Я, по-прежнему, молчал.
— Господин египетский экскурсовод, — подал голос мой оппонент, — расскажите о ней. О царице.
— Сахемхет, пожалуйста… — уже Эмилия обратилась ко мне. — Выскажи свое мнение. Ты же эксперт по Древнему Египту!
— Свое? Именно свое, а не то, что говорят историки и археологи? — нарушив молчание, обратился к окружавшим меня людям. — Боюсь, оно не такое, как у них.
— Это же круто — услышать о шедевре от такой шишки! — воскликнул парень в очках. — Только докажите все, что скажете!
Улыбнулся ему, подошел вплотную к витрине, осмотрел бюст со всех сторон.
— Это безграмотная подделка начала двадцатого века, — спокойно вынес вердикт.
Я долго не понимал, почему министры культуры и мои предшественники на посту главы Службы древностей не вернули ценнейший экспонат на родину, хотя и делали такие попытки, но детальное изучение фотографий и рентгеновских снимков расставило все точки над «i». Теперь же, после такого заявления, на меня смотрели удивленные глаза экскурсантов, Алессандро и Эмилии.
— Как подделка? — испуганно прошептала супруга.
— Просто… Могу это доказать с точки зрения древнего египтянина и куль...
— Да! — перебил меня молодой англичанин.
В ответ я приложил палец к губам, призывая к тишине.
— Первое и самое главное — почему такой бесценный артефакт за сотню лет не вернули на родину? Не поверю, что дипломаты не смогли ничего сделать. Ответ простой: зачем возвращать то, что не имеет национальной ценности. Второе — это сам бюст. Не целая статуя, не обломок, а целенаправленно сделанный бюст. Такой тип портретной скульптуры был присущ древним римлянам, но не древним египтянам. О тонкостях культуры Древнего Египта более века назад было известно не так много, и большая часть информации касалась греко-римского периода в истории государства фараонов. Настоящее египетское мировоззрение, египетская религия воспринимали человеческое тело как единое целое. И даже ересь Эхнатона, если она, в действительности, была, не повлияла на них. Да, деревянная статуя могла собраться из частей, но потом все скрывалось за слоем штукатурки. Так было и в Древнем царстве, и в Позднем.
— А как же бюсты Эхнатона, головы дочерей? — возмутился Алессандро. — Весь этот зал?
— Здесь подлинников не больше двух дюжин. Большинство амарнских артефактов — новодел. Камень датировать не возможно, умелому ремесленнику легко подделать стиль, состарить тоже самое. Соскребать краску для исследований вряд ли разрешат коллекционеры или музеи. Однако, цена древней вещи и современной отличается во много раз.
— А гробница Тутанхамона? — не выдержала уже Эмилия. — Тоже подделка?
— Свалка истории, — вздохнул в ответ. — В ней нужно разбираться и на предмет подлинности, и на предмет первоначального владения. Не все делали для Тутанхамона, есть и переделанные вещи в большинстве своем. Такое часто бывало. Взять хотя бы серебряный гроб и погребальную маску Псусеннеса…
— И только на том, что это не типично для египтян, Вы утверждаете, что бюст подделка? — ставил свое слово гид, нервно взглянул на часы.
— Не только. Нарушен центр тяжести. Если бы это вставлялось в статую, то непременно бы выпадало из паза, и на детали не раскрашивают спрятанные от взора поверхности. Нет никаких намеков на фиксаторы. Древний скульптор с большим опытом не ошибся бы с равновесием, а для начинающего — работа выполнена на высоком уровне. К тому же качество отделки лица и качество поверхности тиары разительно отличаются. Головной убор очень грубый, неотшлифованный по боковой поверхности, но при этом покрашен. Лицо, напротив, идеально отштукатурено и ровно выкрашено. Будь я Эхнатоном, за такой портрет супруги приказал бы избить скульптора палками и очень сильно. Может, он так и поступил, раз бюст только один. Простите за лирическое отступление. Дальше! Шея не в египетском стиле, как и губы. Глаз инкрустирован только один, причем с нарушением технологии — его не окружает подводка, которая выполняет функцию фиксатора и прячет под собой недочеты полировки краев. Второй даже не вставлялся, и он не терялся, как говорят археологи. Так же я не встречал статуи, где инкрустация глаза была сделана из горного хрусталя или стекла целиком, а зрачок и радужка нарисованы в углублении. В горном хрустале без царапин такую полусферу не вышлифуешь вручную, а следы обработки видны только по краю и внешней поверхности. Удивляет сохранность краски на лице. Я не вижу ни растрескивания, ни шелушения, которые встречаются на артефактах такого возраста. И как могут быть повреждены оба уха, но лицо никак не пострадало? Ни царапины!..
