— У вас тут потоп. А у нас обои в коридоре уже мокрые, — срывающимся голосом пролепетала я, отскочив на безопасное расстояние.
Парень выглянул за бортик ванной и посмотрел на залитый пол:
— Заснул, наверное.
— Если вы нас зальёте, придется оплачивать.
— Плевать, — он небрежно отмахнулся. — А ты кто? Соседка что ли?
Я кивнула.
— Ну, извини, — он рассмеялся, вытирая мокрое лицо ладонью. — Думал, кто-то из гостей.
Улыбка у него оказалась широкая, белозубая и жизнерадостная.
Стараясь не опираться на руку, где был надет бандаж, он неуклюже вылез из ванной. Вода ручьями стекала с его волос и джинсов.
— Там в дальней комнате в шкафу возьми простыни, — он сдернул с батареи махровое полотенце и стал вытирать голову здоровой рукой. — Любые. И штаны мне принеси. Серые спортивные. На балконе висят.
У него были резко очерченные ключицы, крупный кадык, острые плечи и большие ладони с длинными пальцами. На открытом плече и в районе груди подрагивали вполне заметные мышцы.
Парень оторвал полотенце от лица и, сообразив, что я разглядываю его, вопросительно уставился в ответ. В следующий же момент я выскочила из ванной.
На полу плавали тапочки, зонтик, пробка от шампанского, жестяная банка из-под пива и рекламные буклеты. Декоративные подвесные полки в коридоре были заставлены грязными стаканами и бокалами с недопитым вином. Широкая поверхность зеркала зацелована губной помадой различных цветов. Посреди гостиной стоял неубранный стол с тарелками, бутылками и остатками еды. Край толстого ковра на полу уже пропитался водой.
Стоило отворить дверь в дальнюю комнату, как в лицо тут же ударил порыв холодного промозглого воздуха. Балкон был распахнут настежь, и вещи на бельевой веревке отчаянно рвались в непроглядную ночь.
Длинные голубые шторы хлопали и надувались, как паруса. Леденящий ветер тут же проник в глубокий вырез майки, грудь покрылась мурашками, мокрые ноги вмиг заледенели.
На широкой, застеленной шелковым покрывалом кровати валялся ворох одежды, стеклянная пепельница на тумбочке была забита окурками и фантиками, в кресле осталась чья-то красная зажигалка.
Однако внутри большого, во всю стену шкафа-купе царил идеальный порядок. Полотенца нашлись на средних полках, безупречно выглаженные и сложенные по цвету. Простыни чуть выше. Из шкафа пахло лавандой и сиренью. Я вытащила стопку банных полотенец и несколько простыней, а когда вспомнила про штаны и подошла к балкону, за моей спиной кто-то произнес:
— Сколько времени?
Тихий, едва различимый голос. Оглянулась — никого. Быстро сдернула штаны с веревки, захлопнула дверь и только развернулась к выходу, как громкий шорох заставил присмотреться к тёмному углу между кроватью и шторой. Там что-то копошилось.
Послышался глухой сдавленный стон, и на голубом покрывале появилась рука.
— Сколько времени? — повторил голос так тихо, что я скорее догадалась, чем расслышала, потому что музыка продолжала играть.
— Двенадцать. Может, больше.
Наконец, после непродолжительной войны со шторой, из-под неё выбрался светлоголовый заспанный парнишка в длинной футболке и широких штанах.
На раскрасневшейся щеке отпечатался след ото сна, русые, чуть рыжеватые пряди прилипли ко лбу. Глаза щурились на свету.
— Где все?
— Не знаю. Я соседка снизу. У нас потоп.
Он бросил взгляд на мои босые ноги.
— Носки лучше снять, — посоветовала я, и он кивнул.
Покрепче прижав к себе полотенца, чтобы не рассыпались, я поспешила назад в ванную. Парнишка последовал за мной, но сделав пару шагов, тут же ойкнул.
— Я же предупреждала.
— Угу, — смущенно буркнул он и, облокотившись о косяк, принялся стаскивать промокшие носки.
Я кинула ему под ноги несколько полотенец, но они, опустившись на воду, как осенние листы, остались плавать, медленно намокая.
— Нужно ковшиком вычерпывать, — деловито сказал он.
— Чего так долго? — из-за двери ванной высунулся спасенный мною неформал, выхватил свои штаны и, не дожидаясь ответа, снова исчез.
