— Ничего. Не реви. Вернется, как миленький, — твердо пообещала Люсьен, стрельнув злым взглядом на молчаливо жмущуюся к стене Катьку, за все время не проронившую и слова. — А все кавалер твой болтливый виноват, — поперла она на несчастную с яростью носорога. — Я вырву ему язык и скормлю его бешеным собакам! — пообещала Люся.
И я поняла по ее выражению лица, что несчастному Севе не так уж много осталось. И фея сдержит свое обещание. Катька побледнела и постаралась по цвету слиться со стеной, крепко цепляясь пальцами за косяк, чтобы не упасть.
— Он не виноват, — вякнула я, жалея несчастного от всей души. Ну разве можно винить человека, который просто заботится о своей семье? — Я сама во всем виновата. В том, что поддалась на ваши глупые задумки, что тебя слушалась во всем, — начала я наливаться злобой и скрипеть зубами в сторону обалдевшей от такого поворота событий Люсинды. — И ты, — ткнула я указующий перст в Катерину, — ты ей во всем подпевала.
— Да мы ж как лучше хотели! — пискнула испуганно Люся, не сводя с меня ошалевшего взгляда.
А меня несло по кочкам.
— А получилось как всегда! — взревела я и с удовольствием отметила, как скукожились две мои неугомонные подружки. — Я, может, впервые в своей жизни была счастлива! И даже секс впервые у меня был! И такой офигенно великолепный!
— Чего, правда, что ли? — перебила меня Люся, сбивая мой боевой запал. — Офигеть не встать, ты чего до седых мудей дожила, и все девочкой была, что ли?
— Ясно, что не мальчиком, — сдавленно прохрипела Катерина, — и не сказала мне ничего, паразитка. Тоже мне подруга. Ну и как он в постели, начальничек наш? Ну скажи, а? Ничего особенного, да? Да не расстраивайся, в первый раз редко кому нравится!
— Он лучши-и-и-ий! Лучше всех на свете! И он не мой, что самое обидное! И он ушел с этой противнющей Мартой! — заплакала я горько.
— Кстати, о Марте, — встрепенулась Люся, — у нее сегодня свидание, между прочим, с Бульдожкой. Думаю, стоит нам разобраться. Прикинь, она твоего Завьялова, как щенка, обманывает. Может, и ребенок не от него. А то, может, и вообще никакая она не беременная.
— Люсь, все уже. Кончено все. Ничего не изменить. Он обижен и зол, и не без причины, между прочим, — вздохнула я.
— Дура, да? Да все только начинается! — подскочила на месте Люся. — Неужели ты вот так просто отступишься от такого самца? Надо же, с первого раза ей хорошо было. Обычно больно, стыдно и противно. И это в лучшем случае. Только вот, кто у нас матой харей будет? Меня эта гюрза сразу узнает, да и видно меня за версту. Катька тоже ей знакома. Ты, Юлька, вообще не вариант. Предатель Сева, сволочь и гад. И что у нас в сухом остатке?
— Люся, я тебя прошу, не надо всей этой шпионщины. Все уже, поздняк метаться, — попыталась я внять к голосу разума одуревшей от идей феи.
— Если ты такая сопля, что готова допустить, чтоб любимый мужчина всю жизнь мучился с противной бабой — это твои проблемы… — хмыкнула Люсинда.
Как раз в этот момент в дверях появился угорающий с похмелья Лелик. Я снова забыла запереться, блин. Ничему меня жизнь не учит.
— …Ну вот, видишь. Само провидение нам послало алконавта! — взревела Люся.
Лелик всбледнул и предпринял попытку слинять. Тщетно. Катька, до этого вяло считающая цветочки на обоях, сделала бросок, закрывая несчастному пути к отступлению.
— Девки, вы чего? Я просто бухнуть хотел, — пискнул алкаш, пытаясь обойти Катерину.
— Хрен тебе, — ласково хмыкнула фея, — сейчас капаться поедешь. К вечеру ты нам нужен свежий и красивый. Будешь шпионить на благо Юльки. За это получишь сотку евро. Андестенд?
— Я сегодня хочу бухнуть. Что мне твои сто евро буржуйские завтра? — начал торговаться Лелик. — Давай так: ты мне сейчас даёшь полтос, и вечером я весь ваш.
