– Нет, Катюша, – ребенок с таким разочарованием отвернулся, что я пожалела о сказанном. Ее лицо сникло, плечи опустились. Я дотронулась пальцами до губ и понимала, что слишком уязвлена. Если сейчас же не уйду, моя выдержка закончится. А этим деткам только чужих заморочек не хватает. Я посмотрела на часы, сделав вид, что спешу, подхватила сумку. Встала.
– А я тебя петь научу. Честно-честно. Ты говорила, что не умеешь, – Катя снова оживилась, ухватилась за возможность. Вцепилась в меня так, что пальчики побелели и с надеждой заглянула в глаза. Теплота ее ладошек согревала и притупляла страх, отчаяние, удрученность.
– У меня правда дела, – опускаясь на корточки рядом с ней, озабоченно пробормотала я, уже сомневаясь в своем решении, – давай завтра ты мне споешь. Хочешь?
– Хочу, – Катя расправила плечи, подняла брови, улыбнулась, – я тебе много-много песен спою. Тебе понравится. И нарисую. Я еще рисовать умею.
Катины слова отняли у меня возможность здраво мыслить. Желание, чтобы кто-то обратил на нее внимание, уделил время, подарил частичку любви, – было отчаянно подавлено о белые стены детского дома. Я замерла на месте, опустила глаза. Сердце ухнуло, и окружающая действительность завертелась с такой скоростью, что как я на месте удержалась и не упала, – не знаю.
– Конечно, и нарисуешь, – пробормотала вполголоса, – ты очень талантливая девочка.
Катя опустилась рядом со мной, натянув на колени платье.
– И кушать умею готовить. Я бабе Зине на кухне знаешь, как помогаю, – продолжала перечислять свои достоинства.
Я не выдержала, украдкой взглянула в чистые карие девичьи глаза. Катя смотрела в упор, будто читала душу. Я сильнее запахнула кофту, обхватила плечи. Сердцебиение участилось, и я чувствовала, как внутри набирал обороты вихрь.
– Сафонова, все уже ждут тебя. Концерт начался, – мы с Катей одновременно вздрогнули, услышав громкий, раздраженный, с нотками визгливости, голос.
– Иди, – я кивнула, прервала зрительный контакт и поднялась на ноги.
– Извините, Дарья Владимировна. У тебя совсем ни стыда, ни совести нет. Мешаешь людям, – не останавливаясь, гневно воскликнула женщина, обращаясь к Кате.
– Пока, – девочка понуро кивнула в ответ. И поплелась рядом воспитательницей, схватившая Катю за локоть.
Они дошло до лестницы, а я не дыша провожала удаляющиеся фигуры и не могла совладать с дрожью во всем теле.
Сделав пару шагов по лестничному проходу, Катя обернулась, устремила взгляд на меня.
– Удачи, – одними губами проговорила я. Катя разобрала, довольно заулыбалась и помахала мне рукой.
Я еще долго смотрела им вслед, на лестницу, на детей, бегающих по холлу. Сейчас они воспринимали меня частью их устоявшегося мира. Они не шептались, как это было в первый раз, и с настороженностью не глазели на женщину, зашедшую на их территорию. Не было того откровенного, неприязненного отношения, боязни, что нарушу их привычный, сложившийся уклад жизни.
– Привет, а вы кто? – спросил меня мальчишка, когда я только переступила порог детского дома. Некоторые любопытным взглядом разглядывали мой наряд. Оценивали. Некоторые надеялись, что на них остановится заинтересованный глаз чужака, и им повезет. Но, получав раз за разом равнодушие, они перестали надеяться и уже не ждали ничего. И только простой интерес, а может где-то и зависть к счастливчикам.
Мне потребовалась несколько минут, чтобы прийти в себя. Развернувшись, я сделала несколько глубоких вдохов, попытавшись таким образом уйти от волнения, заполнившегося внутренности. До хруста сжала ладони и смогла выдохнуть только тогда, когда услышала громкий звонок мобильного телефона.
– Слушаю, – на автомате ответила я и оглядевшись по сторонам, увидела, что прошла пешком целый квартал.
– Даша, здравствуй.
