Затем отправилась к заведующей и довольно резко высказалась насчет профпригодности Татьяны Ивановны. Заведующая вызвала воспитательницу к себе и устроила ей разнос прямо при нас.
Татьяна Ивановна тоже расплакалась и очень долго перед нами извинялась. Мама смягчилась, а у меня на душе было до отвращения погано.
Всю ночь я ворочалась, думая о том, какая я жалкая и ничтожная личность. Нет, тогда я об этом не думала так, как если бы нечто подобное случилось сейчас. Во всяком случае, не размышляла и не терзалась. Просто приняла как факт. Открыла себя для себя. Вот, оказывается, какая я. Самой краже я не придавала какого-то особого значения. Просто на следующий день подложила стекляшку обратно в шкафчик.
Плохой поступок исправила, но всего остального исправить было нельзя: не вернуть ни слова моей мамы, ни заведующей, ни унижений Татьяны Ивановны.
Артём позвонил, когда я уже почти заснула. Телефон лежал на столе и бешено вибрировал.
— Подойди к окну.
— Зачем?
— Просто слушайся и всё.
После яркого света прикроватной лампы за окном было так темно, что казалось, будто чернильная густота мрака, просачиваясь сквозь стекло, заползает в комнату.
Мой взгляд был направлен вперед, где обычно просматривались деревья и пешеходная дорожка, поэтому, когда за решеткой почти перед самым лицом, промелькнуло и заметалось, словно потерявшая ориентир птица, нечто довольно большое и темное, я так резко отпрянула, что телефонная трубка вывалилась из руки.
Оно продолжало раскачиваться перед глазами до тех пор, пока я не пригляделась и не поняла, что это Паскаль. Мой бедный Паскаль, которого я так жестоко отнесла на помойку, теперь болтался на веревке, привязанный за горло и безжизненно свесивший лапки.
— Это ты! — закричала я, поднимая трубку с пола.
— Вовсе нет. Он сам повесился, — спокойно откликнулся Артём. — С горя.
— Ты забрал коробку! Я так и знала.
Открыв створку окна, я просунула руки сквозь решетку, отвязала Паскаля и прижала к себе.
— Это не я, — повторил Артём. — Это Макс.
— Макс? Но почему он сразу не сказал?
— Потому что про коробку ты не спрашивала. Только про меня.
Возразить было нечего.
— Значит, ты решила, что если не выбросишь игрушки, мы с тобой перестанем дружить?
Издевательский тон резко обозначил нашу разницу в возрасте.
— Не совсем так.
— Моих Киндер слонов тоже выбросила?
— Да.
— А помнится, кто-то говорил, что друзей не выбрасывают.
— Я сглупила.
— Эх, ты, Витя, — протянул он с неподдельным осуждением в голосе. — Забираю свои слова обратно.
— Какие слова?
— Что ты необычная и интересная.
— Ты этого не говорил.
— Вот и хорошо. Потому что ты обычная и предсказуемая. Всё ещё хочешь про меня что-то узнать? Могу тебе дом свой загородный показать. Тот, где мы с Максом жили, пока сюда не приехали. В пятницу уедем, в воскресенье вернемся.
Звучало заманчиво. По каким-то обрывочным фразам, которые то и дело проскальзывали в их разговорах о прошлом, мне казалось, что с этим домом связано нечто очень важное и таинственное. Однако я никогда сама вот так никуда не уезжала и, если сказать маме, она запаникует и перепугается.
— Короче, — оборвал моё молчание Артём. — Надумаешь — звони. И подругу свою зови. Будет весело.
— Можно я тебя перебью? — подала голос Ольга Леонидовна.
Я опять позабыла о ней и о том, зачем она здесь.
— Конечно, — воспользовавшись моментом, я закинула в рот пару виноградин. Шея немного затекла, а впереди было всё самое главное.
— Мне просто стало очень интересно: отчего вдруг такой мальчик, как Артём, заинтересовался тобой. Только не пойми неправильно, ты очень симпатичная девочка, но слишком скромная, и то, как он себя стал проявлять, выглядит несколько странно. Ты не думала об этом?
