— Бабушке совсем не обязательно знать про этот эксцесс, — согласился Вениамин Германович. — А давай я оплачу работу, как если бы вы оба позировали? То есть на руки получите двойной гонорар.
— Этого не нужно, — сказал я. — Дайте нам просто снотворного. Пожалуйста. Он выпьет, поспит и встанет, как огурчик. Это на нем школа так сказывается. Перезанимался. На Золотую медаль идет.
— Ах, да, точно, — вспомнил Вениамин Германович. — Валентина Анатольевна говорила про медаль.
— Бедные дети, — всплеснула руками Джейн, поехала на кухню и привезла полную упаковку лекарства. — Оно очень хорошее. Мягкое. Действует за десять минут, но зато после него ни голова не болит, ни вялости не чувствуешь. Только что с картиной-то делать? Я в отчаянии. Он так хорошо подходил: светленький, ясноглазый. Худенький только.
— Не волнуйтесь, — сказал я, очень довольный результатом своей операции. — Я вам другого Ганимеда приведу, ещё прекраснее. Только вот за взгляд его не отвечаю.
Я довел Дятла до дома и уложил в кровать. Он был совсем бледный, руки холодные, жаловался на тошноту и головную боль, однако ещё больше изводился от того, как всё получилось. Ему даже передо мной было стыдно. А когда я его положил и укрыл одеялами, взял и расплакался, как маленький.
— Ты был прав, — всхлипывал он в подушку. — Со мной лучше дела не иметь. Я очень впечатлительный и совсем ненадежный. Сам не знаю, как так получилось. Просто в голове такая дрянь закрутилась, я хотел на чем-то сосредоточится, но не мог. И раздеться тоже не мог. Я, наверное, совсем трус.
— Да ладно тебе, ничего страшного не произошло, я как её увидел, тоже чуть в обморок не грохнулся.
— Правда? А по тебе и не скажешь, — он наконец улыбнулся и вытер слёзы. — Ну, тогда я всё же посплю. Как ты и говорил, чтобы мама с бабушкой не заметили.
Отвезти снотворное я решил на следующий же день, чтобы сразу сделать неприятное и больше об этом не думать.
Автобус подъехал битком набитый, как всегда от метро. Я с трудом пробрался в самую глубь, протиснулся к окну, надел наушники и врубил музыку на максимум, чтобы она заглушила мой внутренний, предательски подмывающий отказаться от этой дурацкой поездки, голос. И она заглушила.
Колбои орали так, что у меня чуть барабанные перепонки не лопнули. Бешеный ритм, гитары и скрим. Через семь полных остановок я уже начал казаться себе безбашенным отвязным пофигистом. Сильным, смелым и борзым, как Лёха с Тифоном вместе взятые. Типа: Мы те самые дети с улиц. Мы уже давно испорчены. Мы — дым в твоих легких. У нас есть девочки и оружие. Мы — короли районов. И всё в таком духе.
Когда же автобус затормозил на конечной, я, накинув капюшон, с понтом, развязной походкой, прошел по опустевшему салону к самой последней двери. Нереально решительный и крутой. Жаль только, что людей в автобусе уже почти не осталось и на меня никто не посмотрел. Даже некрасивая пухлая малолетка, ковыряющаяся в своём телефоне.
В подъезде было очень темно. Тусклый свет горел только возле лифта. Полы перед лестницей были застелены вонючими обрезками старых ковров. Лифт пугающе скрипел и глухо громыхал. Внутри кабины лифта оказалось зеркало. Мутное и заляпанное, с надписью поверх него — «Катька — стерва и тварь». Я критично оглядел себя. Серьёзные встревоженные глаза, нахмуренные брови и капюшон, съехавший немного набок.
Пока ехал, решил, что заходить в квартиру не буду. Просто передам таблетки, скажу про труп на ТЭЦ и сразу домой. Но когда поднялся на этаж, обнаружил, что дверь попросту распахнута настежь, а телевизор орет не меньше прежнего. Постоял немного на пороге и несмело прошел.
Осторожно заглянул в комнату с телевизором. В кресле точно так же кто-то сидел, и я как можно бесшумнее прокрался к комнате сестер, тихо постучал, приоткрыл дверь и заглянул. Внутри никого не было.
