За вторым поворотом показалась крыша высокого трёхэтажного особняка, обнесённого каменным забором. Карета подкатила к воротам. Высокий худощавый пожилой дворецкий поспешил открывать. Мы въехали на территорию усадьбы. Карета проследовала к подъезду, и дверца со стороны дамы открылась.
– С возращением, сударыня Гертруда, – поприветствовал дворецкий.
– Вчера виделись, Хэйл. Как дела, есть новости?
– Нет, сударыня. Никто не появлялся. Корреспонденция в вашем кабинете на столе, дожидается вас.
– Благодарю. Проведи господина в гостевую комнату, путь обмоется и отдохнёт. Скажи Велме, чтобы обсушила его вещи. Он весь промок.
– Слушаюсь. Будет сделано.
Дворецкий посмотрел на меня. В его взгляде мелькнуло недоумение:
«Совсем ещё мальчик».
– Прошу вас, мистер… – пригласил он меня.
– Сэр Энтони Хармсворд, – представился я дворецкому.
– Очень приятно, моё имя Хейл. Пройдёмте со мной.
Меня сопроводили в отдельную комнату. Дворецкий принёс полотенце, кувшин с тёплой водой и таз. Я до брюк снял с себя вещи. Слуга помог мне обмыться, поливая из кувшина, растёр меня полотенцем. Я весь дрожал, никак не мог согреться, так промок и промёрз.
– Отдыхайте. Отнесу вашу сорочку, её постирают и высушат. Принести вам халат?
– Спасибо, не надо.
– Тогда набросьте на себя полотенце и прилягте. Попрошу на кухне, чтобы вам приготовили горячего попить.
– Благодарю вас, вы мне очень помогли.
Дворецкий ушёл, унося с собой таз и кувшин с остатками воды. Я прилёг на диване. Глаза сами закрывались, но меня морозило.
«Только заболеть не хватало», – подумал я.
В этот момент постучали в дверь. Пребывая в полной уверенности, что вернулся Хейл, пригласил:
– Войдите.
Дверь открылась, на пороге стояла она – хозяйка усадьбы – Гертруда Спенсер. В руках держала небольшой серебряный поднос, на котором стоял большой бокал с напитком тёмно-бордового цвета и на блюдце булочка. До меня долетел аромат трав.
– Принесла вам согреться. А то чего доброго сляжете с простудой.
– Вам не следовало беспокоиться. Скоро поеду домой. А по отцовскому поручению отправлюсь в ясный день.
– Ну-ну, зачем так горячиться? Пейте, здесь горячий ром с мёдом и специями. Согреет хорошенько, и состояние улучшится. Смотрите, как вас знобит. Не упрямьтесь.
Снял с подноса бокал, он действительно был горячим, и опустошил его, даже не заметив. Почувствовал, как внутри потеплело, и вглубь побежала горячая дорожка. Я начал согреваться. Однако осталось какое-то странное послевкусие.
– Почему ром горчит?! – спросил я.
– Я же говорю, в него добавили специи. У нас так принято. Вам не понравился напиток?
– Спасибо. Вкусный, но я бы не стал добавлять заморских трав.
Дама промолчала, она-то знала, что утаила от меня правду. Внезапно состояние моё изменилось. Перед глазами поплыл туман. Стало клонить в сон. Началось лёгкое головокружение.
– Иди, иди ко мне, мой мальчик, – её голос заметно изменился, стал бархатным, интонации пропитались теплом и нежностью. Мадам Спенсер поставила на маленьком столике поднос и удержала меня руками, чтобы не упал.
– Какое чудесное тело, совсем мальчик, – она обхватила меня и прижала к себе.
Я не реагировал.
– На, попей водички. Тебе станет лучше. Баронесса налила из графина в стакан воду и протянула мне.
– Пей.
Я выпил. Не осознавал тогда, что она заранее подсыпала в ром сонный порошок, ни о чём не мог думать – полное затмение. Слабость разлилась во всём теле, и я размяк.
