МАРГАРИТА
В то воскресное утро меня разбудил телефонный звонок.
- Да? Слушаю.
- Ну что, вылизала своего засранца?
- Э-э-э…
- Ты что, еще спишь?! Ничего не знаешь?! Ну и здорова ты спать!!
- Вы… очевидно, ошиблись номером.
- Не ошибся я! Это Андрей.
- Андрей? Какой Ан?..
- Ритка, какого хрена?!
- Ах Андрей. Здравствуй. Как поживаешь? Столько лет про…
- Я отделал твоего урода!
- О… А… За что?
- Рассказывать – неинтересно. Приезжай ко мне, я тебе покажу. Я к тебе не пойду: убью его на хрен, если опять увижу!!
- Мне бы не хотелось…
- Я тебя предупреждаю: на этот раз он доигрался! Доигрался хрен на скрипке!
- Хорошо, я приеду. Диктуй адрес.
Я нашла супруга в гостиной. Там было перевернуто и разбито все, что можно было перевернуть и разбить. Александр лежал без движения на полу около опрокинутого дивана, лицо и одежда – в крови. Несколько мгновений я решала, не обманывают ли меня глаза. Подобный вид и положение супруга не входили в число повседневных.
Я взяла себя в руки и подошла к Александру. Он был без сознания. Я привела его в чувство и смыла кровь. Тело его покрывали синяки, но раны, даже на мой не искушенный в медицине взгляд, смертельными не казались.
Оказав супругу первую помощь, я задала ему один вопрос: за что его избили? Он пробормотал что-то о долгах и возмездии. Следовало предположить, что у него проблемы с делом, которое он только начал развивать, но я не представляла, какие это могли быть проблемы, когда заправилы нашего города знают Александра, и, насколько мне известно, у него с ними существуют договоренности по всем вопросам. Как тогда он умудрился перейти дорогу Андрею? Я заподозрила, что здесь дела не денежные. Однако, что бы супруг ни натворил, я решила оставить его на время в покое.
За ответами я поехала к Андрею.
АНДРЕЙ
Я был очень злой. Я мог лопнуть. Но побил я его немножко. Даже следил, чтобы не повредить ему чего-нибудь жизненное. Хотя меня сильно тянуло повредить его наконец навсегда!
АЛЕКСАНДР
Рита дала мне обезболивающее и уложила в постель. Но уснуть я не мог, я все время думал о том, что кричал Андрей, когда бил меня. «Неужели это правда? Неужели виноват я? Никогда себе не прощу!», – думал я. Я переживал все вновь и вновь и терзался, и мучился… В конце концов я поднялся и вызвал Ксению. Пока она делала из моего лица человеческое, я выяснил номер больницы. Когда Ксения закончила, я вызвал такси (сам я был не в состоянии вести машину) и поехал в ту больницу.
ГЕННАДИЙ
Я знаю Риту лучше всех. Возможно, даже лучше, чем она сама себя знает. Мне бы хотелось говорить о ней стихами, а приходится медицинскими терминами. Кое-кто считает ее бесчувственной и холодной, другие – толстокожей и неспособной тонко чувствовать, а третьи понимают, что Рита – очень редкая женщина, с феноменальным для женщины, даже для мужчины оно необычно, самообладанием. Рита вызывает восхищение своей выдержкой. Но эта выдержка довела Риту до артериальной гипертензии и завела еще дальше. На ум мне приходит лишь одно сравнение, к сожалению, такое же далекое от поэзии, как и медицинская терминология. Рита – улитка без домика, которая научилась выживать без этого домика, но ее мягкое тельце не стало от этого менее уязвимым.
За манеру держать себя Риту хочется обожествлять. Она и в инвалидном кресле смотрелась царственно. Но и у ее царственности есть своя оборотная сторона. Рита никогда не обратит внимания на простого работягу, пусть даже с золотыми руками и золотым же сердцем, если только он не выдающегося ума. Это высокомерие и привело Риту к мужчине, который ее убивал.
МАРГАРИТА
Александр всегда занимался только тем, чем хотел – несбыточная мечта большинства землян, – и его многое увлекало в жизни. Увлекался он и издательским делом. На этом поприще мы с ним и познакомились.
После института я работала в школе, преподавателем русского языка. В издательство меня привел приятель-писатель, чьи произведения я редактировала и корректировала. В издательстве я была одним из редакторов и к появлению Александра успела зарекомендовать себя хорошим работником. Александр появился в нашем издательстве в роли хозяина.