Вошел и огляделся, куда бы выложить то, что я привез. Туалетный столик перед зеркалом был заставлен различными флаконами и тюбиками.
На блестящем комоде цвета слоновой кости — пластиковая коробка с карандашами и папка для рисования. Я бы никогда специально не полез, но папка была открыта и лежавший сверху рисунок сразу привлек внимание. Черно-белая графика, выполненная короткими отрывистыми линиями и штриховкой, в стиле комиксов, но отдельные элементы ярко раскрашены цветом. Необычно и красиво. Однако привлекла меня не красота исполнения. На рисунке были изображены два человека. Один на коленях, посреди улицы в окружении бетонных блоков домов, выставил перед собой согнутые руки, точно закрывался от чего-то. Ноги его были прикованы толстыми цепями к земле, а руки от кисти по локоть раскрашены фиолетовым. Другой, изогнувшись назад и запрокинув голову к небу, стоял чуть поодаль и страшными, скрюченными пальцами яростно раздирал себе горло, из которого, тщательно прорисованное красным цветом, вылезало когтистое существо.
Жутковатая картинка, но впечатлила меня не композиция и не сюжет, а то, что этими страшными мучающимися чуваками были мы с Трифоновым. Я — тот, что с фиолетовыми по локоть руками, на коленях и в цепях, он — рвущий горло, чтобы выпустить своего дракона. В том, что это мы, не было никаких сомнений. Черты лица не разобрать, но одежда в точности наша и телосложение похожее.
Протянул руку, чтобы взять рисунок, но тут почувствовал лёгкий ветерок на шее, резко обернулся и чуть было не сбил Яну с ног. Она едва удержалась за мой локоть. Розовые волосы, влажные, гладко зачесанные назад, пахли шампунем. Лицо почти такое же розовое, гладкое, распаренное. Кончик носа блестел, а глаза улыбались. На ней был черный спортивный костюм.
— Это мы?
— Ну, да.
— А почему в таком ужасном виде?
Она пожала плечами.
— Ане так приснилось, и я нарисовала. Ей постоянно что-то такое снится, а мне никогда. Как будто и не сплю вовсе. Тебе снятся сны?
— Бывает.
— А что тебе снится?
— По-разному. Иногда что-то произошедшее за день или какие-нибудь фантазии.
— Наверное, здорово, когда снятся фантазии. Если хочешь, можешь посмотреть все, — сунула папку мне в руки и села на банкетку.
Я не очень хотел, но отказаться не смог.
Все рисунки были в том же штрихованном стиле. Черно-белые с цветным акцентом на отдельных деталях. На большинстве из них люди в каких-нибудь странных позах, раненные или страдающие. Некоторые с рогами, крыльями и хвостами. И далеко не все были одетыми. Так что нам с Трифоновым крупно повезло.
— Я не разбираюсь в искусстве, — я не знал, как оценить то, что увидел.
— Я сама не разбираюсь. Просто рисую то, о чем Аня рассказывает.
Яна простодушно улыбнулась. Она была довольно милая. Трогательная какая-то.
Вошла Аня. Увидела меня и явно расстроилась.
— А где Дракон?
— Не смог.
— Значит, ещё рано. Ты привез?
Я достал из кармана снотворное и сигареты, положил на комод. Передал Яне Чупа-чупс.
— Не знаешь, сколько класть нужно? — спросила она. — Те, что у нас были, по две клали. Хозяйку на раз вырубало.
— Вы раньше уже усыпляли её?
— Естественно. Думаешь, зачем телек орет? Это чтобы знать, когда она проснется. Как только просыпаться начинает, первым делом звук убавляет.
— Если бы она узнала, что кто-то к нам приходит, не пустила бы, — сказала Яна оправдываясь.
— Раньше так Шуру, няню нашу, усыпляли, — сказала Аня. — Чтобы погулять одним. Она долго не замечала. Потом отчим застукал её спящей и выгнал. Жаль, конечно, она добрая была.
— Вместо неё потом Маня пришла, так она с нами вообще за одним столом не ест, — засмеялась Яна. — Поэтому, когда в этот раз сбегали, пришлось снотворное в общую кастрюлю с супом подсыпать. Зато хоть собрались спокойно.
