарует всех, — заверила вошедшая служанка. Присев перед небольшим, всего на ладонь от холодного пола, возвышением, и опустив поднос на постеленную циновку, девушка споро переставила на столик между хозяйками чайник и чашки. — Непременно очарует.
Госпожа Гоам заулыбалась еще пуще, полностью потеряв интерес к Ляне. Улучив момент, девушка позволила себе легкий вздох облегчения, а потом и вовсе вновь отошла к окну.
— Матушка, как скоро мы отправимся? — спросила Сурри, с истинно дочерней почтительностью наполняя чашку для госпожи Гоам.
— Ритуалы — дело долгое и хлопотное, — степенно напомнила ей мать. — Спешить нельзя.
Разговор этот не имел смысла, но сидеть молча не хотелось ни самой Суррель, ни ее матери, а обсуждать какую-то иную тему не имело смысла. Пропуская мимо ушей большую часть фраз, Эмилянь продолжила рассматривать улицу, радуясь тому, что город оправдывал свое название и здесь повсюду гуляли довольно сильные сквозняки — полог то и дело вздувался сам по себе, и девушка без опаски любоваться видом.
Если повезет, она еще несколько часов проведет у окна, пока мачеха и единокровная сестра дожидаются Дашана. Все знали, что традиционные ритуалы Весеннего праздника отнимают много времени, но это не мешало матери и дочери переживать и с нетерпением ждать их окончания, ведь после им предстояло разделить торжество с самим князем, в то время как дома все дела занимали не больше пары часов и хозяйки могли лично наблюдать за принесением даров Небу и Земле.
— Шаманка пожаловала, — сообщила девочка-служанка, которую приставили следить за происходящим на улице и сообщить о прибытии господина.
— Пусть войдет, — величаво разрешила госпожа Гоам.
Сурри тут же приободрилась. Шаманку велели разыскать еще накануне — госпожа Гоам хотела узнать, что судьба приготовила ее дочери. Дело обычное. Дома хозяйка едва ли не раз в месяц приглашала местную гадательницу больше из желания послушать добрые предзнаменования, чем опасаясь дурных вестей.
Да и не могло быть плохих новостей для семьи Гоам. Беды будто обходили их стороной. Сыну уже исполнилось двадцать шесть лет и, хоть он еще не женился, впереди его ждало только светлое будущее. Прежний господин Гоам, почивший осенью, получил свой удел во владения на три поколения, а это означало, что от Дашана не требовалось даже стараний в учебе и сдачи императорского экзамена. Земли свои и доходы он не потеряет и проживет жизнь спокойную и привольную.
Сурри выросла истинной красавицей, и через нее семья могла породниться с кем-нибудь более значимым.
Да и сама госпожа Гоам была пышущей здоровьем женщиной и не боялась заждаться внуков. О смерти же мужа она не особо печалилась. Как и ее дети…
Ляна вздохнула и опустила голову, всем своим существом опасаясь, что госпожа Гоам поймает ее взгляд и по нему что-нибудь поймет.
Отец всегда казался Ляне крепким, как дерево. С ранних лет она видела его седины и морщины, но не считала его стариком, ведь двигался и говорил господин Гоам легко и свободно. Даже хвори его не трогали. И тем внезапнее оказалась его смерть.
Всего за три дня горячки и бреда господин Гоам из мощного и сильного мужчины превратился в дряхлого старца. И уже не выкарабкался.
Сразу после смерти отца Дашан, как все и ждали, рыдал у ложа, умоляя господина вернуться обратно. Но Ляна видела, что слезы не настоящие. Брат просто следовал традиции, требовавшей трижды воззвать к душе человека, уговаривая ее возвратиться в тело.
Совершив требуемое, брат передал отца в руки слуг, а уже те омыли и облачили почившего в лучшие одежды. А дальше потекли тяжелые муторные дни, во время которых вся ближайшая родня находилась в одном помещении и раз за разом просила Небо принять душу своего господина. То и дело в дом являлись разные люди, желая поклониться умершему и выказать свои соболезнования молодому хозяину.