— Тёма, стой, — парнишка тщетно ткнулся в захлопнувшуюся дверь. — Дай умыться.
— Кругом полно воды, — откликнулся тот и не открыл.
На кухне творился не меньший бедлам, чем в остальных местах: горы грязной посуды, пустые пивные банки, коробки из-под пиццы и пирогов. Зато потоп её не коснулся, и серые шашечки плитки на полу остались сухими.
Лана продолжала томно страдать: "Погружаясь всё глубже и глубже, становлюсь всё темнее и темнее. Ищу любовь, но не в тех местах…"
Мы стали вычерпывать воду чашками в большой салатник, который потом выливали в кухонную раковину, а когда Тёма вышел из ванной, уже взялись за полотенца. Он постоял немного в задумчивости, недовольно морщась и сокрушенно оглядывая коридор. Затем присел на корточки рядом со мной и поинтересовался интимным тоном:
— Я только не понял. Чего ты меня хватать начала?
— Вы тонули.
Задумчиво выпрямился:
— Слышь, Макс, я реально мог утонуть.
— Так тебе и надо, — ворчливо отозвался Макс. — Сто раз говорил не спать в ванной. Где вообще все?
— Я их выгнал, — голос у Тёмы был низкий и глухой. — Голова просто раскалывалась. Думал, убью кого-нибудь, если не выметутся.
— А сейчас как?
— Лучше. Только Лану свою выруби уже.
Макс покорно отбросил простынь и отправился выключать музыку, а Тёма принес мусорный пакет и, запихнув в него все мокрые страшного вида вещи, валявшиеся на полу, ушел на кухню.
Во внезапно наступившей тишине бодро загремели кофейные зёрна.
— Эй, соседка, будешь кофе?
— Нет, спасибо. Домой пойду.
— Да ладно, нужно же отметить удачное спасение утопающего, — он выглянул в коридор. — Кстати, вопрос: а затычку из ванной не проще было вытащить?
— Вы начали тонуть, и я уже ни о чем не думала.
— Чего выкаешь-то? — он подошел ближе. — Я же не дед столетний.
Я пожала плечами.
— Тебя как зовут?
— Вита.
— Как? Витя?
Откровенная насмешка в голосе заставила поднять голову.
— Вита. А тебя?
Он небрежно взлохматил мокрый затылок и с шутливой задиристостью сообщил:
— Хамло или говнюк. Выбирай любое.
— Мне оба не нравятся.
— Сомневаюсь, что матерные варианты лучше, — бросил на ходу Макс и, обойдя меня, исчез на кухне.
— Чего ты напрягаешься? — сказал Тёма примирительно. — Ну, Артём меня зовут. Всё нормально. Мы не страшные, приставать не будем, если сама, конечно, не попросишь.
После чего иронично хмыкнув, добавил:
— А за то я уже извинился. Ну, реально, спросонья не понял, что происходит. Так как насчет кофе?
Выглядел он лет на девятнадцать, с выразительной мимикой и броскими, необычайно привлекательными чертами лица. Даже пирсинг и тоннели ему шли. Хотя мне всё равно было непонятно, зачем человеку со столь яркой внешностью понадобилось так себя разукрашивать.
Чувствуя, что снова начинаю неприлично глазеть, я машинально кивнула, и он воспринял это как согласие на кофе.
— Тебе с молоком?
Но ответить я не успела, потому что из ванны раздалась громкая мелодия телефонного звонка: «Who do you need, who do you love when you come undone».
— Тащи его сюда, — распорядился он.
Телефон нашелся на стеклянной полочке рядом с тюбиком пасты. На экране высветилось «Полина», и я отнесла его на кухню.
Из трубки сразу же раздались возмущенные женские крики. До нас долетали только обрывки фраз, но догадаться, о чем речь, не составляло труда. Полина была недовольна тем, что он устроил вечеринку. И что не отвечал на её звонки, и чем-то ещё, понятным только им двоим.
Не переставая насмешливо улыбаться, Артём молча и терпеливо слушал её, а Макс, кивнув на табуретку, поставил передо мной чашку с дымящимся кофе.