Новый владелец оказался толковым, предприимчивым, энергичным. Он так горел энтузиазмом, что заражал нас, и мы горели вместе с ним. В результате издательство стало процветать. Александр первым начал издавать писателей нашего города и области, и он был единственным, кто выпускал некоммерческую литературу, например, сборники стихов.
В начале своей издательской деятельности наш хозяин целыми днями ходил по издательству и типографии и знакомился с делом и людьми. Он учился. Его готовность учиться и умение схватывать на лету восхищают меня до сих пор. Александр очаровал и женщин, и мужчин, а его воспитанность по своему уровню превосходила то, что называется этим словом у людей, которые считаются воспитанными. Он проявлял одинаковую вежливость и предупредительность ко всем, начиная с нашего директора и заканчивая уборщицами. Но, отстаивая свою позицию или добиваясь выполнения решения, Александр умел быть твердым, хотя, глядя на него, похожего своей наружностью на самовлюбленного и избалованного жуира, трудно предположить, что, кроме пленения женщин и охоты за удовольствиями, он может быть хорош в чем-нибудь еще.
Едва Александр явился нам, все издательские дивы начали на него охоту. Я и не пыталась втиснуться в их плотные намакияженно-надушенно-разодетые ряды, так как у меня уже имелся мужчина. Кроме того, посреди такого цветника я не имела ни малейшего шанса привлечь к себе его внимание. Я и не пыталась. Я просто наблюдала.
Я знаю свои высоты и пределы. Я разбираюсь в литературе, могу исправить любой текст в соответствии с требованиями стилистики и грамматики, но самой мне никогда не написать ничего стоящего, я лишена того воображения, что необходимо писателю, чтобы создавать реальности, и того дара, что позволяет эти реальности описывать. Я почти достигла своего предела в деле литературного редактирования, а в делах амурных я свою высоту уже взяла.
Я удивлялась, как мой мужчина, который любил все яркое, в том числе ярких женщин, обратил на меня внимание. Он был очень состоятельным, даже более состоятельным, чем я могла себе представить, и состояние его приобреталось и поддерживалось, как я подозреваю, в кругах, которые принято называть бандитскими. Мне это не нравилось, но я старалась не судить о том, чего не знаю. Мой мужчина носил дорогую одежду и обувь, курил сигары, дивно благоухал одеколоном. Выглядел он хищно, скрытая в нем угроза притягивала. Но стоило ему заговорить – очарование опасного зверя исчезало, стильность же переставала производить впечатление, едва его поведение люмпена выдавало дурное воспитание. Он был грубым и жестким, наверное, иногда жестоким. Он был щедрым, добрым, порой сентиментальным до слез.
У меня нет особых оснований гордиться собственной внешностью, но я горжусь своим умом. Однако от него у меня, как у Александра Андреевича Чацкого, одно горе. Я бы и хотела чем-нибудь или кем-нибудь очароваться, а ум со своим анализом не дает. Я не послушалась его единственный раз: когда он мне доказывал, что не следует выходить замуж за Александра.
АЛЕКСАНДР
Гармония, свойственная Рите, в глаза не бросается, но, разглядев эту гармонию, не перестаешь удивляться, как можно было не заметить такую очевидность. Но потрясла меня Рита не красотой и грацией. Мой интерес к ней начался после того, как я познакомился с рукописью, которой прочили будущее, а затем прочел тот же опус, но уже обработанный Ритой. Тогда я еще не познакомился с таинствами литературного редактирования, и произошедшее с рукописью преображение поразило меня. Я был восхищен профессионализмом Риты. Я стал наблюдать за ее работой. Стилистика некоторых произведений, предлагаемых ей для редактирования (тех авторов, которых мы издавали за их деньги), при неплохой идее, иногда хромала на обе ноги, и ей приходилось переписывать едва ли не все творение.
Я знал многих женщин, но Рита для меня была загадкой. Таких, как она, мне не доводилось еще встречать. Скажут, я ориентирован на определенный тип, поэтому и не встречал. Не думаю. Я знал женщин самых разных типов. Рита меня околдовала, моим единственным желанием стало узнать ее ближе.
