В свое время несколько исследователей много времени посвятили этому вопросу, среди которых числился пострадавший в схватке министр Агеэра. Зачем? Инар подозревал, что из-за внучки. Он был наслышан о своеобразных забавах «любящего» дедушки Клем, в которых тот проверял единственную внучку на прочность. Не исключено, что и «красную чуму» он на ней проверил, дабы убедиться, что так и да, ее внешняя антимагическая защита под стать внутренней. От этой не слишком приятной мысли повелитель заскрипел зубами и решил не откладывать на завтра то, что можно было сделать сегодня, а именно побеспокоить своего второго советника.
Да, он бесконечно уважал Агеэра за профессионализм, но крайне не одобрял его методы воспитания. В свое время ему даже пришлось оградить Клем от общения с ним и ограничить опеку. Инар не понимал, почему дед так жесток с внучкой, но с трудом верил, что из природной злобы или старых обид на сбежавшую когда-то дочь.
Да, все говорило за это. Агеэра никогда не считался с мнением и желаниями Клем, даже сейчас он почти силой пытался выдать ее замуж хоть за кого-то. И эти тренировки в детстве, больше смахивающие на пытки, это почти маниакальное желание контролировать всю ее жизнь. Да, у Агеэра был отвратительный характер, более скупого на чувства дэйва Инар никогда не встречал, за исключением себя, наверное. Но было в его жизни одно воспоминание, которое не давало до конца поверить в ненависть, о которой часто упоминает Клем, воспоминание, связанное с Кровавыми песками.
Эта картина, как сейчас, стояла перед его глазами — сотни полукровок, окровавленных, изломанных, мертвых. И запах крови, запах грозы. Отец отправил его искать Тею, и он, движимый скорее ужасом, нежели приказом, пошел туда, где тел было меньше, к холмам, к сгоревшим амбарам драконов. Тогда он впервые увидел Агеэра сломленным, сжимающим свою мертвую дочь и плачущим, нет — рыдающим раненым зверем точно так же, как позади — у главной площади рыдал его отец обнимающий свою Мариссу.
А после, в лесу, Инар нашел раненую Клем, и когда Агеэра увидел ее, сразу же бросился к ней. Не отходил, пока девочке не обработали раны, просидел рядом всю ночь, пока спала, крепко сжимая маленькую ладошку, словно боясь потерять и ее тоже.
Будущий повелитель в это время сидел снаружи у палатки, опустошенный смертью отца, гибелью целого города, осознанием, что там — внутри лежит его судьба, маленькая и беспомощная полукровка. Он помнил дождь, который хлестал по лицу, смешиваясь со слезами, помнил крик драконов, помнил стук своего сердца, громкий, сильный, сумасшедший какой-то. Оно всегда так билось, когда он видел ее…
Инар смог стряхнуть с себя тени прошлого только когда переместился в здание Тайной Канцелярии, а там его мысли заняли уже иные вопросы, другие воспоминания.
— Повелитель, — склонился в низком поклоне Тулий — первый страж чертогов Тайной Канцелярии, как всегда стоящий на посту, охраняющий мир и порядок в Илларии. Правда, мир оказался довольно хрупким, да и порядок, после сегодняшнего инцидента, оставлял желать лучшего. Но вечного стража не волновали сиюминутные мятежи, иначе бы он предупредил, впрочем, даже повелителю Илларии не дано было понять всю глубину мыслей этого странного существа. — Я рад приветствовать тебя.
— Как поживаешь, хранитель?
— Не жалуюсь, — отозвался дэйв в золотых одеяниях. — Ты хочешь спросить у меня что-то повелитель?
— А ты хочешь мне что-то рассказать? — усмехнулся Инар.
Когда он увидел этого старого интригана впервые, то просто жаждал ударить его по рогатому шлему его же палкой. Инару было четырнадцать, а Тулий был раздражающе остр на язык и скор на едкие, заковыристые высказывания. Тогда он назвал его огненной ледышкой, а Инар, кажется, обозвал рогатой мумией. Впрочем, тот не обиделся, наоборот, рассмеялся.