Его лицо казалось мне смутно знакомым: светлые брови, светлые, с рыжеватым оттенком ресницы и бледные, едва заметные веснушки на переносице и щеках. Прямой красивый нос и тяжелый волевой подбородок, волосы аккуратно подстрижены. И хотя взгляд был немного печальным, в уголках тёмно-серых глаз скопилось множество лучистых морщинок.
Едва я взяла чашку в руки, как Артём вскочил со стула и, распахнув створку окна, метнул телефон в ночь. После чего резко обернулся и, слегка запинаясь на «к», пояснил:
— Зак-колебала стерва.
— Зачем телефон выбросил? — с упрёком сказал Макс.
— Бесит.
Макс с тяжелым вздохом покачал головой и вышел. Хлопнула входная дверь.
— Спасибо, — я отставила чашку, так и не сделав ни одного глотка. — Пойду домой.
— Значит, ты с первого этажа? — Артём расслаблено, словно ничего не произошло, развалился на стуле. — Кажется, я знаю твоего папу. У него же синий Ниссан? В первое время он меня с парковки гонял, и я ему даже немного нахамил. Прости. Но теперь всё хорошо.
Разговаривал он с оживленной, подкупающей непосредственностью.
— Почему же пришла ты? Где папа?
— Они в командировку уехали. В Америку.
— Сильно там у вас протекло?
— Немного.
— Деньги нужны? Компенсация и всё такое?
— Нет, спасибо.
— Да ладно? — вытаращился на меня. — Всем деньги нужны.
— Думаю, само высохнет.
— Если вдруг понадобятся — скажи.
Эта фраза заставила невольно улыбнуться. И он, сообразив, что его выпендрёж меня развеселил, ответил широкой, обезоруживающей улыбкой.
— Я серьёзно.
Мне определенно стоило уйти, но что-то в его внешности, манере поведения и речи никак не отпускало.
С лестничной клетки отчётливо послышалась «Сome undone». Макс забежал в кроссовках, сунул Артёму в руки телефон.
— Карина звонит!
— Надо же, — поразился тот. — Работает ещё. В следующий раз в унитазе утоплю.
— Алло, — поднес трубку к уху, но голос его собеседницы раздался на всю кухню.
— Говорила я тебе, маленький говнюк, не устраивать это сборище?!
Он с удивлением посмотрел на экран и попробовал отключить громкую связь, но ничего не вышло.
— Да плевать.
— Тебе на всё плевать и на всех. На кой-понадобилось созывать пол-Москвы?
— У меня вообще-то день рождения.
— Ну и дебил! Не мог напиться, не привлекая к себе внимания? Мало у нас проблем? Я с утра до вечера занимаюсь тем, что косяки ваши улаживаю и отмазываю. А ты только развлекаешься.
— Ну, это нормально. Это же вы на меня работаете, а не я на вас.
— Иди в задницу, Тёма.
— И вам доброй ночи, Карина Эдуардовна!
Артём швырнул многострадальную трубку на стол и принялся ворошить наваленное на подоконнике барахло:
— Где эти чёртовы таблетки?
Макс по-прежнему стоял в обуви посреди кухни, между бровей пролегли две поперечные складки. Артём подозрительно покосился на него.
— Пойду прогуляюсь, — объявил Макс и направился к выходу, но Артём остановил его за локоть.
— Можно не сегодня?
Макс обернулся, и стало заметно, что губы его побелели от напряжения.
— Мне нужно.
Они уперлись взглядами друг в друга.
— А давай пойдем к Вите? — вдруг предложил Артём. — У неё дома никого нет. И одеваться не нужно. Это тебе поможет?
Макс потёр шею обеими руками:
— Возможно.
— Вот и отлично, — Артём бросил на меня быстрый взгляд, словно моё согласие было лишней формальностью. — Мы идем к тебе! Будем мешать спать.
А заметив растерянность, приятельски похлопал по плечу.
— Шучу. Выпьем кофе и уйдем.
Как только вошли в мою квартиру, я полезла на верхние кухонные полки искать кофе, а они ушли в мою комнату. Убираться было поздно.
Налила им по чашке, достала лоток с мороженым.
Макс, закинув руки за голову и безжалостно придавив к стенке кривоухого ослика Паскаля, лежал на одеяле моей разобранной кровати и разглядывал постеры на стене, а Артём сидел за письменным столом и в ярко-белом свете настольной лампы с интересом доставал из стеклянной вазочки фигурки Киндер сюрпризов.
