С этими мыслями я поехал на службу. Я не ошибся, чутьё меня не подвело – в части было неспокойно. Настроения и слухи ходили самые разные. Кто-то из сослуживцев утверждал, что никакого конфликта с сепаратистами не предвидится, что после референдума Северо-Боровинскую область отпустят с миром. А кто-то прям напрягся, не зная, к чему готовиться.
Конкретного ничего никто не знал. Да и не положено.
Пока я был в отпуске, штат военной части сильно поменялся. Кто-то уволился, кто-то перевёлся в другую часть, кого-то перевели к нам. Эта перетасовка кадров была впервые на моей памяти, а я в этой части болтался почти уже семь лет.
Лично я жил неделю, как на пороховой бочке. Предчувствие чего-то нехорошего, непоправимого не покидало меня ни днём, ни ночью. Я весь превратился в слух и внимание.
Северян в нашей части хватало. Вот они-то постоянно о чём-то шептались. Кучкуясь в курилке или в столовой за приёмом пищи, они обсуждали что-то очень интересное и секретное, потому что стоило кому-то из берлессов пройти мимо, северяне тут же затыкали хавальники.
Как и все берлессы я недолюбливал северян. Открытых конфликтов в нашем расположении не было, но в других частях были серьёзные прецеденты, вплоть до самовольного оставления части.
Мы старались держаться вместе, понимая всю серьёзность положения. Наш ротный был берлессом и открыто выступал в поддержку сепаратистов – это и спасало. Стоило только заменить его на северянина, и можно увольняться в тот же день. Житья берлессам не будет, можно не надеяться.
Только за счёт майора Стрельцова мы и задержались в армии. Конечно, мне всё это не нравилось, но я продолжал нести службу. Не потому, что был пиздец каким правильным и со стальными яйцами. Я просто больше делать ничего не умел. Меньше всего мне хотелось пойти в полицию или на завод, где до сих пор горбатился отец.
В армии думать не надо. Сидишь на всём готовеньком и делаешь, что прикажут. Никакой тебе ответственности. Если ты дурачок, за тебя огребают твои командиры. А когда тебя спрашивают, чем занимаешься по жизни, можно с полными штанами гордости сказать, что ты Родину защищаешь!
Может быть, и придётся попрощаться со службой, но точно не сейчас. Было ещё время Родине долг отдать. Я не так много был ей должен, со своим капитанским жалованием, но хотя бы занимался тем, что мне нравилось, тем, что было по душе.
Сослуживцы все ходили злые и напряжённые, не я один. И только Димка Алексеев был вечно на расслабоне.
Сержант был чуть младше меня. Он по жизни был похуистом и распиздяем. Дважды его повышали до лейтёхи и дважды понижали в звании. Оба раза за драку с северянами. Он был настолько ненадёжным человеком и раздолбаем, что держался в армии просто каким-то чудом.
А ещё он постоянно ходил накуренный. Вот откуда его оптимизм и спокойствие. Я даже завидовал ему немного.
Это он дал мне погоняло Грэй. Я не возражал, хотя Серый мне больше нравилось.
Всю часть поставили на уши, заставив отдраить каждый уголок и закоулок. Самолично я ничего не драил, рядовых и срочников хватало, но комбат, в десятый раз сунувший своё рыло с проверкой, всё ещё не был доволен.
– Я его первого завалю! – тихо сказал мне Димка, провожая толстую задницу полковника взглядом.
– Кого? Полкана? – уточнил я.
– Ага. Вот как замес начнётся, пизда этой свиноматке! Заебал уже!
– Думаешь, начнётся? Все ждут этого замеса, а он всё не начинается. Сепары не хотят войны.
– Это сепары не хотят, а у северян очко уже дымится! – продолжил "запугивать" меня Алексеев. – Они первые пизданут! Вот увидишь!
– Ты что-то знаешь, Димон?
Он так уверенно рассуждал, как будто владел информацией.
– Да хуле тут знать, Грэй? Ты мозгами-то пошевели? Не видишь, к чему всё идёт? Лично я за северян воевать не собираюсь! Война начнётся, положу, сколько смогу, а потом пусть расстреливают, суки! – Он брезгливо плюнул на пол, который только что натёрли до блеска, и посмотрел на меня. – А ты за кого будешь, Грэй?