Я мгновенно вырвалась из мыслей. Убрала трубку от уха и недоверчиво вгляделась в экран. Номер неизвестный. Но голос! Голос я узнаю из тысячи.
– Аня? – обманчиво спокойным тоном спросила я. Мне не нужны были подтверждения, просто потянуть время и понять от чего беспокойно забилось сердце.
– Мы можем встретиться и поговорить с глазу на глаз? – и услышав в трубке молчание, понизила голос: – Это очень важно.
Я увидела ее сразу. Высокую, высокомерную, надменную. Самоуверенно-снисходительный взглядом она разглядывала прохожих и по-барски разложила руки на парапете, периодически поглядывая на водную гладь моря. Я тоже ненароком смотрела как волны рассекают камни. Мелкие брызги попадали то на одежду, то на лицо, оставляя солоноватый привкус на губах.
Медленным шагом я приближалась к Анне. Пыталась в уме выстроить все варианты развития нашей беседы. Гадала о причинах звонка. Но в висках пульсировало, молниеносно проносились кадры нашей жизни и из ямы воспоминаний всплывали: больница – кладбище – кладбище – кладбище...отсутствие штампа о расторжении брака и Анин отказ от ребенка.
Она обернулась, спиной облокотилась на перила и посмотрела на меня. Недолго, каких-то пару секунд, а потом опустила глаза, разглядывая что-то на асфальте. Коснулась рукой шеи, провела по ней ладонью, и снова подняла на меня лицо. Я подошла совсем близко, остановилась. Между нами тянулось молчание. Аня не решалась заговорить, а во взгляде на меня...нет, не лютая ненависть, а отчаяние.
Аня прикрыла глаза, словно собиралась с мыслями, и тяжело вздохнув, выпалила:
– Я бы никогда к тебе не обратилась, но иногда гордость можно и заткнуть. Правда? – задав вопрос, она замолчала. Что она хотела услышать в ответ? Я сделала пару шагов к парапету, взялась правой рукой за поручень и отвернулась.
– Я не понимаю, – нарушила я снова воцарившееся молчание.
– Не понимаешь или делаешь только вид? – с толикой бессилия вперемешку с нотами возмущения, задала вопрос Аня, и одарила тягостным взглядом.
Я сжала рукой металлическую перекладину, будто это спасало меня от неизвестно откуда появившегося нервного и дикого страха. Мы не подруги, никогда ими не были и, ясно, никогда ими не станем. Я всегда чувствовала перед ней свою вину. За то, что не смогла сказать "нет", за то, что любила, за то, что все вышло так, как вышло. Больно, несправедливо, мучительно.
Но холод от ее взгляда, неприятно пробежавший по спине ледяными пальцами, вызывал мороз и окатил ледяным мраком.
– Знаешь, я всегда думала, что суд на стороне матери, – надрывно, словно плача, заговорила она, – только, как оказалось, у нас все решают деньги, – Аня горько засмеялась, развернулась лицом к морю, сложив пальцы в замок, положила на парапет. – Мне разрешают видеться с Сашей пару раз в неделю на каких-то несколько часов в присутствии глупой няньки. И даже этого я бы не добилась, если бы не Андрей. Рома перекрыл кислород, наплел про меня небылиц, судья полностью на его стороне.
Андрей? Как в лихорадке я стала вспоминать кем мог быть этот мужчина. Рома говорил, что у Ани появился богатый любовник, может это он? Я жила будто во сне и многое проносилось мимо меня. И я упустила важный кусок нашей жизни.
– Ты сама отказалась от ребенка, – я помнила, как Рома показывал Анину подпись.
– А ты никогда не совершала ошибок, Даша? – холодным голосом поинтересовалась она. – К тому же, когда твой муж уходит к другой женщине, мало что начинаешь соображать и понимать.
Я провела рукой по лицу, заметила, как Аня подняла голову, поджала губы.
– Что тебе надо? – спросила ее, сделав несколько шагов вперед.
– Я не хочу угрожать, я хочу по-хорошему договориться, – резко, хлестко бросила она, – если ты мне поможешь, то ничего не будет.