— А давай я тебе сейчас по шее дам? — предложила Люся, нехорошо улыбаясь. — А потом ты решишь, нужны тебе буржуйские тугрики и твоя никчёмная жизнь в частности? Утром стулья — вечером деньги.
— Ну ладно, красотка. Чего ты? Я готов в больничку съездить, и все сделаю. Ради Юльки же, — залебезил сосед, явно только сейчас осознав, что реально может огрести.
— Вот и умница, — хмыкнула фея и повернулась ко мне. — И что ты там говорила про то, что Захар твой убил кого-то? Нужно разобраться и в этом. Может, он маньячила, а мы огород городим. Нам такие не нужны.
— Юль, слушай, ты не обижайся на Севу, — завела Катька, едва за Люсей закрылась не дверь, — он же не со зла. И, кроме того, грымза эта его буквально к стенке приперла.
— Я не обиделась и не злюсь, — вздохнула я, разглядывая себя в зеркало. Реально, краше в гроб кладут: под глазами мешки, кожа серо-зеленая, как у инопланетянина из моего любимого сериала. Красотка, ничего не скажешь. И халат еще этот уродский. — Слушай. Иди домой, Кать, мне надо себя в порядок привести.
— Ну вот, так я и знала, — вздохнула Катька и не сдвинулась с места.
Придется ее насильно гнать, а это чревато дракой. Я вздохнула и пошла в коридор, откуда неслось мяуканье и собачий вой. Походя разняв снившееся в тугой клубок зверье, бьющееся за невесть откуда взявшуюся на полу котлету, я прошла в ванную и заперлась изнутри. Может, теперь подруга поймет, что я хочу побыть одна, и просто уйдет? Но и вода не принесла успокоения. Я буквально чувствовала присутствие Завьялова в маленьком помещении ванной комнаты и вытирала злые слезы, смешивающиеся с горячей водой. Тело хотело именно обжигающего, почти до боли, душа.
— Бинго, — взвизгнула Катька так, что я услышала ее даже сквозь шум воды. Интересно, что она там опять задумала? — Юлька, тебя к телефону! — позвала она через дверь и тихонько заскреблась в нее.
— Нет меня! — рявкнула я, мечтая, что вот сейчас выйду из ванной и придушу нахалку полотенцем. — Ни для кого.
— Поняла, — пискнула Катерина, — но я думала, ты захочешь...
— Что я не ясно сказала?! — заорала я, чувствуя душащую меня ярость.
Мне просто сейчас нужно было сорваться на ком-то, найти корень всех зол, происходящих в моей жизни, и Катюха как нельзя лучше подходила на роль отдушины.
Когда я вышла из ванной, уже в более благостном расположении духа, она сидела за моим компом и крошила на клавиатуру печенье, запивая его чаем из мой любимой кружки. Не, ну реально самоубийца. Звери бились в ее ногах в кулинарном экстазе, на лету ловя обломки печенья, оброненные неряхой. Не то чтобы я не такая, но в исполнении подруги меня этот беспорядок взбесил. Я схватилась за пылесос, с удовольствием наблюдая, как испаряется хвостатая команда, едва завидев адскую машину.
— Завьялов звонил, — буднично сообщила Катерина, — вот, велел передать. Я записала, — протянула она клочок бумаги, исписанный торопливым убористым почерком.
— Ты почему не позвала меня?! — вскинулась я.
Нет, ну неужели так сложно было подать мне телефон?!
— Так я пыталась. Ты же чуть дверь от злости не сгрызла, — попыталась оправдаться Катерина, глядя на мое налившееся злобой лицо.
Я взяла клочок тетрадного листа и с трепетом уставилась на каракули подруги.
— Ты не расстраивайся, придумаем что-нибудь, — погладила меня по плечу Катька.
Я бессильно опустилась на диван, сминая в руках бумажонку, которая жгла пальцы, словно огнем.
— А что ты придумаешь тут? — вздохнула я. — Он уезжает завтра и женится. А меня просто в качестве утешения сделал генеральным директором издательства. Это крайне унизительно. Будто я легла под начальника, чтобы получить теплое местечко. Нет, Катя, теперь я желаю расставить все точки над и, — рыкнула я, уже натягивая на телеса брючный костюм, в котором, по словам любимой мамули, я похожа на человека, а не на тучу с ногами.
