Посвящается Надежде – моему светлому ангелу.
Ты навсегда останешься в моём сердце!
I Станислав
Усталой поступью охотники брели,
В закате небо. Чаща. Вечерело.
Дорогой разговоры не вели,
Об отдыхе давно молило тело.
Чернеет лес. Вспорхнула где-то птица,
Пришлось ускорить путникам свой шаг.
К лесной сторожке надо торопиться,
Там ждет их сытный ужин и очаг.
Мелькнул огонь. Залаяла собака,
Вздох облегченья дружный прозвучал.
Бежит к забору верная дворняга,
Хозяин на крыльце гостей встречал.
Обнялись и в избушку заспешили,
Лесник нехитрой снедью стол накрыл.
Охотники гостинцы разложили,
Всех ужинать хозяин пригласил.
- Скажи, Никитич, что в лесу за ямы,
Травой уж поросли, но глубоки?
Разрезали твердь леса словно шрамы,
С вопросом смотрят дружно мужики.
Задумчиво сидит лесник на стуле,
Достал табак и трубку им набил.
Рассказ начнёт, охотники смекнули,
Откашлявшись, Никитич закурил.
- Давным-давно и лесом, и округой,
Один старинный панский род владел.
Стоял их замок царственно за лугом,
Князей Скаржицких это был удел.
Но речь пойдет о пане Станиславе,
Красив и статен был тот дворянин.
Все знали о его горячем нраве,
Но не злоблив был и отходчив господин.
Любимец дам, известный соблазнитель,
Прелестниц юных много он сгубил.
И хоть сердец и был он покоритель,
Но душу для одной пан сохранил.
Любил он пылко, жадно, всей душою,
Любовь цвела как дивнейший цветок.
Не мог назвать ту женщину женою,
Но чувства породили их росток.
Служанка, дворовая девка, Анна,
Возлюбленной Станислава была.
Всё было в ней прекрасно, без изъяна,
Дочь Чесу она князю родила.
От счастья сердце пана разрывалось,
Ребёнка он безмерно обожал.
В лице Чеславы Анна отражалась,
Он их боготворил и баловал.
Но счастье бесконечным не бывает,
Превыше для вельможи - только честь.
Станислав срочно в Гродно отбывает,
О свадьбе пана разлетелась весть.
Ещё младенцем князя обручили,
И виделся с невестой он лишь раз.
Обеты только злость в нём пробудили,
Но не посмел Станислав дать отказ.
Гуляла шляхта весело и шумно,
Вино за молодых лилось рекой.
Супруга влюблена в него безумно,
А мысли князя в тайне о другой.
Он вместо Софья, шепчет имя Анна,
Душой Станислав рвётся только к ней.
Холопочка лишь для него желанна,
Домой попасть стремится он скорей.
Княгиня озорна и безмятежна,
Румянец её бледность затопил.
Всё норовит коснуться мужа нежно,
А князь меж тем как статуя застыл.
Чета Скаржицких прибыла в поместье,
Хозяев слуги бросились встречать.
Об их приезде разнеслось известье,
Средь дворни милой Анны не видать.
Жену в покои пан сопровождает,
Забыв приличья, сам уходит прочь.
Одна в постели Софья засыпает,
Станислав же с другой проводит ночь.
У каждого есть точка невозврата,
И боль, что режет сердце изнутри.
Когда душа огнём тревог объята,
И превращаются ожоги в волдыри.
Что в омут Софья в ненависть ныряла,
Пропитывала кровь она как яд.
Страх и презренье Софью истощали,
Как лёд студёным стал княгини взгляд.
Ни ласка и не роскошь одеяний,
Станислава к ней не смогли привлечь.
И чем он холодней, тем Софья рьяней,
Хотела Анну до смерти засечь.
В мечтах она холопку убивала,
И муж принадлежал лишь только ей.
Реальность после горькая всплывала,
И боль взрывалась сотнями огней.
Дни скоротечны: время незаметно,
Стекались плавно месяцы в года.
Уныла жизнь Софьи и бесцветна,
Княгиня не смеялась никогда.
Быть может век свой так и скоротала,
Обиду с унижением тая.
Но по зиме вдруг Софья осознала,
Что скоро их пополнится семья.
Растёт живот, а с ним растёт надежда,
На брак счастливый, преданность, любовь.
Ах, Софья, словно глупая невежда,
В мечтах наивных, ты забылась вновь.
Для пана ничего не изменилось,
Жена лишь для наследника сосуд.