– Давай, уложу тебя. Немного отдохнёшь, и лучше станет.
Гертруда посадила меня на диван, сняла обувь и уложила. Я не сопротивлялся, ибо моё тело не слушалось.
– Попей ещё воды, чтобы не мутило.
В ответ покачал головой.
– Надо слушаться, тебе же советуют.
Свозь туман я чувствовал, как брюки покидали меня. Сколько я так лежал – не знаю. Время остановилось. Когда же приоткрыл глаза, надо мной потолок, напротив – стена. Вокруг всё чужое. Мои мысли имели несвязный и неопределённый характер. Одна из них, обманчивая, подсказала:
«Мне всё это снится».
Но подсказка оказалась ошибочной.
Ничего не подозревая, я закрыл глаза. Окончательно протрезвел и очнулся, когда ощутил на своих губах лёгкое касание и сладость женских губ. Как хорошо мне стало. Глупец, не отдавал отчёта, что происходит. Встрепенулся ото сна и подался искушению. Соблазнительница обцеловывала меня, как ребёнка – сладко и нежно. Мне хотелось крикнуть:
«Ещё, ещё…»
Прикосновения меняли характер, становясь более эмоциональными.
– Леди Розабель, вы слушаете меня?
– Да.
В его голове пронеслись ураганом те самые мысли, которые стыдно произнести вслух, я считала их мгновенно. На время он замолчал, но продолжая размышлять:
«Розабель – чистое создание. Об этом не говорят.
Я ведь до той дамы не знал женщин, опыт отсутствовал, всё было вновь, вот почему естество – мужская плоть – подвело меня. Ничего не оставалось, как подчиниться искусительнице. А когда ощутил себя в тёплой, влажной полости – лоне запрета – потерял голову и уплыл на волнах безумного наслаждения».
Пережив вновь наваждение, продолжил монолог.
– Полностью потерял контроль над собой. Ураган страстей пролетел вихрем, наступил экстаз. Всё как в тумане. Не помнил, как покинул усадьбу и оказался на квартире.
С этого дня покой был утрачен абсолютно и бесповоротно. Несколько дней не посещал занятия в университете, отлёживался, вновь и вновь пропуская через себя происшедшее. Душа требовала повторения, немедленно вскочить и помчаться к ней. Сколько ни старался вспомнить, что пил, от чего моё состояние кардинально изменилось – не смог.
«Что будет – то будет. Хочу быть с ней и только с ней», – мужское самолюбие подстёгивало действия. Я любим, и эта женщина предназначена для меня.
Слепец! Ох, как я заблуждался! Не зная истинно женской природы, ошибочно уверовал, что её чувства и трогательное отношение ко мне искренние и навсегда.
Позднее, в беседе со знакомым доктором, многое прояснилось. Всплеск чувственности у женщин в этом возрасте не так безопасен, как может показаться на первый взгляд. Они под натиском масштабных изменений в организме теряют почву под ногами. Ощущения новы, противоречивы и часто вносят в состояние дискомфорт, недомогание, повышенную раздражительность, потерю интереса к жизни. Одни теряются в поисках защиты от навалившихся безумно неприятных явлений, сдаются, становятся пассивными и безразличными. Другие же – агрессивными. У третьих эти перемены требуют разнообразия чувств. Некоторые спешат внести новшества в свою интимную жизнь, тем самым затмевая на время неприятные ощущения. А ведь этим вредят самим себе. Переходный возраст не сулит женщине хорошего самочувствия и душевного спокойствия. Этот период равносилен краху, ибо уносит за собой молодость, красоту, бодрость духа и тела, свежесть восприятий и женские надежды …
От этого дамы частенько капризничают хуже малых детей.
Доктор, подводя итог нашему разговору, сказал:
«Я бы назвал это время периодом полного затмения и угасания. Грустно! Но факт».
Но какое мне тогда было дело до сведений, которые узнал от доктора. Душа рвалась к ней.
Не выдержал и приехал вновь. Дворецкий меня впустил, и я, стремглав пробежав по лестнице и коридору, постучал в дверь её спальни. Дверь открылась.