— Ты чего задумала? — испуганно промямлила Катька. — Надо с Люсей посоветоваться, пока дров не наломала.
— Да пошли вы в задницу! — прорычала я и, оттолкнув испуганную подругу, решительно вышла из квартиры.
Ну нет, дорогой, ты гордый, я тоже не пальцем деланая. Придется тебе поговорить со мной, Захар Завьялов, или я не Джулия Остроумова.
— Только что ушел, — подобострастно заглядывая мне в глаза, ткнула искореженным сухим пальцем в сторону двери баба Дуся, — с ентой. Феклой своей. Они чего-то лаялись сначала, но я не расслышала.
— Спасибо, Евдокия Акимовна, — поблагодарила я. Ага, конечно, не слышала она. Поди, дословно может пересказать. Все Юлька, жди просьбы о премии. Иначе клещами из бабки ничего не вытащишь. Поговаривают, что она году в тридцать седьмом в ОГПУ работала. Вот не удивлюсь даже. — А чего это ты, бабдусь, ко мне на «вы» обращаешься?
— Так ты ж таперича начальство. Высоко так взлетела, ажна целым нашим издательством будешь командовать, — многозначительно подняла она голову к давно не видевшему краски потолку, мелко тряся волоском на бородавке, торчащей из подбородка. — Вона красотка какая. Похудела ты, что ли, Юлька? Ой, простите, Юлия Пална. Все забываю, старая я башка ослиная.
— Давай уж, бабдусь, как раньше, — подольстилась я, — ты мне ведь как родная.
— Ты не ври давай, хитрюга, — оскалила одинокий зуб бабулька, — хочешь инфу из меня вытянуть? Ты давай беги лучше. Думаешь, не вижу я, как вы с Захаркой искрите. Дура ты, Юлька, будешь, если химере его этой отдашь. Распоследняя растыка. Так и знай, фиг я тебя уважать тады буду в ближайшие двадцать лет. А вернешься — тады поговорим, — хмыкнула вредная, судя по всему, отмерившая себе еще сотню лет жизни бабулька.
Я почти бегом пересекла длинный коридор и в буквальном смысле вывалилась на улицу прямо под ноги, обутые в дорогущие ботинки, споткнувшись о небольшой порожек, про который всегда забываю. Я возилась в слякотной грязи, пытаясь встать на ноги, пока не поняла, что чужие, очень сильные руки тянут меня, подхватив за подмышки. Позорище, бляха муха. Я, наверное, похожа сейчас на хавронью, одетую в деловой костюм. Представив себе свинку, затянутую в дорогую ткань, я хрюкнула от смеха, еще более усилив сходство с симпатичным животным.
— Юль, ты это, едь домой, — прогнусил Сева, стоящий передо мной, — шеф сказал передать тебе, что вам не о чем говорить. И вот, Захар Геннадьич передать просил, — протянул он мне небольшой сверток, который я тут же вскрыла и уставилась на два куска ткани голубого цвета, сшитые между собой.
Черт, это же мой лифчик. Этот чертов больной придурок стащил мой лифчик, мать его!
— Иди к черту, Сева! — рыкнула я и, легко оттолкнув крупного парня, направилась к стоящему чуть поодаль лимузину.
— Ты, чертов извращенец! — проорала я, дергая дверцу на себя. В машине никого не оказалось, и я взвыла от разочарования, подняв голову к веселому серебристо-синему небу.
— Да уж, — услышала я насмешливый голос у меня за спиной. — Значит, я извращенец. А вы, Джулия Павловна, эталон безгрешности.
Я резко развернулась и буквально уткнулась носом в широкую грудь Завьялова, затянутую в дорогой кашемировый свитер.
Меня обдало ароматом его парфюма так, что я почувствовала головокружение, и земля под ногами заходила ходуном, а горло сжал невидимый обруч, мешая дышать.
— Я не буду работать под вашим руководством, — просипела я, стараясь не разрыдаться. Мне так хотелось просто прижаться к его груди, слиться с любимым. И черт с ним, с украденным лифчиком, и даже с Мартой черт с ней. — Обидно, что ты хочешь вот так просто откупиться от меня. Что, поматросил и бросил? Фиг тебе. Это ты мне не нужен. Тоже мне, пуп земли! — истерично проорала я, ненавидя себя за это.