Терпеть ему супругу приходилось,
Для князя находиться с нею труд.
Промчалось лето, осень наступила,
Наряд, надев пурпурно-золотой.
Печальные окрестности застыли,
Глаз радуя своею красотой.
Князь с ловчими с охоты возвращался,
Бежала свора гончих впереди.
Во весь опор на скакуне он мчался,
Слуг свиту он оставил позади.
Как вихрь он влетел в ворота замка,
И с взмыленного спрыгнул жеребца.
Лежала на попоне волка самка,
Станислав пот рукой утёр с лица.
Затянуты у зверя пасть и лапы,
Густая шерсть свалялась на боках.
Волчица издавала только храпы,
И ненависть горит в её глазах.
Янтарный блеск их пана прожигает,
И светится в них не звериный ум.
Она глядит и даже не мигает,
Станислава холоп отвлёк от дум.
- Куда определять, пан, животину?
Скосив на зверя взгляд, слуга спросил.
- На задний двор, где держат всю скотину,
- Сидит пусть в клетке! - князь провозгласил.
В окно за мужем Софья наблюдала,
Как дворни он приказы отдавал.
Она почти с постели не вставала,
Живот передвигаться ей мешал.
Ломило тело, и спина болела,
Страдала от одышки госпожа.
Дитя росло, а мать его слабела,
Дни проводила Софья возлежа.
К жене Станислав даже не поднялся,
Покои обходил он стороной.
У горничной о Софье он справлялся,
Не виделся с ней много дней порой.
Вот и сейчас он сжал в объятьях Анну,
Волос вдыхая сладкий аромат.
- Люблю, - шептали губы неустанно,
- А я тебя, - её слова звучат.
- Любимая, мне надо отлучиться,
Поверенный меня в столице ждет.
Неделю буду там я находиться,
А мне тебя уже недостает.
Князь был при расставании печальным,
Возлюбленную крепко прижимал.
Окинув взглядом женщину прощальным,
Вознице поезжать подал сигнал.
Себя руками Анна обхватила,
Казалось так теплее – рядом он.
В тревоге непонятной сердце ныло,
И с губ её сорвался горький стон.
А Софья дико наверху ревела,
В подушку заглушая страшный крик.
Чудовищная мысль в ней созрела,
Страданиям пришёл княгини пик.
Две долгих ночи госпожа не спала,
Ужасный и безумный зрел в ней план.
Дрожь ненависти тело сотрясала,
Тревог и страха отступал туман.
На третий день всех слуг она созвала,
И Анне среди них велела быть.
Подвалы с погреба?ми наказала,
От пыли с грязью дочиста отмыть.
Прислуга меж собой переглянулась,
«И что хозяйке в голову сбрело?»
А та от слуг поспешно отвернулась,
От вида Анны скулы аж свело.
Все удалились, Софья подождала –
Когда затихнут в доме голоса.
Флакон из тайника она достала,
В душе моля помочь ей небеса.
Украдкой, то и дело замирая,
К сопернице в покои пробралась.
Сосуд заветный с ядом, доставая,
Застыла над кувшином наклонясь.
На краткий миг княгиня усомнилась,
По комнате скользнул безумный взгляд.
Минуты меньше остановка её длилась,
В кувшин с водой она вливает яд.
Бесшумно вышла и к себе поднялась,
Дыханье сбилось, кровь в висках стучит.
Вдруг боль пронзила тело, Софья сжалась,
Сползая по стене, она кричит.
Истошный вопль по замку прокатился,
В испуге слуги на него бегут.
Ручьями пот по телу Софьи лился,
Хозяйку на кровать они несут.
Она бес чувств, подол испачкан кровью,
Откинута безвольно голова.
Пропитан каждый стон ужасной болью,
Она бела как платья кружева.
За доктором послала экономка,
Велела срочно воду кипятить.
На слуг она прикрикивает громко,-
Вот-вот их госпожа должна родить.
Все в хлопотах, а Анна непричастна,
Она с Чеславой в комнате сидит.
И в этот самый миг она несчастна,
И горечь разливается, кипит.
Как птица в клетке места не находит,
Рыданья душат, в горле ком стоит.
И как в бреду к столу она подходит,
Пьёт воду, - та слегка на вкус горчит.
Прошла минута. Анна пошатнулась,
Всё закружилось, нечем ей дышать.
Шаг сделала, и тот час же споткнулась,
Малышка обняла в испуге мать.