— Вы забыли, что я чудная? — её вопрос прозвучал немного обидно, но не из-за моей самоуверенности, а потому что она не поняла самого главного. — Однажды, когда мы гуляли с Викой, слышали, как на улице одна бабулька жаловалась другой, что кто-то позвонил ей по телефону и сказал, будто Президент собирается сделать ей подарок в виде бесплатной путевки в санаторий, но для этого она должна назвать все данные своей банковской карты. Так вот, поверить в интерес Артёма ко мне было примерно, как поверить в подарок Президента. Да и у меня не было причин сомневаться в том, что он увлечен Викой.
Артём вообще со всеми держался запросто. Ему нравилось подшучивать над людьми, ставя их в неловкое положение. Так зачем же мне тешить себя лишними домыслами и надеждами? Я не хотела тонуть и очень боялась этого. Но вы правы, было кое-что, чего я никак не замечала. Или не хотела замечать? Про это я объясню позже. Это важно.
— Извини, что забегаю вперед, просто хотела уточнить. До вашей поездки ты не знала о его семье и о том, что у них случилось?
— Конечно, нет. Но это всё равно чувствовалось. За ними обоими точно тень какая-то стояла. Нечто тёмное и тягостное, о чём обычно не говорят вслух, но то, что никак не отпускает.
Ольга Леонидовна взяла из миски мандарин:
— Хорошо. Тогда продолжай.
Я решила, что маме ничего не скажу. Просто сделаю вид, что я дома и никуда не уезжала. В конце концов, это какие-то два-три дня. А наши с ней каждодневные разговоры были так похожи один на другой, что она наверняка ничего не заметит.
Не знаю, кто бы на моём месте не поддался такому соблазну. Воображение за считанные минуты нарисовало увлекательное приключение, о котором прежде я и мечтать не могла. А моя мама всегда всё только преувеличивала и сгущала краски, так что ей просто не нужно было об этом знать.
Коробку с игрушками на следующий день занес Макс. С извиняющимся видом поставил на пол в коридоре и, сунув руки в карманы домашних шорт, пояснил:
— Не знаю, почему забрал их. Показалось, ты не хочешь этого делать.
— Спасибо огромное. Ты прав. Помутнение какое-то нашло.
— Это мне знакомо, — с усмешкой сказал он.
— Когда бегаешь? — догадалась я. — А что ты чувствуешь в этот момент?
— Что если не буду двигаться, то произойдет нечто плохое. Что вот-вот накроет кромешная темень, и нужно срочно бежать за солнцем. Потому-то я и должен быть всё время чем-то занят, отвлекаться, чтобы не думать и не вспомнить то, что ненужно.
— Ты бежишь, потому что боишься вспомнить?
Макс немного смущенно помялся.
Влюбиться в него было легко. Очень легко. Умный, надежный и симпатичный.
— Просто не хочу вспоминать.
— Плохо было в детском доме?
— Будь я реальным, — он двусмысленно усмехнулся, — возможно.
— Ты это о чём?
— Я тебе уже говорил. Помню, когда в первый раз появился у Чернецких, захожу в Тёмину комнату, а он сидит по-турецки на полу со связанными за спиной руками и пристально смотрит на стоящий в шаге от него стакан с водой. Увидел меня и ничуть не удивился, просто попросил дать ему попить. А после того, как я его напоил, сказал: «Я знал, что ты обязательно появишься. У таких, как я, обязательно должен быть воображаемый друг». И я согласился, даже не спросив, почему у него были связаны руки. Такое, наверное, только в детстве бывает, когда не нужно ничего объяснять. Просто принимаешь, как есть, и всё. А Тёма вечно всё выдумывал. Это я потом уже понял. Он раньше совсем другой был. Забавный и чудной немного, из-за своей этой музыки. Оторванный от реальности. И я был другой, — Макс печально вздохнул. — Но, знаешь, воображаемым мне всегда нравилось быть. Ведь с тем, кто выдуман, ничего не может случиться. Тёма вечно то на гвоздь напорется, то обожжется, то с лестницы свалится, а мне хоть бы что. Так что, попав в детский дом, я просто знал, что это не по-настоящему. Вот и всё.
