- Иди домой, сейчас я нужен клану,
- Мне страшно, - шепчет девушка в ответ.
- Не бойся, рисковать собой не стану,
Причины волноваться, Чеса, нет.
Среди деревьев Лют бесшумно скрылся,
Чеслава не сдержала горьких слёз.
И страх ужом в душе её клубился,
Беда нависла в этот раз всерьёз.
III Расплата
Разлука – яд, она страшнее смерти,
Тоска, когда когтями душу рвёт.
Обратное кто скажет, Вы не верьте,
Тот не любил, а если так, то врёт.
Разлука – боль, что режет и ломает,
Неторопливо, лишь входя в азарт.
По правилам своим она играет,
В её колоде вечно больше карт.
Разлука – вечность, время ей подвластно,
И сети как паук она плетёт.
Тонка их нить, но этим и опасна,
Попавший, в миг угаснет, и умрёт.
Чеслава утопала в паутине,
Она как тот наивный мотылёк.
Не к пламени летела, а к трясине,
Огонь любви как вихрь её увлёк.
Свет в комнату ткань штор не пропускала,
Ей было всё равно – день или ночь.
Она почти с кровати не вставала,
Никто теперь не в силах ей помочь.
Словами пан Скаржицкий не бросался,
Чеславу он сурово наказал.
На крик Станислав в первый раз сорвался,
В покоях запереть дочь приказал.
Еду служанка Чесе приносила,
Нетронутым был каждый раз поднос.
Собрав тарелки, молча уходила,
А гнев отцовский только пуще рос.
Он в курсе был, что Чеса голодает,
Не с кем не говорит, а лишь лежит.
И медленно, как свечка угасает,
Что сердце её девичье таит?
Станислав был решительно настроен,
Пора уже Чеславу вразумить.
Он был перед беседой с ней спокоен,
Им многое придётся обсудить.
Вид дочери его обеспокоил,
Исчез румянец, тень у глаз легла.
Он взглядом её долгим удостоил,
А Чеса свой смущенно отвела.
Напротив дочки князь остановился,
Усталый вздох сорвался с его губ.
Помедлив, к ней Станислав обратился,
И голос пана резок был и груб:
- Всю жизнь я посвятил тебе и брату,
Старался понапрасну не ругать.
Берег тебя – души моей отраду,
Никто не смел Вас с Яном обижать.
Ты как цветок росла в оранжерее,
Уход тепличный был за стебельком.
С годами становилась ты взрослее,
Но роза стала вредным сорняком.
- Отец, - Чеслава робко перебила,
Дрожали слёзы в девичьих глазах.
- Дослушай! – сталь в словах отца сквозила,
- Ты выйдешь замуж, - бросил пан в сердцах.
- Жених достойный, умный, родовитый,
Хорош собой, чего ещё желать?
- И кто же мой избранник именитый?
- Пан Вацлав! – Чеса стала оседать.
- Не люб он мне, - Чеслава прошептала,
И женятся паны на байстрюках?
Педантами всегда я их считала,
О чести что пекутся и деньгах.
Отец сказал: «То не твоя забота»,
Мы всё давно успели обсудить.
Привыкнуть вам хватил б и полгода,
Весной вас собирался поженить.
Сама меня на этот шаг толкнула,
Через седмицу станешь ты женой.
Что да любви, - боль в сердце резанула,
Бывает легче без неё порой.
Отцовы речи камнем оседали,
За золото как вещь её продал!
Раскатом громовым они звучали,
Станислав Чесу, будто растоптал.
Бежать из замка, выбраться скорее,
Одежды ворох Чеса собрала.
Укрыла одеялом поплотнее,
И возле двери тихо замерла.
Недолго она в комнате таилась,
Служанка вскоре ужин принесла.
За дверью Чеса быстро очутилась,
На миг к стене шершавой приросла.
Всё тихо. Чеса к лестнице шагнула,
Спустилась. Проскочила переход.
Слуг половину девушка минула,
Из замка вышла через чёрный ход.
Шаг торопливый бегом обернулся,
Страшась погони, девушка спешит.
Вдруг серый зверь под ноги ей метнулся,
Огромный волк от радости скулит.
Чеслава к шее хищника прижалась,
Надрывно, горько принялась рыдать.
И крепче к боку Люта она жалась,
А он лицо любимой стал лизать.
Лют первым от Чеславы отстранился,
От девушки немного отбежал.
- Иди за мной, - он к Чесе обратился,
Их путь к избушке знахарки лежал.
Гостей она встречала на пороге,
Чеславу проводила сразу в дом.
А Лют стоять остался на дороге,
Бесшумно после скрылся за углом.