— Ну, вы даете! — поразился я. — Откуда у вас столько снотворного?
— Ане прописывают, чтобы кошмары не снились.
— Козлу три дадим, — сказала Аня. — Пойдем, чаю попьем и покурим.
Она вышла.
Яна же молча и выжидающе уставилась на меня.
— Я домой, — в последний момент я вдруг решил ничего не говорить, но только развернулся к выходу, как она схватила меня за плечо.
— Нет, не уходи, пожалуйста.
Забрала из рук куртку, кинула на кровать, а затем отвела к банкетке и, усадив перед зеркалом, встала позади.
— Смотри в зеркало. Я хочу увидеть.
Я посмотрел. Ничего нового. Обычный мой немного смущенный, немного растерянный вид.
— И что?
— Твоё прошлое напоминает искусственный водоем. В нем нет течения, вода не обновляется, застаивается, зацветает и гниет, превращаясь в болото.
— Чудесно! Очень полезная информация.
— Зря смеешься, люди думают, что всё знают о своём прошлом, но на самом деле оно ещё более непонятное, чем будущее. В нем слишком многое искажено желанием верить в то, хочется, поэтому его не только постоянно приукрашивают, но и часто вообще не понимают. Ты оцениваешь своё прошлое, являясь тем, кто ты есть сейчас. Однако в каждую следующую минуту ты становишься другим. У тебя появляются новые мысли, новый опыт, они меняют твой настрой.
Я отвернулся от зеркала.
— Ладно. Лучше чай.
Кухня была совсем маленькая, как в старых домах, где, сидя за столом, можно дотянуться и до плиты, и до холодильника одновременно. Они усадили меня возле окна к толстой, жутко горячей вертикальной трубе, на которую невозможно было облокотиться.
Яна принялась разливать кипяток по голубым кружкам, а Аня взяла маленькое блюдце, открыла пачку сигарет и, прикурив прямо от конфорки, с наслаждением выдохнула. После чего, поставив табуретку напротив меня, села и нахально уставилась.
— Ну, рассказывай, — дым от её сигареты окутал меня целиком.
— Что?
— Ну, вообще, про себя. Кто ты и что.
— Не знаю. Да никто.
— Никто? — Яна замерла с чайником в руках. — А с кем мы тогда разговариваем?
— В смысле, рассказывать нечего.
— Значит, никто, — кивнула Аня. — Ясно.
Они переглянулись.
— Люди-тени, — сказала Яна.
— Что?
— Ну, люди, которые на самом деле не совсем люди, а просто тени. Проекции людей. Их на самом деле не существует. Они созданы для того, чтобы все думали, что в мире много разных людей. Массовка. Просто персонажи, за которыми ничего нет.
— В чем прикол? — это начинало раздражать.
— Не бери в голову, — Аня прикрыла мою руку ладонью. — Это мы шутим. Сидим тут безвылазно, вот и приходит в голову всякое.
Она встала, открыла окно, и сырой октябрьский ветер ворвался в тёплую, душную кухню. Сразу стало холодно и неуютно, даже несмотря на жарящую в спину батарею.
Яна придвинула табуретку и села напротив меня с другой стороны.
— Ты уж прости нас. Мы не очень знаем, как вести себя с людьми.
— С парнями, — подсказала Аня.
— Сейчас-то вы можете объяснить, что за голосовое сообщение прислали? Что произошло?
— Что-что, — Аня с силой затушила сигарету, будто хотела размазать её по всему блюдцу. — Козёл приходил.
— А кто кричал?
— Ну, я, и что?
— Я была в комнате, — пояснила Яна. — А Аня в туалете успела закрыться.
— Потом хозяйка проснулась и загнала Козла спать. Я там ещё час просидела, пока Яна не сказала, что всё спокойно. Я бы этому уроду всю пачку снотворного скормила, чтоб уже никогда не проснулся. Но Яна считает, что это негуманно.
— А фотка?
— Просто фотка, — пожала плечами Яна. — Чтобы ты не сильно волновался.
Пронизывающий сквозняк подул прямо в шею и забирался за шиворот. На улице стремительно темнело.
Розовый цвет шел ей больше, чем Ане голубой, а может, так казалось, потому что она сама нравилась мне больше.
