Мне нравилось записывать на видео лекции по истории или экскурсии по известным музеям мира, показывая книжные иллюстрации и сопровождая их необычными рассказами, которые специально готовил для него. «Маленький принц» по достоинству оценивал мои старания настойчивыми просьбами о продолжении «культурных прогулок».
Время летело быстро: Сахемхет рос, и вместо любознательного ребенка с локоном юности я уже видел на экране симпатичного, прилично образованного юношу, неплохо говорившего по-английски и обладавшего в некоторых аспектах почти энциклопедическими знаниями. В шестнадцать лет он стал сотрудником музея, работал в запасниках, тайком делал свои переводы текстов Древнего царства. В восемнадцать — попробовал себя экскурсоводом, но долго не задержался на этой должности из-за постоянных конфликтов с туристами, основная масса которых была приверженцами классической истории, навязанной еще со школьной скамьи, а юноше хотелось хоть немного разрушить стереотипы о своем мире. Бросив хождение по музею, он перебрался к Аджари на раскопки в окрестностях Саккары, с большой охотой переводил для нее все попадавшиеся надписи. Сахемхет с легкостью перенимал и многие привычки «второй» матери: закатанные по локоть рукава рубашки, льняной шарф, повязанный вокруг головы и не дававший волосам лезть в глаза во время работы, рабочие инструменты в карманах брюк и сумка с большим альбомом для зарисовок иероглифов, фресок или места раскопок. В девятнадцать египтянин умудрился очень сильно поругаться с ведущим музейным экспертом по поводу правильности датировок находок в Саккаре и Гизе по особенностям начертания иероглифов. В результате доктор Хавасс запретил молодому человеку переступать порог не только музея, но и запасников под угрозой ареста. Я был далек от происходившего в Египте, но исследования и собственные знания Сахемхета в этой области могли бы очень помочь Службе древностей. Но, увы, такая информация ученым была не нужна и даже представляла угрозу их теориям.
Еще через год, весной, Стефания в время очередного телефонного разговора сообщила, что собирается провести самостоятельные раскопки на юге страны в качестве подарка Сахемхету на его двадцатилетие. Я удивился такому решению: в Саккаре еще копать и копать, цивилизация и дом рядом, а они собрались неизвестно куда и непонятно зачем, где проблематично найти что-нибудь стоящее. Правда, отговаривать не стал, ибо лучшего подарка на день рождения будущего археолога я бы не нашел. Перед их отъездом мы по-дружески общались более двух часов. Столько было радости в голосах обоих, а я с невероятным удовольствием давал им советы, что хватило бы на несколько экспедиций.
Последний ее звонок был из деревушки в ста километрах к юго-западу от Луксора. С таким воодушевлением Стефи рассказывала о своих планах, хотя половину так и не смог понять из-за треска. Как потом оказалось, это была наша последняя беседа по телефону… Больше она не вышла на связь.
Я ждал почти два месяца… Никто не звонил. Прекрасно понимал, что на раскопках в такой глуши, им, может быть, сейчас не до общения с внешним миром, однако волнение взяло верх. Связался с каирским музеем и получил ответ, что экспедиция пропала без вести, а несколько недель назад из запасника выкрали гроб Птаххетепа с его останками. Попытался соединить два этих события, но слишком много возникало версий и сомнений в них.
Как же корил себя, что был не только таким хорошим сыном, а еще и стеснительным дураком. Я рвался в Египет, но не мог оставить свою восьмидесятилетнюю мать одну в Англии, бросить на попечение сиделок и врачей или отправить в пансионат. Она не пережила бы такого предательства от меня, и я не простил бы себе такого низкого поступка.
Прошло несколько дней, полных отчаяния и нечеловеческого желания находиться и в Каире, и в Лондоне одновременно. Все это время старался не показывать родному человеку своего волнения. Мои проблемы решить ей было не под силу.