Лицо ладошки гладят осторожно,
Что сил за руку Анну тянет дочь.
Без толку все, и девочке тревожно,
Она не может матери помочь.
На кухню к слугам бросилась малышка,
И сбивчиво на помощь позвала.
Погружены в дела все были слишком,
Не с чем оттуда девочка ушла.
Давно стемнело, Софья всё в потугах,
Никак не разрешится госпожа.
Измученное тело её в муках,
В испарине она лежит дрожа.
Царит в стенах поместья суматоха,
Никто из слуг за Чесой не следит.
Покинула дом незаметно кроха,
Она к Степану конюху спешит.
По-доброму старик к ней относился,
Любовь ей к лошадям он прививал.
Порой с Чеславой днями он возился,
За шалости ребёнка не ругал.
Луна дорожку в небе начертила,
Звёзд мириады по бокам горят.
Со всех сторон тьма Чесу обступила,
И тени напирают и скользят.
Для девочки к конюшне путь привычный,
Не чуя ног, что сил она бежит.
Вдруг рык в тиши раздался грозный, зычный.
За ней волчица пристально следит.
Глаза-янтарь, Чеславу прожигают,
В них обещанье – властный, древний зов.
Они малышку манят и пугают,
Рукой схватилась Чеса за засов.
Нет, сил ребенку явно не хватает,
Замок тяжелый не поддался ей.
Со вздохом она руки опускает,
Сквозь прутья тянет морду хищник к ней.
В испуге Чеса вздрогнула. Застыла.
Но после приласкала мокрый нос.
А серая утробно горько взвыла,
И пасть коснулась девичьих волос.
Она к себе Чеславу притянула,
И та прильнула к клетке, не боясь.
И вдруг волчица челюсти сомкнула,
Упала Чеса, в крике заходясь.
Сомкнулись зубы с клацаньем ужасным,
Но тут же руку выпустила пасть.
От крови стал настил багрово - красным,
Чеслава плача стала отползать.
Сбежалась дворня, вилы похватали,
Степан Чеславу ласково прижал.
А люди уже клетку отпирали,
Удар смертельный зверя ожидал.
Без жалости волчицу закололи,
Чеславу срочно доктор осмотрел.
Малыш родился, Софья же от боли –
Почила, а Станислав овдовел.
Но этих потрясений было мало,
В покоях Анну мертвую нашли.
Так в одночасье женщин двух не стало,
Всю ночь в поместье слуги свечи жгли.
Станислав только через день вернулся,
В мечтах в объятьях Анну он сжимал.
Но в замке он на тишину наткнулся,
Станислава никто уже не ждал.
Здесь скорбь и боль отныне поселились,
Станислав будто разом постарел.
В день похорон в часовне все толпились,
Он в склепе женщин положить велел.
И там же свое сердце запечатал,
Опутав его множеством цепей.
Но как бы хорошо его не прятал,
Открыл Станислав сердце для детей.
Они ему надежду возвратили,
Вернули краски, смысл дальше жить.
Стену вокруг Станислава сломили,
Смогли тоску потери заглушить.
II Чеслава
Она по лесу вихрем грозным мчалась,
И ветер доносил ей каждый звук.
Дыхание из пасти хрипло рвалось,
Становится в груди сильнее стук.
Охотница деревья обогнула,
Косули запах терпкий в ноздри бил.
К болоту она топкому свернула,
Вид жертвы сразу разум остудил.
Волчица замерла, к земле пригнулась,
Азартом её вспыхнули глаза.
Как молния в рывке она метнулась,
В предсмертных муках корчится коза.
Хруст тонкой шеи оборвал мученья,
Кровь алой струйкой в пасть её бежит.
Волчицы чёрной вой через мгновенье,
Победный, над округою звучит.
Клыки добычу ловко разгрызают,
Рвут мяса только лучшие куски.
Косулю с упоением терзают,
Волчица сжала челюсти-тиски.
Вкус теплой, свежей крови опьяняет,
Утробный рык в груди её стоит.
С глотками жажда только возрастает,
Огнём голодным взгляд её горит.
Чеслава с диким криком пробудилась,
Лицо пылает, в горле будто ком.
Опять волчица девушке приснилась,
Уняла Чеса в теле дрожь с трудом.
На наважденье сны её похожи,
Морок и явь в видениях сплелись.
Опять подтёки свежие на коже,
Как при ударе сильном растеклись.
В смятенье Чеса губы облизнула,
Остался крови вкус на языке.