Внезапно Аня будто прочла мои мысли, потому что спросила прямо в лоб:
— Хочешь с Яной встречаться?
Вот это был недетский поворот, пришлось отложить печенье, потому что есть резко расхотелось. Сама Яна ничуть не смутилась:
— Будешь моим парнем, и если Козел ещё пристанет, заступишься за меня.
— Для подобных целей я точно не подхожу, — честно признался я. — С этими вопросами к Тифону.
— Он уже занят, — внаглую заявила Аня.
— А он об этом знает?
— Пока нет, но скоро узнает.
— Прикольно, — такие расклады меня позабавили. — А чё Лёха никому не приглянулся? Он же у нас первый парень на деревне.
— А нам не нужен общественный парень. Нам нужен каждой свой, ну или хотя бы один на двоих.
Батарея грозила оставить на спине недетские ожоги.
— Не понимаю, чего тебя смущает, — покачала головой Аня. — Когда у нас будет миллион, мы снимемся, умотаем в Крым и будем там счастливо жить в белом доме с синей крышей и видом на гору Ай-Юрий. Так вот, если захочешь, мы можем взять тебя с собой. Только представь: солнце, море, пляж, делай что хочешь. Можно будет купить собственную яхту. Небольшую. Папа говорил, что знает человека, который продаст ему её недорого. Будем просто валяться, загорать, есть мороженое и купаться, а по вечерам ходить на клубные дискотеки и пить до утра.
— У вас нет миллиона.
— Будет, не сомневайся.
— Соглашайся, — закивала Яна. — От тебя почти ничего не потребуется. А потом я тебя буду очень сильно любить, честно. Уж если я кого выбираю, то это надолго.
Они опять многозначительно переглянулись.
Вот тут-то я, наконец, врубился к чему всё идет.
— Слушайте, мы вам помогаем не за деньги и не за какую-то личную выгоду. За это никого специально не обязательно любить. Просто всё, что могли, мы уже сделали. Дальше справляйтесь сами.
— Но ты же не можешь просто так взять и бросить нас, — Яна растеряно захлопала глазами.
— Я говорила, что он маленький и ненадежный, — сказала ей Аня, будто меня не было. — Нам Дракон нужен.
Затем повернулась ко мне:
— Что ты хочешь за его телефон?
Такой расчетливый расклад разозлил:
— Не хотел вам говорить, но раз вы никак не понимаете… Ваш отец… Как его зовут?
— Антон, а что? — насторожилась Аня.
— Он никуда не уехал. Он мертв.
— Что? — Яна вскочила. Казалось, она готова влепить мне пощёчину. — Что ты такое говоришь?
— Его нашли на ТЭЦ. Ещё месяц назад. Полиция теперь этим делом занимается, — равнодушным тоном выдал я.
У них были такие лица, что впору в Музей восковых фигур отправлять.
— Так я и думала, — тихо произнесла Аня. — Наш отчим — страшный человек.
— Боже, — Яна прикрыла глаза. — Теперь я понимаю, почему ты не хочешь забирать миллион.
— Значит, нам сильно повезло, что он не сказал ему, где мы находимся.
— Меня больше интересует, что ваш отец делал на ТЭЦ. Его же туда не могли затащить силой. Там через забор нужно лезть. Значит, сам пришел.
Девушки переглянулись.
— Нам нужно всё обдумать, — сказала Аня. — Ты иди. Мы потом напишем.
И уже напоследок, возле двери, Яна встала на цыпочки и прошептала мне на ухо, что её предложение остается в силе.
Я вышел от них ещё в большем смятении, чем прежде, но с немалым облегчением. Ничто так не скрашивает жизнь, как свалившийся с сердца камень. Темнота и сырость. Постоял немного на остановке, подождал автобус, замерз и побрел пешком вдоль дороги. Хотелось всё как следует обдумать и переварить. Но ничего не вышло, потому что неожиданно позвонил Яров и попросил встретиться с ним в парке.
Яров сидел на спинке лавочки и издалека напоминал призрак: светло-бежевое, почти белое пальто, на голове капюшон, лицо освещено синим светом мобильника, а вокруг густое облако от вэйпа. Но даже в этом мутном голубоватом тумане не трудно было заметить, какой он расстроенный.