Сейчас ему уже давно не четырнадцать, но Тулий остался по-прежнему язвительным и весьма раздражающим в своей манере давать туманные ответы.
— Тревога окутала Дарранат, зло блуждает во тьме. А повелитель не желает принять помощь.
— Вижу, ты посетил Мать? — скривился повелитель, словно от внезапно накатившей зубной боли.
Упрек был верным, Инар давно ее не навещал. И на это у него были свои причины. Все их последние разговоры приводили к взаимному непониманию и обидам. Она, как и Тулий, многое утаивала, то ли из страха повлиять на естественный ход событий, то ли ради каких-то своих, неизвестных ему, интересов.
Он перестал ее понимать в тот момент, когда Мать отказала ему в хоть какой-то надежде на личное счастье. И до сих пор помнил тот день, как пришел к ней мальчишкой сразу после смерти отца с одним вопросом: «за что?» и просьбой избавить его от такого несвоевременного, ненужного, страшного чувства. Мать лишь с глубоким сочувствием покачала головой и проговорила что-то о судьбе, а он обиделся, упрямо отказавшись ей следовать. Вернулся через год, уже не мальчик, но мужчина, повелитель, все с тем же вопросом и той же просьбой. Но если в первый раз его вело неприятие и страх, то во второй остался только страх, теперь уже не за себя. И она снова начала говорить о судьбе, которую не выбирают. Тогда он дослушал до конца, а после принял свое судьбоносное решение скрывать чувства и следовал ему беспрекословно до прошлого года, когда позволил себе секундную слабость, обернувшуюся непрекращающимся кошмаром.
Тяга, испытываемая им, пока Клем не знала о связи истинных, была ничем по сравнению с тем, что он чувствовал сейчас. Мастер Крейм рассказывал, что раньше, когда союзы истинных были почти повсеместны, так бывало — дэйв встречал свою истинную не совсем в том возрасте, как бы хотелось, ребенком или даже младенцем. Но тут сама природа приходила на помощь, связь словно консервировалась, она присутствовала, дэйв ощущал ее, но мог спокойно существовать, дышать, жить без постоянной потребности увидеть, прикоснуться. Ему хватало обыкновенной вещи или локона волос, от которого исходило родное тепло.
Когда приходило время, девочка превращалась в девушку, связь усиливалась, достигая своего пика как раз к совершеннолетию истинной. Тогда истинная и сама уже должна была ощущать привязанность, симпатию или любовь к своему дэйву, связь закреплялась, и двое любящих проживали свою общую жизнь в полной гармонии и понимании.
От таких союзов рождались сильные дети, эти пары не знали измен, разводов, обид. Это просто было невозможно, противоестественно, и Инар догадывался почему.
Что бы ни сделала Клем, какой бы она не была: нездоровой, злой, темной или светлой, изменяла бы, убивала, ненавидела весь свет или даже была бы сумасшедшей, он всегда будет ее хотеть. Любить как преданный пес, как тень, как безвольный раб. И пусть звучало это совершенно дико, но смысла не отменяло. Если бы Клем была дэйвой, она откликнулась бы на его зов, ощущая ту же привязанность, любовь, желание быть рядом, соединиться, никогда не отпускать. Иногда он жалел, что она не дэйва, но лишь иногда.
Тот же мастер Крейм рассказывал, что бывает, если дэйва не откликается на зов истинной пары, какие муки испытывает ее партнер тогда. Чаще всего это заканчивалось безумием и гибелью пары. Дэйв не мог отпустить свою истинную, принимая на себя ее мысли, чувства, неприятие, отвращение, боль, и сходил с ума от всего этого клубка отчаяния. Полукровки или люди были вольны выбирать — любить или не любить того, кого постигло проклятие истинной пары. Впрочем, кто-то считал это благословением.