Ее волной брезгливость захлестнула,
Утерлась, кровь, размазав по руке.
Уснуть не вышло, и она собралась,
Рассвет лишь только в окнах задрожал.
Из замка тенью девушка прокралась,
Бежать пустилась. День в права вступал.
Обрыв с рекою позади остались,
Крестьян селенье, поле – в стороне.
Кусты лозы Чеславе попадались,
Вспыхнуть, прижалась девушка к сосне.
Вот леса кромка. Впереди избушка,
Клубится тонкой струйкой сизый дым.
Из дома вышла крепкая старушка,
Чеславу взглядом наградив прямым.
С улыбкой Чеса бросилась к хозяйке,
В объятьях материнских утонув.
Прильнула она с нежностью к беглянке,
В дом, за собой Чеславу потянув.
Топилась печь. Теплом изба встречала,
Кот рыжий развалился на полу.
Старушка гостью кашей угощала,
Сама вязала трав пучки в углу.
Хозяйка дома – травница Ялина,
Слыла уменьем хвори врачевать.
Была к ней вхожа дочка господина,
Взялась она Чеславу обучать.
Вдвоём они растения искали,
Сушили, измельчали в порошок.
Дары лесные вместе собирали,
Всегда их, заготавливая впрок.
Зверья язык Ялина понимала,
Шептала заговоры на воду.
Всем просьбам и мольбам она внимала,
Напасти отводила и беду.
-Что девонька, опять ты загрустила?
Ты здесь и в тоже время далеко,-
У Чесы она ласково спросила,
А та вздохнула резко, глубоко.
- Мне чёрная волчица стала сниться,
И я одно с ней целое в тех снах.
Душа моя желает с нею слиться,
А утром меня сковывает страх.
Я вся хожу в царапинах кровавых,
По лесу будто бегала всю ночь.
Тому догадок нет у меня здравых,
- Ах, девонька, чем мне тебе помочь!
Ялина рядом с девушкой присела,
Погладила шрам давний на руке.
- Не зря тогда, ты Чеса уцелела,
И рот пока держи свой на замке.
- Ялинушка, о чем ты мне толкуешь?
Загадками опять ты говоришь.
Ты может быть беду, какую чуешь,
Ну, что же ты, Ялинушка, молчишь?
Ялина как-то странно посмотрела,
Качнула удручённо головой.
Под взглядом строгим Чеса побледнела,
- Потом всё, не сейчас, беги домой!
С хозяйкой Чеса быстро попрощалась,
Мелькнул в дверях девичий силуэт.
Ялина чертыхнулась, не сдержалась,
Нет сил уже, держать в себе секрет.
Всё думала, что может, обойдется,
Не ляжет на Чеславу грех отца.
Но выбор видно сделать ей придется,
И путь пройти нелегкий до конца.
Чеслава перед зеркалом стояла,
Надет на ней роскошный был наряд.
Румянцем нежным кожа отливала,
Сиял на шее аметистов ряд.
Короной косы Чеса уложила,
Оставив пару мелких завитков.
И взгляд на отраженье устремила,
Послышался за дверью звук шагов.
Служанка её к ужину позвала,
И девушка спустилась в главный зал.
Прислуга угощеняя расставляла,
Знак подойти Чеславе пан подал.
С ним юноша высокий находился,
В поклоне гость пред девушкой застыл.
К Чеславе князь Скаржицкий обратился:
- Пан Вацлав, - он с улыбкой объявил.
Знакомство Чесы с гостем состоялось,
Места занять Станислав пригласил.
Напрасно только Чеса волновалась,
Любезен Вацлав был и очень мил.
Приятно протекала их беседа,
Веселый смех за ужином звучал.
Ловила Чеса взгляд своего соседа,
Украдкой гость Чеславу изучал.
Под впечатленьем Вацлав находился,
От красоты Чеславы, острого ума.
Он понял, вдруг, что кажется, влюбился,
И панночка в смятении сама.
До поздней ночи ужин продолжался,
Лишь за полночь все только разошлись.
Сердечно Вацлав с Чесой попрощался,
А после по покоям разбрелись.
Станислав еще долго не ложился,
Дум невесёлых вился целый рой.
В рабочем кабинете он закрылся,
Вина бутылку прихватив с собой.
Стани?слав наконец хотел забыться,
На время от забот своих уйти.
Он лучше не придумал чем напиться,
И бремя опасений отмести.
Но хмель не брал, ум ясным оставался,
Он в мыслях как в трясине утопал.