— Почему же ты сбежал?
Для такого разговора коридор был не самым подходящим местом, но я чувствовала, что стоит нарушить момент, и Макс уже ничего не скажет.
— Хотели в психушку положить, — с напускной таинственностью ответил он.
— За что?
— Наверное, за то, что был воображаемым.
— А что? — мне показалось, он надо мной подшучивает. — Вика говорила, в детских домах так часто делают. Отправляют в психушку из-за квартир, которые должны выдавать выросшим детдомовцам.
— Ей-то откуда знать? — Макс недоверчиво прищурился.
— Она же сама из детдома.
— Без понятия, зачем она это рассказывает, но, поверь, Вика никогда не была в детском доме. Только это между нами, ладно? Не хотелось, чтобы она думала обо мне плохо.
Причин подозревать Вику во лжи у меня не было. Но он, наверное, знал, о чём говорил.
— Тебе она очень нравится? — я сама удивилась своей неожиданной прямоте.
Вопрос Макса немного смутил, но выдержал он его достойно: просто кивнул, не отводя глаз и не пытаясь увиливать.
— Дружба с Тёмой мне всегда боком выходит.
— Говорят, в мужской дружбе хороший друг должен уступить.
— Никто ничего не должен, — фыркнул он и раскрыл дверь. — Выбирает же она. А у нищебродского детдомовского студента шансов никаких.
— Но, Макс, я как раз сейчас думала, какой ты хороший. Умный и серьёзный. Странно, что у тебя никого нет.
— Быть хорошим — плохо. И очень неудобно. Ты должна это знать. У тебя тоже никого нет, — он сказал это не обидно, просто обозначая существующее положение дел. — Тёма говорил, что пригласил вас на выходные. Соглашайтесь, будет весело.
А когда он выходил из квартиры, то столкнулся на площадке с внуком Анастасии Фёдоровны.
— Привет, — сказал внук так, будто они знакомы.
Макс пожал ему руку и побежал к себе наверх.
Дозвониться Вике я так и не смогла. Пришлось собраться и отправиться к ней домой.
Не была уверена, что застану, однако открыла она довольно быстро. Особо не обрадовалась, но в квартиру впустила.
В коридоре царил полумрак, свет зажигать она не стала, а пока я разувалась, тихонько прошла в комнату, украдкой задвинула шторы, прилегла на неразобранную кровать и, накрывшись пледом, стала меня ждать.
— Ты болеешь?
— Да, очень плохо было, — тихим голосом сказала Вика, прикладываясь на подушку. — Не хотелось никого видеть.
— Но кто-то же должен был позаботиться о тебе? Принести лекарства или продукты.
— Я сама о себе могу прекрасно позаботиться.
Вика подтянула плед повыше к носу.
— А что у тебя? — я села ей в ноги. — Температура? Вирус?
— И то, и другое. Но уже лучше. Почти всё прошло.
— Вик, нас Артём позвал к себе в гости загород. Поедем?
Она резко вскинула голову и заинтересованно посмотрела, затем быстро сникла.
— Я не могу. Я болею.
— Ты же сказала, что почти всё прошло. А это ещё через три дня. В пятницу.
— Нет… Не знаю, — по тому, как забегали её глаза, было видно, что ей очень хочется поехать, но в то же время что-то беспокоит, что-то, о чем рассказывать не хотелось.
И всё же я и сама быстро догадалась.
Без косметики Викино лицо выглядело значительно моложе и нежнее, чем обычно. А не утяжелённый густым слоем туши взгляд казался непривычно беспомощным. От этого темный контур, проходящий по брови и спускающийся к скуле с той стороны, которой она прижималась к подушке, был особенно хорошо заметен даже в искусственном полумраке.
— Это Фил? — отчего-то я не сомневалась в своём предположении.
— Углядела-таки! — Вика тут же приняла вертикальное положение, а болезненность сняло, как рукой. — Только не болтай никому. Ладно?
— Хорошо. Но неужели ты его прощаешь?
— Всё. Не лезь, пожалуйста, — она встала и раздвинула шторы. — Спасибо, что беспокоишься, но я сама разберусь. Было бы здорово поехать загород, погода классная и вообще, но тогда Фил точно убьет меня. После клуба вон как взбесился.