— Откуда тогда она взялась? — не вытерпел юноша-англичанин.
— Слышал версию, что Борхардт заказал такую вещь с разными типами отделки штукатуркой и краской по старинным рецептам для эксперимента по воздействию природных условий и человеческого фактора на древнеегипетские статуи, но приезд кайзера Германии совпал с окончанием опыта. Еще раз не поверю, чтобы древнюю вещь вот так несли на руках, как на снимке… А через полвека объявили о ее хрупкости и невозможности транспортировки в Каир. Опытный образец выдали за находку, назвав царским именем, а потом началась волна подделок, вероятно, одобренная египетским правительством за часть прибыли от продажи ценностей. Лично мне такой расклад событий кажется достаточно убедительным.
— Почему я не могу Вам возразить? — Алессандро взглядом искал поддержку у моей супруги и туристов. — И почему Вы так решили?
Мне оставалось лишь грустно вздохнуть, осознавая, что для кого-то своей правдой разрушил прекрасную сказку о фараоне-бунтаре и его красавице жене, уничтожил идеал человеческой красоты… Поэтому сухо ответил:
— Я вырос в Каирском музее и на раскопках в Саккаре, я много видел, и мне есть с чем сравнивать. Еще раз повторюсь, что это мое личное мнение, и вы можете соглашаться или не соглашаться с ним. Экскурсия окончена. Спасибо за внимание, — и быстро покинул зал.
Настроения разговаривать не было. Вышел из музея, сел на скамейку в тени раскидистого дерева. Кому нужна такая правда? Может, это и хорошо, что я не продвинулся с расшифровкой письменности Древних. Мои открытия не примут ученые, а простым людям такая информация не принесет никакой радости, только пошатнет их привычное восприятие мира. Сейчас я прекрасно убедился в этом. Да, найду библиотеку, покажу всем считывающий механизм и тексты на дисках. Да, найду пятую пирамиду. А дальше, что? Что?! Лучше бы я ничего не знал об этом! Я просто уничтожу свое будущее и будущее Эмилии. А стоят ли эти символы того, чтобы начинать жизнь заново, когда уже немолод и хочется стабильности, семейного счастья?
Я сидел, облокотившись на колени и оперевшись подбородком на скрещенные пальцы. Душа страдала от смятения. Я разрывался между правдой в науке, своим мировоззрением и спокойным счастливым будущим. Видимо, Захии пришлось пережить то же самое и не раз на посту главы Службы древностей. Поэтому он закрывал доступ археологам туда, где могли быть найдены противоречивые артефакты. Видимо, мне придется поступать также во имя своей любви и нормальной жизни.
Чьи-то пальцы сжали мое плечо. Посмотрел в сторону и увидел супругу, севшую рядом. Она положила голову на место руки, обняла.
— Знаю, как тебе сейчас плохо… — произнесла она, сильнее сжимая в объятиях. — Но это твой путь, который хочу пройти вместе с тобой до конца, и я приму любое твое решение, не важно, будет ли оно правильным или нет. Не сожалей ни о чем. Я буду рядом. Всегда, мой любимый фараон Сахемхет. До последнего вздоха.
— Я люблю тебя!
Нежно коснулся поцелуем ее губ. Потом целовал еще и еще со всей страстью, на которую только был способен.