Рано утром я заглянул в комнату матери справиться о самочувствии и предложить погулять в парке, но нашел ее мертвой в своей постели. Было ли это совпадением, не знаю, только после ухода врачей наткнулся под подушкой на почти пустой флакон от лекарства, которое недавно заказывал в аптеке. В морге вскрытие делать не стали, просто поставили диагноз по болезни — так часто делали для тяжело больных «домашних» стариков. Похоронив мать рядом с отцом, я, разрываемый на части личным горем и беспокойством за Стефанию и Сахемхета, на следующий день вылетел в Каир.
Удачно сняв комнату рядом с домом Аджари, без проблем вернулся к прежней работе в запасниках музея, куда приняли обратно с огромным удовольствием. Ошибки не было: гроб со жрецом, действительно, исчез. Я встретился с Захией, чтобы прояснить судьбу двух очень дорогих мне людей. Но ответ был неутешительным: их искали добровольцы, военные, даже местные жители… Но оба Аджари и нанятые ими местные рабочие как сквозь землю провалились. На возвращение кого-нибудь из археологов я уже перестал надеяться: столько недель не было известий, волонтеры не нашли ни их останков, ни следов от лагеря, ни места раскопок.
Я не знал, какую ветвь христианства исповедовала Стефания, поэтому обошел все церкви Каира, ставил свечи и молился в каждой за нее, как живую, хотя, понимал, что обманываю самого себя. Молился и за Сахемхета… Бог-то ведь один, только имена у него разные и по-разному к нему взывают. Боже! Дай мне силы принять любую правду! Верни их мне, ибо они и есть моя жизнь!
Точкой отсчета для меня стал последний звонок Аджари. С этого времени прошло уже одиннадцать недель. С каждым днем надежда дождаться пропавших угасала все сильнее. И чем больше мирился с тем, что уже никогда не увижу ни Стефанию, ни Сахемхета, тем отчаяннее становились после очередной бессонной ночи мои молитвы в лучах солнца, освещавшего бездушные пирамиды.
В тот вечер я задержался в музее: закрывшись в своем кабинете на цокольном этаже, увлекся изучением одного подозрительного папируса, который очень напоминал добротную подделку, и совершенно забыл о конце рабочего дня. Не удосужившись предупредить, один из новых охранников, по незнанию, запер меня в запаснике. Кушетка и диван были в моем распоряжении; графин с водой вкупе с несколькими пачками галет также, как и чайник, всегда обитали на незаметном угловом столе. Поэтому решил никого не беспокоить телефонными звонками, а просто лечь спать. Настольную лампу гасить не стал — все равно было страшновато ночевать одному в огромном здании и, к тому же, в компании мумий. Устроился поудобнее на диване, закрыл глаза и уже успел немного подремать, как с протяжным скрипом распахнулась настежь дверь. От неожиданности я инстинктивно закутался в плед. К косяку прислонился человек, достаточно высокого роста, мужчина, судя по силуэту.
— Джон? Извини, что напугал, — с легким специфическим и таким знакомым акцентом произнес он, — думал, тут никого нет.
Незваный гость вошел и сел на кушетку напротив меня. Теперь он был освещен тусклым светом настольной лампы.
— Сахемхет? — моему изумлению не было предела. — Что случилось? Где Стефания? Куда вы пропали на три месяца? — начал задавать вопрос за вопросом, не давая ему возможности вставить хотя бы слово.
Ответа не последовало, только грустный взгляд в мою сторону и тихий стон. Принялся разглядывать его: предо мной был совершенно не тот мальчишка с пытливым взглядом, аккуратно собранными в хвост длинными волосами и ровным овалом лица, как на экране телевизора. Я увидел истощенного, измученного молодого человека, с растрепанной, серой от пыли гривой, воспаленными, полными слез, глазами, в одежде, больше напоминавшей лохмотья. Казалось, что его нашли в гробнице только сейчас, а не десять лет назад.
— Помоги разгрузить машину… — прошептал он после долгого молчания.
— Хорошо, — я вылез из-под пледа. — В твоем полном распоряжении.
