Глава 1
Фиона привыкла считать себя весьма здравомыслящей особой.
Мнение это появилось, когда ей было девять лет. Именно в этом возрасте она получила первую и последнюю в своей жизни беспощадную порку. И урок усвоила крепко. С той поры она всякий свой поступок соотносила с воспоминаниями об обжигающих ударах розги по спине и чуть пониже. И принятые в свете этой памяти решения неизменно оказывались взвешенными и разумными. Просчитывать наперед, глядеть в будущее. Помнить о последствиях всякого своего поступка. Сохранять благоразумие и трезвый взгляд. А главное — никогда не попадаться на горячем. Вот столпы, на которых она строила свою жизнь.
Но сейчас, впервые за двадцать лет, привычная система дала сбой.
Фиона неторопливо поднялась из-за стола, на котором лежала толстая бухгалтерская книга. Но муж — такой привычный, рыхлый, миролюбивый тихоня-муж — в кои-то веки не отшатнулся, когда она выпрямилась и шагнула в его сторону.
Нет, разумеется, Фиона никогда не била мужа. Что за моветон! Но… она привыкла к тому, что обычно он вел себя с нею более робко. И тушевался, сталкиваясь с откровенными проявлениями ее недовольства.
— Что ты сказал, милый? — переспросила она мягко.
Ну мало ли — вдруг ослышалась?
— Я сказал. Что ты. Никуда не поедешь, — раздельно повторил муж, пристально глядя ей в глаза. — Ты останешься дома! Тебе есть, чем заняться. Хозяйство, дела. Бухгалтерия, — он кивнул на книгу. — Кухня, запасы. В конце концов, возьмись как следует за предписания лекаря — он говорит, что ты давно подарила бы мне наследника, если бы не упрямилась так и выполняла все, что он тебе велит. Ты же перестарок — скоро вовсе лишишься возможности стать матерью!
Фиона растерялась. Она не привыкла к такому тону. Да что там — этот мягкотелый человек никогда не смотрел на нее так! Дерзко, с вызовом. Да-да, именно вызов и читался в его прямом взгляде. Нет, в среде других аристократов он слыл человеком жестким и волевым. И был таковым с равными и низшими. Но не с ней! Брови ее помимо воли изогнулись, выдавая вспыхнувшее негодование. Он таки отшатнулся на шаг.
— О, святой Иероним, на ком я все эти годы был женат! — возглас явно вырвался у него инстинктивно, предваряя работу мысли. — Ты же, — он запнулся. — Ты же настоящая старуха-тиранка из детской сказки! Именно ее ты мне напоминала все эти годы. Вечно недовольная, требовательная, жадная, капризная! Ты — просто вздорная баба, иссохшая от собственной злобы. Посмотри на себя — разве такой должна быть истинная леди?! — слова рвались наружу, точно гной из вскрытого нарыва. — Сухая, равнодушная. Вечно прямая, точно палку проглотила! Вся такая разумная, рассудительная — а на деле лишенная всякого намека на чувство! Ты потому и не сумела стать матерью — к этому не способно сухое бесчувственное бревно. Как меня только угораздило на тебе жениться! — с минуту он молчал, глядя на нее с невыразимым отвращением. — Я свое слово сказал, — прибавил наконец. — Ты остаешься в поместье!
После развернулся на каблуках и стремительно покинул кабинет. Ошарашенная Фиона рухнула обратно на жесткий стул с прямой спинкой.
Некоторое время сидела, оглушенная, силясь переварить услышанное. И собраться с мыслями хоть как-то.
Парализованный ум зацепился за одно слово, к которому сводилась сумбурная горячечная речь мужа: бесчувственная.
Она — бесчувственная?! В груди зарождался гнев, не находивший пока что выхода. Она — бесчувственная. Сухая. А какой ей быть?! Где есть в этой жизни место чувству — настоящему, живому чувству? Тому, за которое тебя не выпорют больно и унизительно. И к кому ей это чувство проявлять — к рохле и мямле, который обращал на нее внимания не больше, чем на комод в гостиной?