– И так ничего не будет. Ты сама согласилась развестись с Ромой и отдать ребенка взамен на…, – оборвала ее. Мысленно перевела дыхание, всматриваясь вдаль. Но быстро выровнять его не удалось.
– Я после родов ни одной бумажки ему не подписала. Он просто пришел и забрал Сашу. А мне что делать?
– Как что? То, что и собиралась. Тебе не нужен ребенок.
– Саша, – на одном дыхании, не давая мне опомниться, Аня болезненно вздохнула, – после выписки прожил со мной месяц. Этот мерзавец, заботясь о твоей душе, совсем не подумал о моей. Я успела привыкнуть, полюбила сына. Во мне проснулся материнский инстинкт. Это мой ребенок! Какое право он имеет у меня его отнимать?
Я оказалась настолько не готова у услышанному, что с трудом взяла себя в руки, но внутри все вопило и сознание прояснялось. Конечно, Рома не сразу привез Сашеньку к нам. Я не задавалась тогда вопросами. И сейчас смотрела на женщину, с пониманием что мой мир опять перевернется вверх тормашками. Анины слова тошнотворными спазмами заставляли мое тело содрогаться. Я настолько была дезориентирована ее простыми и, казалось, не предусматривающими никаких оговорок, признаниями, что никак это не могла сформировать у себя внутри.
Она хочет забрать Сашеньку себе!
Сердце грохотало так, что его шум отдавался в ушах. Я перевела взгляд на Анну... Это было невыносимо.
– Я буду бороться за сына, – Аня озвучила то, что уже и так стало понятно. Пустота, разраставшаяся в душе, еще сильнее начала тянуть вниз. Эти месяцы я жила по принципу: лучше жить заблуждениями и подстраиваться под них, чем ломиться сквозь стены. Как оказалось, мои заблуждения тоже оказались ошибкой, – я предлагаю тебе сделку. Или... называй это, как хочешь.
– Сделку? – переспросила ее, слегка усмехаясь.
– Рома тебя послушает. Поговори с ним, убеди, чтобы он оставил Сашу со мной, – она поправила волосы, растрепавшиеся ветром. – Если нет, готовьтесь к громкому бракоразводному процессу.
– А говоришь, что не угрожаешь, – спокойно ответила я. Внутри перевернулось. И чтобы сдержаться, снова сделала несколько шагов вперед.
– Ничего подобного. Это не угроза, – она схватила меня за плечо, развернув к себе, – Рома идет по головам, и я тоже пойду. Мне терять нечего.
– Рома – не зверь, Аня. И, если он затеял весь этот дурдом, значит у него были на то причины, – я скинула ее руку и отвернулась.
– Нет у него никаких причин, кроме тех, что он решил подарить моего ребенка той, которая не может родить! – безапелляционно. Демонстративно. Твердо.
Беспощадно.
Наотмашь.
Я не посмотрела в ее сторону, даже не вздохнула. Только крепче прижалась к парапету, делая вид, что ее слова меня не тронули. И жжения в груди, и боль в области живота подтверждали: я все еще живу. И это было главным, несмотря на огромную внутреннюю черную дыру засасывающую и забиравшую все силы.
Даша
– Девушка...Девушка, постойте, – позади меня раздался чей-то голос. Я почти бежала к дому, судорожно стиснув пальцы, и не собиралась останавливаться ни на минуту. – Кажется, Вы выронили? – меня тронули за плечо и я, обернувшись, уставилась на мужскую ладонь, протягивавшую телефон. – Ваш? – с улыбкой спросил незнакомец. А я долго не могла сообразить, что к чему. Голова разболелась, и боль отдавалась в висках сильными толчками. – Уже минуту иду за вами, – еще шире улыбнулся молодой мужчина.
Я смотрела на него, видела, как шевелятся губы, как он говорит, что-то спрашивает. Слышала в слова, а сути не улавливала.
После разговора с Анной я была настолько дезориентирована, пребывала в состоянии растерянности, замешательства. Раздавлена словами, превращавшими душу в пепел, сжигавшими чувства дотла.
– Простите, не слышала. Трудный день, – после продолжительной паузы выдавила я. Провела рукой по лбу и на секунду прикрыла глаза. Мысли перемешались. Скакали словно заправские лошади на родео.