— Я так хотел, чтобы мне вот этот попался, — он поднял руку, показывая его мне слоника с молотком и в каске. — Но собрал пять с книгой и ни одного с молотком.
— Хочешь, забирай.
— Правда? Тебе не жалко?
Неподдельная радость в голосе насмешила. Было в нем нечто очень располагающее, словно мы знакомы давным-давно.
Отодвинув фигурки, я поставила перед ним поднос.
— Конечно, нет. У тебя же день рождения.
— Уютно тут, — Макс поудобнее устроился на подушке.
— Вот, что значит нормальная домашняя обстановка, а у нас там, — он ткнул пальцем в потолок, — нерв сплошной.
— Нерв — это ты, — Артём звонко постучал ложкой о край чашки. — Мы из-за кого сейчас из дома ушли?
— Вита, можно я у тебя поживу? В тишине и покое.
Макс был милый и вызывающий доверие.
— Покой тут относительный, — я села на кровать к нему в ноги. — Сегодня мои одноклассники полчаса в окно долбили, пришлось под столом от них прятаться.
— Чего хотели? — заинтересовался Артём.
— Придурки просто.
— Вспомнил! Жирная! Это ведь ты, да? — он обрадованно подался вперед. — И в этом подъезде не живешь. Ну-ка встань.
— Зачем?
— Давай-давай, на середину комнаты выйди. Проверить хочу.
— Чего проверить?
— Да хватит уже. Что ты как маленькая?
Упрек подействовал. Я осторожно встала на ковер, и он, развернув настольную лампу в мою сторону, весело скомандовал:
— Руки подними и покрутись.
Мне стало немного смешно и, поскольку лица его я видеть не могла, то выполнила это без особой неловкости.
— А кофту можешь снять?
— Шутишь? — я запахнула полы. — Я же в пижаме.
— Тогда как мне понять, что ты не жирная?
— Но ты и так видишь. Я пятьдесят три килограмма вешу. А рост у меня метр шестьдесят шесть.
— Я вижу только ноги. С ними вроде бы всё в порядке.
— Я сейчас даже худее Эли. Подружки моей. А она всегда очень стройная была.
— Ну как хочешь, — он вернул лампу в прежнее положение.
— Нет, правда. Они специально так называют, чтобы обидеть.
— Да мне-то что? — он снова взялся за слоников. — Даже если у тебя под кофтой тонна жира. Мы сейчас посидим немного и уйдем.
Подобное предположение прозвучало нелепо.
— Ну какая тонна? Мама говорит, рёбра торчат.
— Да ты не переживай. Может, кофта тебя просто полнит. Лучше завари ещё кофе и покрепче, а то этот помоечный. Терпеть не могу всё пресное и разбавленное.
— Полнит?
Я подошла к зеркалу. Даже в темноте зеркального отражения кофта действительно казалась объемной, и майка с Тедди под ней, несмотря на глубокий вырез, наверняка выглядела лучше.
Я всё-таки сняла дурацкую кофту.
— Сколько тебе лет? — неожиданно спросил он.
— Шестнадцать, а что?
— Готов спорить, ты ещё с игрушками спишь, — он кивнул на изображенного на майке Тедди.
— Только с Паскалем, — призналась я. — Осликом, которого Макс вот-вот раздавит. Он у меня с трёх лет. Дедушка, папин папа подарил. Это он его так назвал. Мы даже когда отдыхать ездим, я его с собой беру. Потому что он без меня скучает. Все остальные нормально, а он грустит.
— Остальные?
Я показала на стеллаж с игрушками возле окна.
— Друзья мои.
Он вполне серьёзно оглядел игрушки.
— Правильно. Друзей не убирают в коробки не засовывают на антресоли.
Его одобрение прибавило уверенности:
— Я знаешь, что думаю? Что тот, кто с лёгкостью избавляется от старых вещей, также запросто поступает и с людьми.
— Какая глубокая мысль, — он изобразил удивление. — Так ты маленькая или взрослая?
— Хотела бы я сама знать.
— Извини, что так нагрянули. Страшно ломало тащиться куда-то на ночь глядя. Просто Макс собирался драпануть, а если ему взбрело это в голову, то я бы его не удержал.
— Куда драпануть?