Хотя о чем она думает! Комод в гостиной удостаивался явно большего внимания, чем какая-то там жена.
Оно и дело: разве комод в силах сам о себе позаботиться? Отполировать как следует все поверхности, содержать без пыли и отпечатков пальцев. Не портиться от сырости и неправильного ухода. А уж о цене и вовсе речи нет. Комод — антикварный, редкий. Истинное произведение искусства! Жена же досталась практически даром, и никаких расходов не доставляла. Еще и была полезна в хозяйстве. Правда, недостаточно: наследника так и не родила. Для хозяйки большого поместья и супруги единственного сына древнего, пусть и не слишком знатного, рода — явный и очевидный дефект. Кто в здравом уме станет дорожить дефектной вещью?
Гнев, изумление и разочарование вырывались-таки наружу потоком слез и беззвучных рыданий. Сверху топотали шаги — слуги спешно собирали вещи господина, готовящегося к отъезду в столицу, и сносили их вниз, в уже готовую карету.
Ронан уезжал в столицу. Еще каких-то пару часов на последние сборы — и он отправится в путь. Он — отправится, а она — нет.
Она так ждала этой поездки! Так мечтала увидеть столицу — впервые за долгое время. Подруг, живущих там. Впервые за целый год, проведенный в поместье. Здесь Фиона ощущала себя запертой от всего мира, и жаждала перемены места и впечатлений. Кто знает — может, и чувства всколыхнулись бы?
Хотя это она хватила: в жизни женщины нет места чувству. Все занято долгом, приличиями и традициями.
Да даже не в этом дело. Ронан никогда не говорил с ней ни о каких чувствах! Даже в самом начале, когда предпочел Фиону ее подруге, к которой посватался поначалу. Он всегда глядел на вещи так же трезво и взвешенно, как и она. И ее, прямо сказать, это более чем устраивало. Она и вышла за него, твердо зная, кто он есть, и каков он есть. А главное — чего от него ждать.
И как управлять им так, чтобы ее собственная жизнь была достаточно выносимой.
В ушах раздался неслышный никому свист розги. Фиона зажмурилась, воскрешая в памяти давний летний солнечный день.
Для этого и усилий особых не потребовалось. Слишком хорошо он врезался в память.
«Милая, твое поведение недопустимо, — услышала она голос отца — словно издалека. — Мне невыразимо грустно, что приходится прибегать к такому средству. Но у меня не осталось выбора. Ты должна понять, что это — меньшее зло в сравнении с тем, что может тебя ждать, если ты продолжишь высказывать те мысли, что озвучила сейчас. Юной леди недопустимо ни вести себя подобным образом. Ни, самое главное — мыслить подобным образом».
Тогда, двадцать лет назад, Фиона отчетливо поняла: чтобы узнать, как она мыслит, нужно, чтобы она сама об этом рассказала. Если она будет молчать — никто ни о чем не узнает. А невозмутимое лицо непроницаемо для чужих взглядов.
Первая порка оказалась и последней. А впоследствии Фиона часто думала, что отец проявил удивительное терпение. Ведь впервые с упрямством и вольномыслием дочери он столкнулся за три года до этого! И все три года пытался справиться с бедой при помощи доброго слова и доводов рассудка.
*** ***
— Это несправедливо! — шестилетняя Фиона гневно топнула ножкой и недовольно воззрилась на отца.
— И что же тут несправедливого? — законник Граб был добрым, по сути, человеком, и вспышка дочери вызвала у него улыбку.
— Как это — что?! — возмутилась малышка. — Почему мальчишкам можно лазать по деревьям, а мне — нет?
— Потому что ты — девочка. Леди.
— И что с того?!
— Мальчишки лазают по деревьям, потому что это благотворно для их физического развития. А добродетели леди — степенность, благовоспитанность и чувство собственного достоинства. Чувство долга, в конце концов. Верность приличиям и традициям. Ты — женщина, будущая мать. Твой долг — быть ответственной и мудрой.