– Ты?! – неуверенно спросила она. – Я содрогалась от мысли, что ты возненавидишь меня и больше никогда не придёшь.
– Как я мог? Думаю только о вас и желаю одного –
прикоснуться к вам, – она бросилась ко мне в объятия. И вновь водоворот безумной страсти захватил нас.
Её тело пахло жасмином. Если бы вы знали, что это такое… Мне хотелось зарыться с головой в её груди и вбирать в себя аромат лета. Даже в раструбе перчатки присутствовал этот божественный вопиющий аромат.
Параллельно пробежала ассоциация. В детскую память врезался забавный случай. Тогда я был маленьким, мы с матушкой солнечным летним днём прогуливались по большой поляне недалеко от замка. Я забавлялся, накрывая сучком бабочек, рассматривал пчёл, примостившихся на верхушке полевых цветков, слушал пение птичек. Меня всё забавляло. Ненароком отец присоединился к нам, и они с матушкой остановились у кустов с цветущим жасмином. А неподалёку бегал я. И тут услышал.
– Сударыня, благоухание жасмина очаровывает и напоминает мне дивный аромат ваших любимых духов, я мысленно переношусь в покои и утопаю в вашей нежности.
– Конрад, тише. Мы не одни, Энтони услышит, – матушка будила отцовскую бдительность.
– Вы зря медлите. Теряю над собой контроль. Эмма, прошу вас, давайте отлучимся на некоторое время и уединимся. Опережая опасения матушки, отец добавил:
– Няня присмотрит за сыном. В конце концов, это её обязанность. Знаю, как нелегко достался вам наш малыш, поэтому не отпускаете его ни на шаг от себя. Но сейчас тот случай, когда вы ничем не рискуете. Прошу вас, пойдёмте.
– Конрад, дорогой, давайте подождём до вечера. Уложу сыночка и буду в вашем распоряжении.
– Нет, сударыня, вынужден вам возразить. До вечера не доживу, – я оглянулся и увидел, как отец за руку уводил матушку в дом.
Вот таким ароматом жасмина благоухало тело Гертруды.
Госпожа Спенсер вела себя со мной, как молоденькая девушка. Не чувствовал её возраста.
При первой же возможности я вырывался к ней. Да, я боялся сознаться себе, что сгорал от желания и мечтал вновь оказаться в объятиях Гертруды. Меня безудержно влекло к ней.
В очередной раз дворецкий меня впустил, ни о чём не спрашивая. Оставив верхнюю одежду у служанки, поднялся на этаж, где была спальня баронессы, пробежался по коридору и вдруг меня остановил голос:
– Госпожа в гостиной, рисует.
– Благодарю.
Вошёл в гостиную.
– Здравствуй, мой мальчик!
Я подошёл к ней и поцеловал руку.
– Садись рядом, рассказывай.
– Что?
– Не важно, – она, не отрывая глаз от холста, что-то поправляла в рисунке. Как сейчас помню, взгляд выхватил на полотне двух лебедей, у одного из них было сломанное крыло, и он в муках умирал, другой – над ним горько плакал. Слеза катилась и так явственно проявилась печаль скорбящей птицы. Я хотел спросить у Гертруды, почему она выбрала для полотна такой печальный сюжет, но осёкся и спрашивать не стал.
Нетрудно было догадаться, что госпожа не в настроении.
– Корен, – Гертруда позвала служанку.
– Слушаю вас, моя госпожа.
– Принести нам чаю с вареньем.
– Сию минуту.
Через некоторое время Корен вернулась, поставила на стол поднос, сняла с него чашки с чаем и розетки с вареньем из лепестков роз.