Она остановилась в задумчивости глядя в окно.
— У тебя никогда не бывает такого чувства, будто знаешь, как умерла в прошлой жизни?
— Нет. Я вообще не очень уверена, что у меня была прошлая жизнь.
— А мне почему-то кажется, что меня убили. Когда вот так смотрю на небо и вижу летящих птиц, особенно сильно кажется, — она вдруг весело рассмеялась. — Поэтому лучше не рисковать.
Однако часа через два, когда я уже вернулась домой, так и не решив, готова ли я ехать без Вики, она перезвонила и переполненным счастьем голосом на одном дыхании выложила, что Фил «отваливает» на неделю в командировку, поэтому она с радостью составит нам компанию, тем самым разрешив и все мои сомнения.
На улице было свежо и туманно. Всё вокруг: и дома, и деревья, и машины, окутанные влажной голубой дымкой, слегка дрожали, а зыбкая небесная пелена, обещая скорое прояснение, едва заметно светилась. Дышалось легко и уже совсем по-весеннему. В сыром утреннем воздухе витало нечто трепетное и зовущее. Птицы на кусте сирени галдели, как одержимые, и чувствовала я себя необыкновенно хорошо.
Машина Артёма была старой тёмно-синей иномаркой с ярким рисунком в виде белых всполохов молний, пробегающих электрической сетью вдоль обеих дверей, и напоминала постапокалиптические автомобили из Мэд Макса. Броская, эпатажная машина, точно такая же, как и хозяин.
— Пандора, — сказал он, когда я садилась в неё.
— Что?
— Машину, говорю, зовут Пандора. Дверью сильно не хлопай. Она не любит и насылает проклятия.
Медленно опустившись на черное кожаное сидение, я осторожно прикрыла за собой дверь. В салоне приятно пахло освежителем.
— Как настроение? — вместо приветствия спросил Макс.
Он был в своём коричневом балахоне, и когда смотрел из-под капюшона, то виднелся только кончик его подбородка.
— Отличное, — ответила я, Артём прибавил громкость радиоприемника, и мы поехали за Викой.
Она уже нас ждала: с маленькой сумочкой через плечо, на каблуках и с двухлитровой бутылкой воды в руке. На ней были тёмно-синие джинсы, волосы забраны в хвост, а стоило ей сесть в машину, как аромат цветочных духов заполнил весь салон.
Артём притворно закашлялся и, задыхаясь, схватился за горло. Стёкла со всех четырех сторон автоматически опустились. Макс же и вовсе выскочил, бросился к багажнику и, поковырявшись полминуты там, вернулся, держа в руках два чёрных респиратора с круглыми коробочками фильтров по бокам.
Ни слова не говоря, они оба нацепили их, и нашим глазам предстали два жутких постаповских персонажа. Зловещий облик которых портили лишь сияющие детской радостью глаза.
Вика громко расхохоталась.
— Ну хватит, это, между прочим, Гуччи.
— Газовая атака Гуччи. Чумовая вещь! — пробубнил из-под респиратора Макс.
— Надеюсь, из тебя это скоро выветрится? — сказал Артём, и мы медленно покатились по дворам, со смехом наблюдая за недоумевающими лицами прохожих.
Один мальчик лет одиннадцати долго провожал нас взглядом. А двое других даже какое-то время бежали следом. Артём специально дразнил их, то притормаживая, то ускоряясь, и только когда Макс, высунувшись в окно, выпустил в них очередь голубых искр из короткой, напоминающей дубинку, палочки электрошокера, отстали.
Артём первый стащил маску и глубоко вдохнул воздух.
— Опасность миновала.
Макс осторожно приспустил респиратор и принюхался.
— Да, но кажется, теперь все заражены этой дрянью.
Веселье продолжилось и дальше.
В гипермаркете, куда мы заехали за алкоголем и сладким, они устроили дурашливую беготню: сначала по эскалатору — против движения, а потом с тележками на перегонки. Вика так громко хохотала, что ей постоянно делали замечания какие-нибудь тётушки, но она не обращала внимания, ещё больше подзадоривая парней своим смехом.