— Видел запись? — развернул ко мне экран мобильника.
— Этого не нужно, — сказал я. — Дайте нам просто снотворного. Пожалуйста. Он выпьет, поспит и встанет, как огурчик. Это на нем школа так сказывается. Перезанимался. На Золотую медаль идет.
— Ах, да, точно, — вспомнил Вениамин Германович. — Валентина Анатольевна говорила про медаль.
— Бедные дети, — всплеснула руками Джейн, поехала на кухню и привезла полную упаковку лекарства. — Оно очень хорошее. Мягкое. Действует за десять минут, но зато после него ни голова не болит, ни вялости не чувствуешь. Только что с картиной-то делать? Я в отчаянии. Он так хорошо подходил: светленький, ясноглазый. Худенький только.
— Не волнуйтесь, — сказал я, очень довольный результатом своей операции. — Я вам другого Ганимеда приведу, ещё прекраснее. Только вот за взгляд его не отвечаю.
Я довел Дятла до дома и уложил в кровать. Он был совсем бледный, руки холодные, жаловался на тошноту и головную боль, однако ещё больше изводился от того, как всё получилось. Ему даже передо мной было стыдно. А когда я его положил и укрыл одеялами, взял и расплакался, как маленький.
— Ты был прав, — всхлипывал он в подушку. — Со мной лучше дела не иметь. Я очень впечатлительный и совсем ненадежный. Сам не знаю, как так получилось. Просто в голове такая дрянь закрутилась, я хотел на чем-то сосредоточится, но не мог. И раздеться тоже не мог. Я, наверное, совсем трус.
— Да ладно тебе, ничего страшного не произошло, я как её увидел, тоже чуть в обморок не грохнулся.
— Правда? А по тебе и не скажешь, — он наконец улыбнулся и вытер слёзы. — Ну, тогда я всё же посплю. Как ты и говорил, чтобы мама с бабушкой не заметили.
Глава 19
Отвезти снотворное я решил на следующий же день, чтобы сразу сделать неприятное и больше об этом не думать.
Автобус подъехал битком набитый, как всегда от метро. Я с трудом пробрался в самую глубь, протиснулся к окну, надел наушники и врубил музыку на максимум, чтобы она заглушила мой внутренний, предательски подмывающий отказаться от этой дурацкой поездки, голос. И она заглушила.
Колбои орали так, что у меня чуть барабанные перепонки не лопнули. Бешеный ритм, гитары и скрим. Через семь полных остановок я уже начал казаться себе безбашенным отвязным пофигистом. Сильным, смелым и борзым, как Лёха с Тифоном вместе взятые. Типа: Мы те самые дети с улиц. Мы уже давно испорчены. Мы — дым в твоих легких. У нас есть девочки и оружие. Мы — короли районов. И всё в таком духе.
Когда же автобус затормозил на конечной, я, накинув капюшон, с понтом, развязной походкой, прошел по опустевшему салону к самой последней двери. Нереально решительный и крутой. Жаль только, что людей в автобусе уже почти не осталось и на меня никто не посмотрел. Даже некрасивая пухлая малолетка, ковыряющаяся в своём телефоне.
В подъезде было очень темно. Тусклый свет горел только возле лифта. Полы перед лестницей были застелены вонючими обрезками старых ковров. Лифт пугающе скрипел и глухо громыхал. Внутри кабины лифта оказалось зеркало. Мутное и заляпанное, с надписью поверх него — «Катька — стерва и тварь». Я критично оглядел себя. Серьёзные встревоженные глаза, нахмуренные брови и капюшон, съехавший немного набок.
Пока ехал, решил, что заходить в квартиру не буду. Просто передам таблетки, скажу про труп на ТЭЦ и сразу домой. Но когда поднялся на этаж, обнаружил, что дверь попросту распахнута настежь, а телевизор орет не меньше прежнего. Постоял немного на пороге и несмело прошел.
Осторожно заглянул в комнату с телевизором. В кресле точно так же кто-то сидел, и я как можно бесшумнее прокрался к комнате сестер, тихо постучал, приоткрыл дверь и заглянул. Внутри никого не было.
Вошел и огляделся, куда бы выложить то, что я привез. Туалетный столик перед зеркалом был заставлен различными флаконами и тюбиками.