Мы взяли каталку, вышли через служебный выход на улицу, где стоял грузовик. Юноша отдернул рваный брезент, опустил вниз борт. В свете уличного фонаря внутри поблескивали лаком два антропоморфных гроба. Он залез в кузов и пододвинул один из них к краю. Я подогнал каталку и стал помогать вытащить такой необычный груз. Эти надписи и рисунки не перепутал бы ни с какими другими — передо мной был пропавший внешний гроб Птаххетепа. Мы завезли его в запасник, поставили на свое место и вернулись за вторым. После нечеловеческих усилий и его погрузили на каталку. Запахло свежей краской и деревом.
— Кто в нем? — я, раскинув руки, загородил проход. — Правду!
— Моя мама… — дрожащим голосом ответил Сахемхет, стирая рукавом навернувшиеся на глаза слезы. — Ты знал ее, как Стефанию…
— Не может быть! Открой!
Кто угодно, только не она! Моя Стефания! Руки отказывались слушаться, как и ноги. Египтянин сдвинул крышку. Передо мной лежала аккуратно запеленатая мумия, источая головокружащий аромат масел и благовоний.
— Это Стефания, — еще раз повторил Сахемхет. — Я не лгу…
Ноги подкосились, и я, как мешок, повалился на землю рядом с музейной каталкой. Послышалось невнятное бормотание и скрип колесиков. Сахемхет отвез гроб в запасник и вернулся уже с другой каталкой за мной. Я, конечно, не экспонат, чтобы меня так бережно возить, но в данном случае никто из нас двоих лучшего варианта и не нашел бы.
Юноша устроил меня поудобнее на диване, хотя сам еле держался на ногах, подошел к столу, налил воды и залпом выпил весь стакан.
— Есть хочешь? — спросил, понимая, что он, скорее всего, достаточно долго нормально не питался.
— Потом… Ты подождешь до утра мой рассказ? — пошатнувшись, ответил Аджари вопросом на вопрос.
—Да, — насколько мог удобно устроился на диване, освобождая место рядом с собой. — Несколько часов, дней или даже месяцев ничего не смогут изменить. Поспи…
Сахемхет лег рядом, положил голову на мои колени. Я укрыл его плечи свободным концом пледа, обнял рукой и, закрыв глаза, вслушивался в тяжелое дыхание египтянина. Не хотел думать о том, что могло произойти с археологами, как умерла Стефания. Только он знал правду — я лишь мог строить догадки. Под такие мысли не заметил, как и сам заснул.
Меня разбудил ворвавшийся в кабинет Захия, который с трудом сдерживал волнение.
— Что тут произошло? Откуда грузовик на территории? — его крик сошел на шепот, когда Хавасс перевел взгляд на еще спавшего Сахемхета. — А он что здесь делает?
— Я и сам пока ничего не понимаю, — также тихо ответил я. — Знаю только, что Стефании больше нет.
— Что? Я вызываю сюда полицию… — глава Службы древностей направился к двери. — Хватит с меня выходок древнего психа! Одни проблемы от него.
— Захия! Стой! Если ты сделаешь это…
— Только ради тебя, Джон. Я улажу проблемы. Скандалы, связанные с музеем и моим именем, сейчас мне не нужны. Но… ты увезешь его из страны как можно быстрее!
— Спасибо, доктор Хавасс.
— Надеюсь на тебя.
Сахемхет спал, изредка вздрагивая и что-то бормоча, а я обдумывал, как буду уговаривать его покинуть родину и жить в Лондоне.
Прошло еще несколько часов. Затекли ноги, захотелось поесть. Стараясь не разбудить юношу, подложил под его голову подушку, а сам осторожно встал. К счастью, моя парализация была временной, и я передвигался так же свободно, как и раньше. Заварил кофе, сел за рабочий стол, открыл пачку галет. Слишком много мыслей снова закрутилось в голове: бесконечное число вопросов и ни одного здравомыслящего ответа на них. Одно радовало, что Хавасс не превратил случившееся в событие мирового масштаба.