Так это или нет, но незыблемым оставалось одно — ни один дэйв не мог освободиться от этой связи. Даже дядя Лазариэль, история которого была странной, непонятной, и случившейся не без участия Матери всех драконов. Никто не знал, зачем она это сделала? Зачем заставила молодого, сильного, умного брата повелителя поверить в связь с той, которая не смогла ответить на его чувства? Зачем позволяла целый год медленно сходить с ума и ненавидеть весь белый свет и больше всего собственного брата?
Инар не помнил всего, только то, что добрый дядя вдруг стал много пить, а окружающие шептаться и сплетничать о нем за спиной, называя безумцем.
И вдруг дядя помогает истинной отца Мариссе де Томей сбежать в Арвитан, а после совершает недопустимое… Он убивает собственного дракона. Жутчайшее преступление, оправданий которому просто не могло быть. Никто в здравом уме никогда не причинит вреда части себя, а ведь драконы именно часть дэйвов, как рука, нога, кусочек сердца. И в то же время Лазариэль находит свою истинную, закрепляет связь, словно в награду за убийство дракона. Никогда ни отец, ни дядя Лазариэль не рассказывали и даже не касались этой темы, впрочем, Инару тогда было не до истории родственника. Это случилось так давно, что почти превратилось в легенду.
Лишь много позже, когда появилась Клем, он надеялся, что дядя расскажет, как ему удалось разорвать связь истинных, и знал ли он о проклятии Огненного Дома. Оказалось, знал, и его это проклятье не коснулось только потому, что сам Лазариэль не был связан с Домом кровными узами. О лжи Матери, навсегда разрушившей их отношения, он также умалчивать не стал. Эта правда заставила и Инара усомниться в правильности и незыблемости советов той, мнение которой принимал как данность.
— Ты не хочешь слышать себя, — вырвал его из воспоминаний Тулий. — Закрываешься от жизненно необходимой связи, совершаешь ошибку.
— Я не нуждаюсь в твоих комментариях, страж, — резко оборвал его повелитель.
— Прошу прощения, что преступил границы, — прохладно извинился явно задетый хранитель.
— Обиделся? Прости. День сегодня был не из лучших.
— Ты разберешься во всем, когда осознаешь, что события мира и личное не разделимы, — принял его извинения Тулий.
— Твои слова или ее? — вздохнул Инар, почти смирившись с раздражающими манерами хранителя.
— Я вижу многое, дороги, нити, судьбы, переплетающие твою жизнь с этим миром, и я вижу, что судьба его зависит только от тебя. Он либо скроется во тьме, либо засияет в свете.
— Опять твои туманные предсказания. А я надеялся на четкий ответ.
— Как у тебя много путей и вариантов принятия решений, так и у мира много исходов. Слушай свое сердце, повелитель, в нем спасение этого мира, только в нем.
— А более приземленные советы будут? На ближайшую перспективу? — без всяких надежд спросил он, но Тулий неожиданно его удивил:
— Ответы на твои вопросы знает полукровка. Поговори с ним.
Хранитель заметил удивление в глазах повелителя и даже снизошел до еще одного ответа:
— Враг играет с тобой, как кот с мышью, но метит в твое сердце, береги его.
— Один враг? — спросил Инар, поняв намек.
— Не один, но у всех у них разные цели и методы тоже разные. Ты поймешь и скорее, чем думаешь.
На этом разговор был закончен. Тулий вернулся на свой пьедестал, застыл, слушая мир, а Инар пошел дальше, чувствуя внезапно возникшую тревогу, словно за сложностью плетения он не разглядел главного — изначальной цели.
* * *
При обыске цветочной лавки, где работала Алана, ничего не нашли… поначалу. Бледный от ужаса владелец — дэйв из младшего Дома рассказал все, что знал, но его явно использовали втемную. Эвен расхаживал по магазину и хмурился. Неужели это все? Тупик? Или…
— Вы живете здесь?
— Что? — встрепенулся, поникший было, хозяин. — Нет.
— Но дом двухэтажный. Что наверху?
— Ах, это… Ничего особенного, небольшая квартирка. Мы с супругой жили там, пока не скопили на новый дом.