– Да бывает, чего уж там, – снова напомнил о своем присутствии незнакомец. – Антон, – вдруг представился он. – Мы в одном доме живем. Я на несколько этажей ниже. – Вяло улыбнувшись, я забрала свой телефон, бросила в сумку, собираясь уходить.
Сосед не остановил, пошел следом за мной. Мы зашли в лифт. Антон нажал на кнопку моего этажа.
– У вас замечательный сын растет, – продолжил знакомство мужчина.
– Спасибо, – я кивнула, еле сглатывая ком в горле. Створки разъехались и я, напрочь забыв о приличии, брякнув себе под нос кривое "до свидания", вылетела из лифта и забежала в квартиру.
Прислонилась спиной к двери, содрогаясь.
Сын...Как бы мне хотелось, чтобы это было правдой.
Бросив вещи, я осмотрелась по сторонам.
– Саш, – позвала я.
В ответ – тишина. Лиза, утром, отвезла Сашу к Тамаре Ильиничне. По-видимому, они еще не вернулись. А так хотелось уткнуться в детскую макушку. Сашенька...Мне было необходимо обнять моего ребенка. А вдруг он опять повторит "мама"?
Я почти вбежала в детскую. До умопомрачения хотелось вдохнуть запах счастья, беззаботности и доброты. Окунуться в атмосферу семейного блаженства.
Очень тяжело было смотреть на разбросанные по ковру возле кроватки игрушки: плюшевые мягкие зверята, машинки, пирамидки, музыкальные книжки. Все безумно дорогое моему сердцу, потому что к ним прикасались ручки маленького Сашеньки. Хоть кричи, хоть вой. А если этого больше не будет?
И снова моя жизнь опрокинулась. Я летела в пропасть от одной только мысли, что могу лишиться тепла маленького улыбчивого мальчишки.
"Ма-ма. Ма-ма" – отдавались слова в голове. Детский голосок не умолкал. Я обводила глазами комнату, вставала, ходила, открывала на распашку окна. И снова перебирала детские игрушки. Фраза, брошенная Аней, колко, с размахом, била стальными цепями по сердцу. Сеяла в душе хаос. До удушья замуровывала. И фактически не оставляла сомнений. Рома мог так поступить, мог...Знала, что мог. Это в его характере. Но все равно, как молитву, я повторяла эти слова снова и снова, не давая утонуть в собственной никчемности и несостоятельности. Затыкала скулящую душу.
И надеялась.
Обхватив кружку с горячим чаем, опустилась на пол в детской и старалась не сорваться. Но сложно было подавлять рвавшиеся наружу эмоции: дышала через раз и не могла унять колотившую меня дрожь. Из открытого окна веяло теплом, но я все сильнее куталась в кофту и грела руки о горячую эмаль чашки. Сердцу было тесно в груди; оно то лихорадочно билось, то отчаянно замирало. И дикая, просто ошеломительная тоска накрыла с головой.
Я, наверное, долго так просидела. Ноги затекли, да и мягкий ворс ковра впивался в колени. Зубы стучали, а пустая чашка валялась около меня.
Самое страшное ? душа, разбитая надвое. Когда ты готов в любого зубами вцепиться, мертвой хваткой лишить воздуха, только не отдавать своего. Методично уничтожать, но в то же время понимать, что для тебя это не решит ровным счетом ничего, только жалость к себе и презрение.
И я мысленно даже придумала план мести Анне. За ее ехидно брошенные слова, за крикнутое вслед :"ты не сможешь любить Сашу, как люблю его я. Ты всегда будешь помнить чей он сын. Когда он вырастет, я расскажу ему все: как ты отобрала у него отца и лишила матери. Я вас обоих сожгу. Он вас будет ненавидеть!". И реветь хотелось от этого. С силой растерла лицо руками.
"Нет, Даша, хватит, не надо".
Закутавшись в покрывало, стянутое с кровати, я поднялась на ноги и побрела искать сумку. Мне было необходимым услышать Ромин голос.