Татьяна Ивановна тоже расплакалась и очень долго перед нами извинялась. Мама смягчилась, а у меня на душе было до отвращения погано.
Всю ночь я ворочалась, думая о том, какая я жалкая и ничтожная личность. Нет, тогда я об этом не думала так, как если бы нечто подобное случилось сейчас. Во всяком случае, не размышляла и не терзалась. Просто приняла как факт. Открыла себя для себя. Вот, оказывается, какая я. Самой краже я не придавала какого-то особого значения. Просто на следующий день подложила стекляшку обратно в шкафчик.
Плохой поступок исправила, но всего остального исправить было нельзя: не вернуть ни слова моей мамы, ни заведующей, ни унижений Татьяны Ивановны.
Артём позвонил, когда я уже почти заснула. Телефон лежал на столе и бешено вибрировал.
— Подойди к окну.
— Зачем?
— Просто слушайся и всё.
После яркого света прикроватной лампы за окном было так темно, что казалось, будто чернильная густота мрака, просачиваясь сквозь стекло, заползает в комнату.
Мой взгляд был направлен вперед, где обычно просматривались деревья и пешеходная дорожка, поэтому, когда за решеткой почти перед самым лицом, промелькнуло и заметалось, словно потерявшая ориентир птица, нечто довольно большое и темное, я так резко отпрянула, что телефонная трубка вывалилась из руки.
Оно продолжало раскачиваться перед глазами до тех пор, пока я не пригляделась и не поняла, что это Паскаль. Мой бедный Паскаль, которого я так жестоко отнесла на помойку, теперь болтался на веревке, привязанный за горло и безжизненно свесивший лапки.
— Это ты! — закричала я, поднимая трубку с пола.
— Вовсе нет. Он сам повесился, — спокойно откликнулся Артём. — С горя.
— Ты забрал коробку! Я так и знала.
Открыв створку окна, я просунула руки сквозь решетку, отвязала Паскаля и прижала к себе.
— Это не я, — повторил Артём. — Это Макс.
— Макс? Но почему он сразу не сказал?
— Потому что про коробку ты не спрашивала. Только про меня.
Возразить было нечего.
— Значит, ты решила, что если не выбросишь игрушки, мы с тобой перестанем дружить?
Издевательский тон резко обозначил нашу разницу в возрасте.
— Не совсем так.
— Моих Киндер слонов тоже выбросила?
— Да.
— А помнится, кто-то говорил, что друзей не выбрасывают.
— Я сглупила.
— Эх, ты, Витя, — протянул он с неподдельным осуждением в голосе. — Забираю свои слова обратно.
— Какие слова?
— Что ты необычная и интересная.
— Ты этого не говорил.
— Вот и хорошо. Потому что ты обычная и предсказуемая. Всё ещё хочешь про меня что-то узнать? Могу тебе дом свой загородный показать. Тот, где мы с Максом жили, пока сюда не приехали. В пятницу уедем, в воскресенье вернемся.
Звучало заманчиво. По каким-то обрывочным фразам, которые то и дело проскальзывали в их разговорах о прошлом, мне казалось, что с этим домом связано нечто очень важное и таинственное. Однако я никогда сама вот так никуда не уезжала и, если сказать маме, она запаникует и перепугается.
— Короче, — оборвал моё молчание Артём. — Надумаешь — звони. И подругу свою зови. Будет весело.
Глава 9
— Можно я тебя перебью? — подала голос Ольга Леонидовна.
Я опять позабыла о ней и о том, зачем она здесь.
— Конечно, — воспользовавшись моментом, я закинула в рот пару виноградин. Шея немного затекла, а впереди было всё самое главное.
— Мне просто стало очень интересно: отчего вдруг такой мальчик, как Артём, заинтересовался тобой. Только не пойми неправильно, ты очень симпатичная девочка, но слишком скромная, и то, как он себя стал проявлять, выглядит несколько странно. Ты не думала об этом?