Ты навсегда останешься в моём сердце!
I Станислав
Усталой поступью охотники брели,
В закате небо. Чаща. Вечерело.
Дорогой разговоры не вели,
Об отдыхе давно молило тело.
Чернеет лес. Вспорхнула где-то птица,
Пришлось ускорить путникам свой шаг.
К лесной сторожке надо торопиться,
Там ждет их сытный ужин и очаг.
Мелькнул огонь. Залаяла собака,
Вздох облегченья дружный прозвучал.
Бежит к забору верная дворняга,
Хозяин на крыльце гостей встречал.
Обнялись и в избушку заспешили,
Лесник нехитрой снедью стол накрыл.
Охотники гостинцы разложили,
Всех ужинать хозяин пригласил.
- Скажи, Никитич, что в лесу за ямы,
Травой уж поросли, но глубоки?
Разрезали твердь леса словно шрамы,
С вопросом смотрят дружно мужики.
Задумчиво сидит лесник на стуле,
Достал табак и трубку им набил.
Рассказ начнёт, охотники смекнули,
Откашлявшись, Никитич закурил.
***
- Давным-давно и лесом, и округой,
Один старинный панский род владел.
Стоял их замок царственно за лугом,
Князей Скаржицких это был удел.
Но речь пойдет о пане Станиславе,
Красив и статен был тот дворянин.
Все знали о его горячем нраве,
Но не злоблив был и отходчив господин.
Любимец дам, известный соблазнитель,
Прелестниц юных много он сгубил.
И хоть сердец и был он покоритель,
Но душу для одной пан сохранил.
Любил он пылко, жадно, всей душою,
Любовь цвела как дивнейший цветок.
Не мог назвать ту женщину женою,
Но чувства породили их росток.
Служанка, дворовая девка, Анна,
Возлюбленной Станислава была.
Всё было в ней прекрасно, без изъяна,
Дочь Чесу она князю родила.
От счастья сердце пана разрывалось,
Ребёнка он безмерно обожал.
В лице Чеславы Анна отражалась,
Он их боготворил и баловал.
Но счастье бесконечным не бывает,
Превыше для вельможи - только честь.
Станислав срочно в Гродно отбывает,
О свадьбе пана разлетелась весть.
Ещё младенцем князя обручили,
И виделся с невестой он лишь раз.
Обеты только злость в нём пробудили,
Но не посмел Станислав дать отказ.
Гуляла шляхта весело и шумно,
Вино за молодых лилось рекой.
Супруга влюблена в него безумно,
А мысли князя в тайне о другой.
Он вместо Софья, шепчет имя Анна,
Душой Станислав рвётся только к ней.
Холопочка лишь для него желанна,
Домой попасть стремится он скорей.
***
Княгиня озорна и безмятежна,
Румянец её бледность затопил.
Всё норовит коснуться мужа нежно,
А князь меж тем как статуя застыл.
Чета Скаржицких прибыла в поместье,
Хозяев слуги бросились встречать.
Об их приезде разнеслось известье,
Средь дворни милой Анны не видать.
Жену в покои пан сопровождает,
Забыв приличья, сам уходит прочь.
Одна в постели Софья засыпает,
Станислав же с другой проводит ночь.
У каждого есть точка невозврата,
И боль, что режет сердце изнутри.
Когда душа огнём тревог объята,
И превращаются ожоги в волдыри.
Что в омут Софья в ненависть ныряла,
Пропитывала кровь она как яд.
Страх и презренье Софью истощали,
Как лёд студёным стал княгини взгляд.
Ни ласка и не роскошь одеяний,
Станислава к ней не смогли привлечь.
И чем он холодней, тем Софья рьяней,
Хотела Анну до смерти засечь.
В мечтах она холопку убивала,
И муж принадлежал лишь только ей.
Реальность после горькая всплывала,
И боль взрывалась сотнями огней.
Дни скоротечны: время незаметно,
Стекались плавно месяцы в года.
Уныла жизнь Софьи и бесцветна,
Княгиня не смеялась никогда.
Быть может век свой так и скоротала,
Обиду с унижением тая.
Но по зиме вдруг Софья осознала,
Что скоро их пополнится семья.
Растёт живот, а с ним растёт надежда,
На брак счастливый, преданность, любовь.
Ах, Софья, словно глупая невежда,
В мечтах наивных, ты забылась вновь.
Для пана ничего не изменилось,
Жена лишь для наследника сосуд.