Ляне позволили последовать обычаю: облачиться в белое платье из грубой ткани и распустить косы. Но Сурри мачеха приказала не скорбеть так же сильно, поэтому в поминальный зал сестра явилась в траурном белом платье, но с аккуратно убранными в аккуратную прическу волосами. И спать сестра ушла к себе, чтобы не простыть на полу без обуви.
Перед похоронами в дом вызвали шамана. Брат не поскупился на оплату его услуг. Красной краской шаман долго вычерчивал на крышке и стенках толстого лакированного гроба заклинания, призванные не дать умершему переродиться в монстра. После этого шаман до рассвета бдел у тела, читая заклинания и махая руками, чтобы заверить родных в надежности своих действий.
К месту погребения господина несли на носилках, украшенных траурными лентами и бумажными цветами. В процессии участвовали все родственники, а специально нанятые люди тащили повозки, в которых были сложены погребальные дары и многочисленные сопровождающие для отца — бумажные куклы, внешне похожие на домашних слуг семьи Гоам. Умельцы сделали их в самый короткий срок, ведь, как известно, и после смерти человек должен получить привычные ему заботу и комфорт. Шаман шел впереди, чтобы отгонять от процессии злых духов. Дашан и госпожа Гоам наняли и танцоров, и певцов, и музыкантов. Даже плакальщиков.
Но не прошло после погребения и недели, а в доме все вернулось к привычному распорядку. Даже Сурри, ластившаяся к отцу при каждом удобном случае, быстро позабыла о печалях и радостно слушала очередную порцию хвалебных заверений шаманки-гадательницы всего через десяток дней после похорон.
Шаманка, явившаяся на постоялый двор, оказалась довольно молодой женщиной с темной от загара кожей, хитрым взглядом и лукавой улыбкой. Сухое тело мягко облегали синий, красный и зеленый халаты, густо украшенные вышивкой бисером и мелкой монеткой. Из-под подола выглядывали чуть истоптанные темные сапожки с загнутыми носами, вышитые по голенищу алым бисером. Голову женщины покрывал алый платок, поверх которого лежал широкий серебряный обруч, украшенный серебряными кругляшиками, как подвесками. Рукава от запястий и до локтей были перемотаны алыми лентами с нанесенными на них краской рунами. Широкую талию опоясывали в несколько слоев синие и зеленые ленты с вышивкой, нарисованными руническими знаками и крохотными подвесками-бубенчиками. И даже на сумке, которую женщина опустила на пол, красовались многочисленные знаки.
— Добрый день, госпожа, — с глубоким поклоном сказала шаманка мягким бархатистым голосом.
Госпожа Гоам довольно улыбнулась, видя, как перед ней пресмыкаются. Сурри с интересом посматривала на незнакомку, больше интересуясь ярким обликом, чем предстоящим действом. Обычно Ляна мало интересовалась гадательницами, но эта привлекла ее внимание.
От женщины исходил странный холодок, какого Эмилянь не ощущала в присутствии других шаманок. Да и руны, нанесенные на одежду и вещи гадательницы, Ляна, в отличие от мачехи и Сурри, без труда разобрала и пришла в недоумение.
«Вот так дела? — подумала девушка. — Но почему?..»
Обычно руны на одежде шаманов и даянов должны были защищать от злых духов и других темных созданий, но заклинания на одежде этой женщины отличались от тех, которые Ляна видела у гадательниц из родного уезда.
Разглядывая шаманку, Эмилянь пропустила часть беседы, очнувшись лишь тогда, когда шаманка, присев на край возвышения, принялась с льстивыми речами рассматривать ладони Суррель. В этот момент, вновь взглянув на незнакомку, девушка подумала, что, возможно, впервые видит не просто шаманку, а самую настоящую шулмас.
Определить разницу, как гласила молва, способен только сильный маг, а его шулмас обойдет стороной.