Мы пили чай и неспешно беседовали. Гертруда рассказывала о своих родителях, юности, об умершем супруге и вдруг сказала:
– На детях природа отдыхает. Сыночек мой не далее как вчера, пока я была в отъезде, украл всё моё состояние: ценные бумаги, документы на усадьбу, банкноты и даже захватил памятные письма, чтобы меня шантажировать. А сам, бесстыдник, сбежал. Я сообщила поверенному в делах моего супруга, молчит, ищет наследника. Сказал, что попробует мирным путём уладить дело. Зная характер сына, верится с трудом, что защитнику удастся найти компромиссное решение. Имущество записано на имя мужа, но он давно умер. Я его прямая наследница.
– Если так, опасаться нечего. Поверенный переоформит документы на вас. Сын не сможет переписать на своё имя и воспользоваться.
– Хорошо бы, не то пойду по миру с сумой, – грустно засмеялась она. – Сыграешь со мной партию в нарды? – переключилась она на другую тему.
– Я не вправе отказать вам.
Мне не хотелось с ней расставаться, я думал о Гертруде всегда, даже на лекциях. Картины страстных и упоительных свиданий мелькали перед моим мысленным взором. Эта женщина стала моей жизнью. Разве я мог представить себе тогда, чем закончится наш головокружительный роман.
Мы не в силах изменить то, что предписано судьбой
Удар
Это случилось в конце недели. Впереди маячили выходные, я строил планы, куда бы поехать и немного отдохнуть. Брендон предложил:
– Сегодня наши университетские собираются в имении Гарри Патси, у него день рождения. Поехали? Туда прибудут многие из нашего потока.
– Патси? Я с ним не на короткой ноге. Не знаю, какой у него вкус, принято делать подношения в такие дни.
– По дороге заедем в парфюмерную лавку. Случайно узнал, какими духами он пользуется.
– Если так, поехали.
Мы прибыли ко времени, народ только собирался. Действительно, из приглашённых были только университетские, я многих из них знал в лицо, и кузены именинника прибыли на торжество.
Вечер был окутан тайной – ни одной женщины на приёме не было. Мне это показалось странным.
– Он что, пренебрегает женским обществом? – спросил я у Брендона.
– Ни в коем случае. Патси скоро женится, вот и устроил мальчишник на прощание.
– Ах, вот оно что. И кто же дама его сердца? – спросил я. Брендон всегда всё знал, особенно сплетни его увлекали и забавляли. Потом разносил их, как инфекцию, при каждом удобном случае.
«Ему бы женщиной родиться и не благородных кровей», мысленно съязвил я в адрес друга.
– Девушка очень красивая и, кстати, скромная, домашняя. Из хорошей семьи. Её здесь нет.
Мы сидели за столиком и беседовали, в голову закралась мысль:
«Может, и мне жениться? Чего тянуть?» – своим вопросом Брендон вырвал меня из задумчивости.
– Как мадам поживает?
Я поднял на него глаза, пытаясь понять, откуда и почему такая ирония.
– Ты о ком?
– Странный вопрос. У кого ты пропадаешь постоянно. Госпожа Спенсер… если не ошибаюсь.
– Не ошибаешься. По какому поводу твои расспросы?
– Хочу понять, как далеко у тебя с ней зашло? – его ироничный тон мне не нравился.
– Дальше не бывает. Жениться на ней собираюсь. Теперь всё, я надеюсь?!
Брендона как подменили: его лицо преобразилось, появились раздражение и злоба, и он пошёл в бой, словно с цепи сорвался.
– Ты что помешался, юнец?! Безумец! Не знаешь, кто она?! Так я расскажу. Или размечался, что ты у неё один? Нет, милый мой дружок, у неё каждый день новый любовник. Меняет, как свои перчатки. Целая коллекция! Что смотришь? А ты как думал? Не знал? Теперь знаешь. И не вздумай допустить оплошность. Эта штучка не для тебя.
Я вскочил и схватил его за лацканы сюртука.
– Признайся, что всё выдумал, соврал, чтобы сделать мне больно. Признайся и мы закончим этот бессмысленный разговор. Позавидовал, да?! – Моё сердце билось так, будто пробежал длиннющую дистанцию. Всё клокотало в груди.
