Хранители библиотеки Древних

12.01.2025, 19:29 Автор: Хелен Визард


Глава 21

Показано 27 из 41 страниц

1 2 ... 25 26 27 28 ... 40 41


— Ты права, как всегда, права…
       
       Год, что я провел в «пустыне Саккаре», стал для меня отправной точкой в научной деятельности. Зная достаточно хорошо иероглифику конца Третьей, а также Четвертой династий, не без помощи Стефании, начал создавать таблицу более точной датировки текстов в рамках второй половины Древнего царства. Хоть египетские иероглифы по большей части неизменны, но многие из них в течение десятилетий претерпевали дополнения или упрощения при написании. Вот эти моменты искал на стенах гробниц, на стелах, посуде. Изменение в форме символа было определено не прихотью одного писца, а существовавшими в конкретный период правилами. Были и единичные случаи, связанные с недостаточной грамотностью писавших, которые после исследования отсеивал. Стефания посоветовала написать монографию. Джон, несмотря на то что жил в Лондоне, стал моим научным руководителем. С готовой работой я подошел к доктору Хавассу, который вставил мой доклад в научную конференцию Службы древностей. Первое выступление есть первое выступление, но не это спровоцировало волну негатива в мою сторону. Причиной резкой критики стала сама работа. Ее назвали «археологическими сказками», «бредом после солнечного удара», «фантазиями от безделья». Конечно, и я в долгу не остался. Разнес предыдущих докладчиков-лингвистов. С одним вступил в жесткую словесную перепалку. Нас растащил доктор Хавасс: оппоненту сделал строгий выговор, а мне, пригрозив заявлением в полицию, запретил появляться и в Службе древностей, и на территории музея, окончательно сослав в саккарский некрополь к матери. Я был готов в любой момент сорваться, натворить глупостей, но Стефи под предлогом переводов надписей увезла меня на очередные раскопки. Окунувшись с головой в копательно-переводческую деятельность, быстро забыл о конфликтах и запретах. «Не бросай изучать письменность, — мотивировала она, — еще пригодится. Где первая научная работа, там будет и вторая, третья…» Я послушал ее. Записывал, зарисовывал, анализировал, систематизировал. Через полтора десятилетия эти наработки легли в основу научного труда для защиты ученой степени профессора.
       
       До встречи в больнице с доктором Хавассом я не понимал, что Захия и Стефи устроили тихую и беспощадную борьбу за мое будущее. Один хотел сделать из меня ученого с мировым именем, другая же любила настолько, что не хотела расставаться. Оба были невыносимо упрямы, и конфликт закончился трагедией. Столько лет прошло, но до сих пор виню себя в гибели моей «второй мамы». Если бы не мое страстное желание показать ей библиотеку Древних, она осталась бы живой. Хотя… Раз доктор Хавасс планировал освободить меня от опеки Стефании, то она все-равно бы погибла… через неделю, месяц, год… Она должна была отпустить любимого сына к Джону в Лондон и дождаться возвращения уже профессора Сахемхета Аджари. Должна! Но… что произошло, то произошло, и никто не в силах изменить этого.
       