Захар молчал. Смотрел на меня как-то странно и словно воды в рот набрал. А я потом представила себя со стороны: растрепанная орущая базарная баба. Ну конечно, какое тут чувство? Только вот он вдруг порывисто сграбастал меня в объятия и, прижав к себе, укусил за губу так больно, и так обалденно тонко, приятно, заставив задохнуться от заполнившей душу неги. И тут же сразу оттолкнул от себя, словно и не было ничего.
— Уходи, — тихо приказал он.
— Какого черта эта тут делает? — впился мне в мозг голос Марты, словно выросшей из-под земли, как бледная поганка после дождя
— Я просто вводил Джулию Павловну в курс дел, — спокойно ответил Завьялов, приобнимая ее за плечи.
Ее. Не меня. Не я его невеста и вряд ли ей стану. От этой мысли я едва не взвыла.
— Ну и как? Ввел? — хмыкнула счастливица, с удовольствием рассматривая мое перекошенное страданием лицо. — А знаешь, дорогуша, у нас свадьба через неделю. Не можем терпеть, так любим друг друга и хотим быть вместе. Ты же сообщил ей о нашем счастье, дорогой?
— Это ни к чему. Мы же не собираемся ее приглашать, — поморщился Захар, раздирая своим хладнокровием мою душу в тряпки. — До свидания, Джулия Павловна, — мазнул он по мне странным взглядом, скрывая свою красавицу невесту в автомобиле, галантно помогая ей при этом.
А я осталась на улице, чувствуя себя, словно на меня вылили ведро помоев, и сочувствующий взгляд Севы. Как раз в этот миг небо, до этого лучащееся солнышком, разверзло свои хляби, делая меня похожей на жалкую, мокрую, измученную жизнью курицу. Да уж, бабуля Остроумова была бы страшно разочарована, увидь меня в таком виде. И на фига я приперлась?
Я заковыляла в сторону автобусной остановки, чувствуя, как хлюпает в туфлях вода. Появляться в первый день на рабочем месте в качестве генерального в таком виде — верх перформанса. Выйдя на дорогу, я подняла руку, пытаясь поймать бомбилу, но даже жадные таксисты не желали иметь ничего общего с похожей на бомжиху красоткой, размазывающей по лицу сопли.
Домой я ввалилась злая, как сто чертей, и даже не обратила внимания на дорогие мужские ботинки, стоящие возле комода в прихожей. Содрав с себя ни на что больше не похожий костюм, я прошлепала в гостиную, оставляя после себя грязные следы. Верите, от моего ора, наверное, проснулись во Владивостоке. Я стояла в промокших насквозь своих пионерских трусах, странно повисших на моей фигуре, новеньком, но не очень дорогом бюстгальтере, с ужасом разглядывая оккупировавшего мой диван смутно знакомого мужчину.
— Какого черта ты тут делаешь? И вообще, как ты попал в мою квартиру? — спросила я, когда слегка успокоилась и, наконец, смогла остановить свой ор, несущийся из глотки сам по себе.
— Да у тебя замок ногтем открыть можно, — ухмыльнулся нахалюга, уставившись на меня незабудково-синими глазищами. — И я бы на твоем месте оделся. Я, знаешь ли, с обнаженными красотками долго не могу разговаривать. А трусишки улет. Где купила?
— Ты, Липаев, неисправим, — вздохнула я и поковыляла надевать халат.
Сашка Липаев исчез из моей жизни четыре года назад вместе с моей заначкой и надеждами на счастливую жизнь. Мы с ним даже поцеловаться успели всего два раза, хотя дружили со школы. Надо сказать, парочкой мы были странной: он — красавец, хулиган и задира, и я — толстая, неуклюжая и прыщавая.
— А ты, я смотрю, все еще не замужем, — весело констатировал паразит, откусывая прямо от вафельного тортика.
Тоже, между прочим, купленного мной, чтобы закусить литр вина, спрятанный в кладовке. А чего, у меня горе, между прочим. Имею полное право.