Часы показывали около восьми вечера. Чтобы нас никто не потревожил, запер кабинет изнутри. Было слышно, как уходят работники музея из запасников, как смотрители делают последний обход перед тем, как закрыть на ночь служебные помещения. Мы снова остались одни в опустевшем здании. Египтянин заворочался, открыл глаза.
— У тебя же есть ключи от музея… — я констатировал факт вместо того, чтобы задать вопрос. — Пойдем домой?
— Еще никто не пришел? — сладко зевнул он.
— Наоборот, все ушли. Ты проспал почти сутки.
— Прости, Джон… Я так устал, что спал бы и спал.
Помог ему подняться. Пришлось немало приложить усилий, чтобы вывести еле державшегося на ногах юношу на улицу и запереть за собой все двери. И откуда сутки назад у него нашлись силы двигать неподъемные гробы?
Под покровом темноты мы добрались до квартиры Стефании.
— Я искупаюсь, если ты не против, — устало произнес Сахемхет, переступая порог.
— Конечно, а я позабочусь об ужине.
Взяв ключи, отправился на поиски круглосуточного магазина.
Вернувшись с большим пакетом, я застал юношу дремлющим в кресле. Темные влажные волосы небрежно лежали на плечах поверх длинной льняной рубахи, расшитой древним орнаментом. Стараясь вести себя как можно тише, приготовил поздний ужин, накрыл на журнальном столике и только тогда разбудил его.
— Джон, спасибо… Но я не хочу…
— Ешь! — приказал я. — Иначе силой буду кормить!
— Совсем, как Стефания, — вздохнул он, взяв в руки тарелку с супом. — Ты сможешь сохранить все, что я расскажу?
— Да.
— Мама планировала зафиксировать и донести до людей мои знания после этой экспедиции, но судьба решила все иначе. Джон, запиши каждое слово! Начнем сейчас — у нас может оказаться так мало времени, что, боюсь, не успею все рассказать тебе… Я не знаю, что будет завтра. Там, на полке лежит большая самодельная книга для рукописей. Стефания сама переплела и украсила ее.
Допив чай и дождавшись, когда Сахемхет поест, я взял ручку, бумагу, сел рядом и приготовился писать.
— Пожалуйста, не перебивай меня… — попросил юноша. — Все вопросы потом.
— Хорошо. Я готов.
Он закрыл глаза, помолчал, собираясь с мыслями, и медленно начал свой рассказ, чтобы я успевал записывать:
«Все, что ваши историки говорят о Древнем царстве, в большинстве своем является заблуждением. Эпоха пирамид, эпоха обожествленных великих царей-строителей, эксплуатировавших ради бессмертия и славы тысячи простых людей… Да, великих царей, но воителей. Если бы мой дед, прадед, прапрадед стоили пирамиды на плато, я бы видел эти сооружения во всем великолепии, а не в таком же плачевном состоянии, как сейчас. Хуфу искал потайные комнаты, пытался реставрировать эти рукотворные горы блоками, валявшимися у подножья, как делаете вы, даже покрасил самую большую в темно-красный цвет, ибо покрыть облицовкой заново оказалось невыполнимой задачей. Он был так восхищен ими, что восстановил и переделал под склепы для себя и семьи три полуразрушенные скромные пирамидки у основания большой. Великая честь для смертного человека, пусть и царя. Хафра продолжил дело отца и потратил немало времени и средств на ремонт средней пирамиды, как памятника богам. Отдал ли он приказ похоронить себя там или рядом в мастабе — не знаю. Веком раньше, Джесеру хотел возвести такое же величественное сооружение, как на плато, даже выбрал место с уже готовой древней шахтой и остатками стены по периметру, но деревянные леса не выдерживали людей и камни без дополнительной опоры. Оттуда и такая странная форма. Я читал об этом в храмовой библиотеке. Проще говоря, он ввел моду на ступенчатые гробницы из мелкого известняка на глиняном растворе, которые строили цари Древнего царства. Знатные или богатые предпочитали менее затратные семейные усыпальницы — мастабы.