МАРГАРИТА
Однажды ко мне подошла Наташа, секретарь нашего хозяина, и попросила отнести ему какие-то документы. Меня это удивило: если кто-то и должен носить документы, то она. Наташа созналась, что шеф распорядился прислать меня к нему, он хочет срочно обсудить со мной какую-то рукопись. Все это выглядело очень странно, но просьба работодателя равносильна приказу, и мне пришлось дать формальное согласие. Что касается документов, то это была личная инициатива Наташи. Разве мне трудно захватить их с собой? Шеф может не появиться сегодня в издательстве, ей же надо запускать документы в работу, а на них нет его подписи, она задержалась с ними и теперь ей влетит. Я пожалела Наташу и взяла документы.
По данному мне секретарем адресу находился фехтовальный зал. Я и не представляла, что в нашем городе есть такой зал. Когда я, достигшая всех своих пределов и высот, увидела Александра фехтующим, мне вдруг захотелось прыгнуть выше головы. Он легко скользил по залу, нанося и отражая удары с изяществом танцовщика. Но то, что было после тренировки, произвело на меня еще большее впечатление. Я до сих пор помню силу и яркость этого впечатления… Его эффект сказывается до сих пор. В завязавшейся шуточной схватке Александр бился с четырьмя противниками. У одного из них он отобрал оружие почти сразу и, с той же легкостью и некой противоестественной координацией рук, двигавшихся одновременно в разных направлениях, наступал и оборонялся двумя рапирами. Мне, конечно, приходилось видеть фехтование в фильмах, но и в фильмах я не видела ничего подобного.
Сколько себя помню, мама твердила мне: нельзя показывать свои чувства. И я всегда стремилась к тому, чтобы на моем лице ничего не отражалось, а эмоции, какими бы бурными ни были, не выплескивались наружу. Но порой переживания оказывались столь сильны, что казалось, у меня все написано на лице. Однако потом выяснялось, что люди и не догадывались о моих чувствах. В тот день мне вновь показалось, что я выдала себя, что весь восторг от увиденного изображен на моем лице, лице взрослой женщины, которой не престало прельщаться подобными показами. Представление было устроено специально для меня, но, к своему стыду, догадалась я об этом только некоторое время спустя. Александр умел найти подход к любому человеку. И ко мне нашел. Меня может поразить только профессионал.
После боя шеф подошел ко мне сам, избавив от необходимости подавать ему знаки, что я здесь. Я оценила его деликатность и была приятно удивлена, что он меня узнал, ведь наше знакомство ограничивалось лишь моим представлением ему. В правой руке он держал маску, а в левой рапиру, но когда фехтовал, маска на нем отсутствовала (думаю, он не надел маску намеренно, чтобы она не скрывала ни игры эмоций на его лице, ни движений волос – супруг всегда тщательно продумывал свою внешность). Фехтовальный костюм и гетры, надетые на Александре, позволяли оценить его стройность и пропорциональность телосложения. Волосы, не длинные и не короткие, слегка завивались от пота. Он источал удивительный аромат, в нем «звучал» и запах пота, но его легкие ноты органично вписывались в образа Александра-фехтовальщика. Шеф поздоровался со мной и попросил немного подождать, он примет душ, и мы сходим куда-нибудь пообедать. Я согласилась. Я согласилась бы на все в ту минуту. Я оказалась очарована. Никогда не встречала подобных мужчин.
Пока Александр отсутствовал, я напомнила себе, что у меня есть мужчина, а Александр – просто внешняя эффектность, за которой может скрываться некрасивое, больше того, гнилое существо. Подобные мысли всегда отрезвляли ту часть моей личности, которая желала очаровываться, подействовали они и на сей раз. Я легко взяла себя в руки и настроилась на деловой лад.
К делу Александр приступил только после обеда, за чашкой кофе. Он показал мне рукопись, подозреваю, его подруги, и спросил, что я о ней думаю. Я просмотрела несколько страниц, но уже с первой мне было понятно, что это произведение бездарного автора. Я так ему и сказала, впрочем, постаравшись облечь свой вывод в самую вежливую форму. Несмотря на то, что до конца рабочего дня оставалось еще половина времени, Александр отпустил меня домой и даже подвез. Документы, навязанные мне Наташей, он взял с собой, так как собирался ехать в издательство.
Так началась наша «дружба». Александр взял себе за правило спрашивать моего мнения всякий раз, когда дело касалось книги, которую он намеревался издавать. Он интересовался, почему я думаю так или иначе, просил привести примеры из текста, чтобы ему стало понятно, на основании чего я делаю свои заключения. Я очаровывалась им все больше и больше.