       И раз я неоднократно упомянул про Джона Брайтона, то стоит рассказать и о нем. Полтора десятилетия назад в шутку придумал ему прозвище «историк с печатной машинкой». Он, и правда, все свободное время проводил за ней: то монографии, то доклады, то набирал свой дневник и мои автобиографические рассказы. Как ни странно, но доктор Брайтон внес самый больший вклад в мое становление, как ученого. Он поддерживал и направлял мою научную деятельность, увлечения, исследования почти четверть века, мотивировал идти дальше, не останавливаясь на достигнутом, выдвигать гипотезы, доказывать или признавать их несостоятельность.
       С самых первых дней нашего знакомства он стремился побольше узнать о моем мире. Джон придумывал, как упростить общение между мной и Стефанией, баловал кистями и листами папируса, поддерживал и работал со мной, как коллегой, находясь за тысячи километров. Его видеолекции и видеоэкскурсии впечатляли, становились опорой для моей работы в должности экскурсовода, а потом и лектора. До сих пор на полке лежит объемный словарь в картинках, придуманный Джоном. Не знаю, сколько он просидел над ним, вырисовывая каждый предмет древнеегипетской мебели, одежды, домашней утвари, а затем подписывая английскими названиями-синонимами с иероглифическим пояснением по словарю Гардинера. Моя самая любимая и самая дорогая книга, мой букварь второго языка.
       Как не забыть его многолетние попытки устроить мою личную жизнь, каждый раз заканчивавшиеся провалом. Мне было скучно с собеседницами. Как можно прожить с человеком всю жизнь, если нет общих интересов, не о чем поговорить, нечему научиться? Я не особо верил в любовь с первого взгляда, зато верил в долгую, до самой смерти. И это я тоже перенял от Джона. За несколько дней до кончины он разговорился со мной об ошибках в его жизни и попросил не повторять их. Тогда я и узнал о его молчаливой любви к Стефании. Если бы он пересилил свою робость и признался в чувствах, захотел взять мою вторую маму в жены, Аджари не отказала бы. Я видел ее отношение к Брайтону. У меня был бы еще и отец, пусть и приемный.
       Сожалеть о том, что не произошло — не буду. Время не повернуть вспять, мертвых не воскресить, многие ошибки прошлого уже не исправить. Надо жить сегодняшним днем и думать о завтрашнем. Сейчас я счастлив, как никогда, и приложу все силы, чтобы оставаться таким до последнего вздоха. А еще… также сделать безгранично счастливой ту, что согласилась стать моей женой, царицей Древнего Египта и Госпожой Большого дома, имя которому Служба древностей.
       


       Глава 21


       
       Чашка кофе, выпитая на капитанском мостике, сыграла со мной злую шутку: первоначальная бодрость, с которой начал записывать воспоминания, сменилась внезапной слабостью, и я не заметил, как уснул прямо за столом, положив голову на руки. Очнулся уже на постели, заботливо укрытый легким пледом. Эмилия сидела напротив в кресле и с нескрываемым любопытством читала исписанные листы.
       — Я почти ничего не поняла в первой рукописи, только то, что это черновик научного труда, — расстроилась она. — Там столько закорючек… Какой странный язык: местами похож на английский, я прочитала слова, даже фразы, попались знакомые имена, но в остальном… Загадка. Зато о Стефании, Джоне и Птаххетепе узнала столько интересного.
       — Кажется, я так увлекся, что писал монографию сразу на трех языках, — приподнявшись на локтях, смущенно улыбнулся ей в ответ. — Такое бывает. Автоматически. Когда приведу ее в нормальный для издания вид, обязательно дам тебе прочитать и с удовольствием выслушаю все замечания.
       — Только не забудь! Твои размышления о Древних — всегда что-то увлекательное и нестандартное.
       Она легла рядом, положила голову на мое плечо и негромко произнесла:
       — Пообещай больше не изматывать себя работой.
       — Как это? — ее просьба поставила меня в тупик, точнее, не совсем понял, что супруга хотела сказать такой фразой.
       — Ты заснул за столом, сжимая пальцами ручку и написав в конце узор из завитушек под латиницу. Все понимаю: вдохновение, поток мыслей… Но ты человек, в первую очередь, а потом уже ученый. Береги себя для меня, пожалуйста… А еще я позвонила в Службу древностей и предупредила заместителя, что тебя сегодня не будет в Каире — ты занят выездной научной работой.
       — Спасибо! Неплохая причина, но в последнее время я слишком часто ее использую.
       — Это же правда! И написанная ночью монография тому доказательство!
       Вместо ответа обнял ее, прижал к себе. Конечно, теперь мне придется перестроить свой график, ведь я больше не одинокий холостяк, а счастливый семьянин. Работать над научными трудами буду днем в кабинете, а не дома по ночам. И она права: годы берут свое, о здоровье тоже надо подумать — мне уже далеко не двадцать, хотя по внешнему виду больше и не дать. Все дела разом не переделать, все задуманное — не воплотить, по мелочам разбрасываться — времени уже нет.
       Под размеренное покачивание «Солнечной барки» и поток разнообразных мыслей глаза сами закрылись. «Завтрак подождет», — подумал я и снова погрузился в сон.
       