– Я не знаю... Я же присягу Родине давал! Предлагаешь в своих сослуживцев стрелять?
– Грэй, ты дебил? Или мы их, или они нас! – прошепел Алексеев, как будто я уже с ним заодно.
Он злобно оглядел срочников, сновавших туда-сюда, как будто был готов прямо сейчас их всех положить.
– Они же дети! – тихо сказал я сержанту.
– Посмотрю я, как ты запоёшь, когда они тебя убивать придут. Или сестрёнку твою с родаками заодно! Вот тогда и попиздим за красных и белых, за взрослых и детей!
Он хлопнул меня по плечу и пошёл подгонять салаг.
Димон был снова под запрещёнными веществами, поэтому я не придал слишком много значимости его словам. А потом я вспомнил Игорька, и слова Алексеева приобрели какие-то чёткие контуры в моей голове. Пора бы и мне определиться, что делать, если начнётся гражданская война, но я был слишком слабым и нерешительным. Я наивно надеялся, что всё обойдётся.
А зря.
Нас подняли по тревоге в 3 ночи. Построили на плацу. Я думал только о том, что не выспался, посчитав, как и остальные, тревогу учебной.
– Всем берлессам выйти из строя! – приказал злой, похмельный комбат.
Я понял, что всё! Начался тот самый замес! И все это поняли!
– Майор, сдайте табельное оружие! – обратился комбат к Стрельцову.
Меня пот прошиб от ужаса. Если уж ротного разоружают, дела не просто плохо, а пиздецки плохо. Я искал глазами Димку Алексеева, но его нигде не было. Ни среди кижан, ни среди берлесссов. Я видел, как он одевался и бежал вместе с остальными на плац. Да где же он?
Сам не понимал, на хрена мне сдался сержант, но мне как будто бы нужна была его поддержка, будто бы только он и знает, что происходит, и как мне действовать дальше!
– Разрешите обратиться, товарищ полковник? – подал голос охреневший майор.
– Отставить! – рявкнул комбат, и Стрельцов вынул из кобуры пистолет. Он отдал его лично полковнику, проигнорировав подскочивших к нему двоих с автоматами. – Вас сопроводят куда следует! – объявил комбат, и всех берлессов во главе со Стрельцовым, строем повели куда-то в сторону гаражей.
Блять, нас сейчас расстреляют? – было моей первой мыслью.
Нет, слава богу, нас просто заперли в одном из гаражей. Набралось берлессов достаточно – человек 150-200. Посчитать не было возможности, да и не до того было.
Ангар был довольно вместительным, но мы набились в него, как селёдки в бочку.
– Что происходит? В чём дело? – набросились мы на ротного, как только ворота ангара закрылись.
Он сел на канистру с маслом, снял с себя фуражку и вытер рукавом взмокший лоб.
– Война, товарищи! – тихо выдавил он из себя, не глядя ни на кого из нас. Как будто бы ему было стыдно или неловко. Он вытащил из кармана пачку сигарет и закурил, еле попадая спичкой по коробку – так у него тряслись руки. Курить в ангаре было взрывоопасно из-за хранившихся в нём некоторых ГСМ, но майору было, видимо, уже на всё похер. Мы нервно загудели. – Цыц, блять! – прикрикнул на нас ротный. – Отставить панику! Сохранять спокойствие и мужество!
Какое в жопу мужество, если нас заперли без еды и воды? Без оружия! Мы все были на панике. Сам майор был в ахуе от происходящего! Да какого чёрта происходит?
– Вы знаете, зачем нас здесь заперли, товарищ майор? Нас убьют? – младший лейтенант Федорченко озвучил вопрос, который мучил каждого из нас.
– А ты какого хуя здесь, Федорченко? Ты же кижанин, мать твою? – удивился Стрельцов.
– Я с вами хотел. Я не северянин! – гордо заявил лейтенант. – Так зачем нас разделили, товарищ майор?
– Чтобы не мешались. Берлессы границу перешли. Щас отработают по ним и выпустят нас.