— Вы забыли, что я чудная? — её вопрос прозвучал немного обидно, но не из-за моей самоуверенности, а потому что она не поняла самого главного. — Однажды, когда мы гуляли с Викой, слышали, как на улице одна бабулька жаловалась другой, что кто-то позвонил ей по телефону и сказал, будто Президент собирается сделать ей подарок в виде бесплатной путевки в санаторий, но для этого она должна назвать все данные своей банковской карты. Так вот, поверить в интерес Артёма ко мне было примерно, как поверить в подарок Президента. Да и у меня не было причин сомневаться в том, что он увлечен Викой.
Артём вообще со всеми держался запросто. Ему нравилось подшучивать над людьми, ставя их в неловкое положение. Так зачем же мне тешить себя лишними домыслами и надеждами? Я не хотела тонуть и очень боялась этого. Но вы правы, было кое-что, чего я никак не замечала. Или не хотела замечать? Про это я объясню позже. Это важно.
— Извини, что забегаю вперед, просто хотела уточнить. До вашей поездки ты не знала о его семье и о том, что у них случилось?
— Конечно, нет. Но это всё равно чувствовалось. За ними обоими точно тень какая-то стояла. Нечто тёмное и тягостное, о чём обычно не говорят вслух, но то, что никак не отпускает.
Ольга Леонидовна взяла из миски мандарин:
— Хорошо. Тогда продолжай.
Я решила, что маме ничего не скажу. Просто сделаю вид, что я дома и никуда не уезжала. В конце концов, это какие-то два-три дня. А наши с ней каждодневные разговоры были так похожи один на другой, что она наверняка ничего не заметит.
Не знаю, кто бы на моём месте не поддался такому соблазну. Воображение за считанные минуты нарисовало увлекательное приключение, о котором прежде я и мечтать не могла. А моя мама всегда всё только преувеличивала и сгущала краски, так что ей просто не нужно было об этом знать.
Коробку с игрушками на следующий день занес Макс. С извиняющимся видом поставил на пол в коридоре и, сунув руки в карманы домашних шорт, пояснил:
— Не знаю, почему забрал их. Показалось, ты не хочешь этого делать.
— Спасибо огромное. Ты прав. Помутнение какое-то нашло.
— Это мне знакомо, — с усмешкой сказал он.
— Когда бегаешь? — догадалась я. — А что ты чувствуешь в этот момент?
— Что если не буду двигаться, то произойдет нечто плохое. Что вот-вот накроет кромешная темень, и нужно срочно бежать за солнцем. Потому-то я и должен быть всё время чем-то занят, отвлекаться, чтобы не думать и не вспомнить то, что ненужно.
— Ты бежишь, потому что боишься вспомнить?
Макс немного смущенно помялся.
Влюбиться в него было легко. Очень легко. Умный, надежный и симпатичный.
— Просто не хочу вспоминать.
— Плохо было в детском доме?
— Будь я реальным, — он двусмысленно усмехнулся, — возможно.
— Ты это о чём?
— Я тебе уже говорил. Помню, когда в первый раз появился у Чернецких, захожу в Тёмину комнату, а он сидит по-турецки на полу со связанными за спиной руками и пристально смотрит на стоящий в шаге от него стакан с водой. Увидел меня и ничуть не удивился, просто попросил дать ему попить. А после того, как я его напоил, сказал: «Я знал, что ты обязательно появишься. У таких, как я, обязательно должен быть воображаемый друг». И я согласился, даже не спросив, почему у него были связаны руки. Такое, наверное, только в детстве бывает, когда не нужно ничего объяснять. Просто принимаешь, как есть, и всё. А Тёма вечно всё выдумывал. Это я потом уже понял. Он раньше совсем другой был. Забавный и чудной немного, из-за своей этой музыки. Оторванный от реальности. И я был другой, — Макс печально вздохнул. — Но, знаешь, воображаемым мне всегда нравилось быть. Ведь с тем, кто выдуман, ничего не может случиться. Тёма вечно то на гвоздь напорется, то обожжется, то с лестницы свалится, а мне хоть бы что. Так что, попав в детский дом, я просто знал, что это не по-настоящему. Вот и всё.
— Почему же ты сбежал?