— И с тех пор она пустовала? — спросил Эвен, поморщившись от скупых, неохотных ответов собеседника.
— Так квартирка-то совсем крохотная, комнатка небольшая, да кухонька.
— Я не спрашивал, какая квартира, я спросил, сдавали ли вы ее?
— Сдавал, — убито покаялся дэйв.
— Кому сдавали?
— Да… очень хорошему, благородному господину. Вы не подумайте, я тщательно проверил его документы.
— Этот господин — дэйв?
— Да-да. Дэйв, — закивал хозяин. Уж очень он боялся господина Кари. Его все боялись и называли за спиной «цепным волкодавом» повелителя.
— Молодой?
— Что? — вздрогнув от пристального взгляда Тени, переспросил вконец запуганный хозяин.
— Постоялец, говорю, молодой?
— Ну, как вы, наверное.
— Описать сможете?
— Кого?
— Постояльца, — едва сдерживая желание пристукнуть тугодума, прорычал Эвен.
— Да, если нужно, смогу. Но зачем, милорд? У господина все бумаги были в порядке, да и жил он тут несколько месяцев. Ах да, у него и рекомендации были.
— Рекомендации?
— Рекомендательное письмо с самого верха.
— Вы сохранили его?
— Нет, милорд, — сокрушенно вздохнул дэйв.
— Ладно, а имя, имя поручителя помните?
— Конечно, господин Кари, как я могу такое забыть. Я и герб именной запомнил.
— И кто этот поручитель? — потребовал ответа Эвен, а когда услышал, поначалу не поверил и приказал взломать дверь на второй этаж, где неожиданно обнаружились огромные бутыли с красной краской и все те же листовки с призывами к мятежу. Хозяина чуть сердечный приступ не хватил от подобных «радостей» или это от самого Эвена, который вцепился в бедолагу, как клещ, требуя списки покупателей, друзей, знакомых, приятелей, а также поставщиков и других работников магазина. Старик сдал все и всех, еще бы он этого не сделал, когда сам Тень повелителя так кровожадно и безжалостно на него смотрел.
Помимо бутылей наверху оказалось еще много чего полезного: в одном из ведер для мусора жгли бумаги. Эвен аккуратно вытряс пепел, намереваясь воспользоваться даром Клем. Да, он раньше зарекся ее привлекать, но особые обстоятельства требовали особых мер. Ведь если бумаги сожгли, значит, в них было что-то важное.
Вдобавок ко всему в маленькой неуютной комнатке обнаружился дорогой женский шарф из парнасского шелка. Слишком дорогой для цветочницы.
Подарок возлюбленного? Но сейчас начало зимы, не время для шелковых шарфов. Да и запах показался ему смутно знакомым из-за духов, тоже не из дешевых.
— Скажите-ка, милейший, а к постояльцу кто-то приходил? — вновь обратился Эвен к цветочнику.
— Нет, я никого не видел.
— Быть может, он упоминал о сестре или возлюбленной? Невесте?
Но здесь старик оказался не слишком удачным источником информации. Впрочем, другие работники могли что-то видеть.
— Вы уже со списками закончили?
— Да, да, — закивал хозяин.
— Проедете с нами.
— Но, господин... — ахнул дэйв.
— Составим портрет вашего постояльца. Завтра с утра вы откроете магазин, наши люди подежурят поблизости, отпустите всех работников, их место также займут подготовленные специалисты.
— Слушаюсь, господин, — совсем поник цветочник, но указания выполнил.
А Эвен решил поговорить с теми работниками, кто точно не был замешан в происходящем. Спрашивал об одном — о гостях постояльца. Но здесь ниточка снова обрывалась. Либо постоялец был слишком осторожен, либо это все-таки подарок для Аланы. Только против этого объяснения вставала вся интуиция Тени. Здесь определенно была замешана женщина, он словно чуял ее кожей, и женщина не из простых. Вот только кто?