Александр вновь удивил меня, когда вручил конверт с деньгами. На мой вопрос, что это за деньги, он ответил: «Олесь просил передать».
Некоторое время, очень недолго, между работой в школе и работой в издательстве, я писала статьи для газеты, главным редактором которой был некий Олесь Геннадьевич Оладьев, «широко известный в узких кругах» нашего города. Одна моя подруга «собирала», как она выражалась, его газету и предложила мне попробовать себя в журналистике. Оладьев окончил мединститут и институт кинематографии, был он и писателем, и журналистом, и бизнесменом, и издателем – всем сразу. Выглядел этот многопрофильный человек весьма импозантно. Бородка, усы, трубка – самый благородный вид. Однако за благородной внешностью скрывался нечистоплотный в делах денежных и необязательный по части договоренностей человек, не без способностей, в том числе и не без таланта к писанию, но слишком разбрасывающийся, чтобы добиться настоящего успеха хоть в чем-нибудь. Оладьев не понравился мне с первого взгляда. Тем не менее, я стала с ним работать.
За все свои труды я не получила ничего, одни обещания. Я ждала, когда у него проснется совесть, я ждала почти год. Когда мне стало ясно, что совесть у него либо в летаргическом сне, либо вообще мертва, я решила вновь напомнить о себе. Я набрала номер его домашнего телефона (другого у меня не имелось) и попросила позвать Олеся Геннадьевича. «Нет такого», – ответили мне. Я еще раз набрала его номер – и получила тот же ответ. Я уточнила у собеседника телефон, номер был в точности Оладьева. И все время отвечал мне сам он, я узнала его голос. Очевидно, так Олесь Геннадьевич пытался обмануть тех, у кого ходил в должниках.
Зная Оладьева, я не могла поверить, что тот решился расстаться с деньгами и отдать мне заработанное, поэтому заподозрила, что Александр как-то воздействовал на него. Как он узнал – мне неизвестно, Александр делал вид, что не понимает, о чем я говорю. «Сам отдал», – повторял он. Уверенна в одном: это не Олесь Геннадьевич сообщил ему о своих долгах мне.
В то воскресное утро меня разбудил телефонный звонок.
- Да? Слушаю.
- Ну что, вылизала своего засранца?
- Э-э-э…
- Ты что, еще спишь?! Ничего не знаешь?! Ну и здорова ты спать!!
- Вы… очевидно, ошиблись номером.
- Не ошибся я! Это Андрей.
- Андрей? Какой Ан?..
- Ритка, какого хрена?!
- Ах Андрей. Здравствуй. Как поживаешь? Столько лет про…
- Я отделал твоего урода!
- О… А… За что?
- Рассказывать – неинтересно. Приезжай ко мне, я тебе покажу. Я к тебе не пойду: убью его на хрен, если опять увижу!!
- Мне бы не хотелось…
- Я тебя предупреждаю: на этот раз он доигрался! Доигрался хрен на скрипке!
- Хорошо, я приеду. Диктуй адрес.
Я нашла супруга в гостиной. Там было перевернуто и разбито все, что можно было перевернуть и разбить. Александр лежал без движения на полу около опрокинутого дивана, лицо и одежда – в крови. Несколько мгновений я решала, не обманывают ли меня глаза. Подобный вид и положение супруга не входили в число повседневных.
Я взяла себя в руки и подошла к Александру. Он был без сознания. Я привела его в чувство и смыла кровь. Тело его покрывали синяки, но раны, даже на мой не искушенный в медицине взгляд, смертельными не казались.
Оказав супругу первую помощь, я задала ему один вопрос: за что его избили? Он пробормотал что-то о долгах и возмездии. Следовало предположить, что у него проблемы с делом, которое он только начал развивать, но я не представляла, какие это могли быть проблемы, когда заправилы нашего города знают Александра, и, насколько мне известно, у него с ними существуют договоренности по всем вопросам. Как тогда он умудрился перейти дорогу Андрею? Я заподозрила, что здесь дела не денежные. Однако, что бы супруг ни натворил, я решила оставить его на время в покое.
За ответами я поехала к Андрею.
АНДРЕЙ
Я был очень злой. Я мог лопнуть. Но побил я его немножко. Даже следил, чтобы не повредить ему чего-нибудь жизненное. Хотя меня сильно тянуло повредить его наконец навсегда!