В избу уже входил в людском обличье,
Чеславу первым делом он обнял.
И гладил нежно волосы девичьи,
Любовью взгляд мужчины засиял.
Чеслава после Люту и знахарке,
Про замысел поведала отца.
- Как быть? – она спросила у хозяйки,
Коснулась взглядом та её лица.
- Боюсь совет мой будет не по нраву,
Я сразу была против Ваших встреч.
- Она моя! С рождения, по праву!
Порывисто звучит мужчины речь.
- Я знал, что люди злобны и жестоки,
В грехах погрязли будто бы в грязи.
Все худшие растят в себе пороки,
Теперь ты видишь Чеса их вблизи.
Луны кровавой время наступает,
Ночь судная отмщения грядёт.
Сегодня деревенский люд узнает,
Какое наказание их ждет.
В кольце волков уже селенье пана,
Сигнал я стае за полночь подам.
В клубах ночного зыбкого тумана,
С людьми мы разберёмся по счетам.
За слёзы, что волчицы проливают,
По запертым за прутьями щенкам.
В неволи дни волчата коротают,
Покоя нет ни мне и ни волкам.
Мне ближе зверь, чем облик человечий,
На двух ногах, я словно муравей.
А в шкуре волка не страшусь увечий,
И нет меня могучей и сильней.
В глаза сегодня всякий смерти взглянет,
Пройдём по землям княжеским огнём.
Не скрыться никому. Рассвет настанет,
Из этих мест мы навсегда уйдём.
И ты со мной – как старшая волчица,
Приду я после, можешь отдыхать.
Отдалась в доме скрипом половица,
Лют вышел, Чеса принялась рыдать.
И были в тех слезах тоска и горе,
Тревога с неизбежностью слились.
Печаль и грусть застыли в её взоре,
- Теперь что плакать, девонька? Крепись!
Чеславе тихо молвила Ялина,
- Иди на печку, ляг, авось заснёшь.
Тем есть укрыться тёплая овчина,
Перед дорогой малость отдохнёшь.
Качнула Чеса слабо головою:
- Пойду в деревню, здесь не усижу.
В поклоне брошусь к старосте с мольбою,
Волчат без крови я освобожу.
- Не надо, - просит травница Чеславу,
- Затея обернётся эта злом.
Придя в селенье, ты сорвёшь расправу,
И людям станешь, и волкам врагом.
- Пусть так, - Чеслава кротко отвечает,
- Прощай, коль не увидимся мы впредь.
И тенью бестелесной исчезает,
К полуночи ей только бы успеть!
Нависли над округой тучи злые,
И ветер даже ветку не качнёт.
Дома в деревне, будто не жилые,
В оконцах свет лучины не мелькнёт.
В плотную к ним Чеслава подобралась,
Вдруг рык негромкий сзади позвучал.
Она среди построек заметалась,
И взгляд её холодный провожал.
К дверям Доната – старосты прибилась,
И принялась, что мочи в них стучать.
Из дома бормотанье доносилось,
Спешит гостям хозяин открывать.
- Ну, кто там? – голос сонный и скрипучий,
Но Чесы вид пыл грозный остудил.
Сменился страхом сразу взгляд колючий,
- Случилось, что? – он девушку спросил.
К нему Чеслава бросилась в колени,
- Прошу, Донат, волчат освободи!
На крик сбежались домочадцы в сени,
- Не стой, а к ним меня скорей веди!
Беда пороги Ваши не минула,
И гром слова Чеславы подтвердил.
Стрелу зарница яркую метнула,
Потоком мощным ливень зарядил.
- Вам волки участь страшную готовят,
Идут волчат пленённых вызволять!
Засовы, их поверь, не остановят,
И пулями зверей Вам не пронять.
- Откуда госпожа о том ты знаешь?
Попятился он в ужасе, крестясь.
- Не здесь, и не о том, ты вопрошаешь,
Кричит ему Чеслава, пуще злясь.
И староста ведёт её к сараю,
Замок железный он с трудом отпёр.
Бубнит под нос: «Колдунье помогаю»,
Лицо рукой дрожащей он утёр.
В углу щенки волчат друг к другу жмутся,
Блестят зелёным всполохом глаза.
Увидев Чесу, кубарем несутся,
И заглушает визг щенков гроза.
Толпа людей собралась за Чеславой,
Проклятья в спину девушке кричат.
Грозятся неминуемой расправой,
А Чеса, словно мать ведёт волчат.
Их волки за околицей встречали,
И Лют был грозной стаи впереди.
Щенки к волчицам ждавшим их бежали,
Чеслава под дождём шла позади.