— У него бзик. Чуть что не так — сразу бежать. Говорит, успокаивается. Но вообще, когда это происходит, он ничего не соображает.
Парень выглянул за бортик ванной и посмотрел на залитый пол:
— Заснул, наверное.
— Если вы нас зальёте, придется оплачивать.
— Плевать, — он небрежно отмахнулся. — А ты кто? Соседка что ли?
Я кивнула.
— Ну, извини, — он рассмеялся, вытирая мокрое лицо ладонью. — Думал, кто-то из гостей.
Улыбка у него оказалась широкая, белозубая и жизнерадостная.
Стараясь не опираться на руку, где был надет бандаж, он неуклюже вылез из ванной. Вода ручьями стекала с его волос и джинсов.
— Там в дальней комнате в шкафу возьми простыни, — он сдернул с батареи махровое полотенце и стал вытирать голову здоровой рукой. — Любые. И штаны мне принеси. Серые спортивные. На балконе висят.
У него были резко очерченные ключицы, крупный кадык, острые плечи и большие ладони с длинными пальцами. На открытом плече и в районе груди подрагивали вполне заметные мышцы.
Парень оторвал полотенце от лица и, сообразив, что я разглядываю его, вопросительно уставился в ответ. В следующий же момент я выскочила из ванной.
На полу плавали тапочки, зонтик, пробка от шампанского, жестяная банка из-под пива и рекламные буклеты. Декоративные подвесные полки в коридоре были заставлены грязными стаканами и бокалами с недопитым вином. Широкая поверхность зеркала зацелована губной помадой различных цветов. Посреди гостиной стоял неубранный стол с тарелками, бутылками и остатками еды. Край толстого ковра на полу уже пропитался водой.
Стоило отворить дверь в дальнюю комнату, как в лицо тут же ударил порыв холодного промозглого воздуха. Балкон был распахнут настежь, и вещи на бельевой веревке отчаянно рвались в непроглядную ночь.
Длинные голубые шторы хлопали и надувались, как паруса. Леденящий ветер тут же проник в глубокий вырез майки, грудь покрылась мурашками, мокрые ноги вмиг заледенели.
На широкой, застеленной шелковым покрывалом кровати валялся ворох одежды, стеклянная пепельница на тумбочке была забита окурками и фантиками, в кресле осталась чья-то красная зажигалка.
Однако внутри большого, во всю стену шкафа-купе царил идеальный порядок. Полотенца нашлись на средних полках, безупречно выглаженные и сложенные по цвету. Простыни чуть выше. Из шкафа пахло лавандой и сиренью. Я вытащила стопку банных полотенец и несколько простыней, а когда вспомнила про штаны и подошла к балкону, за моей спиной кто-то произнес:
— Сколько времени?
Тихий, едва различимый голос. Оглянулась — никого. Быстро сдернула штаны с веревки, захлопнула дверь и только развернулась к выходу, как громкий шорох заставил присмотреться к тёмному углу между кроватью и шторой. Там что-то копошилось.
Послышался глухой сдавленный стон, и на голубом покрывале появилась рука.
— Сколько времени? — повторил голос так тихо, что я скорее догадалась, чем расслышала, потому что музыка продолжала играть.
— Двенадцать. Может, больше.
Наконец, после непродолжительной войны со шторой, из-под неё выбрался светлоголовый заспанный парнишка в длинной футболке и широких штанах.
На раскрасневшейся щеке отпечатался след ото сна, русые, чуть рыжеватые пряди прилипли ко лбу. Глаза щурились на свету.
— Где все?
— Не знаю. Я соседка снизу. У нас потоп.
Он бросил взгляд на мои босые ноги.
— Носки лучше снять, — посоветовала я, и он кивнул.
Покрепче прижав к себе полотенца, чтобы не рассыпались, я поспешила назад в ванную. Парнишка последовал за мной, но сделав пару шагов, тут же ойкнул.
— Я же предупреждала.
— Угу, — смущенно буркнул он и, облокотившись о косяк, принялся стаскивать промокшие носки.
Я кинула ему под ноги несколько полотенец, но они, опустившись на воду, как осенние листы, остались плавать, медленно намокая.
— Нужно ковшиком вычерпывать, — деловито сказал он.
— Чего так долго? — из-за двери ванной высунулся спасенный мною неформал, выхватил свои штаны и, не дожидаясь ответа, снова исчез.