— Я не хочу быть ответственной и мудрой. Я хочу лазать по деревьям!
— Ты — девочка, — отец сдвинул брови — он не привык, чтобы его аргументы так нагло игнорировали. Тем более, что аргументы были более чем здравые и совершенно понятные любому сколько-нибудь соображающему человеку. А его дочь соображает прекрасно — это он знал. — Ты — девочка. И ты не будешь лазать по деревьям!
— А если я соглашусь быть мудрой и благовоспитанной, — Фиона уже видела, как торгуются взрослые. Она решила пойти на уступки. — Но только я хочу при этом лазать по деревьям!
— Фиона, ты — будущая леди, — проникновенно поведал отец. — Первое, о чем помнит леди — это чувство долга. Оно не сочетается со словом «хочу».
— То есть — я вообще ничего не могу хотеть? — опешила малышка. Прежде она подобного не слышала.
— Можешь. Ты можешь хотеть исполнить свой долг как можно лучше. Ты можешь хотеть стать самой настоящей благовоспитанной леди — как твоя матушка или тетушки. Или бабушка. Или другие леди. Ты можешь хотеть изучить манеры и этикет как можно лучше, чтобы поразить всех вокруг своим воспитанием. Ты же хочешь поразить всех вокруг?
— Я хочу лазать по деревьям, — стиснув зубы и сверля отца негодующим взглядом, ответила Фиона.
Законник Граб глубоко вздохнул, пытаясь справиться с раздражением. Он привел самые здравые и весомые аргументы, что имелись в его арсенале. А упертая девчонка просто пропустила их мимо ушей!
Неслыханно. Возмутительно. Даже самые упрямые оппоненты в суде не позволяли себе подобных вольностей.
Между тем Фиона решила проявить сдержанность и рассудительность — она уже знала, что среди взрослых это приветствуется. Опять же — на деле она намеревалась продолжить торг, уже более осмысленно. А торговаться необходимо со сдержанным видом. К тому же — вдруг отец просто не заметил первой попытки? Слишком уж резкий тон она допустила.
— Послушайте, батюшка, — она опустила взгляд долу, кстати вспомнив о том, как ей это советовала нянюшка. — Я и правда хочу исполнять свой долг как можно лучше! Ведь вы заботитесь обо мне. И я хочу стать настоящей леди. И поразить всех своим воспитанием! — она, не сдержав нетерпения, подняла на него сияющие глазенки.
Господин Граб одобрительно кивал на эту тираду. И в то же время смутно ожидал подвоха: к чему все это? Подвох не заставил себя ждать.
— Но и лазать по деревьям я тоже хочу! Потому дозвольте мне это, прошу вас. А я приложу все усилия, чтобы оправдать ваши надежды!
Почтенный законник поперхнулся от возмущения. Он искренне считал, что мудрость его слов должна была достичь разума дочери. Она же вздумала торговаться — открыто и вульгарно, как торговка на базаре!
И в чем!
Законник Граб был очень добрым и мягким человеком. А еще он был мудрым и понимающим. Он осознавал, что не следует ждать от шестилетней малышки взрослой рассудительности. Даже если эта малышка ну очень умна для своего возраста и способна на пространные умные рассуждения.
К тому же — она таки кое-что поняла в его словах. Придет время — и она поймет все остальное. Поэтому он не разозлился, а улыбнулся ласково.
— Видишь ли, милая, — он погладил дочь по волосам. — Невозможно быть леди и при этом лазать по деревьям, как мальчишка. Если и правда хочешь всех поразить своим воспитанием — тебе придется отказаться от этой возмутительной, вульгарной фантазии.
Он хотел еще помянуть о том, что недостойно леди торговаться, словно в лавке зеленщика. Но не успел.
Фиона и впрямь была очень умным и наблюдательным ребенком. Но она была всего лишь ребенком. И нервы ее не выдержали крушения последней попытки. Личико ее исказилось от ярости и побагровело, из глаз брызнули слезы, а из горла вырвался совершенно неприличный оглушительный визг, приведший отца на миг в совершеннейшую оторопь.