Время летело быстро: Сахемхет рос, и вместо любознательного ребенка с локоном юности я уже видел на экране симпатичного, прилично образованного юношу, неплохо говорившего по-английски и обладавшего в некоторых аспектах почти энциклопедическими знаниями. В шестнадцать лет он стал сотрудником музея, работал в запасниках, тайком делал свои переводы текстов Древнего царства. В восемнадцать — попробовал себя экскурсоводом, но долго не задержался на этой должности из-за постоянных конфликтов с туристами, основная масса которых была приверженцами классической истории, навязанной еще со школьной скамьи, а юноше хотелось хоть немного разрушить стереотипы о своем мире. Бросив хождение по музею, он перебрался к Аджари на раскопки в окрестностях Саккары, с большой охотой переводил для нее все попадавшиеся надписи. Сахемхет с легкостью перенимал и многие привычки «второй» матери: закатанные по локоть рукава рубашки, льняной шарф, повязанный вокруг головы и не дававший волосам лезть в глаза во время работы, рабочие инструменты в карманах брюк и сумка с большим альбомом для зарисовок иероглифов, фресок или места раскопок. В девятнадцать египтянин умудрился очень сильно поругаться с ведущим музейным экспертом по поводу правильности датировок находок в Саккаре и Гизе по особенностям начертания иероглифов. В результате доктор Хавасс запретил молодому человеку переступать порог не только музея, но и запасников под угрозой ареста. Я был далек от происходившего в Египте, но исследования и собственные знания Сахемхета в этой области могли бы очень помочь Службе древностей. Но, увы, такая информация ученым была не нужна и даже представляла угрозу их теориям.
Еще через год, весной, Стефания в время очередного телефонного разговора сообщила, что собирается провести самостоятельные раскопки на юге страны в качестве подарка Сахемхету на его двадцатилетие. Я удивился такому решению: в Саккаре еще копать и копать, цивилизация и дом рядом, а они собрались неизвестно куда и непонятно зачем, где проблематично найти что-нибудь стоящее. Правда, отговаривать не стал, ибо лучшего подарка на день рождения будущего археолога я бы не нашел. Перед их отъездом мы по-дружески общались более двух часов. Столько было радости в голосах обоих, а я с невероятным удовольствием давал им советы, что хватило бы на несколько экспедиций.
Последний ее звонок был из деревушки в ста километрах к юго-западу от Луксора. С таким воодушевлением Стефи рассказывала о своих планах, хотя половину так и не смог понять из-за треска. Как потом оказалось, это была наша последняя беседа по телефону… Больше она не вышла на связь.
Я ждал почти два месяца… Никто не звонил. Прекрасно понимал, что на раскопках в такой глуши, им, может быть, сейчас не до общения с внешним миром, однако волнение взяло верх. Связался с каирским музеем и получил ответ, что экспедиция пропала без вести, а несколько недель назад из запасника выкрали гроб Птаххетепа с его останками. Попытался соединить два этих события, но слишком много возникало версий и сомнений в них.
Как же корил себя, что был не только таким хорошим сыном, а еще и стеснительным дураком. Я рвался в Египет, но не мог оставить свою восьмидесятилетнюю мать одну в Англии, бросить на попечение сиделок и врачей или отправить в пансионат. Она не пережила бы такого предательства от меня, и я не простил бы себе такого низкого поступка.
Прошло несколько дней, полных отчаяния и нечеловеческого желания находиться и в Каире, и в Лондоне одновременно. Все это время старался не показывать родному человеку своего волнения. Мои проблемы решить ей было не под силу.