На блестящем комоде цвета слоновой кости — пластиковая коробка с карандашами и папка для рисования. Я бы никогда специально не полез, но папка была открыта и лежавший сверху рисунок сразу привлек внимание. Черно-белая графика, выполненная короткими отрывистыми линиями и штриховкой, в стиле комиксов, но отдельные элементы ярко раскрашены цветом. Необычно и красиво. Однако привлекла меня не красота исполнения. На рисунке были изображены два человека. Один на коленях, посреди улицы в окружении бетонных блоков домов, выставил перед собой согнутые руки, точно закрывался от чего-то. Ноги его были прикованы толстыми цепями к земле, а руки от кисти по локоть раскрашены фиолетовым. Другой, изогнувшись назад и запрокинув голову к небу, стоял чуть поодаль и страшными, скрюченными пальцами яростно раздирал себе горло, из которого, тщательно прорисованное красным цветом, вылезало когтистое существо.
Жутковатая картинка, но впечатлила меня не композиция и не сюжет, а то, что этими страшными мучающимися чуваками были мы с Трифоновым. Я — тот, что с фиолетовыми по локоть руками, на коленях и в цепях, он — рвущий горло, чтобы выпустить своего дракона. В том, что это мы, не было никаких сомнений. Черты лица не разобрать, но одежда в точности наша и телосложение похожее.
Протянул руку, чтобы взять рисунок, но тут почувствовал лёгкий ветерок на шее, резко обернулся и чуть было не сбил Яну с ног. Она едва удержалась за мой локоть. Розовые волосы, влажные, гладко зачесанные назад, пахли шампунем. Лицо почти такое же розовое, гладкое, распаренное. Кончик носа блестел, а глаза улыбались. На ней был черный спортивный костюм.
— Это мы?
— Ну, да.
— А почему в таком ужасном виде?
Она пожала плечами.
— Ане так приснилось, и я нарисовала. Ей постоянно что-то такое снится, а мне никогда. Как будто и не сплю вовсе. Тебе снятся сны?
— Бывает.
— А что тебе снится?
— По-разному. Иногда что-то произошедшее за день или какие-нибудь фантазии.
— Наверное, здорово, когда снятся фантазии. Если хочешь, можешь посмотреть все, — сунула папку мне в руки и села на банкетку.
Я не очень хотел, но отказаться не смог.
Все рисунки были в том же штрихованном стиле. Черно-белые с цветным акцентом на отдельных деталях. На большинстве из них люди в каких-нибудь странных позах, раненные или страдающие. Некоторые с рогами, крыльями и хвостами. И далеко не все были одетыми. Так что нам с Трифоновым крупно повезло.
— Я не разбираюсь в искусстве, — я не знал, как оценить то, что увидел.
— Я сама не разбираюсь. Просто рисую то, о чем Аня рассказывает.
Яна простодушно улыбнулась. Она была довольно милая. Трогательная какая-то.
Вошла Аня. Увидела меня и явно расстроилась.
— А где Дракон?
— Не смог.
— Значит, ещё рано. Ты привез?
Я достал из кармана снотворное и сигареты, положил на комод. Передал Яне Чупа-чупс.
— Не знаешь, сколько класть нужно? — спросила она. — Те, что у нас были, по две клали. Хозяйку на раз вырубало.
— Вы раньше уже усыпляли её?
— Естественно. Думаешь, зачем телек орет? Это чтобы знать, когда она проснется. Как только просыпаться начинает, первым делом звук убавляет.
— Если бы она узнала, что кто-то к нам приходит, не пустила бы, — сказала Яна оправдываясь.
— Раньше так Шуру, няню нашу, усыпляли, — сказала Аня. — Чтобы погулять одним. Она долго не замечала. Потом отчим застукал её спящей и выгнал. Жаль, конечно, она добрая была.
— Вместо неё потом Маня пришла, так она с нами вообще за одним столом не ест, — засмеялась Яна. — Поэтому, когда в этот раз сбегали, пришлось снотворное в общую кастрюлю с супом подсыпать. Зато хоть собрались спокойно.
— Ну, вы даете! — поразился я. — Откуда у вас столько снотворного?