Девчушка скинула руку отца с головы, отскочила в сторону и затопала в бешенстве ногами, продолжая визжать.
Истерика поразила почтенного законника. Разумеется, Фиону отправили до вечера в ее комнату. На ужин она не получила сладкого.
Утром она, наученная нянюшкой, просила у отца прощения. Не слишком, впрочем, понимая — за что и зачем.
Законник Граб терпеливо выслушал извинения дочери. Он прекрасно видел, что она слабо осознает, что происходит. И что произошло накануне. Но он верил в могущество человеческого разума. И точно знал: настанет день — и Фиона все поймет. Ей нужно просто подрасти.
Вера в человеческий разум — точнее, в то, что несовершенный женский ум в полной мере способен овладеть им — пошатнулась спустя три года.
Целых три года бесконечного противостояния, споров и увещеваний. Три года спустя законник Граб сдался. И применил метод, который искренне почитал варварским и применимым лишь в отношении самых отсталых и неразумных созданий Творца. С горечью признал, что его дочь — именно такое создание. И лично выпорол ее — не со зла, но ради ее же блага.
Розга и впрямь порой — благо для ребенка. После полученного урока Фиона резко изменилась к лучшему.
*** ***
Молодая женщина судорожно всхлипнула.
Иногда она думала, что лучше бы отец порол ее все три года. В свои шесть она еще не была способна на притворство. Да и ум ребенка в шесть лет гибче, чем в девять. Тогда для нее порка не стала бы таким потрясением.
Глядишь, за три года она привыкла бы к розге. Привыкла — и не боялась бы до дрожи во всем теле.
Вспомнила, как жалела лучшую подругу — Агнес. Та всегда была прямолинейна и непримирима. За что частенько бывала порота.
Она отказывалась идти по тому же пути, что и Фиона — создавать видимость кротости и послушания. Выполнять требования беспрекословно. И нарушать правила лишь тогда, когда наверняка знала — не попадется. И не будет обличена и наказана.
В итоге… кажется, права была Агнес, а не она, Фиона. И, чтобы понять это, ей понадобилось два десятка лет!
Всхлипывания перешли в истерический смех.
Святой Иероним, она точно не в себе! Опасливо оглянулась на дверь. Не доведи Творец, кто-нибудь зайдет и увидит, в каком состоянии хозяйка. Точно вызовут лекаря и уложат в постель. Она подошла к двери, повернула два раза ключ. Едва ли Ронан захочет зайти, чтобы попрощаться перед отъездом. Все, что хотел, он ей уже сказал. Что до слуг — она занята бухгалтерскими записями, и нечего ее беспокоить!
Вернувшись на место, она захлопнула книгу и сдвинула ее к краю стола. Ткнулась лицом в сложенные на столешнице руки и снова разрыдалась.
Она даже в истерике побиться не может, не опасаясь, что кто-нибудь увидит!
И вот ради этого она старательно лепила из себя достойную леди, которой будет гордиться отец? Которой будет довольна семья и муж?
Фиона научилась виртуозно врать и притворяться. Скрывать свои истинные мысли, чувства и желания. Исполнять свои капризы так, чтобы никто не заподозрил ее в чем-то дурном.
Усмехнулась, вспомнив, как качала головой Агнес, узнавая о ее проделках.
Или как изумлялась, когда принимала в них участие. В этих случаях наказание миновало не только Фиону, но и ее. И она изумлялась этому — как и тщательной разработке планов, благодаря которой обеим удавалось выйти сухими из воды. Да что там сухими — она всегда все обставляла так, чтоб никому из взрослых в голову не пришло обвинить ее в чем-либо.
Агнес всегда пренебрегала осторожностью.
К неизменному изумлению Фионы. Даже поразительно, как девочки сумели подружиться. Должно быть, их сблизила общая для обеих бунтарская натура.
Познакомились девочки, когда обеим было по двенадцать. По удивительному совпадению их семьи в одно и то же время приехали на побережье и сняли две виллы по соседству.
