Мне всегда хотелось иметь такую бабушку: кругленькую, улыбчивую и заботливую. Я была уверена, что бабушка Кристины печет пирожки, вяжет, читает ей на ночь книжки и варит настоящие супы. А я о своих бабушках почти ничего не знаю.
       
        Одна моя бабушка - Лиза из Питера, встречались мы с ней только иногда летом на даче в Твери. Вторая - Елена, мамина мама, жила в Германии и в жизни меня не видела, только регулярно присылала деньги на подарки, и которые я ни разу не потратила.
       
        Чуть позже, когда я была классе в шестом, мы пересеклись с Ворожцовой на постановке общешкольного спектакля "Снежная королева" по Шварцу. Она, естественно, была Гердой, ей всегда давали такие роли, а мы с Павликом - Вороном и Вороной. И до одури репетировали нашу общую сцену.
       
        Прямо как сейчас помню:
       
        "Ворон и Ворона: "Устроим смотр женихов, - сказала принцесса, - я выйду замуж только за того, кто меня не испугается".
       
        Устроили смотр. Все пугались, входя во дворец. Но один мальчик ни капельки не испугался.
       
        Герда: И это был Кей?
        Ворон: Да, это был он.
        Ворона: Все другие молчали от страха, как рыбы, а он так разумно разговаривал с принцессой!
        Герда: Еще бы! Он очень умный! Он знает сложение, вычитание, умножение, деление и даже дроби!
        Ворон: Вы не огорчены, что Кей забыл бабушку и вас?
        Ворона: А вдруг Кей не захочет с вами разговаривать?
        Герда: Захочет. Я уговорю его.
        Ворона: А вы не побоитесь ночью пробраться во дворец?
        Герда: Нет!
        Ворона: В таком случае, вперед!
        Ворон: Ур-ра! Ур-ра! Верность, храбрость, дружба...
        Ворона: ...разрушат все преграды. Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра!"
       
        То было время, когда всё казалось просто и легко. Я тогда ещё не знала, что людям нельзя доверять и привязываться, а Кристина не одевалась, как дитя тьмы. И мы, не то, чтобы сильно подружились, но совершенно точно нам было весело. А после того спектакля и не сталкивались почти. В чем же теперь она могла меня упрекнуть?
       
        Пока я обо всем этом размышляла, пришло сообщение от Маркова:
       
        "Привет. Если ты не в курсе, то всё хреново. Ворожцова нажралась таблеток и теперь отдыхает в коме. Поздравляю".
       
        Марков - настоящая язва и заучка. Но не какой-то там слабохарактерный беззащитный ботаник, а вредный наезжалистый хам.
       
        Он постоянно лез во всё со своим исключительным мнением, комментировал чужие ответы на уроках и прикалывался над ошибками. Стоило кому-то сказать "сила тяжести бруска", так он тут же влезал - "сила тяжести, действующая на брусок".
       
        Пару раз парни собирались надавать ему по морде, но в итоге решили не связываться, из-за придурочного, как и сам Марков, папаши.
       
        Сейчас же своим сообщением он реально ошарашил меня.
       
        Я:
        Неужели мы, правда, имеем к этому отношение?
       
        Марков:
        Я похож на психиатра?
       
        Я:
        Не знаешь, что за парень такой - Амелин? В первый раз его вижу.
       
        Марков:
        Слушай, Осеева, зачем тебе это нужно? Зачем вокруг этого вообще движуху создавать? Ты не знаешь, в чем проблема, я не знаю, Настя не знает. Уверен, никто не знает. Кристина жива, всё нормально.
       
        Я:
        Как это НОРМАЛЬНО? Человек оставляет предсмертный ролик, в котором заявляет, что скотина Осеева испоганила ей жизнь. ЭТО, КАПЕЦ, КАК НЕНОРМАЛЬНО!
       
        Марков:
        Во-первых, не ори! А во-вторых, ты гордиться должна, что о тебе человек перед смертью думал.
       
        Хотелось написать что-то очень оскорбительное в его адрес, но я промолчала. Связываться с Марковым бессмысленно.
       
        Тогда, скрепя сердце, я всё же достала из кармана вечернего, ни разу не надеванного платья, клочок клетчатой бумаги с номером Якушина и минут десять просидела над ним, гипнотизируя.
       