Будучи обычным человеком, Ляна о шаманах и магах знала не больше других. Больше всего сведений она почерпнула из рассказов учителя, из подслушанных сплетен да многочисленных страшных сказок, которыми любил развлекать округу глуховатый сказитель, днями и ночами обретавшийся у винной лавки недалеко от резиденции семьи Гоам.
Из сказок Ляна знала, что шаманами и шаманками становились те, кому посчастливилось родиться с крупицами магических сил, но кому не суждено было стать даяном. Но порой за шаманов выдавали себя люди и вовсе бездарные, уповая на смекалку и ловкость. Большинство шаманов были так слабы, что могли лишь гадать да проводить обряды. И некоторые, желая увеличить свою силу, прибегали к противоестественным методам. Совершив десять черных грехов, шаман или шаманка обретали темную силу, становились шулмас, но рисковали не переродиться после смерти или переродиться ужасным темным созданием. Эмилянь всегда думала, что это выдумки, и никто не рискнет собственной душой ради величия. Но прямо сейчас она всем существом чувствовала, что перед ней именно ведьма, хотя и не могла объяснить природу собственной уверенности в этом.
— Светлая судьба, долгая жизнь, — приговаривая и улыбаясь, гадательница ловко извлекла из рукава мешочек с монетками и встряхнула его.
Сурри чуть подалась вперед, желая узнать, что же выпадет ей на этот раз. Монетки мягко звякнули, когда шаманка чуть ослабила горловину и легонько тряхнула мешочек.
Трижды шаманка встряхивала мешочек, позволяя Сурри не глядя выбрать монету, и трижды возвращала монетку обратно. В конце даже госпожа Гоам подалась вперед, нетерпеливо ожидая слов гадательницы.
Ляна смотрела за происходящим со стороны, в какой-то степени даже восхищаясь ловкостью шаманки. Та столь аккуратно и умело перемешивала девять монеток в мешочке, что Сурри просто не могла вытащить цифры, знаменующие дурное.
— Счастье! Счастье! Счастье! — радостно проговорила шаманка. — Тройное счастье! На весеннем ветру распускаются цветы. Нет места тревогам, страхи бессмысленны, ведь вам сияет свет луны, что вскоре приведет к возлюбленному даже через тысячу миль!
Госпожа Гоам довольно заулыбалась, Сурри зарделась и прикусила губу. Эмилянь не удержалась от беззвучного смешка.
Чего и стоило ожидать. Гадательница ожидаемо предрекла Сурри все то, чего хотела и сама девушка, и ее мать. Весна всегда была символом плодородия и счастья. Ветер означал скорые перемены в жизни. Луну же всегда связывали со страстью и томлением. Всего несколько образных фраз, а сколько денег они принесут женщине, их произнесшей!
— Прекрасно! Прекрасно! Поздравляю, госпожа. Поздравляю, молодая госпожа! Радость! Какая радость! — хором заговорили служанки, услаждая слух женщин.
— Вы помолвлены, молодая госпожа? — спросила гадательница с льстивой улыбкой. — Вам не о чем переживать. Ваш жених или вот-вот влюбится, или уже влюблен в вас.
Ляна из-под ресниц взглянула на шаманку, но промолчала. Если мачехе хочется слышать желаемое, то не Эмилянь разрушать ее мечты. Шулмас же, наверняка, подслушала разговоры слуг, прежде чем пришла на постоялый двор. Каждый зарабатывает, как может.
— Не желаете ли погадать и второй дочери? — заискивающе спросила шаманка. Мягко, ненавязчиво, явно стараясь угодить клиенту.
Госпожа Гоам хмуро взглянула на Ляну и чуть презрительно поджала губы.