       Впервые за последние три месяца так сладко выспался. В каюте часов не оказалось, хотя, видел их раньше на письменном столе. Эмилии тоже не было. Я вышел на палубу. Солнце сияло в зените, слепило глаза, отражаясь в спокойных водах Нила. Паруса были убраны, колеса не шлепали по воде. «Солнечная барка Сахемхета» беззвучно скользила по синеватой глади вниз по течению, подгоняемая бьющим в корпус южным ветром. Меня окружала приятная тишина, в которой я слышал птиц, кричащих в зарослях тростника, голоса, доносящиеся с берега, шум машин с автомагистрали на западном берегу. Облокотившись на перила, смотрел в затянутую жарким маревом даль, оканчивающуюся едва заметной неровной полосой низких гор.
       — Завтрак подан, мой фараон.
       Голос жены внезапно прозвучал за спиной. Я инстинктивно вздрогнул, обернулся. Классическое древнеегипетское платье обтягивало ее стройную фигуру, волосы, выбившиеся из пучка, развевались от несильных порывов.
       — Скорее, уже обед, — уточнил я.
       — Или почти «файф о клок», — рассмеялась она и, взяв меня за руку, потянула в сторону носа парохода.
       Под импровизированным навесом, сделанного из паруса, стояли, как и вчера, два инжироподобных кресла и столик.
       — Выбор небольшой, — вздохнула Эмилия, — я не рассчитывала, что останемся здесь до вечера. Чай, немного выпечки и сладостей…
       — Для нас хватит, а команда пообедала?
       — Не знаю…
       Я помнил, что во время нашего с Птаххетепом речного путешествия к библиотеке капитан каждые два-три часа устраивал небольшой прием пищи для наемных гребцов и рулевого, сменяя его у весла на корме.
       — Почему так? — спросил учителя.
       — Этот человек заботится о своих работниках. Голодные люди — слабые для физического труда. Им нужно часто понемногу питаться и отдыхать, тогда они сделают много и хорошо. Видишь, сколько мы уже проплыли.
       То же происходило на раскопках под руководством Стефании: большого перерыва могло и не быть, но маленькие были каждый час.
       Быстро поднявшись на мостик, задал такой же вопрос по питанию капитану. И, хотя тот ответил утвердительно, я засомневался в искренности его слов.
       — У первого большого селения причаливаем! — отдал приказ. — Обедаем и только тогда плывем дальше.
       Капитан молча согласился, да и я не принял бы возражений. Вернувшись под навес, озвучил свои планы Эмилии, которые она с радостью поддержала.
       
       Я стоял на носу с биноклем, высматривал по обе стороны реки деревни и причал.
       — Этим ты и отличаешься от других руководителей… — тихо произнесла супруга. — Жаль, что в Европе подобное внимание сейчас не ценится.
       — К счастью, здесь сохранились такие понятия, как гостеприимство, радушие, забота, уважение. Сыграть свадьбу в Египте было правильным решением… — не договорив, резко развернулся к капитанскому мостику и крикнул: — Деревня по левому борту, швартуемся.
       