— Мне ожидать научную революцию в истории Древнего мира и переписывать лекции экскурсоводам? — раздался над нами голос Моретти.
Я поднял голову. Эмилия уткнулась в мое плечо, скрывая слезы от посторонних глаз.
— И Ваши рассказы туристам очень понравились. Они расстроились, когда Вы так быстро ушли, — закончил он короткий монолог.
— Не беспокойтесь, Алессандро. Не будет никаких волнений в мире науки. Я бы пошел на такое, пока был один, но сейчас я хочу то, чего лишен был в детстве до встречи со Стефанией — семьи: обнимать любимую жену, носить на руках своих детей, играть в шахматы с тестем и проигрывать ему, проводить выходные в путешествиях по Нилу на «Солнечной барке»… Никакие научные открытия и перевороты не сравнятся с простым человеческим счастьем.
— Рад это слышать! — снова расплылся в улыбке директор музея. — Если, вдруг, что-то случится, знайте, хорошее место для Вас здесь найду. А, может, бросите Службу древностей и переберетесь ко мне работать?
— Спасибо за предложение, — любезно ответил ему. — Но современному Древнему Египту я нужен больше, чем здесь.
— Был рад встрече с Вами. Позвольте откланяться. Ариведерчи.
Моретти слегка склонил голову, развернулся и ушел в сторону главного входа.
— Ты сделал свой выбор? — Эмилия неуверенно задала вопрос.
— Да. Но это не значит, что мы не поедем на поиски библиотеки. Я обещал, и слово свое держу.
В ответ она еще сильнее стиснула меня в объятиях, разрыдалась. Ради нее я готов поступиться своими интересами, убрать научные открытия в стол и совершать всякие безумства. Еще день в Риме, и возвращаемся в Каир. Будем искать большой уютный дом, готовиться к экспедиции на юг Египта, совершенствовать работу Службы древностей. А язык Древних? Он еще немного подождет — ждал же двенадцать тысячелетий…
Весь следующий день мы гуляли по достопримечательностям Рима. Погода стояла солнечная, очень теплая, с легким ветерком. Эмилия ворчала на последнее природное явление, беспардонно выбивавшее непослушные рыжие пряди из-под шпилек. Поддержав проделки ветра, я с улыбкой и неменьшей наглостью избавил очаровательную женщину от таких бесполезных вещиц в волосах, как заколки. За что тут же получил «наказание» в виде прилюдных поцелуев.
В планах я обозначил посещение Колизея и двух Форумов. Это был наш совместный выбор из длинного списка достопримечательностей. Супруга, не отвлекаясь на сувенирные прилавки, неотступно следовала за мной. И дело было не в том, что мое самочувствие могло внезапно ухудшиться, а в том, что я совал нос везде, где можно и нельзя, без страха пересекая заградительные ленты. Меня интересовали особенности римской кирпичной кладки, самого кирпича, следы инструментов на колоннах, приемы отделки штукатуркой, росписи по ней. Да, я снова ударился в исследования, пусть и эмпирические, а более точную информацию собирался позже найти в публикациях. Пока тактильно изучал интересующие меня аспекты, Эмилия приглядывала за обстановкой и в случае появления смотрителей устраивала отвлекающие сцены ревности или наивного непонимания. Она была такой убедительной, гиперэмоциональной, что охрана исторического объекта делала замечания и быстро уходила, чтобы не слушать бессмысленный словесный водопад. Как только опасность исчезала, я восхищался ее актерской игрой, а она звонко смеялась в ответ. Один раз такой спектакль не прошел, и нам пришлось спасаться бегством.
— Я больше не могу, — выдохнула она, прижимаясь к стене.
— Оторвались…
— Все… На сегодня приключений хватит.
— Согласен. Отдыхаем, собираем чемоданы, и завтра в Каир.
— А задание Арафа?
— Отправлю своего заместителя… в командировку. Пусть тоже погуляет, развеется, — рассмеялся я, присел на корточки, переводя дыхание. — Министру эти отчеты не нужны, он так спровадил меня на отдых по совету Икрама. Просто мне нужно уменьшить нагрузку на работе, не «сжигать» себя, не забывать про курс капельниц, и тогда со здоровьем будет все прекрасно. Спокойно доживу до старости.