— Я возьму половину за вторую девушку, — предложила гадательница. — Разве вы не желаете узнать…
Когда-то господин Гоам служил главой охраны одного из принцев. За заслуги ему был пожалован уезд в южной провинции Эмнэд, но господин оставался с семьей в столице. Там и родился Дашан. Но затем из-за едва не случившегося переворота военачальник озаботился безопасностью семьи и отправил их подальше от Золотого Города. Сурри родилась через пару месяцев после того, как слуги доставили госпожу Гоам во владения ее мужа. Следующие два года, пока в столице продолжались бурления, господин Гоам оставался в самой гуще событий. И лишь после того, как он решил уйти в отставку и приехал к семье, оказалось, что в столице он обзавелся наложницей. Ляна родилась еще в Золотом Городе, и была годовалой крохой, когда ее привезли в уезд Гоам.
Отец говорил, что Эмилянь много плакала в первые дни, хотя всю дальнюю дорогу вела себя тихо и смирно. Уже потом, из обрывков чужих фраз Ляна узнала, что ее собственная реакция была вызвана, скорее всего, настроением матери, а та грустила все дни напролет. Даже игры с ее маленьким Огонечком, как она называла Ляну, не уменьшали тоску той красивой и яркой молодой женщины, какой была мать Эмилянь.
Протосковав целый год и не вынеся постоянных ядовитых слов со стороны жены господина, мать Ляны быстро выгорела и умерла. Отец заверял девушку, что ее мать просто много болела и не вынесла одиночества, но Ляна всегда чувствовала, что под этими скупыми словами скрывается какая-то тайна. Она бы не удивилась, узнав, что это госпожа Гоам поспособствовала быстрой смерти неугодной наложницы.
Свою внешность Эмилянь унаследовала от матери, и ничего в ее облике не напоминало отца. С самых ранних лет Ляна росла высокой, тоненькой, но крепкой. Не было в ней нежности Сурри, хотя пару раз Дашан вскользь замечал, что Ляна куда красивее сестры. Будто бы хоть черты ее лица и резче, но и благородства в них больше. Ляна мало обращала внимания на чужие слова. Внешность волновала ее лишь в те минуты, когда она замечала на себе взгляд госпожи Гоам.
Служанка разобрала волосы Ляны на пряди, а потом переплела косы так, чтобы их можно было спрятать под тонкий темно-синий платок, поверх которого на голову девушке водрузили широкий серебряный обруч.
Согласно традиции южных земель покрывать голову платком должны были сосватанные или замужние, но вряд ли сейчас кто-нибудь посмел бы напомнить об этом хозяйке.
— Подвески, — велела госпожа Гоам.
Пусть госпожа и ненавидела Ляну, но этикет для нее был важнее всего, а благородные девушки и женщины в южной провинции без головных украшений на людях не появлялись. Ляна же по всем законам считалась второй молодой госпожой семьи Гоам, так что отсутствие украшений бросило бы тень не столько на девушку, сколько на семью.
Из шкатулки были извлечены длинные серебряные нити-подвески, состоявшие из серебряных колечек, нефритовых бусинок, жемчуга и полумесяцев, выполненных из серебра ажурной ковки. Таких подвесок было больше дюжины. Служанка закрепила их на обруче, продевая крючки в специальные отверстия, начинавшиеся над висками.
Когда процедура была закончена, Ляна невольно протяжно вздохнула. Подвески отец начал дарить ей по одной каждую весну с тех пор, как она получила свое взрослое имя, но никогда не надевала все имеющиеся украшения разом, ограничиваясь парными подвесками над висками в дни больших праздников. В остальные дни девушка просто вплетала в волосы серебряную нить с бусинками, закрепляла на прядях широкие серебряные трубочки с затейливой вязью из защитных рун или носила один только серебряный обруч. Теперь же оказалось, что за все эти годы Ляна стала обладательницей довольно увесистых украшений.
— Ну что же… — с хмурой задумчивостью произнесла госпожа Гоам, и Ляна напряглась, ожидая очередную отповедь, но в этот самый момент вернулась служанка с чаем. Сурри тут же поднялась с лавочки и мелкими шажками направилась к столику. Легкий шелк мягко вздулся, привлекая внимание к вышивке на подоле верхнего платья, и госпожа Гоам с улыбкой покивала, наблюдая со стороны. — Прекрасно, прекрасно.