— Тёма, стой, — парнишка тщетно ткнулся в захлопнувшуюся дверь. — Дай умыться.
— Кругом полно воды, — откликнулся тот и не открыл.
На кухне творился не меньший бедлам, чем в остальных местах: горы грязной посуды, пустые пивные банки, коробки из-под пиццы и пирогов. Зато потоп её не коснулся, и серые шашечки плитки на полу остались сухими.
Лана продолжала томно страдать: "Погружаясь всё глубже и глубже, становлюсь всё темнее и темнее. Ищу любовь, но не в тех местах…"
Мы стали вычерпывать воду чашками в большой салатник, который потом выливали в кухонную раковину, а когда Тёма вышел из ванной, уже взялись за полотенца. Он постоял немного в задумчивости, недовольно морщась и сокрушенно оглядывая коридор. Затем присел на корточки рядом со мной и поинтересовался интимным тоном:
— Я только не понял. Чего ты меня хватать начала?
— Вы тонули.
Задумчиво выпрямился:
— Слышь, Макс, я реально мог утонуть.
— Так тебе и надо, — ворчливо отозвался Макс. — Сто раз говорил не спать в ванной. Где вообще все?
— Я их выгнал, — голос у Тёмы был низкий и глухой. — Голова просто раскалывалась. Думал, убью кого-нибудь, если не выметутся.
— А сейчас как?
— Лучше. Только Лану свою выруби уже.
Макс покорно отбросил простынь и отправился выключать музыку, а Тёма принес мусорный пакет и, запихнув в него все мокрые страшного вида вещи, валявшиеся на полу, ушел на кухню.
Во внезапно наступившей тишине бодро загремели кофейные зёрна.
— Эй, соседка, будешь кофе?
— Нет, спасибо. Домой пойду.
— Да ладно, нужно же отметить удачное спасение утопающего, — он выглянул в коридор. — Кстати, вопрос: а затычку из ванной не проще было вытащить?
— Вы начали тонуть, и я уже ни о чем не думала.
— Чего выкаешь-то? — он подошел ближе. — Я же не дед столетний.
Я пожала плечами.
— Тебя как зовут?
— Вита.
— Как? Витя?
Откровенная насмешка в голосе заставила поднять голову.
— Вита. А тебя?
Он небрежно взлохматил мокрый затылок и с шутливой задиристостью сообщил:
— Хамло или говнюк. Выбирай любое.
— Мне оба не нравятся.
— Сомневаюсь, что матерные варианты лучше, — бросил на ходу Макс и, обойдя меня, исчез на кухне.
— Чего ты напрягаешься? — сказал Тёма примирительно. — Ну, Артём меня зовут. Всё нормально. Мы не страшные, приставать не будем, если сама, конечно, не попросишь.
После чего иронично хмыкнув, добавил:
— А за то я уже извинился. Ну, реально, спросонья не понял, что происходит. Так как насчет кофе?
Выглядел он лет на девятнадцать, с выразительной мимикой и броскими, необычайно привлекательными чертами лица. Даже пирсинг и тоннели ему шли. Хотя мне всё равно было непонятно, зачем человеку со столь яркой внешностью понадобилось так себя разукрашивать.
Чувствуя, что снова начинаю неприлично глазеть, я машинально кивнула, и он воспринял это как согласие на кофе.
— Тебе с молоком?
Но ответить я не успела, потому что из ванны раздалась громкая мелодия телефонного звонка: «Who do you need, who do you love when you come undone».
— Тащи его сюда, — распорядился он.
Телефон нашелся на стеклянной полочке рядом с тюбиком пасты. На экране высветилось «Полина», и я отнесла его на кухню.
Из трубки сразу же раздались возмущенные женские крики. До нас долетали только обрывки фраз, но догадаться, о чем речь, не составляло труда. Полина была недовольна тем, что он устроил вечеринку. И что не отвечал на её звонки, и чем-то ещё, понятным только им двоим.
Не переставая насмешливо улыбаться, Артём молча и терпеливо слушал её, а Макс, кивнув на табуретку, поставил передо мной чашку с дымящимся кофе.
Его лицо казалось мне смутно знакомым: светлые брови, светлые, с рыжеватым оттенком ресницы и бледные, едва заметные веснушки на переносице и щеках. Прямой красивый нос и тяжелый волевой подбородок, волосы аккуратно подстрижены. И хотя взгляд был немного печальным, в уголках тёмно-серых глаз скопилось множество лучистых морщинок.