Нащупав телефон, суматошно разблокировала экран. Пальцы жали зеленую кнопку вызова напротив Роминой фотографии, а в голове мелькали обрывки наших с Ромой "разговоров", которые с трудом и в диалог умещались.
– А я тебя петь научу. Честно-честно. Ты говорила, что не умеешь, – Катя снова оживилась, ухватилась за возможность. Вцепилась в меня так, что пальчики побелели и с надеждой заглянула в глаза. Теплота ее ладошек согревала и притупляла страх, отчаяние, удрученность.
– У меня правда дела, – опускаясь на корточки рядом с ней, озабоченно пробормотала я, уже сомневаясь в своем решении, – давай завтра ты мне споешь. Хочешь?
– Хочу, – Катя расправила плечи, подняла брови, улыбнулась, – я тебе много-много песен спою. Тебе понравится. И нарисую. Я еще рисовать умею.
Катины слова отняли у меня возможность здраво мыслить. Желание, чтобы кто-то обратил на нее внимание, уделил время, подарил частичку любви, – было отчаянно подавлено о белые стены детского дома. Я замерла на месте, опустила глаза. Сердце ухнуло, и окружающая действительность завертелась с такой скоростью, что как я на месте удержалась и не упала, – не знаю.
– Конечно, и нарисуешь, – пробормотала вполголоса, – ты очень талантливая девочка.
Катя опустилась рядом со мной, натянув на колени платье.
– И кушать умею готовить. Я бабе Зине на кухне знаешь, как помогаю, – продолжала перечислять свои достоинства.
Я не выдержала, украдкой взглянула в чистые карие девичьи глаза. Катя смотрела в упор, будто читала душу. Я сильнее запахнула кофту, обхватила плечи. Сердцебиение участилось, и я чувствовала, как внутри набирал обороты вихрь.
– Сафонова, все уже ждут тебя. Концерт начался, – мы с Катей одновременно вздрогнули, услышав громкий, раздраженный, с нотками визгливости, голос.
– Иди, – я кивнула, прервала зрительный контакт и поднялась на ноги.
– Извините, Дарья Владимировна. У тебя совсем ни стыда, ни совести нет. Мешаешь людям, – не останавливаясь, гневно воскликнула женщина, обращаясь к Кате.
– Пока, – девочка понуро кивнула в ответ. И поплелась рядом воспитательницей, схватившая Катю за локоть.
Они дошло до лестницы, а я не дыша провожала удаляющиеся фигуры и не могла совладать с дрожью во всем теле.
Сделав пару шагов по лестничному проходу, Катя обернулась, устремила взгляд на меня.
– Удачи, – одними губами проговорила я. Катя разобрала, довольно заулыбалась и помахала мне рукой.
Я еще долго смотрела им вслед, на лестницу, на детей, бегающих по холлу. Сейчас они воспринимали меня частью их устоявшегося мира. Они не шептались, как это было в первый раз, и с настороженностью не глазели на женщину, зашедшую на их территорию. Не было того откровенного, неприязненного отношения, боязни, что нарушу их привычный, сложившийся уклад жизни.
– Привет, а вы кто? – спросил меня мальчишка, когда я только переступила порог детского дома. Некоторые любопытным взглядом разглядывали мой наряд. Оценивали. Некоторые надеялись, что на них остановится заинтересованный глаз чужака, и им повезет. Но, получав раз за разом равнодушие, они перестали надеяться и уже не ждали ничего. И только простой интерес, а может где-то и зависть к счастливчикам.
Мне потребовалась несколько минут, чтобы прийти в себя. Развернувшись, я сделала несколько глубоких вдохов, попытавшись таким образом уйти от волнения, заполнившегося внутренности. До хруста сжала ладони и смогла выдохнуть только тогда, когда услышала громкий звонок мобильного телефона.
– Слушаю, – на автомате ответила я и оглядевшись по сторонам, увидела, что прошла пешком целый квартал.
– Даша, здравствуй.
Я мгновенно вырвалась из мыслей. Убрала трубку от уха и недоверчиво вгляделась в экран. Номер неизвестный. Но голос! Голос я узнаю из тысячи.