— Молодая госпожа очарует всех, — заверила вошедшая служанка. Присев перед небольшим, всего на ладонь от холодного пола, возвышением, и опустив поднос на постеленную циновку, девушка споро переставила на столик между хозяйками чайник и чашки. — Непременно очарует.
Госпожа Гоам заулыбалась еще пуще, полностью потеряв интерес к Ляне. Улучив момент, девушка позволила себе легкий вздох облегчения, а потом и вовсе вновь отошла к окну.
— Матушка, как скоро мы отправимся? — спросила Сурри, с истинно дочерней почтительностью наполняя чашку для госпожи Гоам.
— Ритуалы — дело долгое и хлопотное, — степенно напомнила ей мать. — Спешить нельзя.
Разговор этот не имел смысла, но сидеть молча не хотелось ни самой Суррель, ни ее матери, а обсуждать какую-то иную тему не имело смысла. Пропуская мимо ушей большую часть фраз, Эмилянь продолжила рассматривать улицу, радуясь тому, что город оправдывал свое название и здесь повсюду гуляли довольно сильные сквозняки — полог то и дело вздувался сам по себе, и девушка без опаски любоваться видом.
Если повезет, она еще несколько часов проведет у окна, пока мачеха и единокровная сестра дожидаются Дашана. Все знали, что традиционные ритуалы Весеннего праздника отнимают много времени, но это не мешало матери и дочери переживать и с нетерпением ждать их окончания, ведь после им предстояло разделить торжество с самим князем, в то время как дома все дела занимали не больше пары часов и хозяйки могли лично наблюдать за принесением даров Небу и Земле.
— Шаманка пожаловала, — сообщила девочка-служанка, которую приставили следить за происходящим на улице и сообщить о прибытии господина.
ГЛАВА 2
— Пусть войдет, — величаво разрешила госпожа Гоам.
Сурри тут же приободрилась. Шаманку велели разыскать еще накануне — госпожа Гоам хотела узнать, что судьба приготовила ее дочери. Дело обычное. Дома хозяйка едва ли не раз в месяц приглашала местную гадательницу больше из желания послушать добрые предзнаменования, чем опасаясь дурных вестей.
Да и не могло быть плохих новостей для семьи Гоам. Беды будто обходили их стороной. Сыну уже исполнилось двадцать шесть лет и, хоть он еще не женился, впереди его ждало только светлое будущее. Прежний господин Гоам, почивший осенью, получил свой удел во владения на три поколения, а это означало, что от Дашана не требовалось даже стараний в учебе и сдачи императорского экзамена. Земли свои и доходы он не потеряет и проживет жизнь спокойную и привольную.
Сурри выросла истинной красавицей, и через нее семья могла породниться с кем-нибудь более значимым.
Да и сама госпожа Гоам была пышущей здоровьем женщиной и не боялась заждаться внуков. О смерти же мужа она не особо печалилась. Как и ее дети…
Ляна вздохнула и опустила голову, всем своим существом опасаясь, что госпожа Гоам поймает ее взгляд и по нему что-нибудь поймет.
Отец всегда казался Ляне крепким, как дерево. С ранних лет она видела его седины и морщины, но не считала его стариком, ведь двигался и говорил господин Гоам легко и свободно. Даже хвори его не трогали. И тем внезапнее оказалась его смерть.
Всего за три дня горячки и бреда господин Гоам из мощного и сильного мужчины превратился в дряхлого старца. И уже не выкарабкался.
Сразу после смерти отца Дашан, как все и ждали, рыдал у ложа, умоляя господина вернуться обратно. Но Ляна видела, что слезы не настоящие. Брат просто следовал традиции, требовавшей трижды воззвать к душе человека, уговаривая ее возвратиться в тело.