– Ещё чего? С какой стати я буду выдумывать? Об этом знают все. Или ты не слышал, какое о ней мнение в обществе? Да, я молчал в надежде, что ты сам разберёшься и оставишь её.
– С возращением, сударыня Гертруда, – поприветствовал дворецкий.
– Вчера виделись, Хэйл. Как дела, есть новости?
– Нет, сударыня. Никто не появлялся. Корреспонденция в вашем кабинете на столе, дожидается вас.
– Благодарю. Проведи господина в гостевую комнату, путь обмоется и отдохнёт. Скажи Велме, чтобы обсушила его вещи. Он весь промок.
– Слушаюсь. Будет сделано.
Дворецкий посмотрел на меня. В его взгляде мелькнуло недоумение:
«Совсем ещё мальчик».
– Прошу вас, мистер… – пригласил он меня.
– Сэр Энтони Хармсворд, – представился я дворецкому.
– Очень приятно, моё имя Хейл. Пройдёмте со мной.
Меня сопроводили в отдельную комнату. Дворецкий принёс полотенце, кувшин с тёплой водой и таз. Я до брюк снял с себя вещи. Слуга помог мне обмыться, поливая из кувшина, растёр меня полотенцем. Я весь дрожал, никак не мог согреться, так промок и промёрз.
– Отдыхайте. Отнесу вашу сорочку, её постирают и высушат. Принести вам халат?
– Спасибо, не надо.
– Тогда набросьте на себя полотенце и прилягте. Попрошу на кухне, чтобы вам приготовили горячего попить.
– Благодарю вас, вы мне очень помогли.
Дворецкий ушёл, унося с собой таз и кувшин с остатками воды. Я прилёг на диване. Глаза сами закрывались, но меня морозило.
«Только заболеть не хватало», – подумал я.
В этот момент постучали в дверь. Пребывая в полной уверенности, что вернулся Хейл, пригласил:
– Войдите.
Дверь открылась, на пороге стояла она – хозяйка усадьбы – Гертруда Спенсер. В руках держала небольшой серебряный поднос, на котором стоял большой бокал с напитком тёмно-бордового цвета и на блюдце булочка. До меня долетел аромат трав.
– Принесла вам согреться. А то чего доброго сляжете с простудой.
– Вам не следовало беспокоиться. Скоро поеду домой. А по отцовскому поручению отправлюсь в ясный день.
– Ну-ну, зачем так горячиться? Пейте, здесь горячий ром с мёдом и специями. Согреет хорошенько, и состояние улучшится. Смотрите, как вас знобит. Не упрямьтесь.
Снял с подноса бокал, он действительно был горячим, и опустошил его, даже не заметив. Почувствовал, как внутри потеплело, и вглубь побежала горячая дорожка. Я начал согреваться. Однако осталось какое-то странное послевкусие.
– Почему ром горчит?! – спросил я.
– Я же говорю, в него добавили специи. У нас так принято. Вам не понравился напиток?
– Спасибо. Вкусный, но я бы не стал добавлять заморских трав.
Дама промолчала, она-то знала, что утаила от меня правду. Внезапно состояние моё изменилось. Перед глазами поплыл туман. Стало клонить в сон. Началось лёгкое головокружение.
– Иди, иди ко мне, мой мальчик, – её голос заметно изменился, стал бархатным, интонации пропитались теплом и нежностью. Мадам Спенсер поставила на маленьком столике поднос и удержала меня руками, чтобы не упал.
– Какое чудесное тело, совсем мальчик, – она обхватила меня и прижала к себе.
Я не реагировал.
– На, попей водички. Тебе станет лучше. Баронесса налила из графина в стакан воду и протянула мне.
– Пей.
Я выпил. Не осознавал тогда, что она заранее подсыпала в ром сонный порошок, ни о чём не мог думать – полное затмение. Слабость разлилась во всём теле, и я размяк.
– Давай, уложу тебя. Немного отдохнёшь, и лучше станет.
Гертруда посадила меня на диван, сняла обувь и уложила. Я не сопротивлялся, ибо моё тело не слушалось.