АЛЕКСАНДР
Рита дала мне обезболивающее и уложила в постель. Но уснуть я не мог, я все время думал о том, что кричал Андрей, когда бил меня. «Неужели это правда? Неужели виноват я? Никогда себе не прощу!», – думал я. Я переживал все вновь и вновь и терзался, и мучился… В конце концов я поднялся и вызвал Ксению. Пока она делала из моего лица человеческое, я выяснил номер больницы. Когда Ксения закончила, я вызвал такси (сам я был не в состоянии вести машину) и поехал в ту больницу.
ГЕННАДИЙ
Я знаю Риту лучше всех. Возможно, даже лучше, чем она сама себя знает. Мне бы хотелось говорить о ней стихами, а приходится медицинскими терминами. Кое-кто считает ее бесчувственной и холодной, другие – толстокожей и неспособной тонко чувствовать, а третьи понимают, что Рита – очень редкая женщина, с феноменальным для женщины, даже для мужчины оно необычно, самообладанием. Рита вызывает восхищение своей выдержкой. Но эта выдержка довела Риту до артериальной гипертензии и завела еще дальше. На ум мне приходит лишь одно сравнение, к сожалению, такое же далекое от поэзии, как и медицинская терминология. Рита – улитка без домика, которая научилась выживать без этого домика, но ее мягкое тельце не стало от этого менее уязвимым.
За манеру держать себя Риту хочется обожествлять. Она и в инвалидном кресле смотрелась царственно. Но и у ее царственности есть своя оборотная сторона. Рита никогда не обратит внимания на простого работягу, пусть даже с золотыми руками и золотым же сердцем, если только он не выдающегося ума. Это высокомерие и привело Риту к мужчине, который ее убивал.
МАРГАРИТА
Александр всегда занимался только тем, чем хотел – несбыточная мечта большинства землян, – и его многое увлекало в жизни. Увлекался он и издательским делом. На этом поприще мы с ним и познакомились.
После института я работала в школе, преподавателем русского языка. В издательство меня привел приятель-писатель, чьи произведения я редактировала и корректировала. В издательстве я была одним из редакторов и к появлению Александра успела зарекомендовать себя хорошим работником. Александр появился в нашем издательстве в роли хозяина.
Новый владелец оказался толковым, предприимчивым, энергичным. Он так горел энтузиазмом, что заражал нас, и мы горели вместе с ним. В результате издательство стало процветать. Александр первым начал издавать писателей нашего города и области, и он был единственным, кто выпускал некоммерческую литературу, например, сборники стихов.
В начале своей издательской деятельности наш хозяин целыми днями ходил по издательству и типографии и знакомился с делом и людьми. Он учился. Его готовность учиться и умение схватывать на лету восхищают меня до сих пор. Александр очаровал и женщин, и мужчин, а его воспитанность по своему уровню превосходила то, что называется этим словом у людей, которые считаются воспитанными. Он проявлял одинаковую вежливость и предупредительность ко всем, начиная с нашего директора и заканчивая уборщицами. Но, отстаивая свою позицию или добиваясь выполнения решения, Александр умел быть твердым, хотя, глядя на него, похожего своей наружностью на самовлюбленного и избалованного жуира, трудно предположить, что, кроме пленения женщин и охоты за удовольствиями, он может быть хорош в чем-нибудь еще.
Едва Александр явился нам, все издательские дивы начали на него охоту. Я и не пыталась втиснуться в их плотные намакияженно-надушенно-разодетые ряды, так как у меня уже имелся мужчина. Кроме того, посреди такого цветника я не имела ни малейшего шанса привлечь к себе его внимание. Я и не пыталась. Я просто наблюдала.
Я знаю свои высоты и пределы. Я разбираюсь в литературе, могу исправить любой текст в соответствии с требованиями стилистики и грамматики, но самой мне никогда не написать ничего стоящего, я лишена того воображения, что необходимо писателю, чтобы создавать реальности, и того дара, что позволяет эти реальности описывать. Я почти достигла своего предела в деле литературного редактирования, а в делах амурных я свою высоту уже взяла.