– Аня? – обманчиво спокойным тоном спросила я. Мне не нужны были подтверждения, просто потянуть время и понять от чего беспокойно забилось сердце.
– Мы можем встретиться и поговорить с глазу на глаз? – и услышав в трубке молчание, понизила голос: – Это очень важно.
***
Я увидела ее сразу. Высокую, высокомерную, надменную. Самоуверенно-снисходительный взглядом она разглядывала прохожих и по-барски разложила руки на парапете, периодически поглядывая на водную гладь моря. Я тоже ненароком смотрела как волны рассекают камни. Мелкие брызги попадали то на одежду, то на лицо, оставляя солоноватый привкус на губах.
Медленным шагом я приближалась к Анне. Пыталась в уме выстроить все варианты развития нашей беседы. Гадала о причинах звонка. Но в висках пульсировало, молниеносно проносились кадры нашей жизни и из ямы воспоминаний всплывали: больница – кладбище – кладбище – кладбище...отсутствие штампа о расторжении брака и Анин отказ от ребенка.
Она обернулась, спиной облокотилась на перила и посмотрела на меня. Недолго, каких-то пару секунд, а потом опустила глаза, разглядывая что-то на асфальте. Коснулась рукой шеи, провела по ней ладонью, и снова подняла на меня лицо. Я подошла совсем близко, остановилась. Между нами тянулось молчание. Аня не решалась заговорить, а во взгляде на меня...нет, не лютая ненависть, а отчаяние.
Аня прикрыла глаза, словно собиралась с мыслями, и тяжело вздохнув, выпалила:
– Я бы никогда к тебе не обратилась, но иногда гордость можно и заткнуть. Правда? – задав вопрос, она замолчала. Что она хотела услышать в ответ? Я сделала пару шагов к парапету, взялась правой рукой за поручень и отвернулась.
– Я не понимаю, – нарушила я снова воцарившееся молчание.
– Не понимаешь или делаешь только вид? – с толикой бессилия вперемешку с нотами возмущения, задала вопрос Аня, и одарила тягостным взглядом.
Я сжала рукой металлическую перекладину, будто это спасало меня от неизвестно откуда появившегося нервного и дикого страха. Мы не подруги, никогда ими не были и, ясно, никогда ими не станем. Я всегда чувствовала перед ней свою вину. За то, что не смогла сказать "нет", за то, что любила, за то, что все вышло так, как вышло. Больно, несправедливо, мучительно.
Но холод от ее взгляда, неприятно пробежавший по спине ледяными пальцами, вызывал мороз и окатил ледяным мраком.
– Знаешь, я всегда думала, что суд на стороне матери, – надрывно, словно плача, заговорила она, – только, как оказалось, у нас все решают деньги, – Аня горько засмеялась, развернулась лицом к морю, сложив пальцы в замок, положила на парапет. – Мне разрешают видеться с Сашей пару раз в неделю на каких-то несколько часов в присутствии глупой няньки. И даже этого я бы не добилась, если бы не Андрей. Рома перекрыл кислород, наплел про меня небылиц, судья полностью на его стороне.
Андрей? Как в лихорадке я стала вспоминать кем мог быть этот мужчина. Рома говорил, что у Ани появился богатый любовник, может это он? Я жила будто во сне и многое проносилось мимо меня. И я упустила важный кусок нашей жизни.
– Ты сама отказалась от ребенка, – я помнила, как Рома показывал Анину подпись.
– А ты никогда не совершала ошибок, Даша? – холодным голосом поинтересовалась она. – К тому же, когда твой муж уходит к другой женщине, мало что начинаешь соображать и понимать.
Я провела рукой по лицу, заметила, как Аня подняла голову, поджала губы.
– Что тебе надо? – спросила ее, сделав несколько шагов вперед.
– Я не хочу угрожать, я хочу по-хорошему договориться, – резко, хлестко бросила она, – если ты мне поможешь, то ничего не будет.
– И так ничего не будет. Ты сама согласилась развестись с Ромой и отдать ребенка взамен на…, – оборвала ее. Мысленно перевела дыхание, всматриваясь вдаль. Но быстро выровнять его не удалось.