— А ты, я смотрю, бессмертный, — зло гаркнула, выхватывая из пальцев Липаева вкусняшку. — Ты чего приперся, а? Тебя кто звал? Я все глаза проплакала, думала, убили тебя давно, что, кстати, было бы неудивительно, с твоим-то характером.
И я поняла по ее выражению лица, что несчастному Севе не так уж много осталось. И фея сдержит свое обещание. Катька побледнела и постаралась по цвету слиться со стеной, крепко цепляясь пальцами за косяк, чтобы не упасть.
— Он не виноват, — вякнула я, жалея несчастного от всей души. Ну разве можно винить человека, который просто заботится о своей семье? — Я сама во всем виновата. В том, что поддалась на ваши глупые задумки, что тебя слушалась во всем, — начала я наливаться злобой и скрипеть зубами в сторону обалдевшей от такого поворота событий Люсинды. — И ты, — ткнула я указующий перст в Катерину, — ты ей во всем подпевала.
— Да мы ж как лучше хотели! — пискнула испуганно Люся, не сводя с меня ошалевшего взгляда.
А меня несло по кочкам.
— А получилось как всегда! — взревела я и с удовольствием отметила, как скукожились две мои неугомонные подружки. — Я, может, впервые в своей жизни была счастлива! И даже секс впервые у меня был! И такой офигенно великолепный!
— Чего, правда, что ли? — перебила меня Люся, сбивая мой боевой запал. — Офигеть не встать, ты чего до седых мудей дожила, и все девочкой была, что ли?
— Ясно, что не мальчиком, — сдавленно прохрипела Катерина, — и не сказала мне ничего, паразитка. Тоже мне подруга. Ну и как он в постели, начальничек наш? Ну скажи, а? Ничего особенного, да? Да не расстраивайся, в первый раз редко кому нравится!
— Он лучши-и-и-ий! Лучше всех на свете! И он не мой, что самое обидное! И он ушел с этой противнющей Мартой! — заплакала я горько.
— Кстати, о Марте, — встрепенулась Люся, — у нее сегодня свидание, между прочим, с Бульдожкой. Думаю, стоит нам разобраться. Прикинь, она твоего Завьялова, как щенка, обманывает. Может, и ребенок не от него. А то, может, и вообще никакая она не беременная.
— Люсь, все уже. Кончено все. Ничего не изменить. Он обижен и зол, и не без причины, между прочим, — вздохнула я.
— Дура, да? Да все только начинается! — подскочила на месте Люся. — Неужели ты вот так просто отступишься от такого самца? Надо же, с первого раза ей хорошо было. Обычно больно, стыдно и противно. И это в лучшем случае. Только вот, кто у нас матой харей будет? Меня эта гюрза сразу узнает, да и видно меня за версту. Катька тоже ей знакома. Ты, Юлька, вообще не вариант. Предатель Сева, сволочь и гад. И что у нас в сухом остатке?
— Люся, я тебя прошу, не надо всей этой шпионщины. Все уже, поздняк метаться, — попыталась я внять к голосу разума одуревшей от идей феи.
— Если ты такая сопля, что готова допустить, чтоб любимый мужчина всю жизнь мучился с противной бабой — это твои проблемы… — хмыкнула Люсинда.
Как раз в этот момент в дверях появился угорающий с похмелья Лелик. Я снова забыла запереться, блин. Ничему меня жизнь не учит.
— …Ну вот, видишь. Само провидение нам послало алконавта! — взревела Люся.
Лелик всбледнул и предпринял попытку слинять. Тщетно. Катька, до этого вяло считающая цветочки на обоях, сделала бросок, закрывая несчастному пути к отступлению.
— Девки, вы чего? Я просто бухнуть хотел, — пискнул алкаш, пытаясь обойти Катерину.
— Хрен тебе, — ласково хмыкнула фея, — сейчас капаться поедешь. К вечеру ты нам нужен свежий и красивый. Будешь шпионить на благо Юльки. За это получишь сотку евро. Андестенд?
— Я сегодня хочу бухнуть. Что мне твои сто евро буржуйские завтра? — начал торговаться Лелик. — Давай так: ты мне сейчас даёшь полтос, и вечером я весь ваш.
— А давай я тебе сейчас по шее дам? — предложила Люся, нехорошо улыбаясь. — А потом ты решишь, нужны тебе буржуйские тугрики и твоя никчёмная жизнь в частности? Утром стулья — вечером деньги.