Я удивлялась, как мой мужчина, который любил все яркое, в том числе ярких женщин, обратил на меня внимание. Он был очень состоятельным, даже более состоятельным, чем я могла себе представить, и состояние его приобреталось и поддерживалось, как я подозреваю, в кругах, которые принято называть бандитскими. Мне это не нравилось, но я старалась не судить о том, чего не знаю. Мой мужчина носил дорогую одежду и обувь, курил сигары, дивно благоухал одеколоном. Выглядел он хищно, скрытая в нем угроза притягивала. Но стоило ему заговорить – очарование опасного зверя исчезало, стильность же переставала производить впечатление, едва его поведение люмпена выдавало дурное воспитание. Он был грубым и жестким, наверное, иногда жестоким. Он был щедрым, добрым, порой сентиментальным до слез.
У меня нет особых оснований гордиться собственной внешностью, но я горжусь своим умом. Однако от него у меня, как у Александра Андреевича Чацкого, одно горе. Я бы и хотела чем-нибудь или кем-нибудь очароваться, а ум со своим анализом не дает. Я не послушалась его единственный раз: когда он мне доказывал, что не следует выходить замуж за Александра.
АЛЕКСАНДР
Гармония, свойственная Рите, в глаза не бросается, но, разглядев эту гармонию, не перестаешь удивляться, как можно было не заметить такую очевидность. Но потрясла меня Рита не красотой и грацией. Мой интерес к ней начался после того, как я познакомился с рукописью, которой прочили будущее, а затем прочел тот же опус, но уже обработанный Ритой. Тогда я еще не познакомился с таинствами литературного редактирования, и произошедшее с рукописью преображение поразило меня. Я был восхищен профессионализмом Риты. Я стал наблюдать за ее работой. Стилистика некоторых произведений, предлагаемых ей для редактирования (тех авторов, которых мы издавали за их деньги), при неплохой идее, иногда хромала на обе ноги, и ей приходилось переписывать едва ли не все творение.
Я знал многих женщин, но Рита для меня была загадкой. Таких, как она, мне не доводилось еще встречать. Скажут, я ориентирован на определенный тип, поэтому и не встречал. Не думаю. Я знал женщин самых разных типов. Рита меня околдовала, моим единственным желанием стало узнать ее ближе.
МАРГАРИТА
Однажды ко мне подошла Наташа, секретарь нашего хозяина, и попросила отнести ему какие-то документы. Меня это удивило: если кто-то и должен носить документы, то она. Наташа созналась, что шеф распорядился прислать меня к нему, он хочет срочно обсудить со мной какую-то рукопись. Все это выглядело очень странно, но просьба работодателя равносильна приказу, и мне пришлось дать формальное согласие. Что касается документов, то это была личная инициатива Наташи. Разве мне трудно захватить их с собой? Шеф может не появиться сегодня в издательстве, ей же надо запускать документы в работу, а на них нет его подписи, она задержалась с ними и теперь ей влетит. Я пожалела Наташу и взяла документы.
По данному мне секретарем адресу находился фехтовальный зал. Я и не представляла, что в нашем городе есть такой зал. Когда я, достигшая всех своих пределов и высот, увидела Александра фехтующим, мне вдруг захотелось прыгнуть выше головы. Он легко скользил по залу, нанося и отражая удары с изяществом танцовщика. Но то, что было после тренировки, произвело на меня еще большее впечатление. Я до сих пор помню силу и яркость этого впечатления… Его эффект сказывается до сих пор. В завязавшейся шуточной схватке Александр бился с четырьмя противниками. У одного из них он отобрал оружие почти сразу и, с той же легкостью и некой противоестественной координацией рук, двигавшихся одновременно в разных направлениях, наступал и оборонялся двумя рапирами. Мне, конечно, приходилось видеть фехтование в фильмах, но и в фильмах я не видела ничего подобного.
Сколько себя помню, мама твердила мне: нельзя показывать свои чувства. И я всегда стремилась к тому, чтобы на моем лице ничего не отражалось, а эмоции, какими бы бурными ни были, не выплескивались наружу. Но порой переживания оказывались столь сильны, что казалось, у меня все написано на лице. Однако потом выяснялось, что люди и не догадывались о моих чувствах. В тот день мне вновь показалось, что я выдала себя, что весь восторг от увиденного изображен на моем лице, лице взрослой женщины, которой не престало прельщаться подобными показами. Представление было устроено специально для меня, но, к своему стыду, догадалась я об этом только некоторое время спустя. Александр умел найти подход к любому человеку. И ко мне нашел. Меня может поразить только профессионал.