Терпеть ему супругу приходилось,
Для князя находиться с нею труд.
***
Промчалось лето, осень наступила,
Наряд, надев пурпурно-золотой.
Печальные окрестности застыли,
Глаз радуя своею красотой.
Князь с ловчими с охоты возвращался,
Бежала свора гончих впереди.
Во весь опор на скакуне он мчался,
Слуг свиту он оставил позади.
Как вихрь он влетел в ворота замка,
И с взмыленного спрыгнул жеребца.
Лежала на попоне волка самка,
Станислав пот рукой утёр с лица.
Затянуты у зверя пасть и лапы,
Густая шерсть свалялась на боках.
Волчица издавала только храпы,
И ненависть горит в её глазах.
Янтарный блеск их пана прожигает,
И светится в них не звериный ум.
Она глядит и даже не мигает,
Станислава холоп отвлёк от дум.
- Куда определять, пан, животину?
Скосив на зверя взгляд, слуга спросил.
- На задний двор, где держат всю скотину,
- Сидит пусть в клетке! - князь провозгласил.
В окно за мужем Софья наблюдала,
Как дворни он приказы отдавал.
Она почти с постели не вставала,
Живот передвигаться ей мешал.
Ломило тело, и спина болела,
Страдала от одышки госпожа.
Дитя росло, а мать его слабела,
Дни проводила Софья возлежа.
К жене Станислав даже не поднялся,
Покои обходил он стороной.
У горничной о Софье он справлялся,
Не виделся с ней много дней порой.
Вот и сейчас он сжал в объятьях Анну,
Волос вдыхая сладкий аромат.
- Люблю, - шептали губы неустанно,
- А я тебя, - её слова звучат.
- Любимая, мне надо отлучиться,
Поверенный меня в столице ждет.
Неделю буду там я находиться,
А мне тебя уже недостает.
Князь был при расставании печальным,
Возлюбленную крепко прижимал.
Окинув взглядом женщину прощальным,
Вознице поезжать подал сигнал.
Себя руками Анна обхватила,
Казалось так теплее – рядом он.
В тревоге непонятной сердце ныло,
И с губ её сорвался горький стон.
А Софья дико наверху ревела,
В подушку заглушая страшный крик.
Чудовищная мысль в ней созрела,
Страданиям пришёл княгини пик.
***
Две долгих ночи госпожа не спала,
Ужасный и безумный зрел в ней план.
Дрожь ненависти тело сотрясала,
Тревог и страха отступал туман.
На третий день всех слуг она созвала,
И Анне среди них велела быть.
Подвалы с погреба?ми наказала,
От пыли с грязью дочиста отмыть.
Прислуга меж собой переглянулась,
«И что хозяйке в голову сбрело?»
А та от слуг поспешно отвернулась,
От вида Анны скулы аж свело.
Все удалились, Софья подождала –
Когда затихнут в доме голоса.
Флакон из тайника она достала,
В душе моля помочь ей небеса.
Украдкой, то и дело замирая,
К сопернице в покои пробралась.
Сосуд заветный с ядом, доставая,
Застыла над кувшином наклонясь.
На краткий миг княгиня усомнилась,
По комнате скользнул безумный взгляд.
Минуты меньше остановка её длилась,
В кувшин с водой она вливает яд.
Бесшумно вышла и к себе поднялась,
Дыханье сбилось, кровь в висках стучит.
Вдруг боль пронзила тело, Софья сжалась,
Сползая по стене, она кричит.
Истошный вопль по замку прокатился,
В испуге слуги на него бегут.
Ручьями пот по телу Софьи лился,
Хозяйку на кровать они несут.
Она бес чувств, подол испачкан кровью,
Откинута безвольно голова.
Пропитан каждый стон ужасной болью,
Она бела как платья кружева.
За доктором послала экономка,
Велела срочно воду кипятить.
На слуг она прикрикивает громко,-
Вот-вот их госпожа должна родить.
Все в хлопотах, а Анна непричастна,
Она с Чеславой в комнате сидит.
И в этот самый миг она несчастна,
И горечь разливается, кипит.
Как птица в клетке места не находит,
Рыданья душат, в горле ком стоит.
И как в бреду к столу она подходит,
Пьёт воду, - та слегка на вкус горчит.
Прошла минута. Анна пошатнулась,
Всё закружилось, нечем ей дышать.
Шаг сделала, и тот час же споткнулась,
Малышка обняла в испуге мать.
Лицо ладошки гладят осторожно,
Что сил за руку Анну тянет дочь.