Глаза в глаза они смотрели с волком,
Чем ближе Лют, тем ярче в них огонь.
И боль застыла ледяным осколком,
Чеслава тянет к хищнику ладонь.
- Не нужно, - мысль вспыхнула мгновенно,
И зверь качнул огромной головой.
- Прости, меня, - в ответ проникновенно,
Чеслава шепчет хищнику с тоской.
Но Лют жесток и к Чесе непреклонен,
- Ты пре?дала меня и волчий клан.
Волк не кричит, он вкрадчив и спокоен,
- Твоя любовь – была самообман.
Места навек я эти покидаю,
Ты выбрала сегодня за двоих.
Пусть телом жив, внутри я умираю,
Прощай, - и голос Люта тут же стих.
Вожак могучий к стае повернулся,
И в ночь бесшумно он волков повёл.
Назад ни разу Лют не обернулся,
И шаг его был грузен и тяжёл.
Прикончить можно словом, не кинжалом,
Не стянутся у раны той края.
Поселится боль в сердце жгучим жалом,
Погибель неминуемую тая.
Всё кончено, вдруг Чеса осознала,
Смешались слёзы с каплями дождя.
По грязи она медленно ступала,
Всё дальше от деревни отходя.
Фигуру Чесы платье облепило,
И ветер продувал её насквозь.
Холодной дрожью тело заходило,
Но в ней лишь безразличье разлилось.
К обрыву ноги вывели Чеславу,
Бурлила пеной мутная вода.
Таили скалы быструю расправу,
Раскинулась внизу камней гряда.
«Костлявой» Чеса больше не боялась,
Подругой стать она хотела ей.
И с краем бездны Чесы поравнялась,
Шагнув в объятья кручи и камней.
На том повествованье оборвалось,
Никитич подложил поленьев в печь.
С весёлым треском пламя разгоралось,
Хозяин предложил гостям прилечь.
В молчании охотники ложились,
Никто не тяготился тишиной.
Им хищники лесные ночью снились,
И Лют в обнимку с девой молодой.
Пылал костёр багряного заката,
Лют к стае волчьей гордо Чесу вёл.
В его руке ладонь её зажата,
Он взглядом племя серое обвёл.
И те беспрекословно преклонились,
Отныне человек им равным стал.
И сумерки вечерние стелились,
«Рассвет» для клана только наступал.
- Мне страшно, - шепчет девушка в ответ.
- Не бойся, рисковать собой не стану,
Причины волноваться, Чеса, нет.
Среди деревьев Лют бесшумно скрылся,
Чеслава не сдержала горьких слёз.
И страх ужом в душе её клубился,
Беда нависла в этот раз всерьёз.
III Расплата
Разлука – яд, она страшнее смерти,
Тоска, когда когтями душу рвёт.
Обратное кто скажет, Вы не верьте,
Тот не любил, а если так, то врёт.
Разлука – боль, что режет и ломает,
Неторопливо, лишь входя в азарт.
По правилам своим она играет,
В её колоде вечно больше карт.
Разлука – вечность, время ей подвластно,
И сети как паук она плетёт.
Тонка их нить, но этим и опасна,
Попавший, в миг угаснет, и умрёт.
Чеслава утопала в паутине,
Она как тот наивный мотылёк.
Не к пламени летела, а к трясине,
Огонь любви как вихрь её увлёк.
Свет в комнату ткань штор не пропускала,
Ей было всё равно – день или ночь.
Она почти с кровати не вставала,
Никто теперь не в силах ей помочь.
Словами пан Скаржицкий не бросался,
Чеславу он сурово наказал.
На крик Станислав в первый раз сорвался,
В покоях запереть дочь приказал.
Еду служанка Чесе приносила,
Нетронутым был каждый раз поднос.
Собрав тарелки, молча уходила,
А гнев отцовский только пуще рос.
Он в курсе был, что Чеса голодает,
Не с кем не говорит, а лишь лежит.
И медленно, как свечка угасает,
Что сердце её девичье таит?
Станислав был решительно настроен,
Пора уже Чеславу вразумить.
Он был перед беседой с ней спокоен,
Им многое придётся обсудить.
Вид дочери его обеспокоил,
Исчез румянец, тень у глаз легла.
Он взглядом её долгим удостоил,
А Чеса свой смущенно отвела.
Напротив дочки князь остановился,
Усталый вздох сорвался с его губ.
Помедлив, к ней Станислав обратился,
И голос пана резок был и груб:
- Всю жизнь я посвятил тебе и брату,
Старался понапрасну не ругать.
Берег тебя – души моей отраду,
Никто не смел Вас с Яном обижать.