Для такого разговора коридор был не самым подходящим местом, но я чувствовала, что стоит нарушить момент, и Макс уже ничего не скажет.
— Хотели в психушку положить, — с напускной таинственностью ответил он.
— За что?
— Наверное, за то, что был воображаемым.
— А что? — мне показалось, он надо мной подшучивает. — Вика говорила, в детских домах так часто делают. Отправляют в психушку из-за квартир, которые должны выдавать выросшим детдомовцам.
— Ей-то откуда знать? — Макс недоверчиво прищурился.
— Она же сама из детдома.
— Без понятия, зачем она это рассказывает, но, поверь, Вика никогда не была в детском доме. Только это между нами, ладно? Не хотелось, чтобы она думала обо мне плохо.
Причин подозревать Вику во лжи у меня не было. Но он, наверное, знал, о чём говорил.
— Тебе она очень нравится? — я сама удивилась своей неожиданной прямоте.
Вопрос Макса немного смутил, но выдержал он его достойно: просто кивнул, не отводя глаз и не пытаясь увиливать.
— Дружба с Тёмой мне всегда боком выходит.
— Говорят, в мужской дружбе хороший друг должен уступить.
— Никто ничего не должен, — фыркнул он и раскрыл дверь. — Выбирает же она. А у нищебродского детдомовского студента шансов никаких.
— Но, Макс, я как раз сейчас думала, какой ты хороший. Умный и серьёзный. Странно, что у тебя никого нет.
— Быть хорошим — плохо. И очень неудобно. Ты должна это знать. У тебя тоже никого нет, — он сказал это не обидно, просто обозначая существующее положение дел. — Тёма говорил, что пригласил вас на выходные. Соглашайтесь, будет весело.
А когда он выходил из квартиры, то столкнулся на площадке с внуком Анастасии Фёдоровны.
— Привет, — сказал внук так, будто они знакомы.
Макс пожал ему руку и побежал к себе наверх.
Дозвониться Вике я так и не смогла. Пришлось собраться и отправиться к ней домой.
Не была уверена, что застану, однако открыла она довольно быстро. Особо не обрадовалась, но в квартиру впустила.
В коридоре царил полумрак, свет зажигать она не стала, а пока я разувалась, тихонько прошла в комнату, украдкой задвинула шторы, прилегла на неразобранную кровать и, накрывшись пледом, стала меня ждать.
— Ты болеешь?
— Да, очень плохо было, — тихим голосом сказала Вика, прикладываясь на подушку. — Не хотелось никого видеть.
— Но кто-то же должен был позаботиться о тебе? Принести лекарства или продукты.
— Я сама о себе могу прекрасно позаботиться.
Вика подтянула плед повыше к носу.
— А что у тебя? — я села ей в ноги. — Температура? Вирус?
— И то, и другое. Но уже лучше. Почти всё прошло.
— Вик, нас Артём позвал к себе в гости загород. Поедем?
Она резко вскинула голову и заинтересованно посмотрела, затем быстро сникла.
— Я не могу. Я болею.
— Ты же сказала, что почти всё прошло. А это ещё через три дня. В пятницу.
— Нет… Не знаю, — по тому, как забегали её глаза, было видно, что ей очень хочется поехать, но в то же время что-то беспокоит, что-то, о чем рассказывать не хотелось.
И всё же я и сама быстро догадалась.
Без косметики Викино лицо выглядело значительно моложе и нежнее, чем обычно. А не утяжелённый густым слоем туши взгляд казался непривычно беспомощным. От этого темный контур, проходящий по брови и спускающийся к скуле с той стороны, которой она прижималась к подушке, был особенно хорошо заметен даже в искусственном полумраке.
— Это Фил? — отчего-то я не сомневалась в своём предположении.
— Углядела-таки! — Вика тут же приняла вертикальное положение, а болезненность сняло, как рукой. — Только не болтай никому. Ладно?
— Хорошо. Но неужели ты его прощаешь?
— Всё. Не лезь, пожалуйста, — она встала и раздвинула шторы. — Спасибо, что беспокоишься, но я сама разберусь. Было бы здорово поехать загород, погода классная и вообще, но тогда Фил точно убьет меня. После клуба вон как взбесился.