Пока Эвен размышлял об этом, его временные подчиненные отправились по адресам поставщиков и клиентов. Из всех работников, находящихся в цветочной лавке, сомнения вызвал только один — местный грузчик полукровка. Он и рассказал, что помогал Алане перетаскивать наверх бутыли с краской, но для чего он не знал, думал, чтобы розы красить.
Да, он бесконечно уважал Агеэра за профессионализм, но крайне не одобрял его методы воспитания. В свое время ему даже пришлось оградить Клем от общения с ним и ограничить опеку. Инар не понимал, почему дед так жесток с внучкой, но с трудом верил, что из природной злобы или старых обид на сбежавшую когда-то дочь.
Да, все говорило за это. Агеэра никогда не считался с мнением и желаниями Клем, даже сейчас он почти силой пытался выдать ее замуж хоть за кого-то. И эти тренировки в детстве, больше смахивающие на пытки, это почти маниакальное желание контролировать всю ее жизнь. Да, у Агеэра был отвратительный характер, более скупого на чувства дэйва Инар никогда не встречал, за исключением себя, наверное. Но было в его жизни одно воспоминание, которое не давало до конца поверить в ненависть, о которой часто упоминает Клем, воспоминание, связанное с Кровавыми песками.
Эта картина, как сейчас, стояла перед его глазами — сотни полукровок, окровавленных, изломанных, мертвых. И запах крови, запах грозы. Отец отправил его искать Тею, и он, движимый скорее ужасом, нежели приказом, пошел туда, где тел было меньше, к холмам, к сгоревшим амбарам драконов. Тогда он впервые увидел Агеэра сломленным, сжимающим свою мертвую дочь и плачущим, нет — рыдающим раненым зверем точно так же, как позади — у главной площади рыдал его отец обнимающий свою Мариссу.
А после, в лесу, Инар нашел раненую Клем, и когда Агеэра увидел ее, сразу же бросился к ней. Не отходил, пока девочке не обработали раны, просидел рядом всю ночь, пока спала, крепко сжимая маленькую ладошку, словно боясь потерять и ее тоже.
Будущий повелитель в это время сидел снаружи у палатки, опустошенный смертью отца, гибелью целого города, осознанием, что там — внутри лежит его судьба, маленькая и беспомощная полукровка. Он помнил дождь, который хлестал по лицу, смешиваясь со слезами, помнил крик драконов, помнил стук своего сердца, громкий, сильный, сумасшедший какой-то. Оно всегда так билось, когда он видел ее…
Инар смог стряхнуть с себя тени прошлого только когда переместился в здание Тайной Канцелярии, а там его мысли заняли уже иные вопросы, другие воспоминания.
— Повелитель, — склонился в низком поклоне Тулий — первый страж чертогов Тайной Канцелярии, как всегда стоящий на посту, охраняющий мир и порядок в Илларии. Правда, мир оказался довольно хрупким, да и порядок, после сегодняшнего инцидента, оставлял желать лучшего. Но вечного стража не волновали сиюминутные мятежи, иначе бы он предупредил, впрочем, даже повелителю Илларии не дано было понять всю глубину мыслей этого странного существа. — Я рад приветствовать тебя.
— Как поживаешь, хранитель?
— Не жалуюсь, — отозвался дэйв в золотых одеяниях. — Ты хочешь спросить у меня что-то повелитель?
— А ты хочешь мне что-то рассказать? — усмехнулся Инар.
Когда он увидел этого старого интригана впервые, то просто жаждал ударить его по рогатому шлему его же палкой. Инару было четырнадцать, а Тулий был раздражающе остр на язык и скор на едкие, заковыристые высказывания. Тогда он назвал его огненной ледышкой, а Инар, кажется, обозвал рогатой мумией. Впрочем, тот не обиделся, наоборот, рассмеялся.
Сейчас ему уже давно не четырнадцать, но Тулий остался по-прежнему язвительным и весьма раздражающим в своей манере давать туманные ответы.
— Тревога окутала Дарранат, зло блуждает во тьме. А повелитель не желает принять помощь.