Едва я взяла чашку в руки, как Артём вскочил со стула и, распахнув створку окна, метнул телефон в ночь. После чего резко обернулся и, слегка запинаясь на «к», пояснил:
— Зак-колебала стерва.
— Зачем телефон выбросил? — с упрёком сказал Макс.
— Бесит.
Макс с тяжелым вздохом покачал головой и вышел. Хлопнула входная дверь.
— Спасибо, — я отставила чашку, так и не сделав ни одного глотка. — Пойду домой.
— Значит, ты с первого этажа? — Артём расслаблено, словно ничего не произошло, развалился на стуле. — Кажется, я знаю твоего папу. У него же синий Ниссан? В первое время он меня с парковки гонял, и я ему даже немного нахамил. Прости. Но теперь всё хорошо.
Разговаривал он с оживленной, подкупающей непосредственностью.
— Почему же пришла ты? Где папа?
— Они в командировку уехали. В Америку.
— Сильно там у вас протекло?
— Немного.
— Деньги нужны? Компенсация и всё такое?
— Нет, спасибо.
— Да ладно? — вытаращился на меня. — Всем деньги нужны.
— Думаю, само высохнет.
— Если вдруг понадобятся — скажи.
Эта фраза заставила невольно улыбнуться. И он, сообразив, что его выпендрёж меня развеселил, ответил широкой, обезоруживающей улыбкой.
— Я серьёзно.
Мне определенно стоило уйти, но что-то в его внешности, манере поведения и речи никак не отпускало.
С лестничной клетки отчётливо послышалась «Сome undone». Макс забежал в кроссовках, сунул Артёму в руки телефон.
— Карина звонит!
— Надо же, — поразился тот. — Работает ещё. В следующий раз в унитазе утоплю.
— Алло, — поднес трубку к уху, но голос его собеседницы раздался на всю кухню.
— Говорила я тебе, маленький говнюк, не устраивать это сборище?!
Он с удивлением посмотрел на экран и попробовал отключить громкую связь, но ничего не вышло.
— Да плевать.
— Тебе на всё плевать и на всех. На кой-понадобилось созывать пол-Москвы?
— У меня вообще-то день рождения.
— Ну и дебил! Не мог напиться, не привлекая к себе внимания? Мало у нас проблем? Я с утра до вечера занимаюсь тем, что косяки ваши улаживаю и отмазываю. А ты только развлекаешься.
— Ну, это нормально. Это же вы на меня работаете, а не я на вас.
— Иди в задницу, Тёма.
— И вам доброй ночи, Карина Эдуардовна!
Артём швырнул многострадальную трубку на стол и принялся ворошить наваленное на подоконнике барахло:
— Где эти чёртовы таблетки?
Макс по-прежнему стоял в обуви посреди кухни, между бровей пролегли две поперечные складки. Артём подозрительно покосился на него.
— Пойду прогуляюсь, — объявил Макс и направился к выходу, но Артём остановил его за локоть.
— Можно не сегодня?
Макс обернулся, и стало заметно, что губы его побелели от напряжения.
— Мне нужно.
Они уперлись взглядами друг в друга.
— А давай пойдем к Вите? — вдруг предложил Артём. — У неё дома никого нет. И одеваться не нужно. Это тебе поможет?
Макс потёр шею обеими руками:
— Возможно.
— Вот и отлично, — Артём бросил на меня быстрый взгляд, словно моё согласие было лишней формальностью. — Мы идем к тебе! Будем мешать спать.
А заметив растерянность, приятельски похлопал по плечу.
— Шучу. Выпьем кофе и уйдем.
Как только вошли в мою квартиру, я полезла на верхние кухонные полки искать кофе, а они ушли в мою комнату. Убираться было поздно.
Налила им по чашке, достала лоток с мороженым.
Макс, закинув руки за голову и безжалостно придавив к стенке кривоухого ослика Паскаля, лежал на одеяле моей разобранной кровати и разглядывал постеры на стене, а Артём сидел за письменным столом и в ярко-белом свете настольной лампы с интересом доставал из стеклянной вазочки фигурки Киндер сюрпризов.