Без толку все, и девочке тревожно,
Она не может матери помочь.
На кухню к слугам бросилась малышка,
И сбивчиво на помощь позвала.
Погружены в дела все были слишком,
Не с чем оттуда девочка ушла.
***
Давно стемнело, Софья всё в потугах,
Никак не разрешится госпожа.
Измученное тело её в муках,
В испарине она лежит дрожа.
Царит в стенах поместья суматоха,
Никто из слуг за Чесой не следит.
Покинула дом незаметно кроха,
Она к Степану конюху спешит.
По-доброму старик к ней относился,
Любовь ей к лошадям он прививал.
Порой с Чеславой днями он возился,
За шалости ребёнка не ругал.
Луна дорожку в небе начертила,
Звёзд мириады по бокам горят.
Со всех сторон тьма Чесу обступила,
И тени напирают и скользят.
Для девочки к конюшне путь привычный,
Не чуя ног, что сил она бежит.
Вдруг рык в тиши раздался грозный, зычный.
За ней волчица пристально следит.
Глаза-янтарь, Чеславу прожигают,
В них обещанье – властный, древний зов.
Они малышку манят и пугают,
Рукой схватилась Чеса за засов.
Нет, сил ребенку явно не хватает,
Замок тяжелый не поддался ей.
Со вздохом она руки опускает,
Сквозь прутья тянет морду хищник к ней.
В испуге Чеса вздрогнула. Застыла.
Но после приласкала мокрый нос.
А серая утробно горько взвыла,
И пасть коснулась девичьих волос.
Она к себе Чеславу притянула,
И та прильнула к клетке, не боясь.
И вдруг волчица челюсти сомкнула,
Упала Чеса, в крике заходясь.
Сомкнулись зубы с клацаньем ужасным,
Но тут же руку выпустила пасть.
От крови стал настил багрово - красным,
Чеслава плача стала отползать.
Сбежалась дворня, вилы похватали,
Степан Чеславу ласково прижал.
А люди уже клетку отпирали,
Удар смертельный зверя ожидал.
Без жалости волчицу закололи,
Чеславу срочно доктор осмотрел.
Малыш родился, Софья же от боли –
Почила, а Станислав овдовел.
Но этих потрясений было мало,
В покоях Анну мертвую нашли.
Так в одночасье женщин двух не стало,
Всю ночь в поместье слуги свечи жгли.
Станислав только через день вернулся,
В мечтах в объятьях Анну он сжимал.
Но в замке он на тишину наткнулся,
Станислава никто уже не ждал.
Здесь скорбь и боль отныне поселились,
Станислав будто разом постарел.
В день похорон в часовне все толпились,
Он в склепе женщин положить велел.
И там же свое сердце запечатал,
Опутав его множеством цепей.
Но как бы хорошо его не прятал,
Открыл Станислав сердце для детей.
Они ему надежду возвратили,
Вернули краски, смысл дальше жить.
Стену вокруг Станислава сломили,
Смогли тоску потери заглушить.
II Чеслава
Она по лесу вихрем грозным мчалась,
И ветер доносил ей каждый звук.
Дыхание из пасти хрипло рвалось,
Становится в груди сильнее стук.
Охотница деревья обогнула,
Косули запах терпкий в ноздри бил.
К болоту она топкому свернула,
Вид жертвы сразу разум остудил.
Волчица замерла, к земле пригнулась,
Азартом её вспыхнули глаза.
Как молния в рывке она метнулась,
В предсмертных муках корчится коза.
Хруст тонкой шеи оборвал мученья,
Кровь алой струйкой в пасть её бежит.
Волчицы чёрной вой через мгновенье,
Победный, над округою звучит.
Клыки добычу ловко разгрызают,
Рвут мяса только лучшие куски.
Косулю с упоением терзают,
Волчица сжала челюсти-тиски.
Вкус теплой, свежей крови опьяняет,
Утробный рык в груди её стоит.
С глотками жажда только возрастает,
Огнём голодным взгляд её горит.
Чеслава с диким криком пробудилась,
Лицо пылает, в горле будто ком.
Опять волчица девушке приснилась,
Уняла Чеса в теле дрожь с трудом.
На наважденье сны её похожи,
Морок и явь в видениях сплелись.
Опять подтёки свежие на коже,
Как при ударе сильном растеклись.
В смятенье Чеса губы облизнула,
Остался крови вкус на языке.