— Вижу, ты посетил Мать? — скривился повелитель, словно от внезапно накатившей зубной боли.
Упрек был верным, Инар давно ее не навещал. И на это у него были свои причины. Все их последние разговоры приводили к взаимному непониманию и обидам. Она, как и Тулий, многое утаивала, то ли из страха повлиять на естественный ход событий, то ли ради каких-то своих, неизвестных ему, интересов.
Он перестал ее понимать в тот момент, когда Мать отказала ему в хоть какой-то надежде на личное счастье. И до сих пор помнил тот день, как пришел к ней мальчишкой сразу после смерти отца с одним вопросом: «за что?» и просьбой избавить его от такого несвоевременного, ненужного, страшного чувства. Мать лишь с глубоким сочувствием покачала головой и проговорила что-то о судьбе, а он обиделся, упрямо отказавшись ей следовать. Вернулся через год, уже не мальчик, но мужчина, повелитель, все с тем же вопросом и той же просьбой. Но если в первый раз его вело неприятие и страх, то во второй остался только страх, теперь уже не за себя. И она снова начала говорить о судьбе, которую не выбирают. Тогда он дослушал до конца, а после принял свое судьбоносное решение скрывать чувства и следовал ему беспрекословно до прошлого года, когда позволил себе секундную слабость, обернувшуюся непрекращающимся кошмаром.
Тяга, испытываемая им, пока Клем не знала о связи истинных, была ничем по сравнению с тем, что он чувствовал сейчас. Мастер Крейм рассказывал, что раньше, когда союзы истинных были почти повсеместны, так бывало — дэйв встречал свою истинную не совсем в том возрасте, как бы хотелось, ребенком или даже младенцем. Но тут сама природа приходила на помощь, связь словно консервировалась, она присутствовала, дэйв ощущал ее, но мог спокойно существовать, дышать, жить без постоянной потребности увидеть, прикоснуться. Ему хватало обыкновенной вещи или локона волос, от которого исходило родное тепло.
Когда приходило время, девочка превращалась в девушку, связь усиливалась, достигая своего пика как раз к совершеннолетию истинной. Тогда истинная и сама уже должна была ощущать привязанность, симпатию или любовь к своему дэйву, связь закреплялась, и двое любящих проживали свою общую жизнь в полной гармонии и понимании.
От таких союзов рождались сильные дети, эти пары не знали измен, разводов, обид. Это просто было невозможно, противоестественно, и Инар догадывался почему.
Что бы ни сделала Клем, какой бы она не была: нездоровой, злой, темной или светлой, изменяла бы, убивала, ненавидела весь свет или даже была бы сумасшедшей, он всегда будет ее хотеть. Любить как преданный пес, как тень, как безвольный раб. И пусть звучало это совершенно дико, но смысла не отменяло. Если бы Клем была дэйвой, она откликнулась бы на его зов, ощущая ту же привязанность, любовь, желание быть рядом, соединиться, никогда не отпускать. Иногда он жалел, что она не дэйва, но лишь иногда.
Тот же мастер Крейм рассказывал, что бывает, если дэйва не откликается на зов истинной пары, какие муки испытывает ее партнер тогда. Чаще всего это заканчивалось безумием и гибелью пары. Дэйв не мог отпустить свою истинную, принимая на себя ее мысли, чувства, неприятие, отвращение, боль, и сходил с ума от всего этого клубка отчаяния. Полукровки или люди были вольны выбирать — любить или не любить того, кого постигло проклятие истинной пары. Впрочем, кто-то считал это благословением.
Так это или нет, но незыблемым оставалось одно — ни один дэйв не мог освободиться от этой связи. Даже дядя Лазариэль, история которого была странной, непонятной, и случившейся не без участия Матери всех драконов. Никто не знал, зачем она это сделала? Зачем заставила молодого, сильного, умного брата повелителя поверить в связь с той, которая не смогла ответить на его чувства? Зачем позволяла целый год медленно сходить с ума и ненавидеть весь белый свет и больше всего собственного брата?