— Ну ладно, красотка. Чего ты? Я готов в больничку съездить, и все сделаю. Ради Юльки же, — залебезил сосед, явно только сейчас осознав, что реально может огрести.
— Вот и умница, — хмыкнула фея и повернулась ко мне. — И что ты там говорила про то, что Захар твой убил кого-то? Нужно разобраться и в этом. Может, он маньячила, а мы огород городим. Нам такие не нужны.
Глава 39
— Юль, слушай, ты не обижайся на Севу, — завела Катька, едва за Люсей закрылась не дверь, — он же не со зла. И, кроме того, грымза эта его буквально к стенке приперла.
— Я не обиделась и не злюсь, — вздохнула я, разглядывая себя в зеркало. Реально, краше в гроб кладут: под глазами мешки, кожа серо-зеленая, как у инопланетянина из моего любимого сериала. Красотка, ничего не скажешь. И халат еще этот уродский. — Слушай. Иди домой, Кать, мне надо себя в порядок привести.
— Ну вот, так я и знала, — вздохнула Катька и не сдвинулась с места.
Придется ее насильно гнать, а это чревато дракой. Я вздохнула и пошла в коридор, откуда неслось мяуканье и собачий вой. Походя разняв снившееся в тугой клубок зверье, бьющееся за невесть откуда взявшуюся на полу котлету, я прошла в ванную и заперлась изнутри. Может, теперь подруга поймет, что я хочу побыть одна, и просто уйдет? Но и вода не принесла успокоения. Я буквально чувствовала присутствие Завьялова в маленьком помещении ванной комнаты и вытирала злые слезы, смешивающиеся с горячей водой. Тело хотело именно обжигающего, почти до боли, душа.
— Бинго, — взвизгнула Катька так, что я услышала ее даже сквозь шум воды. Интересно, что она там опять задумала? — Юлька, тебя к телефону! — позвала она через дверь и тихонько заскреблась в нее.
— Нет меня! — рявкнула я, мечтая, что вот сейчас выйду из ванной и придушу нахалку полотенцем. — Ни для кого.
— Поняла, — пискнула Катерина, — но я думала, ты захочешь...
— Что я не ясно сказала?! — заорала я, чувствуя душащую меня ярость.
Мне просто сейчас нужно было сорваться на ком-то, найти корень всех зол, происходящих в моей жизни, и Катюха как нельзя лучше подходила на роль отдушины.
Когда я вышла из ванной, уже в более благостном расположении духа, она сидела за моим компом и крошила на клавиатуру печенье, запивая его чаем из мой любимой кружки. Не, ну реально самоубийца. Звери бились в ее ногах в кулинарном экстазе, на лету ловя обломки печенья, оброненные неряхой. Не то чтобы я не такая, но в исполнении подруги меня этот беспорядок взбесил. Я схватилась за пылесос, с удовольствием наблюдая, как испаряется хвостатая команда, едва завидев адскую машину.
— Завьялов звонил, — буднично сообщила Катерина, — вот, велел передать. Я записала, — протянула она клочок бумаги, исписанный торопливым убористым почерком.
— Ты почему не позвала меня?! — вскинулась я.
Нет, ну неужели так сложно было подать мне телефон?!
— Так я пыталась. Ты же чуть дверь от злости не сгрызла, — попыталась оправдаться Катерина, глядя на мое налившееся злобой лицо.
Я взяла клочок тетрадного листа и с трепетом уставилась на каракули подруги.
— Ты не расстраивайся, придумаем что-нибудь, — погладила меня по плечу Катька.
Я бессильно опустилась на диван, сминая в руках бумажонку, которая жгла пальцы, словно огнем.
— А что ты придумаешь тут? — вздохнула я. — Он уезжает завтра и женится. А меня просто в качестве утешения сделал генеральным директором издательства. Это крайне унизительно. Будто я легла под начальника, чтобы получить теплое местечко. Нет, Катя, теперь я желаю расставить все точки над и, — рыкнула я, уже натягивая на телеса брючный костюм, в котором, по словам любимой мамули, я похожа на человека, а не на тучу с ногами.
— Ты чего задумала? — испуганно промямлила Катька. — Надо с Люсей посоветоваться, пока дров не наломала.