– Я после родов ни одной бумажки ему не подписала. Он просто пришел и забрал Сашу. А мне что делать?
– Как что? То, что и собиралась. Тебе не нужен ребенок.
– Саша, – на одном дыхании, не давая мне опомниться, Аня болезненно вздохнула, – после выписки прожил со мной месяц. Этот мерзавец, заботясь о твоей душе, совсем не подумал о моей. Я успела привыкнуть, полюбила сына. Во мне проснулся материнский инстинкт. Это мой ребенок! Какое право он имеет у меня его отнимать?
Я оказалась настолько не готова у услышанному, что с трудом взяла себя в руки, но внутри все вопило и сознание прояснялось. Конечно, Рома не сразу привез Сашеньку к нам. Я не задавалась тогда вопросами. И сейчас смотрела на женщину, с пониманием что мой мир опять перевернется вверх тормашками. Анины слова тошнотворными спазмами заставляли мое тело содрогаться. Я настолько была дезориентирована ее простыми и, казалось, не предусматривающими никаких оговорок, признаниями, что никак это не могла сформировать у себя внутри.
Она хочет забрать Сашеньку себе!
Сердце грохотало так, что его шум отдавался в ушах. Я перевела взгляд на Анну... Это было невыносимо.
– Я буду бороться за сына, – Аня озвучила то, что уже и так стало понятно. Пустота, разраставшаяся в душе, еще сильнее начала тянуть вниз. Эти месяцы я жила по принципу: лучше жить заблуждениями и подстраиваться под них, чем ломиться сквозь стены. Как оказалось, мои заблуждения тоже оказались ошибкой, – я предлагаю тебе сделку. Или... называй это, как хочешь.
– Сделку? – переспросила ее, слегка усмехаясь.
– Рома тебя послушает. Поговори с ним, убеди, чтобы он оставил Сашу со мной, – она поправила волосы, растрепавшиеся ветром. – Если нет, готовьтесь к громкому бракоразводному процессу.
– А говоришь, что не угрожаешь, – спокойно ответила я. Внутри перевернулось. И чтобы сдержаться, снова сделала несколько шагов вперед.
– Ничего подобного. Это не угроза, – она схватила меня за плечо, развернув к себе, – Рома идет по головам, и я тоже пойду. Мне терять нечего.
– Рома – не зверь, Аня. И, если он затеял весь этот дурдом, значит у него были на то причины, – я скинула ее руку и отвернулась.
– Нет у него никаких причин, кроме тех, что он решил подарить моего ребенка той, которая не может родить! – безапелляционно. Демонстративно. Твердо.
Беспощадно.
Наотмашь.
Я не посмотрела в ее сторону, даже не вздохнула. Только крепче прижалась к парапету, делая вид, что ее слова меня не тронули. И жжения в груди, и боль в области живота подтверждали: я все еще живу. И это было главным, несмотря на огромную внутреннюю черную дыру засасывающую и забиравшую все силы.
Глава 19 (часть 1 -2)
Даша
– Девушка...Девушка, постойте, – позади меня раздался чей-то голос. Я почти бежала к дому, судорожно стиснув пальцы, и не собиралась останавливаться ни на минуту. – Кажется, Вы выронили? – меня тронули за плечо и я, обернувшись, уставилась на мужскую ладонь, протягивавшую телефон. – Ваш? – с улыбкой спросил незнакомец. А я долго не могла сообразить, что к чему. Голова разболелась, и боль отдавалась в висках сильными толчками. – Уже минуту иду за вами, – еще шире улыбнулся молодой мужчина.
Я смотрела на него, видела, как шевелятся губы, как он говорит, что-то спрашивает. Слышала в слова, а сути не улавливала.
После разговора с Анной я была настолько дезориентирована, пребывала в состоянии растерянности, замешательства. Раздавлена словами, превращавшими душу в пепел, сжигавшими чувства дотла.
– Простите, не слышала. Трудный день, – после продолжительной паузы выдавила я. Провела рукой по лбу и на секунду прикрыла глаза. Мысли перемешались. Скакали словно заправские лошади на родео.