Инар не помнил всего, только то, что добрый дядя вдруг стал много пить, а окружающие шептаться и сплетничать о нем за спиной, называя безумцем.
И вдруг дядя помогает истинной отца Мариссе де Томей сбежать в Арвитан, а после совершает недопустимое… Он убивает собственного дракона. Жутчайшее преступление, оправданий которому просто не могло быть. Никто в здравом уме никогда не причинит вреда части себя, а ведь драконы именно часть дэйвов, как рука, нога, кусочек сердца. И в то же время Лазариэль находит свою истинную, закрепляет связь, словно в награду за убийство дракона. Никогда ни отец, ни дядя Лазариэль не рассказывали и даже не касались этой темы, впрочем, Инару тогда было не до истории родственника. Это случилось так давно, что почти превратилось в легенду.
Лишь много позже, когда появилась Клем, он надеялся, что дядя расскажет, как ему удалось разорвать связь истинных, и знал ли он о проклятии Огненного Дома. Оказалось, знал, и его это проклятье не коснулось только потому, что сам Лазариэль не был связан с Домом кровными узами. О лжи Матери, навсегда разрушившей их отношения, он также умалчивать не стал. Эта правда заставила и Инара усомниться в правильности и незыблемости советов той, мнение которой принимал как данность.
— Ты не хочешь слышать себя, — вырвал его из воспоминаний Тулий. — Закрываешься от жизненно необходимой связи, совершаешь ошибку.
— Я не нуждаюсь в твоих комментариях, страж, — резко оборвал его повелитель.
— Прошу прощения, что преступил границы, — прохладно извинился явно задетый хранитель.
— Обиделся? Прости. День сегодня был не из лучших.
— Ты разберешься во всем, когда осознаешь, что события мира и личное не разделимы, — принял его извинения Тулий.
— Твои слова или ее? — вздохнул Инар, почти смирившись с раздражающими манерами хранителя.
— Я вижу многое, дороги, нити, судьбы, переплетающие твою жизнь с этим миром, и я вижу, что судьба его зависит только от тебя. Он либо скроется во тьме, либо засияет в свете.
— Опять твои туманные предсказания. А я надеялся на четкий ответ.
— Как у тебя много путей и вариантов принятия решений, так и у мира много исходов. Слушай свое сердце, повелитель, в нем спасение этого мира, только в нем.
— А более приземленные советы будут? На ближайшую перспективу? — без всяких надежд спросил он, но Тулий неожиданно его удивил:
— Ответы на твои вопросы знает полукровка. Поговори с ним.
Хранитель заметил удивление в глазах повелителя и даже снизошел до еще одного ответа:
— Враг играет с тобой, как кот с мышью, но метит в твое сердце, береги его.
— Один враг? — спросил Инар, поняв намек.
— Не один, но у всех у них разные цели и методы тоже разные. Ты поймешь и скорее, чем думаешь.
На этом разговор был закончен. Тулий вернулся на свой пьедестал, застыл, слушая мир, а Инар пошел дальше, чувствуя внезапно возникшую тревогу, словно за сложностью плетения он не разглядел главного — изначальной цели.
* * *
При обыске цветочной лавки, где работала Алана, ничего не нашли… поначалу. Бледный от ужаса владелец — дэйв из младшего Дома рассказал все, что знал, но его явно использовали втемную. Эвен расхаживал по магазину и хмурился. Неужели это все? Тупик? Или…
— Вы живете здесь?
— Что? — встрепенулся, поникший было, хозяин. — Нет.
— Но дом двухэтажный. Что наверху?
— Ах, это… Ничего особенного, небольшая квартирка. Мы с супругой жили там, пока не скопили на новый дом.
— И с тех пор она пустовала? — спросил Эвен, поморщившись от скупых, неохотных ответов собеседника.
— Так квартирка-то совсем крохотная, комнатка небольшая, да кухонька.
— Я не спрашивал, какая квартира, я спросил, сдавали ли вы ее?