— Хорошо, что ты это понимаешь. Что интересного высмотрел на руинах?
Поднялся, обнял супругу за талию, повел по улочке как можно дальше от злополучной достопримечательности. По дороге стал озвучивать наблюдения:
— Меня заинтересовал кирпич. Здесь достаточно влажно, поэтому он обожженный, в Египте сухо — там подходил и сырцовый. Да и на обжиг дров не хватило бы: сколько изготавливалось керамической посуды. Могу только восхититься древнеримской архитектурой — просто и добротно.
— Тогда объясни мне, почему до нас не дошло ни одного царского дворца в Египте, а только храмы и гробницы?
— В мое время их строили из того же сырцового кирпича, что и остальные дома. Быстро и доступно. Легко перепланировать и отделать. Колонны могли сделать из известняка или песчаника, но чаще всего делали из кедровых стволов. Их только ошкуривали и вырезали орнамент. Такой приятный запах был…
Я остановился. В памяти всплыло темноватое прохладное помещение с толстыми, источающими хвойный аромат, колоннами, поддерживающими расписанный деревянный потолок. Между толстых досок находились отверстия, затянутые редкой тканью, пропускающей свежий воздух и тонкие нити солнечного света. Известковая краска виднелась на перекрывающих балках. Ближе к стене стояло кресло, на котором восседал мужчина в белом платке, в коротком опоясании, с пятнистой шкурой на одном плече. Отец? Я изо всех сил постарался разглядеть его лицо. Он поднялся, пошел в мою сторону…
— Сахемхет! — испуганный вскрик и резкий толчок в сторону вернули меня обратно в реальность. Мимо нас промчался мотоциклист, едва не зацепив рулем.
— Он вылетел. Внезапно! Здесь же нельзя ездить! Там знаки стоят! — в ужасе бормотала Эмилия, прижимаясь ко мне. — Что с тобой опять?
— Я вспомнил дом… Возможно, отца. Я был там. Он шел ко мне. Я так хотел увидеть его лицо… Еще чуть-чуть, и… — по щеке заскользила слеза от растревоженных воспоминаний.
— Прости меня. Так испугалась…за тебя.
— Все хорошо. Ничего бы не получилось. Я был совсем маленьким, когда близко видел его в последний раз. Возьмем такси? Так будет безопаснее, чем ходить по улицам.
Она согласилась.
Мысль о том, что смогу вспомнить лица членов семьи, не давала покоя всю поездку. Заглянул в обнаруженный недалеко от частной гостиницы парфюмерный магазин, запасся несколькими флакончиками ароматических масел хвойных деревьев. Вернулся в номер, устроился в кресле, открыл их и, по очереди вдыхая терпкие запахи, попытался продолжить внезапно прерванные воспоминания. Закрыл глаза.
Снова полутемный торжественный зал. В моих руках были огромные шишки и веточки ценного дерева из далекой страны.
— Смотри, какие длинные листочки, — брат указал на иголки. — Потрогай их. Вот так!
Я сильно уколол пальцы, расплакался, а он бросил на меня такой презрительный взгляд. И ушел. Молча. Зал исчез во мраке. Перед глазами возникло хранилище натра, темное, с неприятным запахом. Запахом смерти. Дверь открылась. Знакомый силуэт.
— Птаххетеп!
Бросился к нему в объятия. Почему он такой худой? Поднял голову. На меня смотрело опущенное вниз иссохшее лицо мумии, искаженное предсмертными муками. Я закричал, но ни звука не вылетело из моего горла. Мумия рассыпалась грудой костей. Тело похолодело от ужаса: напротив меня стояло человекообразное существо в четыре моих детских роста. Посмотрел вверх. Лицо. Мужское. Застывшее. Серая кожа с голубоватым отливом, как у Осириса на фресках в гробницах Нового царства. Одежда, как на колоссах. Древний? Один из той цивилизации?