– Я слышал, что это всё враньё! – сказал другой лейтенант, имя и фамилию которого я не знал. – Северяне просто будут по городу бомбить, чтобы сепаров напугать. Нет там никаких берлессов!
Господи, надо предупредить родителей! Сообщить, что происходит! Я вытащил телефон, как и многие другие солдаты, но исходящие звонки не проходили. Связи не было.
– Чёрт! Связи нет!
– И у меня!
– У меня тоже...
Глушат сигнал, чтобы не было утечки информации, – догадался я.
Я не мог здесь оставаться! Я должен был предупредить своих об опасности! Защитить их каким-то образом!
В ту же минуту до нас донеслись звуки первых взрывов. Наша часть располагалась за городом, но стёкла в ангаре и бетонный пол под ногами дрожали так, будто бомбят где-то рядом.
Все замолчали. В ангаре стало тихо, будто умер кто-то. Было только слышно, как кряхтит майор.
До нас донеслись крики людей на берлесском, раздались одиночные выстрелы и автоматные очереди уже совсем рядом с ангаром. Стало ясно, что на территории части ведётся какая-то перестрелка.
На часть напали? Господи, надо было выбираться отсюда!
23. Сергей
Душой мы все рвались на свободу, но по факту подойти к воротам ангара никто не осмелился. Солдаты разбрелись по углам и притихли, жадно прислушиваясь к тому, что происходит снаружи. Я никогда не видел столько страха в глазах пацанов. Он был коллективным, всеобщим, тотальным. Мы все были напуганы и растеряны. Ни один из нас не проявил инициативу предпринять что-либо.
Перестрелка то утихала, то возобновлялась с новой силой, как и бомбёжка где-то неподалёку. Время от времени мы проверяли свои телефоны, но безуспешно.
Нервы потихоньку начинали сдавать не только у меня. Кто-то из ребят уже плакал, не стесняясь своих слёз, всхлипывая навзрыд. У меня волосы под кепкой шевелились, а спина была мокрая, так что текло под ремень прямо в трусы.
И только майор продолжал невозмутимо сидеть на канистре, обхватив голову руками. Он как будто был не с нами, а где-то совсем далеко. Это он должен был сказать своим солдатам, что делать дальше. Но он вроде бы уже сказал...
Я думал только о своих родителях и сестре. Живы ли они? Что с ними? О себе я почему-то вообще не переживал, хотя положение моё было такое же неопределённое, как и у всех берлессов в ангаре.
Уже рассвело, когда перестрелка в части прекратилась. Мы замерли в ожидании чего-то. Чего-то неотвратимого, безнадёжно плохого. Время тянулось бесконечно. Эти два часа, что я тут провёл, были самыми длинными и мучительными в моей жизни.
Вдруг у ворот послышались голоса на берлесском и началась какая-то движуха. Все напряглись, как и я, и уставились на ворота. Они разъехались в разные стороны, пугая меня уже до усрачки, и в ангар вошёл Димон. Потный, без головного убора, с автоматом наперевес. Глаза бешеные, налитые кровью! Никогда его таким не видел!
– Выходим! – скомандовал он, ища глазами майора.
Солдаты несмело потянулись на улицу. А я так оторопел, что остался стоять на месте. Алексеев подошёл к майору и врезал ему с ходу прикладом в лицо. Я и ещё пара ребят подскочили к ним, не понимая, что происходит. Стрельцов зажал руками нос, из которого хлестала кровища, и попытался подняться на ноги, но Димон осадил его обратно на канистру.
– Алексеев? Ты чего творишь? – заорал я на сержанта.
– Эта гнида в плен нас решила сдать! – хищно оскалившись, протянул Димон. – Прикинь, Серый?
– Какой плен? Ты чё несёшь? – не поверил я сержанту. Он вообще был не в себе, мягко говоря.
– Такой уговор у него с северянами был! Ну, сука! – замахнулся он снова на Стрельцова, но я оттащил Димона в сторону, не дав возможности ещё раз ударить майора.
– Я убил его! Убил! – возбуждённо орал Алексеев.
– Кого?
– Комбата! Визжал, как сучка, просил пощады! Но я смог! Никакой пощады северянам! – бешено вращая глазами, вопил сержант. – Мы захватили часть! У нас всё есть! Техника, оружие, жратва! Мы будем гасить северян, крошить их, как капусту!