Ты как цветок росла в оранжерее,
Уход тепличный был за стебельком.
С годами становилась ты взрослее,
Но роза стала вредным сорняком.
- Отец, - Чеслава робко перебила,
Дрожали слёзы в девичьих глазах.
- Дослушай! – сталь в словах отца сквозила,
- Ты выйдешь замуж, - бросил пан в сердцах.
- Жених достойный, умный, родовитый,
Хорош собой, чего ещё желать?
- И кто же мой избранник именитый?
- Пан Вацлав! – Чеса стала оседать.
- Не люб он мне, - Чеслава прошептала,
И женятся паны на байстрюках?
Педантами всегда я их считала,
О чести что пекутся и деньгах.
Отец сказал: «То не твоя забота»,
Мы всё давно успели обсудить.
Привыкнуть вам хватил б и полгода,
Весной вас собирался поженить.
Сама меня на этот шаг толкнула,
Через седмицу станешь ты женой.
Что да любви, - боль в сердце резанула,
Бывает легче без неё порой.
Отцовы речи камнем оседали,
За золото как вещь её продал!
Раскатом громовым они звучали,
Станислав Чесу, будто растоптал.
Бежать из замка, выбраться скорее,
Одежды ворох Чеса собрала.
Укрыла одеялом поплотнее,
И возле двери тихо замерла.
Недолго она в комнате таилась,
Служанка вскоре ужин принесла.
За дверью Чеса быстро очутилась,
На миг к стене шершавой приросла.
Всё тихо. Чеса к лестнице шагнула,
Спустилась. Проскочила переход.
Слуг половину девушка минула,
Из замка вышла через чёрный ход.
Шаг торопливый бегом обернулся,
Страшась погони, девушка спешит.
Вдруг серый зверь под ноги ей метнулся,
Огромный волк от радости скулит.
Чеслава к шее хищника прижалась,
Надрывно, горько принялась рыдать.
И крепче к боку Люта она жалась,
А он лицо любимой стал лизать.
Лют первым от Чеславы отстранился,
От девушки немного отбежал.
- Иди за мной, - он к Чесе обратился,
Их путь к избушке знахарки лежал.
Гостей она встречала на пороге,
Чеславу проводила сразу в дом.
А Лют стоять остался на дороге,
Бесшумно после скрылся за углом.
В избу уже входил в людском обличье,
Чеславу первым делом он обнял.
И гладил нежно волосы девичьи,
Любовью взгляд мужчины засиял.
Чеслава после Люту и знахарке,
Про замысел поведала отца.
- Как быть? – она спросила у хозяйки,
Коснулась взглядом та её лица.
- Боюсь совет мой будет не по нраву,
Я сразу была против Ваших встреч.
- Она моя! С рождения, по праву!
Порывисто звучит мужчины речь.
- Я знал, что люди злобны и жестоки,
В грехах погрязли будто бы в грязи.
Все худшие растят в себе пороки,
Теперь ты видишь Чеса их вблизи.
Луны кровавой время наступает,
Ночь судная отмщения грядёт.
Сегодня деревенский люд узнает,
Какое наказание их ждет.
В кольце волков уже селенье пана,
Сигнал я стае за полночь подам.
В клубах ночного зыбкого тумана,
С людьми мы разберёмся по счетам.
За слёзы, что волчицы проливают,
По запертым за прутьями щенкам.
В неволи дни волчата коротают,
Покоя нет ни мне и ни волкам.
Мне ближе зверь, чем облик человечий,
На двух ногах, я словно муравей.
А в шкуре волка не страшусь увечий,
И нет меня могучей и сильней.
В глаза сегодня всякий смерти взглянет,
Пройдём по землям княжеским огнём.
Не скрыться никому. Рассвет настанет,
Из этих мест мы навсегда уйдём.
И ты со мной – как старшая волчица,
Приду я после, можешь отдыхать.
Отдалась в доме скрипом половица,
Лют вышел, Чеса принялась рыдать.
И были в тех слезах тоска и горе,
Тревога с неизбежностью слились.
Печаль и грусть застыли в её взоре,
- Теперь что плакать, девонька? Крепись!
Чеславе тихо молвила Ялина,
- Иди на печку, ляг, авось заснёшь.
Тем есть укрыться тёплая овчина,
Перед дорогой малость отдохнёшь.
Качнула Чеса слабо головою:
- Пойду в деревню, здесь не усижу.
В поклоне брошусь к старосте с мольбою,
Волчат без крови я освобожу.
- Не надо, - просит травница Чеславу,
- Затея обернётся эта злом.
Придя в селенье, ты сорвёшь расправу,
И людям станешь, и волкам врагом.