Ее волной брезгливость захлестнула,
Утерлась, кровь, размазав по руке.
Уснуть не вышло, и она собралась,
Рассвет лишь только в окнах задрожал.
Из замка тенью девушка прокралась,
Бежать пустилась. День в права вступал.
Обрыв с рекою позади остались,
Крестьян селенье, поле – в стороне.
Кусты лозы Чеславе попадались,
Вспыхнуть, прижалась девушка к сосне.
Вот леса кромка. Впереди избушка,
Клубится тонкой струйкой сизый дым.
Из дома вышла крепкая старушка,
Чеславу взглядом наградив прямым.
С улыбкой Чеса бросилась к хозяйке,
В объятьях материнских утонув.
Прильнула она с нежностью к беглянке,
В дом, за собой Чеславу потянув.
Топилась печь. Теплом изба встречала,
Кот рыжий развалился на полу.
Старушка гостью кашей угощала,
Сама вязала трав пучки в углу.
Хозяйка дома – травница Ялина,
Слыла уменьем хвори врачевать.
Была к ней вхожа дочка господина,
Взялась она Чеславу обучать.
Вдвоём они растения искали,
Сушили, измельчали в порошок.
Дары лесные вместе собирали,
Всегда их, заготавливая впрок.
Зверья язык Ялина понимала,
Шептала заговоры на воду.
Всем просьбам и мольбам она внимала,
Напасти отводила и беду.
-Что девонька, опять ты загрустила?
Ты здесь и в тоже время далеко,-
У Чесы она ласково спросила,
А та вздохнула резко, глубоко.
- Мне чёрная волчица стала сниться,
И я одно с ней целое в тех снах.
Душа моя желает с нею слиться,
А утром меня сковывает страх.
Я вся хожу в царапинах кровавых,
По лесу будто бегала всю ночь.
Тому догадок нет у меня здравых,
- Ах, девонька, чем мне тебе помочь!
Ялина рядом с девушкой присела,
Погладила шрам давний на руке.
- Не зря тогда, ты Чеса уцелела,
И рот пока держи свой на замке.
- Ялинушка, о чем ты мне толкуешь?
Загадками опять ты говоришь.
Ты может быть беду, какую чуешь,
Ну, что же ты, Ялинушка, молчишь?
Ялина как-то странно посмотрела,
Качнула удручённо головой.
Под взглядом строгим Чеса побледнела,
- Потом всё, не сейчас, беги домой!
С хозяйкой Чеса быстро попрощалась,
Мелькнул в дверях девичий силуэт.
Ялина чертыхнулась, не сдержалась,
Нет сил уже, держать в себе секрет.
Всё думала, что может, обойдется,
Не ляжет на Чеславу грех отца.
Но выбор видно сделать ей придется,
И путь пройти нелегкий до конца.
***
Чеслава перед зеркалом стояла,
Надет на ней роскошный был наряд.
Румянцем нежным кожа отливала,
Сиял на шее аметистов ряд.
Короной косы Чеса уложила,
Оставив пару мелких завитков.
И взгляд на отраженье устремила,
Послышался за дверью звук шагов.
Служанка её к ужину позвала,
И девушка спустилась в главный зал.
Прислуга угощеняя расставляла,
Знак подойти Чеславе пан подал.
С ним юноша высокий находился,
В поклоне гость пред девушкой застыл.
К Чеславе князь Скаржицкий обратился:
- Пан Вацлав, - он с улыбкой объявил.
Знакомство Чесы с гостем состоялось,
Места занять Станислав пригласил.
Напрасно только Чеса волновалась,
Любезен Вацлав был и очень мил.
Приятно протекала их беседа,
Веселый смех за ужином звучал.
Ловила Чеса взгляд своего соседа,
Украдкой гость Чеславу изучал.
Под впечатленьем Вацлав находился,
От красоты Чеславы, острого ума.
Он понял, вдруг, что кажется, влюбился,
И панночка в смятении сама.
До поздней ночи ужин продолжался,
Лишь за полночь все только разошлись.
Сердечно Вацлав с Чесой попрощался,
А после по покоям разбрелись.
Станислав еще долго не ложился,
Дум невесёлых вился целый рой.
В рабочем кабинете он закрылся,
Вина бутылку прихватив с собой.
Стани?слав наконец хотел забыться,
На время от забот своих уйти.
Он лучше не придумал чем напиться,
И бремя опасений отмести.
Но хмель не брал, ум ясным оставался,
Он в мыслях как в трясине утопал.