Рано утром я заглянул в комнату матери справиться о самочувствии и предложить погулять в парке, но нашел ее мертвой в своей постели. Было ли это совпадением, не знаю, только после ухода врачей наткнулся под подушкой на почти пустой флакон от лекарства, которое недавно заказывал в аптеке. В морге вскрытие делать не стали, просто поставили диагноз по болезни — так часто делали для тяжело больных «домашних» стариков. Похоронив мать рядом с отцом, я, разрываемый на части личным горем и беспокойством за Стефанию и Сахемхета, на следующий день вылетел в Каир.
Удачно сняв комнату рядом с домом Аджари, без проблем вернулся к прежней работе в запасниках музея, куда приняли обратно с огромным удовольствием. Ошибки не было: гроб со жрецом, действительно, исчез. Я встретился с Захией, чтобы прояснить судьбу двух очень дорогих мне людей. Но ответ был неутешительным: их искали добровольцы, военные, даже местные жители… Но оба Аджари и нанятые ими местные рабочие как сквозь землю провалились. На возвращение кого-нибудь из археологов я уже перестал надеяться: столько недель не было известий, волонтеры не нашли ни их останков, ни следов от лагеря, ни места раскопок.
Я не знал, какую ветвь христианства исповедовала Стефания, поэтому обошел все церкви Каира, ставил свечи и молился в каждой за нее, как живую, хотя, понимал, что обманываю самого себя. Молился и за Сахемхета… Бог-то ведь один, только имена у него разные и по-разному к нему взывают. Боже! Дай мне силы принять любую правду! Верни их мне, ибо они и есть моя жизнь!
Глава 4
Точкой отсчета для меня стал последний звонок Аджари. С этого времени прошло уже одиннадцать недель. С каждым днем надежда дождаться пропавших угасала все сильнее. И чем больше мирился с тем, что уже никогда не увижу ни Стефанию, ни Сахемхета, тем отчаяннее становились после очередной бессонной ночи мои молитвы в лучах солнца, освещавшего бездушные пирамиды.
В тот вечер я задержался в музее: закрывшись в своем кабинете на цокольном этаже, увлекся изучением одного подозрительного папируса, который очень напоминал добротную подделку, и совершенно забыл о конце рабочего дня. Не удосужившись предупредить, один из новых охранников, по незнанию, запер меня в запаснике. Кушетка и диван были в моем распоряжении; графин с водой вкупе с несколькими пачками галет также, как и чайник, всегда обитали на незаметном угловом столе. Поэтому решил никого не беспокоить телефонными звонками, а просто лечь спать. Настольную лампу гасить не стал — все равно было страшновато ночевать одному в огромном здании и, к тому же, в компании мумий. Устроился поудобнее на диване, закрыл глаза и уже успел немного подремать, как с протяжным скрипом распахнулась настежь дверь. От неожиданности я инстинктивно закутался в плед. К косяку прислонился человек, достаточно высокого роста, мужчина, судя по силуэту.
— Джон? Извини, что напугал, — с легким специфическим и таким знакомым акцентом произнес он, — думал, тут никого нет.
Незваный гость вошел и сел на кушетку напротив меня. Теперь он был освещен тусклым светом настольной лампы.
— Сахемхет? — моему изумлению не было предела. — Что случилось? Где Стефания? Куда вы пропали на три месяца? — начал задавать вопрос за вопросом, не давая ему возможности вставить хотя бы слово.
Ответа не последовало, только грустный взгляд в мою сторону и тихий стон. Принялся разглядывать его: предо мной был совершенно не тот мальчишка с пытливым взглядом, аккуратно собранными в хвост длинными волосами и ровным овалом лица, как на экране телевизора. Я увидел истощенного, измученного молодого человека, с растрепанной, серой от пыли гривой, воспаленными, полными слез, глазами, в одежде, больше напоминавшей лохмотья. Казалось, что его нашли в гробнице только сейчас, а не десять лет назад.
— Помоги разгрузить машину… — прошептал он после долгого молчания.
— Хорошо, — я вылез из-под пледа. — В твоем полном распоряжении.