— Ане прописывают, чтобы кошмары не снились.
— Козлу три дадим, — сказала Аня. — Пойдем, чаю попьем и покурим.
Она вышла.
Яна же молча и выжидающе уставилась на меня.
— Я домой, — в последний момент я вдруг решил ничего не говорить, но только развернулся к выходу, как она схватила меня за плечо.
— Нет, не уходи, пожалуйста.
Забрала из рук куртку, кинула на кровать, а затем отвела к банкетке и, усадив перед зеркалом, встала позади.
— Смотри в зеркало. Я хочу увидеть.
Я посмотрел. Ничего нового. Обычный мой немного смущенный, немного растерянный вид.
— И что?
— Твоё прошлое напоминает искусственный водоем. В нем нет течения, вода не обновляется, застаивается, зацветает и гниет, превращаясь в болото.
— Чудесно! Очень полезная информация.
— Зря смеешься, люди думают, что всё знают о своём прошлом, но на самом деле оно ещё более непонятное, чем будущее. В нем слишком многое искажено желанием верить в то, хочется, поэтому его не только постоянно приукрашивают, но и часто вообще не понимают. Ты оцениваешь своё прошлое, являясь тем, кто ты есть сейчас. Однако в каждую следующую минуту ты становишься другим. У тебя появляются новые мысли, новый опыт, они меняют твой настрой.
Я отвернулся от зеркала.
— Ладно. Лучше чай.
Кухня была совсем маленькая, как в старых домах, где, сидя за столом, можно дотянуться и до плиты, и до холодильника одновременно. Они усадили меня возле окна к толстой, жутко горячей вертикальной трубе, на которую невозможно было облокотиться.
Яна принялась разливать кипяток по голубым кружкам, а Аня взяла маленькое блюдце, открыла пачку сигарет и, прикурив прямо от конфорки, с наслаждением выдохнула. После чего, поставив табуретку напротив меня, села и нахально уставилась.
— Ну, рассказывай, — дым от её сигареты окутал меня целиком.
— Что?
— Ну, вообще, про себя. Кто ты и что.
— Не знаю. Да никто.
— Никто? — Яна замерла с чайником в руках. — А с кем мы тогда разговариваем?
— В смысле, рассказывать нечего.
— Значит, никто, — кивнула Аня. — Ясно.
Они переглянулись.
— Люди-тени, — сказала Яна.
— Что?
— Ну, люди, которые на самом деле не совсем люди, а просто тени. Проекции людей. Их на самом деле не существует. Они созданы для того, чтобы все думали, что в мире много разных людей. Массовка. Просто персонажи, за которыми ничего нет.
— В чем прикол? — это начинало раздражать.
— Не бери в голову, — Аня прикрыла мою руку ладонью. — Это мы шутим. Сидим тут безвылазно, вот и приходит в голову всякое.
Она встала, открыла окно, и сырой октябрьский ветер ворвался в тёплую, душную кухню. Сразу стало холодно и неуютно, даже несмотря на жарящую в спину батарею.
Яна придвинула табуретку и села напротив меня с другой стороны.
— Ты уж прости нас. Мы не очень знаем, как вести себя с людьми.
— С парнями, — подсказала Аня.
— Сейчас-то вы можете объяснить, что за голосовое сообщение прислали? Что произошло?
— Что-что, — Аня с силой затушила сигарету, будто хотела размазать её по всему блюдцу. — Козёл приходил.
— А кто кричал?
— Ну, я, и что?
— Я была в комнате, — пояснила Яна. — А Аня в туалете успела закрыться.
— Потом хозяйка проснулась и загнала Козла спать. Я там ещё час просидела, пока Яна не сказала, что всё спокойно. Я бы этому уроду всю пачку снотворного скормила, чтоб уже никогда не проснулся. Но Яна считает, что это негуманно.
— А фотка?
— Просто фотка, — пожала плечами Яна. — Чтобы ты не сильно волновался.
Пронизывающий сквозняк подул прямо в шею и забирался за шиворот. На улице стремительно темнело.
Розовый цвет шел ей больше, чем Ане голубой, а может, так казалось, потому что она сама нравилась мне больше.
Внезапно Аня будто прочла мои мысли, потому что спросила прямо в лоб:
— Хочешь с Яной встречаться?