– Попей ещё воды, чтобы не мутило.
В ответ покачал головой.
– Надо слушаться, тебе же советуют.
Свозь туман я чувствовал, как брюки покидали меня. Сколько я так лежал – не знаю. Время остановилось. Когда же приоткрыл глаза, надо мной потолок, напротив – стена. Вокруг всё чужое. Мои мысли имели несвязный и неопределённый характер. Одна из них, обманчивая, подсказала:
«Мне всё это снится».
Но подсказка оказалась ошибочной.
Ничего не подозревая, я закрыл глаза. Окончательно протрезвел и очнулся, когда ощутил на своих губах лёгкое касание и сладость женских губ. Как хорошо мне стало. Глупец, не отдавал отчёта, что происходит. Встрепенулся ото сна и подался искушению. Соблазнительница обцеловывала меня, как ребёнка – сладко и нежно. Мне хотелось крикнуть:
«Ещё, ещё…»
Прикосновения меняли характер, становясь более эмоциональными.
– Леди Розабель, вы слушаете меня?
– Да.
В его голове пронеслись ураганом те самые мысли, которые стыдно произнести вслух, я считала их мгновенно. На время он замолчал, но продолжая размышлять:
«Розабель – чистое создание. Об этом не говорят.
Я ведь до той дамы не знал женщин, опыт отсутствовал, всё было вновь, вот почему естество – мужская плоть – подвело меня. Ничего не оставалось, как подчиниться искусительнице. А когда ощутил себя в тёплой, влажной полости – лоне запрета – потерял голову и уплыл на волнах безумного наслаждения».
Пережив вновь наваждение, продолжил монолог.
– Полностью потерял контроль над собой. Ураган страстей пролетел вихрем, наступил экстаз. Всё как в тумане. Не помнил, как покинул усадьбу и оказался на квартире.
С этого дня покой был утрачен абсолютно и бесповоротно. Несколько дней не посещал занятия в университете, отлёживался, вновь и вновь пропуская через себя происшедшее. Душа требовала повторения, немедленно вскочить и помчаться к ней. Сколько ни старался вспомнить, что пил, от чего моё состояние кардинально изменилось – не смог.
«Что будет – то будет. Хочу быть с ней и только с ней», – мужское самолюбие подстёгивало действия. Я любим, и эта женщина предназначена для меня.
Слепец! Ох, как я заблуждался! Не зная истинно женской природы, ошибочно уверовал, что её чувства и трогательное отношение ко мне искренние и навсегда.
Позднее, в беседе со знакомым доктором, многое прояснилось. Всплеск чувственности у женщин в этом возрасте не так безопасен, как может показаться на первый взгляд. Они под натиском масштабных изменений в организме теряют почву под ногами. Ощущения новы, противоречивы и часто вносят в состояние дискомфорт, недомогание, повышенную раздражительность, потерю интереса к жизни. Одни теряются в поисках защиты от навалившихся безумно неприятных явлений, сдаются, становятся пассивными и безразличными. Другие же – агрессивными. У третьих эти перемены требуют разнообразия чувств. Некоторые спешат внести новшества в свою интимную жизнь, тем самым затмевая на время неприятные ощущения. А ведь этим вредят самим себе. Переходный возраст не сулит женщине хорошего самочувствия и душевного спокойствия. Этот период равносилен краху, ибо уносит за собой молодость, красоту, бодрость духа и тела, свежесть восприятий и женские надежды …
От этого дамы частенько капризничают хуже малых детей.
Доктор, подводя итог нашему разговору, сказал:
«Я бы назвал это время периодом полного затмения и угасания. Грустно! Но факт».
Но какое мне тогда было дело до сведений, которые узнал от доктора. Душа рвалась к ней.
Не выдержал и приехал вновь. Дворецкий меня впустил, и я, стремглав пробежав по лестнице и коридору, постучал в дверь её спальни. Дверь открылась.
– Ты?! – неуверенно спросила она. – Я содрогалась от мысли, что ты возненавидишь меня и больше никогда не придёшь.