Мы взяли каталку, вышли через служебный выход на улицу, где стоял грузовик. Юноша отдернул рваный брезент, опустил вниз борт. В свете уличного фонаря внутри поблескивали лаком два антропоморфных гроба. Он залез в кузов и пододвинул один из них к краю. Я подогнал каталку и стал помогать вытащить такой необычный груз. Эти надписи и рисунки не перепутал бы ни с какими другими — передо мной был пропавший внешний гроб Птаххетепа. Мы завезли его в запасник, поставили на свое место и вернулись за вторым. После нечеловеческих усилий и его погрузили на каталку. Запахло свежей краской и деревом.
— Кто в нем? — я, раскинув руки, загородил проход. — Правду!
— Моя мама… — дрожащим голосом ответил Сахемхет, стирая рукавом навернувшиеся на глаза слезы. — Ты знал ее, как Стефанию…
— Не может быть! Открой!
Кто угодно, только не она! Моя Стефания! Руки отказывались слушаться, как и ноги. Египтянин сдвинул крышку. Передо мной лежала аккуратно запеленатая мумия, источая головокружащий аромат масел и благовоний.
— Это Стефания, — еще раз повторил Сахемхет. — Я не лгу…
Ноги подкосились, и я, как мешок, повалился на землю рядом с музейной каталкой. Послышалось невнятное бормотание и скрип колесиков. Сахемхет отвез гроб в запасник и вернулся уже с другой каталкой за мной. Я, конечно, не экспонат, чтобы меня так бережно возить, но в данном случае никто из нас двоих лучшего варианта и не нашел бы.
Юноша устроил меня поудобнее на диване, хотя сам еле держался на ногах, подошел к столу, налил воды и залпом выпил весь стакан.
— Есть хочешь? — спросил, понимая, что он, скорее всего, достаточно долго нормально не питался.
— Потом… Ты подождешь до утра мой рассказ? — пошатнувшись, ответил Аджари вопросом на вопрос.
—Да, — насколько мог удобно устроился на диване, освобождая место рядом с собой. — Несколько часов, дней или даже месяцев ничего не смогут изменить. Поспи…
Сахемхет лег рядом, положил голову на мои колени. Я укрыл его плечи свободным концом пледа, обнял рукой и, закрыв глаза, вслушивался в тяжелое дыхание египтянина. Не хотел думать о том, что могло произойти с археологами, как умерла Стефания. Только он знал правду — я лишь мог строить догадки. Под такие мысли не заметил, как и сам заснул.
Меня разбудил ворвавшийся в кабинет Захия, который с трудом сдерживал волнение.
— Что тут произошло? Откуда грузовик на территории? — его крик сошел на шепот, когда Хавасс перевел взгляд на еще спавшего Сахемхета. — А он что здесь делает?
— Я и сам пока ничего не понимаю, — также тихо ответил я. — Знаю только, что Стефании больше нет.
— Что? Я вызываю сюда полицию… — глава Службы древностей направился к двери. — Хватит с меня выходок древнего психа! Одни проблемы от него.
— Захия! Стой! Если ты сделаешь это…
— Только ради тебя, Джон. Я улажу проблемы. Скандалы, связанные с музеем и моим именем, сейчас мне не нужны. Но… ты увезешь его из страны как можно быстрее!
— Спасибо, доктор Хавасс.
— Надеюсь на тебя.
Сахемхет спал, изредка вздрагивая и что-то бормоча, а я обдумывал, как буду уговаривать его покинуть родину и жить в Лондоне.
Прошло еще несколько часов. Затекли ноги, захотелось поесть. Стараясь не разбудить юношу, подложил под его голову подушку, а сам осторожно встал. К счастью, моя парализация была временной, и я передвигался так же свободно, как и раньше. Заварил кофе, сел за рабочий стол, открыл пачку галет. Слишком много мыслей снова закрутилось в голове: бесконечное число вопросов и ни одного здравомыслящего ответа на них. Одно радовало, что Хавасс не превратил случившееся в событие мирового масштаба.