Совершив требуемое, брат передал отца в руки слуг, а уже те омыли и облачили почившего в лучшие одежды. А дальше потекли тяжелые муторные дни, во время которых вся ближайшая родня находилась в одном помещении и раз за разом просила Небо принять душу своего господина. То и дело в дом являлись разные люди, желая поклониться умершему и выказать свои соболезнования молодому хозяину.
Ляне позволили последовать обычаю: облачиться в белое платье из грубой ткани и распустить косы. Но Сурри мачеха приказала не скорбеть так же сильно, поэтому в поминальный зал сестра явилась в траурном белом платье, но с аккуратно убранными в аккуратную прическу волосами. И спать сестра ушла к себе, чтобы не простыть на полу без обуви.
Перед похоронами в дом вызвали шамана. Брат не поскупился на оплату его услуг. Красной краской шаман долго вычерчивал на крышке и стенках толстого лакированного гроба заклинания, призванные не дать умершему переродиться в монстра. После этого шаман до рассвета бдел у тела, читая заклинания и махая руками, чтобы заверить родных в надежности своих действий.
К месту погребения господина несли на носилках, украшенных траурными лентами и бумажными цветами. В процессии участвовали все родственники, а специально нанятые люди тащили повозки, в которых были сложены погребальные дары и многочисленные сопровождающие для отца — бумажные куклы, внешне похожие на домашних слуг семьи Гоам. Умельцы сделали их в самый короткий срок, ведь, как известно, и после смерти человек должен получить привычные ему заботу и комфорт. Шаман шел впереди, чтобы отгонять от процессии злых духов. Дашан и госпожа Гоам наняли и танцоров, и певцов, и музыкантов. Даже плакальщиков.
Но не прошло после погребения и недели, а в доме все вернулось к привычному распорядку. Даже Сурри, ластившаяся к отцу при каждом удобном случае, быстро позабыла о печалях и радостно слушала очередную порцию хвалебных заверений шаманки-гадательницы всего через десяток дней после похорон.
Шаманка, явившаяся на постоялый двор, оказалась довольно молодой женщиной с темной от загара кожей, хитрым взглядом и лукавой улыбкой. Сухое тело мягко облегали синий, красный и зеленый халаты, густо украшенные вышивкой бисером и мелкой монеткой. Из-под подола выглядывали чуть истоптанные темные сапожки с загнутыми носами, вышитые по голенищу алым бисером. Голову женщины покрывал алый платок, поверх которого лежал широкий серебряный обруч, украшенный серебряными кругляшиками, как подвесками. Рукава от запястий и до локтей были перемотаны алыми лентами с нанесенными на них краской рунами. Широкую талию опоясывали в несколько слоев синие и зеленые ленты с вышивкой, нарисованными руническими знаками и крохотными подвесками-бубенчиками. И даже на сумке, которую женщина опустила на пол, красовались многочисленные знаки.
— Добрый день, госпожа, — с глубоким поклоном сказала шаманка мягким бархатистым голосом.
Госпожа Гоам довольно улыбнулась, видя, как перед ней пресмыкаются. Сурри с интересом посматривала на незнакомку, больше интересуясь ярким обликом, чем предстоящим действом. Обычно Ляна мало интересовалась гадательницами, но эта привлекла ее внимание.
От женщины исходил странный холодок, какого Эмилянь не ощущала в присутствии других шаманок. Да и руны, нанесенные на одежду и вещи гадательницы, Ляна, в отличие от мачехи и Сурри, без труда разобрала и пришла в недоумение.
«Вот так дела? — подумала девушка. — Но почему?..»
Обычно руны на одежде шаманов и даянов должны были защищать от злых духов и других темных созданий, но заклинания на одежде этой женщины отличались от тех, которые Ляна видела у гадательниц из родного уезда.
Разглядывая шаманку, Эмилянь пропустила часть беседы, очнувшись лишь тогда, когда шаманка, присев на край возвышения, принялась с льстивыми речами рассматривать ладони Суррель. В этот момент, вновь взглянув на незнакомку, девушка подумала, что, возможно, впервые видит не просто шаманку, а самую настоящую шулмас.