       Эмилия, не говоря ни слова, быстро переоделась в классическое свадебное платье, чтобы соответствовать моему парадному облику и местным обычаям (древнеегипетский наряд, открытый и облегающий, мог вызвать недовольство жителей, а скандалов в такой день не хотелось). В сопровождении команды мы сошли на берег в поисках местного «кафе». Нас тут же окружили дети, громко восхищающиеся красотой невесты. С такой шумной свитой мы добрались до небольшой закусочной для туристов. Плов, поджаренные на открытом огне овощи и горячие лепешки прекрасно утолили голод, а душистый травяной чай — жажду. Дети ждали нас во дворе, но один из них незаметно пробрался внутрь закусочной и, прячась за столом от хозяина, протянул супруге небольшую, завернутую в ткань, вещицу.
       — Подарок в этот день самой красивой женщине, что придет в деревню! У нас такой тайный обычай, только взрослым не говорите, — прошептал он и исчез так же быстро, как и появился, что Эмилия не успела поблагодарить его.
       — Что это? — она передала мне сверток.
       Развернув лоскут, я невольно раскрыл рот от удивления: маленькая статуэтка из дерева, на которой сохранились следы надписи.
       — Главный смотритель царских полей при господине и Владыке Неферхетепе, — прочитал я и добавил вслух: — Это подлинник… Это из гробницы…
       — Ты уверен?
       — Да. Хочу посекретничать с местными ребятишками. Подождешь?
       Она кивнула, одарила счастливой улыбкой. Я расплатился за обед и вышел к нашей свите, которая тут же обступила меня. В ясных карих глазах читались восхищение, любопытство вперемешку со страхом.
       — Разговор есть. Тихое место найдется? — позвал их за собой подальше от глаз взрослых.
       Старший из свиты указал на покосившуюся хижину. В тени заброшенного дома я присел на камень, достал из кармана удостоверение, с которым старался не расставаться. Дети обступили меня плотным кольцом, пропуская вперед младших.
       — Читать кто умеет? — поинтересовался у них.
       — Я, — донесся голос с периферии, и ко мне вышел подросток. Видимо, он был за главного у местной детворы.
       — Читай! — протянул ему документ.
       — Г-глава… Службы древностей… Египта… Сах… Сахемхет Аджари, — запинаясь, медленно произнес он. — Это ты?
       — Да, я. И у меня есть к вам всем очень важное дело.
       — Какое? — в голосе подростка зазвучали нотки осторожности. Он вернул мне удостоверение. — Над кем ты главный?
       Как поговорить с ними, чтобы не испугать и попросить по-хорошему выдать месторасположение гробницы?
       — Я главный над всем, что было здесь раньше: над развалинами храмов, над статуями и гробницами. Я знаю, что подарок моей супруге — очень древний. И знаю, что вы и другие жители деревни берут из того захоронения вещи и продают их. Ругаться не буду. Сообщать властям тоже. Я все понимаю. Покажите мне эту гробницу. Сюда приедут археологи…
       — Нет. Она нас кормит, когда плохой урожай или нет щедрых ингилизи и ферузи.
       — А купить ее могу? Всю?
       — У тебя денег столько нет! — встрял в разговор мальчонка лет пяти, за что тут же получил от старшего затрещину.
       — У меня нет, но есть у моей жены.
       — Мужчина должен быть богатым, чтобы женщина была счастливой, — укорила девочка в цветастом платке.
       — На самом деле, я очень богат, — ответил ей. — Только мое сокровище не измерить деньгами — это прошлое, которое я охраняю от расхищения, это мой родной язык, на котором не говорят уже тысячи лет. Все это бесценно, как и гробница, что здесь поблизости. Ее содержимому место в столичном музее, а не на полках иностранных туристов.
       — Сколько заплатишь? — старший перешел на уже деловые отношения.
       — Увижу, что осталось, — скажу, — я начал торги, так любимые современными египтянами.
       — Там много, очень много. Гробы, такие же вещицы, корзины, посуда.
       — Золото? Украшения?
       — Мы их забрали. Почти все.
       — Пятьсот тысяч египетских фунтов за всю гробницу.
       — Мало. За один гроб можно столько выручить, если знать, кому предлагать.
       — Миллион.
       — Мало.
       — Хорошо. Два, если там будет много ценных украшений. Моя последняя цена — два миллиона фунтов.
       — Подожди, — нахмурившись, произнес подросток, развернулся и ушел в сторону домов.
       Чтобы скоротать время ожидания, я принялся изучать шумную ораву местной детворы. Они совсем не походили на детей, что видел на каирских улицах: эти самостоятельные, немного наглые, пусть и бедные, но знающие себе цену. В будущем я бы с удовольствием нанял их торговцами сувениров и экскурсоводами на плато и в Саккару. Почему бы и нет. К тому времени должна наладиться работа нового отдела Службы древностей. Деловые смекалистые помощники будут очень кстати.
       

Показано 27 из 41 страниц

1 2 ... 25 26 27 28 ... 40 41