        Я никогда не звонила Якушину, да и разговаривала-то с ним всего пару раз в жизни. И оба раза это было мучительно. Ведь он мне тогда жутко нравился. Он был в десятом, а я в восьмом. Всего два года назад, а будто целая вечность прошла. Павлик раздобыл мне тогда его телефон, он был в курсе.
       
        Но я всё равно не стала звонить, не потому что несмелая, а потому что хотела, чтобы Якушин сам обратил на меня внимание. Но он не обратил, а неожиданно ушел в начале одиннадцатого класса из школы в медицинский колледж.
       
        Но с тех пор уже много воды утекло, а сейчас у меня была действительно важная причина, и за ней не скрывались никакие чувства и никакой тайный смысл.
       
        На одиннадцатой минуте бессмысленных терзаний, я всё же нажала на вызов, в глубине души надеясь, что этот номер уже недействителен. Но абонент оказался доступен и даже ответил после второго гудка.
       
        - Саша, привет. Меня зовут Тоня Осеева. Мы раньше учились в одной школе. Я насчет Кристины Ворожцовой. Ты же понимаешь, да? - на одном дыхании выпалила я.
       
        - Привет! - доброжелательно откликнулся Якушин. - Понимаю.
       
        А потом отстранил трубку и крикнул в сторону: "Нет, мам, это не Лёша".
       
        - Я только сегодня приехала и нашла письмо. Мы с Кристиной почти не общались. Правда. Она, наверное, что-то перепутала.
       
        - Перестань оправдываться. Если честно, я сейчас дома, и мне не очень удобно это обсуждать.
       
        К тому, что он не захочет со мной разговаривать я была готова, но Якушин, немного помолчав, вдруг спросил:
       
        - Ты сейчас что делаешь?
       
        - Ничего. Просто.
       
        - Ты вообще, где живешь?
       
        - Возле поликлиники.
       
        - А я за зеленой высоткой. Это два шага от тебя. Давай, заскочу минут через пятнадцать. А то у меня в семь брат приедет, и мама сказала обязательно быть.
       
        Пробормотав на автомате адрес, я отключила трубку и остолбенела от того, что произошло. Я не только сама позвонила Якушину, но он ещё и в гости собрался. А у меня дома даже к чаю ничего не было.
       

       Глава 2

       
        Я - полная дура. Потому что неожиданно разнервничалась. Ничего подобного за мной уже давно не наблюдалось, а тут начала носиться по квартире, не зная, за что хвататься, хотя дома у нас и так всегда идеально чисто. Зачем-то решила помыть голову и сразу же передумала, так как всё равно не успела бы высушиться.
       
        Побежала переодеваться и долго стояла перед раскрытым шкафом, не в силах сообразить, что лучше надеть.
       
        Пришлось просто сесть и напомнить себе, что я не какая-нибудь легкомысленная идиотка, чтобы волноваться из-за парней и чтобы переживать о каких-то там чувствах или отношениях. Эта тема вообще не для меня и не про меня. Вокруг полно всего гораздо более важного, нужного и полезного, о чем стоит думать. А сейчас, безусловно, о Кристине.
       
        Но всё равно, когда раздался звонок в дверь, я подскочила как ошпаренная, в панике задела локтем чашку на тумбочке, и недопитый чай вылился на длинношерстный белый овечий ковер. Вытирать времени не было.
       
        К счастью, Якушин тоже не заморачивался сборами: пришел в домашних спортивных штанах, куртке нараспашку и кроссовках с развязанными шнурками, просто пробежал по боковой дорожке и под окнами срезал, чуть больше пары минут.
       
        - О! Привет! - весь раскрасневшийся с мороза сунул мне в руки какой-то пакет.
       
        - Что это?
       
        - Холодец, - немного стесняясь, сказал он. - Мама дала. Извини.
       
        - Хорошо, а то еды здесь совсем нет. Только сегодня приехали из дома отдыха.
       
        Мы как-то нелепо застыли в коридоре. Обычно ко мне никто не приходил. И я сама не ходила. Тем более я не знала, как вести себя с парнем. А уж если этот парень твоя давняя несбыточная мечта, и подавно. Но Якушин сам быстро нашелся. Сунул куртку на вешалку, скинул кроссовки. От его темно-зеленой в крупную черную клетку рубашки повеяло апельсинами и табаком.
       