— Господин египетский экскурсовод, — подал голос мой оппонент, — расскажите о ней. О царице.
— Сахемхет, пожалуйста… — уже Эмилия обратилась ко мне. — Выскажи свое мнение. Ты же эксперт по Древнему Египту!
— Свое? Именно свое, а не то, что говорят историки и археологи? — нарушив молчание, обратился к окружавшим меня людям. — Боюсь, оно не такое, как у них.
— Это же круто — услышать о шедевре от такой шишки! — воскликнул парень в очках. — Только докажите все, что скажете!
Улыбнулся ему, подошел вплотную к витрине, осмотрел бюст со всех сторон.
— Это безграмотная подделка начала двадцатого века, — спокойно вынес вердикт.
Я долго не понимал, почему министры культуры и мои предшественники на посту главы Службы древностей не вернули ценнейший экспонат на родину, хотя и делали такие попытки, но детальное изучение фотографий и рентгеновских снимков расставило все точки над «i». Теперь же, после такого заявления, на меня смотрели удивленные глаза экскурсантов, Алессандро и Эмилии.
— Как подделка? — испуганно прошептала супруга.
— Просто… Могу это доказать с точки зрения древнего египтянина и куль...
— Да! — перебил меня молодой англичанин.
В ответ я приложил палец к губам, призывая к тишине.
— Первое и самое главное — почему такой бесценный артефакт за сотню лет не вернули на родину? Не поверю, что дипломаты не смогли ничего сделать. Ответ простой: зачем возвращать то, что не имеет национальной ценности. Второе — это сам бюст. Не целая статуя, не обломок, а целенаправленно сделанный бюст. Такой тип портретной скульптуры был присущ древним римлянам, но не древним египтянам. О тонкостях культуры Древнего Египта более века назад было известно не так много, и большая часть информации касалась греко-римского периода в истории государства фараонов. Настоящее египетское мировоззрение, египетская религия воспринимали человеческое тело как единое целое. И даже ересь Эхнатона, если она, в действительности, была, не повлияла на них. Да, деревянная статуя могла собраться из частей, но потом все скрывалось за слоем штукатурки. Так было и в Древнем царстве, и в Позднем.
— А как же бюсты Эхнатона, головы дочерей? — возмутился Алессандро. — Весь этот зал?
— Здесь подлинников не больше двух дюжин. Большинство амарнских артефактов — новодел. Камень датировать не возможно, умелому ремесленнику легко подделать стиль, состарить тоже самое. Соскребать краску для исследований вряд ли разрешат коллекционеры или музеи. Однако, цена древней вещи и современной отличается во много раз.
— А гробница Тутанхамона? — не выдержала уже Эмилия. — Тоже подделка?
— Свалка истории, — вздохнул в ответ. — В ней нужно разбираться и на предмет подлинности, и на предмет первоначального владения. Не все делали для Тутанхамона, есть и переделанные вещи в большинстве своем. Такое часто бывало. Взять хотя бы серебряный гроб и погребальную маску Псусеннеса…
— И только на том, что это не типично для египтян, Вы утверждаете, что бюст подделка? — ставил свое слово гид, нервно взглянул на часы.
— Не только. Нарушен центр тяжести. Если бы это вставлялось в статую, то непременно бы выпадало из паза, и на детали не раскрашивают спрятанные от взора поверхности. Нет никаких намеков на фиксаторы. Древний скульптор с большим опытом не ошибся бы с равновесием, а для начинающего — работа выполнена на высоком уровне. К тому же качество отделки лица и качество поверхности тиары разительно отличаются. Головной убор очень грубый, неотшлифованный по боковой поверхности, но при этом покрашен. Лицо, напротив, идеально отштукатурено и ровно выкрашено. Будь я Эхнатоном, за такой портрет супруги приказал бы избить скульптора палками и очень сильно. Может, он так и поступил, раз бюст только один. Простите за лирическое отступление. Дальше! Шея не в египетском стиле, как и губы. Глаз инкрустирован только один, причем с нарушением технологии — его не окружает подводка, которая выполняет функцию фиксатора и прячет под собой недочеты полировки краев. Второй даже не вставлялся, и он не терялся, как говорят археологи. Так же я не встречал статуи, где инкрустация глаза была сделана из горного хрусталя или стекла целиком, а зрачок и радужка нарисованы в углублении. В горном хрустале без царапин такую полусферу не вышлифуешь вручную, а следы обработки видны только по краю и внешней поверхности. Удивляет сохранность краски на лице. Я не вижу ни растрескивания, ни шелушения, которые встречаются на артефактах такого возраста. И как могут быть повреждены оба уха, но лицо никак не пострадало? Ни царапины!..