— Сдавал, — убито покаялся дэйв.
— Кому сдавали?
— Да… очень хорошему, благородному господину. Вы не подумайте, я тщательно проверил его документы.
— Этот господин — дэйв?
— Да-да. Дэйв, — закивал хозяин. Уж очень он боялся господина Кари. Его все боялись и называли за спиной «цепным волкодавом» повелителя.
— Молодой?
— Что? — вздрогнув от пристального взгляда Тени, переспросил вконец запуганный хозяин.
— Постоялец, говорю, молодой?
— Ну, как вы, наверное.
— Описать сможете?
— Кого?
— Постояльца, — едва сдерживая желание пристукнуть тугодума, прорычал Эвен.
— Да, если нужно, смогу. Но зачем, милорд? У господина все бумаги были в порядке, да и жил он тут несколько месяцев. Ах да, у него и рекомендации были.
— Рекомендации?
— Рекомендательное письмо с самого верха.
— Вы сохранили его?
— Нет, милорд, — сокрушенно вздохнул дэйв.
— Ладно, а имя, имя поручителя помните?
— Конечно, господин Кари, как я могу такое забыть. Я и герб именной запомнил.
— И кто этот поручитель? — потребовал ответа Эвен, а когда услышал, поначалу не поверил и приказал взломать дверь на второй этаж, где неожиданно обнаружились огромные бутыли с красной краской и все те же листовки с призывами к мятежу. Хозяина чуть сердечный приступ не хватил от подобных «радостей» или это от самого Эвена, который вцепился в бедолагу, как клещ, требуя списки покупателей, друзей, знакомых, приятелей, а также поставщиков и других работников магазина. Старик сдал все и всех, еще бы он этого не сделал, когда сам Тень повелителя так кровожадно и безжалостно на него смотрел.
Помимо бутылей наверху оказалось еще много чего полезного: в одном из ведер для мусора жгли бумаги. Эвен аккуратно вытряс пепел, намереваясь воспользоваться даром Клем. Да, он раньше зарекся ее привлекать, но особые обстоятельства требовали особых мер. Ведь если бумаги сожгли, значит, в них было что-то важное.
Вдобавок ко всему в маленькой неуютной комнатке обнаружился дорогой женский шарф из парнасского шелка. Слишком дорогой для цветочницы.
Подарок возлюбленного? Но сейчас начало зимы, не время для шелковых шарфов. Да и запах показался ему смутно знакомым из-за духов, тоже не из дешевых.
— Скажите-ка, милейший, а к постояльцу кто-то приходил? — вновь обратился Эвен к цветочнику.
— Нет, я никого не видел.
— Быть может, он упоминал о сестре или возлюбленной? Невесте?
Но здесь старик оказался не слишком удачным источником информации. Впрочем, другие работники могли что-то видеть.
— Вы уже со списками закончили?
— Да, да, — закивал хозяин.
— Проедете с нами.
— Но, господин... — ахнул дэйв.
— Составим портрет вашего постояльца. Завтра с утра вы откроете магазин, наши люди подежурят поблизости, отпустите всех работников, их место также займут подготовленные специалисты.
— Слушаюсь, господин, — совсем поник цветочник, но указания выполнил.
А Эвен решил поговорить с теми работниками, кто точно не был замешан в происходящем. Спрашивал об одном — о гостях постояльца. Но здесь ниточка снова обрывалась. Либо постоялец был слишком осторожен, либо это все-таки подарок для Аланы. Только против этого объяснения вставала вся интуиция Тени. Здесь определенно была замешана женщина, он словно чуял ее кожей, и женщина не из простых. Вот только кто?
Пока Эвен размышлял об этом, его временные подчиненные отправились по адресам поставщиков и клиентов. Из всех работников, находящихся в цветочной лавке, сомнения вызвал только один — местный грузчик полукровка. Он и рассказал, что помогал Алане перетаскивать наверх бутыли с краской, но для чего он не знал, думал, чтобы розы красить.