Часы показывали около восьми вечера. Чтобы нас никто не потревожил, запер кабинет изнутри. Было слышно, как уходят работники музея из запасников, как смотрители делают последний обход перед тем, как закрыть на ночь служебные помещения. Мы снова остались одни в опустевшем здании. Египтянин заворочался, открыл глаза.
— У тебя же есть ключи от музея… — я констатировал факт вместо того, чтобы задать вопрос. — Пойдем домой?
— Еще никто не пришел? — сладко зевнул он.
— Наоборот, все ушли. Ты проспал почти сутки.
— Прости, Джон… Я так устал, что спал бы и спал.
Помог ему подняться. Пришлось немало приложить усилий, чтобы вывести еле державшегося на ногах юношу на улицу и запереть за собой все двери. И откуда сутки назад у него нашлись силы двигать неподъемные гробы?
Под покровом темноты мы добрались до квартиры Стефании.
— Я искупаюсь, если ты не против, — устало произнес Сахемхет, переступая порог.
— Конечно, а я позабочусь об ужине.
Взяв ключи, отправился на поиски круглосуточного магазина.
Вернувшись с большим пакетом, я застал юношу дремлющим в кресле. Темные влажные волосы небрежно лежали на плечах поверх длинной льняной рубахи, расшитой древним орнаментом. Стараясь вести себя как можно тише, приготовил поздний ужин, накрыл на журнальном столике и только тогда разбудил его.
— Джон, спасибо… Но я не хочу…
— Ешь! — приказал я. — Иначе силой буду кормить!
— Совсем, как Стефания, — вздохнул он, взяв в руки тарелку с супом. — Ты сможешь сохранить все, что я расскажу?
— Да.
— Мама планировала зафиксировать и донести до людей мои знания после этой экспедиции, но судьба решила все иначе. Джон, запиши каждое слово! Начнем сейчас — у нас может оказаться так мало времени, что, боюсь, не успею все рассказать тебе… Я не знаю, что будет завтра. Там, на полке лежит большая самодельная книга для рукописей. Стефания сама переплела и украсила ее.
Допив чай и дождавшись, когда Сахемхет поест, я взял ручку, бумагу, сел рядом и приготовился писать.
— Пожалуйста, не перебивай меня… — попросил юноша. — Все вопросы потом.
— Хорошо. Я готов.
Он закрыл глаза, помолчал, собираясь с мыслями, и медленно начал свой рассказ, чтобы я успевал записывать:
«Все, что ваши историки говорят о Древнем царстве, в большинстве своем является заблуждением. Эпоха пирамид, эпоха обожествленных великих царей-строителей, эксплуатировавших ради бессмертия и славы тысячи простых людей… Да, великих царей, но воителей. Если бы мой дед, прадед, прапрадед стоили пирамиды на плато, я бы видел эти сооружения во всем великолепии, а не в таком же плачевном состоянии, как сейчас. Хуфу искал потайные комнаты, пытался реставрировать эти рукотворные горы блоками, валявшимися у подножья, как делаете вы, даже покрасил самую большую в темно-красный цвет, ибо покрыть облицовкой заново оказалось невыполнимой задачей. Он был так восхищен ими, что восстановил и переделал под склепы для себя и семьи три полуразрушенные скромные пирамидки у основания большой. Великая честь для смертного человека, пусть и царя. Хафра продолжил дело отца и потратил немало времени и средств на ремонт средней пирамиды, как памятника богам. Отдал ли он приказ похоронить себя там или рядом в мастабе — не знаю. Веком раньше, Джесеру хотел возвести такое же величественное сооружение, как на плато, даже выбрал место с уже готовой древней шахтой и остатками стены по периметру, но деревянные леса не выдерживали людей и камни без дополнительной опоры. Оттуда и такая странная форма. Я читал об этом в храмовой библиотеке. Проще говоря, он ввел моду на ступенчатые гробницы из мелкого известняка на глиняном растворе, которые строили цари Древнего царства. Знатные или богатые предпочитали менее затратные семейные усыпальницы — мастабы.