— Откуда тогда она взялась? — не вытерпел юноша-англичанин.
— Слышал версию, что Борхардт заказал такую вещь с разными типами отделки штукатуркой и краской по старинным рецептам для эксперимента по воздействию природных условий и человеческого фактора на древнеегипетские статуи, но приезд кайзера Германии совпал с окончанием опыта. Еще раз не поверю, чтобы древнюю вещь вот так несли на руках, как на снимке… А через полвека объявили о ее хрупкости и невозможности транспортировки в Каир. Опытный образец выдали за находку, назвав царским именем, а потом началась волна подделок, вероятно, одобренная египетским правительством за часть прибыли от продажи ценностей. Лично мне такой расклад событий кажется достаточно убедительным.
— Почему я не могу Вам возразить? — Алессандро взглядом искал поддержку у моей супруги и туристов. — И почему Вы так решили?
Мне оставалось лишь грустно вздохнуть, осознавая, что для кого-то своей правдой разрушил прекрасную сказку о фараоне-бунтаре и его красавице жене, уничтожил идеал человеческой красоты… Поэтому сухо ответил:
— Я вырос в Каирском музее и на раскопках в Саккаре, я много видел, и мне есть с чем сравнивать. Еще раз повторюсь, что это мое личное мнение, и вы можете соглашаться или не соглашаться с ним. Экскурсия окончена. Спасибо за внимание, — и быстро покинул зал.
Настроения разговаривать не было. Вышел из музея, сел на скамейку в тени раскидистого дерева. Кому нужна такая правда? Может, это и хорошо, что я не продвинулся с расшифровкой письменности Древних. Мои открытия не примут ученые, а простым людям такая информация не принесет никакой радости, только пошатнет их привычное восприятие мира. Сейчас я прекрасно убедился в этом. Да, найду библиотеку, покажу всем считывающий механизм и тексты на дисках. Да, найду пятую пирамиду. А дальше, что? Что?! Лучше бы я ничего не знал об этом! Я просто уничтожу свое будущее и будущее Эмилии. А стоят ли эти символы того, чтобы начинать жизнь заново, когда уже немолод и хочется стабильности, семейного счастья?
Я сидел, облокотившись на колени и оперевшись подбородком на скрещенные пальцы. Душа страдала от смятения. Я разрывался между правдой в науке, своим мировоззрением и спокойным счастливым будущим. Видимо, Захии пришлось пережить то же самое и не раз на посту главы Службы древностей. Поэтому он закрывал доступ археологам туда, где могли быть найдены противоречивые артефакты. Видимо, мне придется поступать также во имя своей любви и нормальной жизни.
Чьи-то пальцы сжали мое плечо. Посмотрел в сторону и увидел супругу, севшую рядом. Она положила голову на место руки, обняла.
— Знаю, как тебе сейчас плохо… — произнесла она, сильнее сжимая в объятиях. — Но это твой путь, который хочу пройти вместе с тобой до конца, и я приму любое твое решение, не важно, будет ли оно правильным или нет. Не сожалей ни о чем. Я буду рядом. Всегда, мой любимый фараон Сахемхет. До последнего вздоха.
— Я люблю тебя!
Нежно коснулся поцелуем ее губ. Потом целовал еще и еще со всей страстью, на которую только был способен.
— Мне ожидать научную революцию в истории Древнего мира и переписывать лекции экскурсоводам? — раздался над нами голос Моретти.