Она остановилась в задумчивости глядя в окно.
— У тебя никогда не бывает такого чувства, будто знаешь, как умерла в прошлой жизни?
— Нет. Я вообще не очень уверена, что у меня была прошлая жизнь.
— А мне почему-то кажется, что меня убили. Когда вот так смотрю на небо и вижу летящих птиц, особенно сильно кажется, — она вдруг весело рассмеялась. — Поэтому лучше не рисковать.
Однако часа через два, когда я уже вернулась домой, так и не решив, готова ли я ехать без Вики, она перезвонила и переполненным счастьем голосом на одном дыхании выложила, что Фил «отваливает» на неделю в командировку, поэтому она с радостью составит нам компанию, тем самым разрешив и все мои сомнения.
На улице было свежо и туманно. Всё вокруг: и дома, и деревья, и машины, окутанные влажной голубой дымкой, слегка дрожали, а зыбкая небесная пелена, обещая скорое прояснение, едва заметно светилась. Дышалось легко и уже совсем по-весеннему. В сыром утреннем воздухе витало нечто трепетное и зовущее. Птицы на кусте сирени галдели, как одержимые, и чувствовала я себя необыкновенно хорошо.
Машина Артёма была старой тёмно-синей иномаркой с ярким рисунком в виде белых всполохов молний, пробегающих электрической сетью вдоль обеих дверей, и напоминала постапокалиптические автомобили из Мэд Макса. Броская, эпатажная машина, точно такая же, как и хозяин.
— Пандора, — сказал он, когда я садилась в неё.
— Что?
— Машину, говорю, зовут Пандора. Дверью сильно не хлопай. Она не любит и насылает проклятия.
Медленно опустившись на черное кожаное сидение, я осторожно прикрыла за собой дверь. В салоне приятно пахло освежителем.
— Как настроение? — вместо приветствия спросил Макс.
Он был в своём коричневом балахоне, и когда смотрел из-под капюшона, то виднелся только кончик его подбородка.
— Отличное, — ответила я, Артём прибавил громкость радиоприемника, и мы поехали за Викой.
Она уже нас ждала: с маленькой сумочкой через плечо, на каблуках и с двухлитровой бутылкой воды в руке. На ней были тёмно-синие джинсы, волосы забраны в хвост, а стоило ей сесть в машину, как аромат цветочных духов заполнил весь салон.
Артём притворно закашлялся и, задыхаясь, схватился за горло. Стёкла со всех четырех сторон автоматически опустились. Макс же и вовсе выскочил, бросился к багажнику и, поковырявшись полминуты там, вернулся, держа в руках два чёрных респиратора с круглыми коробочками фильтров по бокам.
Ни слова не говоря, они оба нацепили их, и нашим глазам предстали два жутких постаповских персонажа. Зловещий облик которых портили лишь сияющие детской радостью глаза.
Вика громко расхохоталась.
— Ну хватит, это, между прочим, Гуччи.
— Газовая атака Гуччи. Чумовая вещь! — пробубнил из-под респиратора Макс.
— Надеюсь, из тебя это скоро выветрится? — сказал Артём, и мы медленно покатились по дворам, со смехом наблюдая за недоумевающими лицами прохожих.
Один мальчик лет одиннадцати долго провожал нас взглядом. А двое других даже какое-то время бежали следом. Артём специально дразнил их, то притормаживая, то ускоряясь, и только когда Макс, высунувшись в окно, выпустил в них очередь голубых искр из короткой, напоминающей дубинку, палочки электрошокера, отстали.
Артём первый стащил маску и глубоко вдохнул воздух.
— Опасность миновала.
Макс осторожно приспустил респиратор и принюхался.
— Да, но кажется, теперь все заражены этой дрянью.
Веселье продолжилось и дальше.
В гипермаркете, куда мы заехали за алкоголем и сладким, они устроили дурашливую беготню: сначала по эскалатору — против движения, а потом с тележками на перегонки. Вика так громко хохотала, что ей постоянно делали замечания какие-нибудь тётушки, но она не обращала внимания, ещё больше подзадоривая парней своим смехом.