Вот это был недетский поворот, пришлось отложить печенье, потому что есть резко расхотелось. Сама Яна ничуть не смутилась:
— Будешь моим парнем, и если Козел ещё пристанет, заступишься за меня.
— Для подобных целей я точно не подхожу, — честно признался я. — С этими вопросами к Тифону.
— Он уже занят, — внаглую заявила Аня.
— А он об этом знает?
— Пока нет, но скоро узнает.
— Прикольно, — такие расклады меня позабавили. — А чё Лёха никому не приглянулся? Он же у нас первый парень на деревне.
— А нам не нужен общественный парень. Нам нужен каждой свой, ну или хотя бы один на двоих.
Батарея грозила оставить на спине недетские ожоги.
— Не понимаю, чего тебя смущает, — покачала головой Аня. — Когда у нас будет миллион, мы снимемся, умотаем в Крым и будем там счастливо жить в белом доме с синей крышей и видом на гору Ай-Юрий. Так вот, если захочешь, мы можем взять тебя с собой. Только представь: солнце, море, пляж, делай что хочешь. Можно будет купить собственную яхту. Небольшую. Папа говорил, что знает человека, который продаст ему её недорого. Будем просто валяться, загорать, есть мороженое и купаться, а по вечерам ходить на клубные дискотеки и пить до утра.
— У вас нет миллиона.
— Будет, не сомневайся.
— Соглашайся, — закивала Яна. — От тебя почти ничего не потребуется. А потом я тебя буду очень сильно любить, честно. Уж если я кого выбираю, то это надолго.
Они опять многозначительно переглянулись.
Вот тут-то я, наконец, врубился к чему всё идет.
— Слушайте, мы вам помогаем не за деньги и не за какую-то личную выгоду. За это никого специально не обязательно любить. Просто всё, что могли, мы уже сделали. Дальше справляйтесь сами.
— Но ты же не можешь просто так взять и бросить нас, — Яна растеряно захлопала глазами.
— Я говорила, что он маленький и ненадежный, — сказала ей Аня, будто меня не было. — Нам Дракон нужен.
Затем повернулась ко мне:
— Что ты хочешь за его телефон?
Такой расчетливый расклад разозлил:
— Не хотел вам говорить, но раз вы никак не понимаете… Ваш отец… Как его зовут?
— Антон, а что? — насторожилась Аня.
— Он никуда не уехал. Он мертв.
— Что? — Яна вскочила. Казалось, она готова влепить мне пощёчину. — Что ты такое говоришь?
— Его нашли на ТЭЦ. Ещё месяц назад. Полиция теперь этим делом занимается, — равнодушным тоном выдал я.
У них были такие лица, что впору в Музей восковых фигур отправлять.
— Так я и думала, — тихо произнесла Аня. — Наш отчим — страшный человек.
— Боже, — Яна прикрыла глаза. — Теперь я понимаю, почему ты не хочешь забирать миллион.
— Значит, нам сильно повезло, что он не сказал ему, где мы находимся.
— Меня больше интересует, что ваш отец делал на ТЭЦ. Его же туда не могли затащить силой. Там через забор нужно лезть. Значит, сам пришел.
Девушки переглянулись.
— Нам нужно всё обдумать, — сказала Аня. — Ты иди. Мы потом напишем.
И уже напоследок, возле двери, Яна встала на цыпочки и прошептала мне на ухо, что её предложение остается в силе.
Я вышел от них ещё в большем смятении, чем прежде, но с немалым облегчением. Ничто так не скрашивает жизнь, как свалившийся с сердца камень. Темнота и сырость. Постоял немного на остановке, подождал автобус, замерз и побрел пешком вдоль дороги. Хотелось всё как следует обдумать и переварить. Но ничего не вышло, потому что неожиданно позвонил Яров и попросил встретиться с ним в парке.
Глава 20
Яров сидел на спинке лавочки и издалека напоминал призрак: светло-бежевое, почти белое пальто, на голове капюшон, лицо освещено синим светом мобильника, а вокруг густое облако от вэйпа. Но даже в этом мутном голубоватом тумане не трудно было заметить, какой он расстроенный.
— Видел запись? — развернул ко мне экран мобильника.