– Да бывает, чего уж там, – снова напомнил о своем присутствии незнакомец. – Антон, – вдруг представился он. – Мы в одном доме живем. Я на несколько этажей ниже. – Вяло улыбнувшись, я забрала свой телефон, бросила в сумку, собираясь уходить.
Сосед не остановил, пошел следом за мной. Мы зашли в лифт. Антон нажал на кнопку моего этажа.
– У вас замечательный сын растет, – продолжил знакомство мужчина.
– Спасибо, – я кивнула, еле сглатывая ком в горле. Створки разъехались и я, напрочь забыв о приличии, брякнув себе под нос кривое "до свидания", вылетела из лифта и забежала в квартиру.
Прислонилась спиной к двери, содрогаясь.
Сын...Как бы мне хотелось, чтобы это было правдой.
Бросив вещи, я осмотрелась по сторонам.
– Саш, – позвала я.
В ответ – тишина. Лиза, утром, отвезла Сашу к Тамаре Ильиничне. По-видимому, они еще не вернулись. А так хотелось уткнуться в детскую макушку. Сашенька...Мне было необходимо обнять моего ребенка. А вдруг он опять повторит "мама"?
Я почти вбежала в детскую. До умопомрачения хотелось вдохнуть запах счастья, беззаботности и доброты. Окунуться в атмосферу семейного блаженства.
Очень тяжело было смотреть на разбросанные по ковру возле кроватки игрушки: плюшевые мягкие зверята, машинки, пирамидки, музыкальные книжки. Все безумно дорогое моему сердцу, потому что к ним прикасались ручки маленького Сашеньки. Хоть кричи, хоть вой. А если этого больше не будет?
И снова моя жизнь опрокинулась. Я летела в пропасть от одной только мысли, что могу лишиться тепла маленького улыбчивого мальчишки.
"Ма-ма. Ма-ма" – отдавались слова в голове. Детский голосок не умолкал. Я обводила глазами комнату, вставала, ходила, открывала на распашку окна. И снова перебирала детские игрушки. Фраза, брошенная Аней, колко, с размахом, била стальными цепями по сердцу. Сеяла в душе хаос. До удушья замуровывала. И фактически не оставляла сомнений. Рома мог так поступить, мог...Знала, что мог. Это в его характере. Но все равно, как молитву, я повторяла эти слова снова и снова, не давая утонуть в собственной никчемности и несостоятельности. Затыкала скулящую душу.
И надеялась.
Обхватив кружку с горячим чаем, опустилась на пол в детской и старалась не сорваться. Но сложно было подавлять рвавшиеся наружу эмоции: дышала через раз и не могла унять колотившую меня дрожь. Из открытого окна веяло теплом, но я все сильнее куталась в кофту и грела руки о горячую эмаль чашки. Сердцу было тесно в груди; оно то лихорадочно билось, то отчаянно замирало. И дикая, просто ошеломительная тоска накрыла с головой.
Я, наверное, долго так просидела. Ноги затекли, да и мягкий ворс ковра впивался в колени. Зубы стучали, а пустая чашка валялась около меня.
Самое страшное ? душа, разбитая надвое. Когда ты готов в любого зубами вцепиться, мертвой хваткой лишить воздуха, только не отдавать своего. Методично уничтожать, но в то же время понимать, что для тебя это не решит ровным счетом ничего, только жалость к себе и презрение.
И я мысленно даже придумала план мести Анне. За ее ехидно брошенные слова, за крикнутое вслед :"ты не сможешь любить Сашу, как люблю его я. Ты всегда будешь помнить чей он сын. Когда он вырастет, я расскажу ему все: как ты отобрала у него отца и лишила матери. Я вас обоих сожгу. Он вас будет ненавидеть!". И реветь хотелось от этого. С силой растерла лицо руками.
"Нет, Даша, хватит, не надо".
Закутавшись в покрывало, стянутое с кровати, я поднялась на ноги и побрела искать сумку. Мне было необходимым услышать Ромин голос.
Нащупав телефон, суматошно разблокировала экран. Пальцы жали зеленую кнопку вызова напротив Роминой фотографии, а в голове мелькали обрывки наших с Ромой "разговоров", которые с трудом и в диалог умещались.