— Да пошли вы в задницу! — прорычала я и, оттолкнув испуганную подругу, решительно вышла из квартиры.
Ну нет, дорогой, ты гордый, я тоже не пальцем деланая. Придется тебе поговорить со мной, Захар Завьялов, или я не Джулия Остроумова.
Глава 40
— Только что ушел, — подобострастно заглядывая мне в глаза, ткнула искореженным сухим пальцем в сторону двери баба Дуся, — с ентой. Феклой своей. Они чего-то лаялись сначала, но я не расслышала.
— Спасибо, Евдокия Акимовна, — поблагодарила я. Ага, конечно, не слышала она. Поди, дословно может пересказать. Все Юлька, жди просьбы о премии. Иначе клещами из бабки ничего не вытащишь. Поговаривают, что она году в тридцать седьмом в ОГПУ работала. Вот не удивлюсь даже. — А чего это ты, бабдусь, ко мне на «вы» обращаешься?
— Так ты ж таперича начальство. Высоко так взлетела, ажна целым нашим издательством будешь командовать, — многозначительно подняла она голову к давно не видевшему краски потолку, мелко тряся волоском на бородавке, торчащей из подбородка. — Вона красотка какая. Похудела ты, что ли, Юлька? Ой, простите, Юлия Пална. Все забываю, старая я башка ослиная.
— Давай уж, бабдусь, как раньше, — подольстилась я, — ты мне ведь как родная.
— Ты не ври давай, хитрюга, — оскалила одинокий зуб бабулька, — хочешь инфу из меня вытянуть? Ты давай беги лучше. Думаешь, не вижу я, как вы с Захаркой искрите. Дура ты, Юлька, будешь, если химере его этой отдашь. Распоследняя растыка. Так и знай, фиг я тебя уважать тады буду в ближайшие двадцать лет. А вернешься — тады поговорим, — хмыкнула вредная, судя по всему, отмерившая себе еще сотню лет жизни бабулька.
Я почти бегом пересекла длинный коридор и в буквальном смысле вывалилась на улицу прямо под ноги, обутые в дорогущие ботинки, споткнувшись о небольшой порожек, про который всегда забываю. Я возилась в слякотной грязи, пытаясь встать на ноги, пока не поняла, что чужие, очень сильные руки тянут меня, подхватив за подмышки. Позорище, бляха муха. Я, наверное, похожа сейчас на хавронью, одетую в деловой костюм. Представив себе свинку, затянутую в дорогую ткань, я хрюкнула от смеха, еще более усилив сходство с симпатичным животным.
— Юль, ты это, едь домой, — прогнусил Сева, стоящий передо мной, — шеф сказал передать тебе, что вам не о чем говорить. И вот, Захар Геннадьич передать просил, — протянул он мне небольшой сверток, который я тут же вскрыла и уставилась на два куска ткани голубого цвета, сшитые между собой.
Черт, это же мой лифчик. Этот чертов больной придурок стащил мой лифчик, мать его!
— Иди к черту, Сева! — рыкнула я и, легко оттолкнув крупного парня, направилась к стоящему чуть поодаль лимузину.
— Ты, чертов извращенец! — проорала я, дергая дверцу на себя. В машине никого не оказалось, и я взвыла от разочарования, подняв голову к веселому серебристо-синему небу.
— Да уж, — услышала я насмешливый голос у меня за спиной. — Значит, я извращенец. А вы, Джулия Павловна, эталон безгрешности.
Я резко развернулась и буквально уткнулась носом в широкую грудь Завьялова, затянутую в дорогой кашемировый свитер.
Меня обдало ароматом его парфюма так, что я почувствовала головокружение, и земля под ногами заходила ходуном, а горло сжал невидимый обруч, мешая дышать.
— Я не буду работать под вашим руководством, — просипела я, стараясь не разрыдаться. Мне так хотелось просто прижаться к его груди, слиться с любимым. И черт с ним, с украденным лифчиком, и даже с Мартой черт с ней. — Обидно, что ты хочешь вот так просто откупиться от меня. Что, поматросил и бросил? Фиг тебе. Это ты мне не нужен. Тоже мне, пуп земли! — истерично проорала я, ненавидя себя за это.