        - Куда идти?
       
        На кухне у нас всегда чисто, как в телевизионных кулинарных передачах, потому что моя мама никогда не готовит. В ходу только чайник, соковыжималка и микроволновка. По праздникам и особенно торжественным случаям готовит папа, но это бывает очень редко, а Вера, наша уборщица, приходит два раза в неделю и по-любому всё тщательно моет.
       
        Якушин выбрал высокую табуретку возле окна.
       
        - Значит, ты из нашей школы?
       
        - Да. В десятом.
       
        - Понятно, - он, кажется, уловил мою неловкость. - А Галина Станиславовна ещё работает?
       
        - Куда же она денется?
       
        Мы замолчали. И я готова была сквозь землю провалиться, оттого, что не умею изображать милое создание и трепать языком обо всем подряд.
       
        - Ты-то хоть знал Кристину?
       
        - Почему знал? Я её и сейчас знаю.
       
        - Ты прав. Всё так перемешалось.
       
        - Я и сам никак не привыкну. Вот только видел человека, болтал с ним, и тут раз, такое. Вроде и не умерла, и не жива тоже.
       
        Он встряхнул головой, словно прогоняя дурной сон, и моё сердце сжалось от болезненного фантомного воспоминания.
       
        У него было такое лицо, что смотришь, смотришь и никак не можешь ухватить, в чем же секрет. Вроде бы ничего особо выдающегося - простое среднестатистическое лицо, уж точно не такое красивое, как у папы, но в то же время необыкновенно открытое и обаятельное лицо.
       
        Моё молчание Якушин воспринял по-своему.
       
        - Послушай, если собираешься спрашивать, из-за чего Кристина это сделала и при чем тут ты, то это бесполезно. Я сам ничего не понимаю.
       
        - Вы с ней встречались?
       
        Вполне логичный вопрос, но он поморщился.
       
        - Я живу на шестом этаже, прямо под ней. Наши родители дружат уже лет десять и вечно нас женят.
       
        - Ясно.
       
        - Мы отмечали Новый год вместе. Их семья и наша. И всё было хорошо. Нормально было. Ничего странного или необычного. Только когда начался салют, и мы вышли на балкон, она завороженно, не отрываясь на него смотрела, а потом сказала, что у меня очень скоро всё наладится.
       
        - Что наладится?
       
        - Откуда я знаю.
       
        - А как вообще всё это получилось? Ну, как она? Когда?
       
        - Вечером первого января, часов в десять. Лёша, брат мой, с женой только от нас уехали. Папа провожать их до метро пошел, а я понес Ворожцовым стулья. Один оказался из Кристинкиной комнаты. Тётя Надя только зашла к ней, и тут же обратно. Глаза безумные, судорожно пытается что-то сказать, но не может. Захожу в комнату, а там Кристина на полу в полной отключке, видимо, когда её прихватило, она с кровати аж скатилась. Короче, её отец тут же неотложку вызвал. Я ей сразу пытался желудок промыть, но моя мама начала вопить, чтобы я не занимался самодеятельностью, а дождался папу. Хотя потом врачи с неотложки, которая приехала раньше него, подтвердили, что я правильно всё сделал. Но мама у меня всегда такая. Думает, что я раздолбай какой-то. А тётя Надя всё это время только сидела на кровати и громко рыдала.
       
        Невидящим взглядом, с очень несвойственным ему выражением лица, Якушин упёрся в сахарницу, наверное, действительно под большим впечатлением находился.
       
        - Знаешь, всё так быстро происходило и одновременно очень медленно, словно вечность тянулось.
       
        Видно было, что ему очень хочется сказать что-то важное, ради чего он потащился сюда в январский холод и темноту. Он морщился, ковырял угол стола, вздыхал, наконец, с трудом выдавил:
       
        - Я всё время думаю, что мог бы помочь ей как-то. Мог что-то сделать, но не сделал.
       
        - Она делилась с тобой?
       
        - Скорее, наоборот. Она здорово слушала, а я этим пользовался.
       
        - Ныл, что ли?
       