После боя шеф подошел ко мне сам, избавив от необходимости подавать ему знаки, что я здесь. Я оценила его деликатность и была приятно удивлена, что он меня узнал, ведь наше знакомство ограничивалось лишь моим представлением ему. В правой руке он держал маску, а в левой рапиру, но когда фехтовал, маска на нем отсутствовала (думаю, он не надел маску намеренно, чтобы она не скрывала ни игры эмоций на его лице, ни движений волос – супруг всегда тщательно продумывал свою внешность). Фехтовальный костюм и гетры, надетые на Александре, позволяли оценить его стройность и пропорциональность телосложения. Волосы, не длинные и не короткие, слегка завивались от пота. Он источал удивительный аромат, в нем «звучал» и запах пота, но его легкие ноты органично вписывались в образа Александра-фехтовальщика. Шеф поздоровался со мной и попросил немного подождать, он примет душ, и мы сходим куда-нибудь пообедать. Я согласилась. Я согласилась бы на все в ту минуту. Я оказалась очарована. Никогда не встречала подобных мужчин.
Пока Александр отсутствовал, я напомнила себе, что у меня есть мужчина, а Александр – просто внешняя эффектность, за которой может скрываться некрасивое, больше того, гнилое существо. Подобные мысли всегда отрезвляли ту часть моей личности, которая желала очаровываться, подействовали они и на сей раз. Я легко взяла себя в руки и настроилась на деловой лад.
К делу Александр приступил только после обеда, за чашкой кофе. Он показал мне рукопись, подозреваю, его подруги, и спросил, что я о ней думаю. Я просмотрела несколько страниц, но уже с первой мне было понятно, что это произведение бездарного автора. Я так ему и сказала, впрочем, постаравшись облечь свой вывод в самую вежливую форму. Несмотря на то, что до конца рабочего дня оставалось еще половина времени, Александр отпустил меня домой и даже подвез. Документы, навязанные мне Наташей, он взял с собой, так как собирался ехать в издательство.
Так началась наша «дружба». Александр взял себе за правило спрашивать моего мнения всякий раз, когда дело касалось книги, которую он намеревался издавать. Он интересовался, почему я думаю так или иначе, просил привести примеры из текста, чтобы ему стало понятно, на основании чего я делаю свои заключения. Я очаровывалась им все больше и больше.
Александр вновь удивил меня, когда вручил конверт с деньгами. На мой вопрос, что это за деньги, он ответил: «Олесь просил передать».
Некоторое время, очень недолго, между работой в школе и работой в издательстве, я писала статьи для газеты, главным редактором которой был некий Олесь Геннадьевич Оладьев, «широко известный в узких кругах» нашего города. Одна моя подруга «собирала», как она выражалась, его газету и предложила мне попробовать себя в журналистике. Оладьев окончил мединститут и институт кинематографии, был он и писателем, и журналистом, и бизнесменом, и издателем – всем сразу. Выглядел этот многопрофильный человек весьма импозантно. Бородка, усы, трубка – самый благородный вид. Однако за благородной внешностью скрывался нечистоплотный в делах денежных и необязательный по части договоренностей человек, не без способностей, в том числе и не без таланта к писанию, но слишком разбрасывающийся, чтобы добиться настоящего успеха хоть в чем-нибудь. Оладьев не понравился мне с первого взгляда. Тем не менее, я стала с ним работать.
За все свои труды я не получила ничего, одни обещания. Я ждала, когда у него проснется совесть, я ждала почти год. Когда мне стало ясно, что совесть у него либо в летаргическом сне, либо вообще мертва, я решила вновь напомнить о себе. Я набрала номер его домашнего телефона (другого у меня не имелось) и попросила позвать Олеся Геннадьевича. «Нет такого», – ответили мне. Я еще раз набрала его номер – и получила тот же ответ. Я уточнила у собеседника телефон, номер был в точности Оладьева. И все время отвечал мне сам он, я узнала его голос. Очевидно, так Олесь Геннадьевич пытался обмануть тех, у кого ходил в должниках.
Зная Оладьева, я не могла поверить, что тот решился расстаться с деньгами и отдать мне заработанное, поэтому заподозрила, что Александр как-то воздействовал на него. Как он узнал – мне неизвестно, Александр делал вид, что не понимает, о чем я говорю. «Сам отдал», – повторял он. Уверенна в одном: это не Олесь Геннадьевич сообщил ему о своих долгах мне.