– Как я мог? Думаю только о вас и желаю одного –
прикоснуться к вам, – она бросилась ко мне в объятия. И вновь водоворот безумной страсти захватил нас.
Её тело пахло жасмином. Если бы вы знали, что это такое… Мне хотелось зарыться с головой в её груди и вбирать в себя аромат лета. Даже в раструбе перчатки присутствовал этот божественный вопиющий аромат.
Параллельно пробежала ассоциация. В детскую память врезался забавный случай. Тогда я был маленьким, мы с матушкой солнечным летним днём прогуливались по большой поляне недалеко от замка. Я забавлялся, накрывая сучком бабочек, рассматривал пчёл, примостившихся на верхушке полевых цветков, слушал пение птичек. Меня всё забавляло. Ненароком отец присоединился к нам, и они с матушкой остановились у кустов с цветущим жасмином. А неподалёку бегал я. И тут услышал.
– Сударыня, благоухание жасмина очаровывает и напоминает мне дивный аромат ваших любимых духов, я мысленно переношусь в покои и утопаю в вашей нежности.
– Конрад, тише. Мы не одни, Энтони услышит, – матушка будила отцовскую бдительность.
– Вы зря медлите. Теряю над собой контроль. Эмма, прошу вас, давайте отлучимся на некоторое время и уединимся. Опережая опасения матушки, отец добавил:
– Няня присмотрит за сыном. В конце концов, это её обязанность. Знаю, как нелегко достался вам наш малыш, поэтому не отпускаете его ни на шаг от себя. Но сейчас тот случай, когда вы ничем не рискуете. Прошу вас, пойдёмте.
– Конрад, дорогой, давайте подождём до вечера. Уложу сыночка и буду в вашем распоряжении.
– Нет, сударыня, вынужден вам возразить. До вечера не доживу, – я оглянулся и увидел, как отец за руку уводил матушку в дом.
Вот таким ароматом жасмина благоухало тело Гертруды.
Госпожа Спенсер вела себя со мной, как молоденькая девушка. Не чувствовал её возраста.
При первой же возможности я вырывался к ней. Да, я боялся сознаться себе, что сгорал от желания и мечтал вновь оказаться в объятиях Гертруды. Меня безудержно влекло к ней.
В очередной раз дворецкий меня впустил, ни о чём не спрашивая. Оставив верхнюю одежду у служанки, поднялся на этаж, где была спальня баронессы, пробежался по коридору и вдруг меня остановил голос:
– Госпожа в гостиной, рисует.
– Благодарю.
Вошёл в гостиную.
– Здравствуй, мой мальчик!
Я подошёл к ней и поцеловал руку.
– Садись рядом, рассказывай.
– Что?
– Не важно, – она, не отрывая глаз от холста, что-то поправляла в рисунке. Как сейчас помню, взгляд выхватил на полотне двух лебедей, у одного из них было сломанное крыло, и он в муках умирал, другой – над ним горько плакал. Слеза катилась и так явственно проявилась печаль скорбящей птицы. Я хотел спросить у Гертруды, почему она выбрала для полотна такой печальный сюжет, но осёкся и спрашивать не стал.
Нетрудно было догадаться, что госпожа не в настроении.
– Корен, – Гертруда позвала служанку.
– Слушаю вас, моя госпожа.
– Принести нам чаю с вареньем.
– Сию минуту.
Через некоторое время Корен вернулась, поставила на стол поднос, сняла с него чашки с чаем и розетки с вареньем из лепестков роз.
Мы пили чай и неспешно беседовали. Гертруда рассказывала о своих родителях, юности, об умершем супруге и вдруг сказала:
– На детях природа отдыхает. Сыночек мой не далее как вчера, пока я была в отъезде, украл всё моё состояние: ценные бумаги, документы на усадьбу, банкноты и даже захватил памятные письма, чтобы меня шантажировать. А сам, бесстыдник, сбежал. Я сообщила поверенному в делах моего супруга, молчит, ищет наследника. Сказал, что попробует мирным путём уладить дело. Зная характер сына, верится с трудом, что защитнику удастся найти компромиссное решение. Имущество записано на имя мужа, но он давно умер. Я его прямая наследница.