        И тут Якушин, наконец, оторвав взгляд от сахарницы, поднял на меня свои прекрасные глаза, настороженно посмотрел и вдруг расхохотался. Очень по-доброму рассмеялся, тепло и открыто.
       
        - Можно и так сказать. Помню, в прошлом году ещё я стоял у подъезда, а она из школы шла. Вся какая-то подавленная и замороченная. Я пошутил, что у неё на лице отпечаталась вся мировая скорбь, а она серьёзно так отреагировала: "Хорошо тебе, у тебя всё есть. Живи себе и радуйся". Я уточнил, что "всё", а она "ну друзья, близкие, люди, которые тебя понимают". И что, мол, у меня никогда не бывает плохого настроения, а значит, и проблем. Тогда я сказал, что так всё и задумано, потому что не хочу, чтобы другие видели, что эти проблемы есть. Ну, и пошло-поехало. Не знаю, то ли тон у неё такой был, то ли я совсем расслабился, одним словом, наболтал всякого. Как раз у меня тогда Женька ещё была, ну подруга моя бывшая. И вот, с того дня, как ни встретимся, так Кристина расспрашивать начинала про колледж, Женю, родителей и друзей. Вроде бы и не нависала особо, мне даже нравилось с ней болтать, но однажды вдруг сказала: "не понимаю, почему так всё несправедливо", а потом добавила, что я бедный и заслуживаю сочувствия. Представляешь? Ну, я, конечно, разозлился и высказался, что я не бедный, что она сильно сгущает краски, потому что у меня всё хорошо. Немного резко, правда, сказал. Грубо. Ну, то есть мы не ссорились, но больше о таком не разговаривали. Я вот думаю, может, она на то обиделась? Но ведь с тех пор уже больше года прошло.
       
        - Сомневаюсь. Хотя, кто знает? Вот, только какой интерес слушать про чужие траблы, когда самому тошно?
       
        Видимо я попала в самую точку. Якушин подскочил, побежал в коридор, достал из куртки сигареты.
       
        - Можно ведь, да?
       
        - Кури. Твоё дело.
       
        - Значит, ты тоже думаешь, что это моя вина?
       
        - Что ты ей нахамил или что жаловался?
       
        - И то, и то.
       
        - Думаю, что не твоя, если ты, конечно, не сказал Ворожцовой - пойди и умри.
       
        От волнения он так тер колени, что легко мог протереть дырки на штанах. На мизинце его левой руки я заметила тонкое серебряное колечко.
       
        - Может, безответная любовь? - попробовала я копнуть в другую сторону.
       
        - Про это не знаю. Она не говорила. А я не спрашивал.
       
        - А дома всё было хорошо? Родители не обижали?
       
        - У неё очень позитивные родители.
       
        Я тут же подумала о своих позитивных родителях и о том, что это не повод чувствовать себя такой же позитивной.
       
        - Тётя Надя, мачеха её, боец по жизни, рулит отделом в какой-то страховой компании. Кристина мамой её зовет. А отец - простой такой мужик, добряк, заведующий складом, он с Кристины пылинки сдувает. Чего не захочет - всё делает.
       
        - Судя по её виду в школе, она ничего не хотела.
       
        - После смерти бабушки она сильно изменилась. Родители, правда, считают, что это на Кристину так компьютер и сетевое общение повлияло. Они думают, что она связалась с какими-то неформалами, поэтому теперь так одевается и ведет себя. Но я уверен, что она это не из интернета вытащила, а из книжек. Она мне эти книжки философские тоже пихала, я даже пару раз брал, чтобы не обижать, но я как вычитал у какого-то немца, что стремление к счастью - это врожденная ошибка всех людей, так сразу и закрыл.
       
        Мы опять замолчали, и повисла такая тишина, что стало слышно, как вода течет в батареях.
       
        - Если она умрет, то я всю жизнь буду думать о том, что сделал не так, - трогательно признался Якушин, и я на какое-то мгновение захотела оказаться на месте Кристины.
       
        - Твои родители не видели ролик?
       
        - Конечно, нет. Это самое ужасное из того, что я могу себе представить, - его аж передернуло. - Но утром я встречался с Петровым.
       
        - И что Петров?
       
        - Расспрашивал, кто все эти люди с фотографий. Он никого не знает.