— Я так хотел, чтобы мне вот этот попался, — он поднял руку, показывая его мне слоника с молотком и в каске. — Но собрал пять с книгой и ни одного с молотком.
— Хочешь, забирай.
— Правда? Тебе не жалко?
Неподдельная радость в голосе насмешила. Было в нем нечто очень располагающее, словно мы знакомы давным-давно.
Отодвинув фигурки, я поставила перед ним поднос.
— Конечно, нет. У тебя же день рождения.
— Уютно тут, — Макс поудобнее устроился на подушке.
— Вот, что значит нормальная домашняя обстановка, а у нас там, — он ткнул пальцем в потолок, — нерв сплошной.
— Нерв — это ты, — Артём звонко постучал ложкой о край чашки. — Мы из-за кого сейчас из дома ушли?
— Вита, можно я у тебя поживу? В тишине и покое.
Макс был милый и вызывающий доверие.
— Покой тут относительный, — я села на кровать к нему в ноги. — Сегодня мои одноклассники полчаса в окно долбили, пришлось под столом от них прятаться.
— Чего хотели? — заинтересовался Артём.
— Придурки просто.
— Вспомнил! Жирная! Это ведь ты, да? — он обрадованно подался вперед. — И в этом подъезде не живешь. Ну-ка встань.
— Зачем?
— Давай-давай, на середину комнаты выйди. Проверить хочу.
— Чего проверить?
— Да хватит уже. Что ты как маленькая?
Упрек подействовал. Я осторожно встала на ковер, и он, развернув настольную лампу в мою сторону, весело скомандовал:
— Руки подними и покрутись.
Мне стало немного смешно и, поскольку лица его я видеть не могла, то выполнила это без особой неловкости.
— А кофту можешь снять?
— Шутишь? — я запахнула полы. — Я же в пижаме.
— Тогда как мне понять, что ты не жирная?
— Но ты и так видишь. Я пятьдесят три килограмма вешу. А рост у меня метр шестьдесят шесть.
— Я вижу только ноги. С ними вроде бы всё в порядке.
— Я сейчас даже худее Эли. Подружки моей. А она всегда очень стройная была.
— Ну как хочешь, — он вернул лампу в прежнее положение.
— Нет, правда. Они специально так называют, чтобы обидеть.
— Да мне-то что? — он снова взялся за слоников. — Даже если у тебя под кофтой тонна жира. Мы сейчас посидим немного и уйдем.
Подобное предположение прозвучало нелепо.
— Ну какая тонна? Мама говорит, рёбра торчат.
— Да ты не переживай. Может, кофта тебя просто полнит. Лучше завари ещё кофе и покрепче, а то этот помоечный. Терпеть не могу всё пресное и разбавленное.
— Полнит?
Я подошла к зеркалу. Даже в темноте зеркального отражения кофта действительно казалась объемной, и майка с Тедди под ней, несмотря на глубокий вырез, наверняка выглядела лучше.
Я всё-таки сняла дурацкую кофту.
— Сколько тебе лет? — неожиданно спросил он.
— Шестнадцать, а что?
— Готов спорить, ты ещё с игрушками спишь, — он кивнул на изображенного на майке Тедди.
— Только с Паскалем, — призналась я. — Осликом, которого Макс вот-вот раздавит. Он у меня с трёх лет. Дедушка, папин папа подарил. Это он его так назвал. Мы даже когда отдыхать ездим, я его с собой беру. Потому что он без меня скучает. Все остальные нормально, а он грустит.
— Остальные?
Я показала на стеллаж с игрушками возле окна.
— Друзья мои.
Он вполне серьёзно оглядел игрушки.
— Правильно. Друзей не убирают в коробки не засовывают на антресоли.
Его одобрение прибавило уверенности:
— Я знаешь, что думаю? Что тот, кто с лёгкостью избавляется от старых вещей, также запросто поступает и с людьми.
— Какая глубокая мысль, — он изобразил удивление. — Так ты маленькая или взрослая?
— Хотела бы я сама знать.
— Извини, что так нагрянули. Страшно ломало тащиться куда-то на ночь глядя. Просто Макс собирался драпануть, а если ему взбрело это в голову, то я бы его не удержал.
— Куда драпануть?
— У него бзик. Чуть что не так — сразу бежать. Говорит, успокаивается. Но вообще, когда это происходит, он ничего не соображает.