Тут я понял, что у Димона точно крыша съехала! Он был вооружён, это пугало ещё сильнее!
– Долбоёб ты, Алексеев! – подал голос Стрельцов. Он поднялся на ноги и подошёл к нам, вытирая рукавом кровавые сопли. – Я же по-хорошему хотел. Сдались бы в плен, все бы живы остались. А теперь ты дезертир, сука! Предатель родины! Тебя первого расстреляют, дебила кусок!
– Да какой на хуй плен? Ты чё, старый, ебанулся совсем? Ты нас спросил вообще, хотим мы сдаваться или нет? – орал, как полоумный Димон. – Отойди, Серёга! Я его щас к комбату оправлю! Вот самый главный предатель родины! Он нас всех предал!
Алексеев выхватил из-за пояса пистолет, тот самый, что Стрельцов сдал комбату на построении, и я понял, что Алексеев не врёт и не шутит. Двое бойцов, что остались с нами в ангаре, начали пятиться к воротам, понимая, что сержант настроен серьёзно и решительно.
– Угомонись! – рявкнул я на Алексеева. – Успокойся, Димон! Смотри на меня! На меня, блять! – Он отпустил взглядом майора и посмотрел на меня. – Пошли отсюда! Надо решить, что делать дальше! – парень медленно кивнул мне в ответ, утихомиривая своё бешенство, и опустил ствол. – Верни ему "Стечкина"!
– Держи, шакал вонючий! – кинул Димон пистолет под ноги майору.
Все, кроме майора, покинули гараж. Я ужаснулся, выйдя на улицу. Не знаю, сколько бойцов входило в "восстание Алексеева", но они полчасти раскурочили.
У меня всё внутри заходило ходуном от осознания произошедшего.
Может, прав майор? Надо сдаться в плен? Что толку от кучки вооружённых сопляков? Да нас северяне минами закидают! Раскатают часть танками в асфальт! От нас мокрого места не останется! Мы даже рыпнуться не успеем!
Мне хотелось пить и ссать. Я глотал дымный, пропахший порохом прохладный воздух ртом, а меня всё колотило и колотило. Димон жадно курил, глядя куда-то вдаль, а я пожалел, что не курю. Наверное, успокаивает курево?
– Димон, чё дальше-то делать? – спросил я у него, как будто бы он знал ответ на мой вопрос. Интересно, он сам-то понял, что нахуевертил?
– Надо валить отсюда! Собрать всё, что сможем увезти и съёбывать! – Димон отшвырнул окурок в сторону и потёр уставшее лицо ладонями. – Северяне скоро обратно вернутся. Нам не отбиться. Бойцов мало. Салаги в основном...
– Ну и на хера ты это всё затеял? Мы обречены...
– Думаешь, мы одни такие? В каждой части есть сепары! В каждой! Нам надо найти остальных, собрать ополчение!
Слова Алексеева звучали здраво, но казались мне такими далёкими и совершенно невыполнимыми. Далеко мы отсюда уедем? До первого блокпоста? Там нас всех и положат...
– Нужно разделиться, найти своих родных! Их начнут прессовать в первую очередь! К губернатору поедем! Он должен знать, есть ли другие. В крайнем случае, перейдём на сторону Берлессии. Это будет...
Димон не договорил. Его слова прервал выстрел, прозвучавший в ангаре.
Перехватив удобнее автомат, сержант снова пошёл к гаражу. Я следом за ним.
Майор лежал ничком на полу, неуклюже подогнув под себя ногу. Он застрелился из своего "Стечкина".
– Слабак! – плюнул рядом с его трупом Димон. – Мудила трусливый!
Я стоял в полном ахуе, глядя на то, как вокруг головы Стрельцова медленно растекается густой лужицей кровь.
Димон наклонился и вытащил из скрюченных пальцев самоубийцы пистолет, а затем протянул его мне. Я на автомате взял в руки "Стечкина". Рукоять была ещё тёплой после майора. Я стащил с себя кепку и отвернулся. Меня начало мутить от этого зрелища.
– Принимай командование, Грэй! – сказал мне Димон, снова закуривая.