- Пусть так, - Чеслава кротко отвечает,
- Прощай, коль не увидимся мы впредь.
И тенью бестелесной исчезает,
К полуночи ей только бы успеть!
***
Нависли над округой тучи злые,
И ветер даже ветку не качнёт.
Дома в деревне, будто не жилые,
В оконцах свет лучины не мелькнёт.
В плотную к ним Чеслава подобралась,
Вдруг рык негромкий сзади позвучал.
Она среди построек заметалась,
И взгляд её холодный провожал.
К дверям Доната – старосты прибилась,
И принялась, что мочи в них стучать.
Из дома бормотанье доносилось,
Спешит гостям хозяин открывать.
- Ну, кто там? – голос сонный и скрипучий,
Но Чесы вид пыл грозный остудил.
Сменился страхом сразу взгляд колючий,
- Случилось, что? – он девушку спросил.
К нему Чеслава бросилась в колени,
- Прошу, Донат, волчат освободи!
На крик сбежались домочадцы в сени,
- Не стой, а к ним меня скорей веди!
Беда пороги Ваши не минула,
И гром слова Чеславы подтвердил.
Стрелу зарница яркую метнула,
Потоком мощным ливень зарядил.
- Вам волки участь страшную готовят,
Идут волчат пленённых вызволять!
Засовы, их поверь, не остановят,
И пулями зверей Вам не пронять.
- Откуда госпожа о том ты знаешь?
Попятился он в ужасе, крестясь.
- Не здесь, и не о том, ты вопрошаешь,
Кричит ему Чеслава, пуще злясь.
И староста ведёт её к сараю,
Замок железный он с трудом отпёр.
Бубнит под нос: «Колдунье помогаю»,
Лицо рукой дрожащей он утёр.
В углу щенки волчат друг к другу жмутся,
Блестят зелёным всполохом глаза.
Увидев Чесу, кубарем несутся,
И заглушает визг щенков гроза.
Толпа людей собралась за Чеславой,
Проклятья в спину девушке кричат.
Грозятся неминуемой расправой,
А Чеса, словно мать ведёт волчат.
Их волки за околицей встречали,
И Лют был грозной стаи впереди.
Щенки к волчицам ждавшим их бежали,
Чеслава под дождём шла позади.
Глаза в глаза они смотрели с волком,
Чем ближе Лют, тем ярче в них огонь.
И боль застыла ледяным осколком,
Чеслава тянет к хищнику ладонь.
- Не нужно, - мысль вспыхнула мгновенно,
И зверь качнул огромной головой.
- Прости, меня, - в ответ проникновенно,
Чеслава шепчет хищнику с тоской.
Но Лют жесток и к Чесе непреклонен,
- Ты пре?дала меня и волчий клан.
Волк не кричит, он вкрадчив и спокоен,
- Твоя любовь – была самообман.
Места навек я эти покидаю,
Ты выбрала сегодня за двоих.
Пусть телом жив, внутри я умираю,
Прощай, - и голос Люта тут же стих.
Вожак могучий к стае повернулся,
И в ночь бесшумно он волков повёл.
Назад ни разу Лют не обернулся,
И шаг его был грузен и тяжёл.
Прикончить можно словом, не кинжалом,
Не стянутся у раны той края.
Поселится боль в сердце жгучим жалом,
Погибель неминуемую тая.
Всё кончено, вдруг Чеса осознала,
Смешались слёзы с каплями дождя.
По грязи она медленно ступала,
Всё дальше от деревни отходя.
Фигуру Чесы платье облепило,
И ветер продувал её насквозь.
Холодной дрожью тело заходило,
Но в ней лишь безразличье разлилось.
К обрыву ноги вывели Чеславу,
Бурлила пеной мутная вода.
Таили скалы быструю расправу,
Раскинулась внизу камней гряда.
«Костлявой» Чеса больше не боялась,
Подругой стать она хотела ей.
И с краем бездны Чесы поравнялась,
Шагнув в объятья кручи и камней.
***
На том повествованье оборвалось,
Никитич подложил поленьев в печь.
С весёлым треском пламя разгоралось,
Хозяин предложил гостям прилечь.
В молчании охотники ложились,
Никто не тяготился тишиной.
Им хищники лесные ночью снились,
И Лют в обнимку с девой молодой.
Пылал костёр багряного заката,
Лют к стае волчьей гордо Чесу вёл.
В его руке ладонь её зажата,
Он взглядом племя серое обвёл.
И те беспрекословно преклонились,
Отныне человек им равным стал.
И сумерки вечерние стелились,
«Рассвет» для клана только наступал.