Захар молчал. Смотрел на меня как-то странно и словно воды в рот набрал. А я потом представила себя со стороны: растрепанная орущая базарная баба. Ну конечно, какое тут чувство? Только вот он вдруг порывисто сграбастал меня в объятия и, прижав к себе, укусил за губу так больно, и так обалденно тонко, приятно, заставив задохнуться от заполнившей душу неги. И тут же сразу оттолкнул от себя, словно и не было ничего.
— Уходи, — тихо приказал он.
— Какого черта эта тут делает? — впился мне в мозг голос Марты, словно выросшей из-под земли, как бледная поганка после дождя
— Я просто вводил Джулию Павловну в курс дел, — спокойно ответил Завьялов, приобнимая ее за плечи.
Ее. Не меня. Не я его невеста и вряд ли ей стану. От этой мысли я едва не взвыла.
— Ну и как? Ввел? — хмыкнула счастливица, с удовольствием рассматривая мое перекошенное страданием лицо. — А знаешь, дорогуша, у нас свадьба через неделю. Не можем терпеть, так любим друг друга и хотим быть вместе. Ты же сообщил ей о нашем счастье, дорогой?
— Это ни к чему. Мы же не собираемся ее приглашать, — поморщился Захар, раздирая своим хладнокровием мою душу в тряпки. — До свидания, Джулия Павловна, — мазнул он по мне странным взглядом, скрывая свою красавицу невесту в автомобиле, галантно помогая ей при этом.
А я осталась на улице, чувствуя себя, словно на меня вылили ведро помоев, и сочувствующий взгляд Севы. Как раз в этот миг небо, до этого лучащееся солнышком, разверзло свои хляби, делая меня похожей на жалкую, мокрую, измученную жизнью курицу. Да уж, бабуля Остроумова была бы страшно разочарована, увидь меня в таком виде. И на фига я приперлась?
Я заковыляла в сторону автобусной остановки, чувствуя, как хлюпает в туфлях вода. Появляться в первый день на рабочем месте в качестве генерального в таком виде — верх перформанса. Выйдя на дорогу, я подняла руку, пытаясь поймать бомбилу, но даже жадные таксисты не желали иметь ничего общего с похожей на бомжиху красоткой, размазывающей по лицу сопли.
Домой я ввалилась злая, как сто чертей, и даже не обратила внимания на дорогие мужские ботинки, стоящие возле комода в прихожей. Содрав с себя ни на что больше не похожий костюм, я прошлепала в гостиную, оставляя после себя грязные следы. Верите, от моего ора, наверное, проснулись во Владивостоке. Я стояла в промокших насквозь своих пионерских трусах, странно повисших на моей фигуре, новеньком, но не очень дорогом бюстгальтере, с ужасом разглядывая оккупировавшего мой диван смутно знакомого мужчину.
Глава 41
— Какого черта ты тут делаешь? И вообще, как ты попал в мою квартиру? — спросила я, когда слегка успокоилась и, наконец, смогла остановить свой ор, несущийся из глотки сам по себе.
— Да у тебя замок ногтем открыть можно, — ухмыльнулся нахалюга, уставившись на меня незабудково-синими глазищами. — И я бы на твоем месте оделся. Я, знаешь ли, с обнаженными красотками долго не могу разговаривать. А трусишки улет. Где купила?
— Ты, Липаев, неисправим, — вздохнула я и поковыляла надевать халат.
Сашка Липаев исчез из моей жизни четыре года назад вместе с моей заначкой и надеждами на счастливую жизнь. Мы с ним даже поцеловаться успели всего два раза, хотя дружили со школы. Надо сказать, парочкой мы были странной: он — красавец, хулиган и задира, и я — толстая, неуклюжая и прыщавая.
— А ты, я смотрю, все еще не замужем, — весело констатировал паразит, откусывая прямо от вафельного тортика.
Тоже, между прочим, купленного мной, чтобы закусить литр вина, спрятанный в кладовке. А чего, у меня горе, между прочим. Имею полное право.
— А ты, я смотрю, бессмертный, — зло гаркнула, выхватывая из пальцев Липаева вкусняшку. — Ты чего приперся, а? Тебя кто звал? Я все глаза проплакала, думала, убили тебя давно, что, кстати, было бы неудивительно, с твоим-то характером.