– Если так, опасаться нечего. Поверенный переоформит документы на вас. Сын не сможет переписать на своё имя и воспользоваться.
– Хорошо бы, не то пойду по миру с сумой, – грустно засмеялась она. – Сыграешь со мной партию в нарды? – переключилась она на другую тему.
– Я не вправе отказать вам.
Мне не хотелось с ней расставаться, я думал о Гертруде всегда, даже на лекциях. Картины страстных и упоительных свиданий мелькали перед моим мысленным взором. Эта женщина стала моей жизнью. Разве я мог представить себе тогда, чем закончится наш головокружительный роман.
Мы не в силах изменить то, что предписано судьбой
Удар
Это случилось в конце недели. Впереди маячили выходные, я строил планы, куда бы поехать и немного отдохнуть. Брендон предложил:
– Сегодня наши университетские собираются в имении Гарри Патси, у него день рождения. Поехали? Туда прибудут многие из нашего потока.
– Патси? Я с ним не на короткой ноге. Не знаю, какой у него вкус, принято делать подношения в такие дни.
– По дороге заедем в парфюмерную лавку. Случайно узнал, какими духами он пользуется.
– Если так, поехали.
Мы прибыли ко времени, народ только собирался. Действительно, из приглашённых были только университетские, я многих из них знал в лицо, и кузены именинника прибыли на торжество.
Вечер был окутан тайной – ни одной женщины на приёме не было. Мне это показалось странным.
– Он что, пренебрегает женским обществом? – спросил я у Брендона.
– Ни в коем случае. Патси скоро женится, вот и устроил мальчишник на прощание.
– Ах, вот оно что. И кто же дама его сердца? – спросил я. Брендон всегда всё знал, особенно сплетни его увлекали и забавляли. Потом разносил их, как инфекцию, при каждом удобном случае.
«Ему бы женщиной родиться и не благородных кровей», мысленно съязвил я в адрес друга.
– Девушка очень красивая и, кстати, скромная, домашняя. Из хорошей семьи. Её здесь нет.
Мы сидели за столиком и беседовали, в голову закралась мысль:
«Может, и мне жениться? Чего тянуть?» – своим вопросом Брендон вырвал меня из задумчивости.
– Как мадам поживает?
Я поднял на него глаза, пытаясь понять, откуда и почему такая ирония.
– Ты о ком?
– Странный вопрос. У кого ты пропадаешь постоянно. Госпожа Спенсер… если не ошибаюсь.
– Не ошибаешься. По какому поводу твои расспросы?
– Хочу понять, как далеко у тебя с ней зашло? – его ироничный тон мне не нравился.
– Дальше не бывает. Жениться на ней собираюсь. Теперь всё, я надеюсь?!
Брендона как подменили: его лицо преобразилось, появились раздражение и злоба, и он пошёл в бой, словно с цепи сорвался.
– Ты что помешался, юнец?! Безумец! Не знаешь, кто она?! Так я расскажу. Или размечался, что ты у неё один? Нет, милый мой дружок, у неё каждый день новый любовник. Меняет, как свои перчатки. Целая коллекция! Что смотришь? А ты как думал? Не знал? Теперь знаешь. И не вздумай допустить оплошность. Эта штучка не для тебя.
Я вскочил и схватил его за лацканы сюртука.
– Признайся, что всё выдумал, соврал, чтобы сделать мне больно. Признайся и мы закончим этот бессмысленный разговор. Позавидовал, да?! – Моё сердце билось так, будто пробежал длиннющую дистанцию. Всё клокотало в груди.
– Ещё чего? С какой стати я буду выдумывать? Об этом знают все. Или ты не слышал, какое о ней мнение в обществе? Да, я молчал в надежде, что ты сам разберёшься и оставишь её.