Определить разницу, как гласила молва, способен только сильный маг, а его шулмас обойдет стороной.
Будучи обычным человеком, Ляна о шаманах и магах знала не больше других. Больше всего сведений она почерпнула из рассказов учителя, из подслушанных сплетен да многочисленных страшных сказок, которыми любил развлекать округу глуховатый сказитель, днями и ночами обретавшийся у винной лавки недалеко от резиденции семьи Гоам.
Из сказок Ляна знала, что шаманами и шаманками становились те, кому посчастливилось родиться с крупицами магических сил, но кому не суждено было стать даяном. Но порой за шаманов выдавали себя люди и вовсе бездарные, уповая на смекалку и ловкость. Большинство шаманов были так слабы, что могли лишь гадать да проводить обряды. И некоторые, желая увеличить свою силу, прибегали к противоестественным методам. Совершив десять черных грехов, шаман или шаманка обретали темную силу, становились шулмас, но рисковали не переродиться после смерти или переродиться ужасным темным созданием. Эмилянь всегда думала, что это выдумки, и никто не рискнет собственной душой ради величия. Но прямо сейчас она всем существом чувствовала, что перед ней именно ведьма, хотя и не могла объяснить природу собственной уверенности в этом.
— Светлая судьба, долгая жизнь, — приговаривая и улыбаясь, гадательница ловко извлекла из рукава мешочек с монетками и встряхнула его.
Сурри чуть подалась вперед, желая узнать, что же выпадет ей на этот раз. Монетки мягко звякнули, когда шаманка чуть ослабила горловину и легонько тряхнула мешочек.
Трижды шаманка встряхивала мешочек, позволяя Сурри не глядя выбрать монету, и трижды возвращала монетку обратно. В конце даже госпожа Гоам подалась вперед, нетерпеливо ожидая слов гадательницы.
Ляна смотрела за происходящим со стороны, в какой-то степени даже восхищаясь ловкостью шаманки. Та столь аккуратно и умело перемешивала девять монеток в мешочке, что Сурри просто не могла вытащить цифры, знаменующие дурное.
— Счастье! Счастье! Счастье! — радостно проговорила шаманка. — Тройное счастье! На весеннем ветру распускаются цветы. Нет места тревогам, страхи бессмысленны, ведь вам сияет свет луны, что вскоре приведет к возлюбленному даже через тысячу миль!
Госпожа Гоам довольно заулыбалась, Сурри зарделась и прикусила губу. Эмилянь не удержалась от беззвучного смешка.
Чего и стоило ожидать. Гадательница ожидаемо предрекла Сурри все то, чего хотела и сама девушка, и ее мать. Весна всегда была символом плодородия и счастья. Ветер означал скорые перемены в жизни. Луну же всегда связывали со страстью и томлением. Всего несколько образных фраз, а сколько денег они принесут женщине, их произнесшей!
— Прекрасно! Прекрасно! Поздравляю, госпожа. Поздравляю, молодая госпожа! Радость! Какая радость! — хором заговорили служанки, услаждая слух женщин.
— Вы помолвлены, молодая госпожа? — спросила гадательница с льстивой улыбкой. — Вам не о чем переживать. Ваш жених или вот-вот влюбится, или уже влюблен в вас.
Ляна из-под ресниц взглянула на шаманку, но промолчала. Если мачехе хочется слышать желаемое, то не Эмилянь разрушать ее мечты. Шулмас же, наверняка, подслушала разговоры слуг, прежде чем пришла на постоялый двор. Каждый зарабатывает, как может.
— Не желаете ли погадать и второй дочери? — заискивающе спросила шаманка. Мягко, ненавязчиво, явно стараясь угодить клиенту.
Госпожа Гоам хмуро взглянула на Ляну и чуть презрительно поджала губы.
— Я возьму половину за вторую девушку, — предложила гадательница. — Разве вы не желаете узнать…