Я поднял голову. Эмилия уткнулась в мое плечо, скрывая слезы от посторонних глаз.
— И Ваши рассказы туристам очень понравились. Они расстроились, когда Вы так быстро ушли, — закончил он короткий монолог.
— Не беспокойтесь, Алессандро. Не будет никаких волнений в мире науки. Я бы пошел на такое, пока был один, но сейчас я хочу то, чего лишен был в детстве до встречи со Стефанией — семьи: обнимать любимую жену, носить на руках своих детей, играть в шахматы с тестем и проигрывать ему, проводить выходные в путешествиях по Нилу на «Солнечной барке»… Никакие научные открытия и перевороты не сравнятся с простым человеческим счастьем.
— Рад это слышать! — снова расплылся в улыбке директор музея. — Если, вдруг, что-то случится, знайте, хорошее место для Вас здесь найду. А, может, бросите Службу древностей и переберетесь ко мне работать?
— Спасибо за предложение, — любезно ответил ему. — Но современному Древнему Египту я нужен больше, чем здесь.
— Был рад встрече с Вами. Позвольте откланяться. Ариведерчи.
Моретти слегка склонил голову, развернулся и ушел в сторону главного входа.
— Ты сделал свой выбор? — Эмилия неуверенно задала вопрос.
— Да. Но это не значит, что мы не поедем на поиски библиотеки. Я обещал, и слово свое держу.
В ответ она еще сильнее стиснула меня в объятиях, разрыдалась. Ради нее я готов поступиться своими интересами, убрать научные открытия в стол и совершать всякие безумства. Еще день в Риме, и возвращаемся в Каир. Будем искать большой уютный дом, готовиться к экспедиции на юг Египта, совершенствовать работу Службы древностей. А язык Древних? Он еще немного подождет — ждал же двенадцать тысячелетий…
Глава 27
Весь следующий день мы гуляли по достопримечательностям Рима. Погода стояла солнечная, очень теплая, с легким ветерком. Эмилия ворчала на последнее природное явление, беспардонно выбивавшее непослушные рыжие пряди из-под шпилек. Поддержав проделки ветра, я с улыбкой и неменьшей наглостью избавил очаровательную женщину от таких бесполезных вещиц в волосах, как заколки. За что тут же получил «наказание» в виде прилюдных поцелуев.
В планах я обозначил посещение Колизея и двух Форумов. Это был наш совместный выбор из длинного списка достопримечательностей. Супруга, не отвлекаясь на сувенирные прилавки, неотступно следовала за мной. И дело было не в том, что мое самочувствие могло внезапно ухудшиться, а в том, что я совал нос везде, где можно и нельзя, без страха пересекая заградительные ленты. Меня интересовали особенности римской кирпичной кладки, самого кирпича, следы инструментов на колоннах, приемы отделки штукатуркой, росписи по ней. Да, я снова ударился в исследования, пусть и эмпирические, а более точную информацию собирался позже найти в публикациях. Пока тактильно изучал интересующие меня аспекты, Эмилия приглядывала за обстановкой и в случае появления смотрителей устраивала отвлекающие сцены ревности или наивного непонимания. Она была такой убедительной, гиперэмоциональной, что охрана исторического объекта делала замечания и быстро уходила, чтобы не слушать бессмысленный словесный водопад. Как только опасность исчезала, я восхищался ее актерской игрой, а она звонко смеялась в ответ. Один раз такой спектакль не прошел, и нам пришлось спасаться бегством.
— Я больше не могу, — выдохнула она, прижимаясь к стене.
— Оторвались…
— Все… На сегодня приключений хватит.
— Согласен. Отдыхаем, собираем чемоданы, и завтра в Каир.
— А задание Арафа?
— Отправлю своего заместителя… в командировку. Пусть тоже погуляет, развеется, — рассмеялся я, присел на корточки, переводя дыхание. — Министру эти отчеты не нужны, он так спровадил меня на отдых по совету Икрама. Просто мне нужно уменьшить нагрузку на работе, не «сжигать» себя, не забывать про курс капельниц, и тогда со здоровьем будет все прекрасно. Спокойно доживу до старости.
— Хорошо, что ты это понимаешь. Что интересного высмотрел на руинах?
Поднялся, обнял супругу за талию, повел по улочке как можно дальше от злополучной достопримечательности. По дороге стал озвучивать наблюдения:
— Меня заинтересовал кирпич. Здесь достаточно влажно, поэтому он обожженный, в Египте сухо — там подходил и сырцовый. Да и на обжиг дров не хватило бы: сколько изготавливалось керамической посуды. Могу только восхититься древнеримской архитектурой — просто и добротно.
— Тогда объясни мне, почему до нас не дошло ни одного царского дворца в Египте, а только храмы и гробницы?
— В мое время их строили из того же сырцового кирпича, что и остальные дома. Быстро и доступно. Легко перепланировать и отделать. Колонны могли сделать из известняка или песчаника, но чаще всего делали из кедровых стволов. Их только ошкуривали и вырезали орнамент. Такой приятный запах был…
Я остановился. В памяти всплыло темноватое прохладное помещение с толстыми, источающими хвойный аромат, колоннами, поддерживающими расписанный деревянный потолок. Между толстых досок находились отверстия, затянутые редкой тканью, пропускающей свежий воздух и тонкие нити солнечного света. Известковая краска виднелась на перекрывающих балках. Ближе к стене стояло кресло, на котором восседал мужчина в белом платке, в коротком опоясании, с пятнистой шкурой на одном плече. Отец? Я изо всех сил постарался разглядеть его лицо. Он поднялся, пошел в мою сторону…
— Сахемхет! — испуганный вскрик и резкий толчок в сторону вернули меня обратно в реальность. Мимо нас промчался мотоциклист, едва не зацепив рулем.
— Он вылетел. Внезапно! Здесь же нельзя ездить! Там знаки стоят! — в ужасе бормотала Эмилия, прижимаясь ко мне. — Что с тобой опять?
— Я вспомнил дом… Возможно, отца. Я был там. Он шел ко мне. Я так хотел увидеть его лицо… Еще чуть-чуть, и… — по щеке заскользила слеза от растревоженных воспоминаний.
— Прости меня. Так испугалась…за тебя.
— Все хорошо. Ничего бы не получилось. Я был совсем маленьким, когда близко видел его в последний раз. Возьмем такси? Так будет безопаснее, чем ходить по улицам.
Она согласилась.
Мысль о том, что смогу вспомнить лица членов семьи, не давала покоя всю поездку. Заглянул в обнаруженный недалеко от частной гостиницы парфюмерный магазин, запасся несколькими флакончиками ароматических масел хвойных деревьев. Вернулся в номер, устроился в кресле, открыл их и, по очереди вдыхая терпкие запахи, попытался продолжить внезапно прерванные воспоминания. Закрыл глаза.
Снова полутемный торжественный зал. В моих руках были огромные шишки и веточки ценного дерева из далекой страны.
— Смотри, какие длинные листочки, — брат указал на иголки. — Потрогай их. Вот так!
Я сильно уколол пальцы, расплакался, а он бросил на меня такой презрительный взгляд. И ушел. Молча. Зал исчез во мраке. Перед глазами возникло хранилище натра, темное, с неприятным запахом. Запахом смерти. Дверь открылась. Знакомый силуэт.
— Птаххетеп!
Бросился к нему в объятия. Почему он такой худой? Поднял голову. На меня смотрело опущенное вниз иссохшее лицо мумии, искаженное предсмертными муками. Я закричал, но ни звука не вылетело из моего горла. Мумия рассыпалась грудой костей. Тело похолодело от ужаса: напротив меня стояло человекообразное существо в четыре моих детских роста. Посмотрел вверх. Лицо. Мужское. Застывшее. Серая кожа с голубоватым отливом, как у Осириса на фресках в гробницах Нового царства. Одежда, как на колоссах. Древний? Один из той цивилизации?
