Лия, еще ощущавшая злость и ответственность за произошедшее, не могла больше говорить. Ей хотелось плакать. Но она сдерживалась из последних сил.
— Правду говорите, я спасла его и вот благодарность!
Староста с неохотой признал очевидное.
— Ликийцы и отблагодарили тебя. Пусть и по-своему. Посчитали, что так они спасают тебя. У них своя правда, Лия.
— Это не оправдание их поступку!
— Ты не слушаешь меня, Лия. А ведь я говорю, что спасла ты непростого ликийца, — и староста медленно поднялся, глядел он сочувственно, но еще хотел донести до нее открывшуюся ему правду, — решения он принимает, опираясь лишь на свою волю, а до чужой ему нет дела.
— Это я заметила.
— Мы ведь до сих пор не знаем кто он. Он даже имени не назвал. Его товарищ, Леандр, его телохранитель и цепной пес, который исполнит любой его приказ.
— Я не понимаю, — отозвалась Лия, ей казалось, что староста говорит загадками.
Старик смотрел на нее, и столько обреченности было в его взгляде.
— Я и сам не понимаю, Лия. А все потому, что многое мне неизвестно. Одно могу сказать наверняка, охраняют его, как какое-то сокровище! Замечала ли ты, что пока остальные шесть из их отряда отдыхают, двое караулят у твоей избы, а еще двое уходят в лес.
— Но зачем?
— Стерегут дорогу, которая ведет в нашу деревню. Поверь, Лия, мало кого так будут охранять!
Она задумалась над словами мудрого и все подмечающего старосты.
— Кто же он?
— Хотел бы и я это знать.
С запада наползал густой белый туман, но там, где шла Лия, еще можно было разглядеть тропу. Ее путь пролегал вдоль старицы, которых в этих местах было великое множество. Кое-где почти вплотную к тропе подступали пруды. Из воды торчали тонкие острые стебли осоки и зеленого камыша, гибкие молодые деревца, приспособившиеся к здешней земле и избыточной влаге, и большие глянцевые листья темного вехника, ядовитого растения, к которому даже прикасаться было опасно. Одно случайное прикосновение к его листьям, и кожа несчастного по всему телу покрывалась волдырями. Зрели нарывы, а после вместе с кровью и сукровицей выходил желтый гной. На месте нарывов образовывались свежие раны, которые не заживали долгое время. Поэтому темный вехник называли струпной травой и обходили десятой дорогой.
Но Лия шла, осторожно ступая по твердой земле, озираясь по сторонам и прислушиваясь к звукам болот. В густых зарослях шипели ядовитые гады, а в ветвях деревьев кричали птицы. В туман она еще не ходила здешней тропой. А тропа эта вела к Илише, священному для нереди месту, а ныне кладбищу духов.
Зачем она туда шла, и сама не ведала. Но ее упорно тянуло к Илише. Будто ее кто-то звал. Возможно внутренний голос, который говорил девушке, что кто-то из духов мог выжить и спрятаться. И она шла. Торопилась, хотела успеть до того, как предательский туман поглотит тропу и скроет от нее безопасные для перехода места.
И чем дальше уходила она, тем ближе подступали к тропе пруды, открытые чаши, из которых почти не росли растения, и рощицы. Вот они и были опасны для несведущих путников. Эти рощицы покрывал яркий цветочный ковер: желтых лютиков, белых айгалов и красных, как кровь, змеевиков с длинными острыми лепестками. Среди цветов росли низкорослые кустарники и редкие деревца болотных синих ив. И любому путнику чудилось, что ступи на такой островок, и окажешься в безопасности. Но это было обманчивое чувство. Почва у таких рощиц была водянистая и медленно затягивала попавшего в нее человека. Лия всегда сторонилась рощиц и открытых чаш, а также небольших прудов. Любая вода на болотах пугала и отталкивала, ей нельзя было доверять. «В этих местах верить можно только твердой земле. Запомни, Лия! Ни прекрасным цветам и деревцам, а твердой земле!» — учила ее бабушка Яроха. И Лия верила. И всегда ходила проверенными тропами, не сходя с них, как бы порой не тянуло к какому-нибудь красивому яркому цветку или поющей на ветке птице.
Но сегодня на болота наползал туман, и идти к Илише становилось не просто опасно. Это было безрассудным поступком, и молодая целительница это прекрасно понимала. Но ее звал внутренний голос, и она упорно шла на встречу неведомому.
— А-а-а, все таки приш-ш-шла, — неожиданно услышала она со стороны давно прогнивших черных коряг, сцепленных вместе на небольшом островке в отдалении.
Она вздрогнула и, поначалу не поверив своей удачи, медленно обернулась на звук тоненького слабого голоса. Она прищурилась и с трудом разглядела среди коряг светящиеся зеленые с вертикальным зрачком глаза духа. Выжил! Спасся! Она приложила к лицу ладонь, прикрыла глаза и покачала головой. Все еще не могла поверить.
— Но зачем приш-ш-шла? — вопросил слабеющим голосом дух. — Неуж-ж-жели хотела убедиться?
Он по-прежнему не желал показываться ей на глаза и прятался.
— Поверь, — она опустила руку и прошептала дрожащим голосом, — я не знала. Не знала, что он следит за мной.
Она взирала на прятавшегося духа с надеждой и мольбой.
— Поверить? — Лии почудились опасные нотки в ее голосе. — Предательнице, что привела убийц?
— Говорю же, я не знала! — она забыла о былых запретах и пошла к тому островку с корягами, за которыми прятался дух. — Я не хотела, чтобы все так случилось.
И она покаянно опустила голову, так и не дойдя до островка. Но случилось странное, и дух сам вышел к ней. Впервые показался на глаза, уже не боясь и не скрываясь. И она увидела то существо, которое в нереди называли древним богом, а ликийцы — вереной, или питавшимся чужой кровью паразитом.
Перед девушкой предстало нечто маленькое и хрупкое, с бурого цвета кожей, лысой головой и длинными тонкими ручонками. На пальцах рук и ног виднелись как у лягушек и жаб полупрозрачные перепонки, а кое-где на коже проступали темно-зеленые бугры. Из раны на правом боку верены тонкой струйкой сочилась зеленая кровь. Она стекала по ноге и редкими каплями падала на заболоченную почву и влаголюбивые растения. Верена еле держалась на тонких коротких ножках, ее шатало, а глаза постоянно закрывались. И Лия поняла, что ей осталось недолго.
— Ты умираешь, — озвучила очевидное.
— Ты, долж-ж-жно быть, довольна. Отомстила мне и моим сестрам за то, что пили твою кровь.
— Я не хотела этого, — призналась Лия, — вы столько раз помогали мне. Пусть даже и обманывали.
Теперь, увидев истинный облик духа, которому столько лет служила, она поверила словам ликийца. Верена хищно оскалилась, и из ее широкого рта показались маленькие, но очень острые зубки.
— У тебя сладкая кровь, Лия. Мы с сестрами преж-ж-жде не пили такой. Нам хватало и пары капель твоей крови. У других приходилось брать гораздо больш-ш-ше.
От этого признания Лию передернуло, но она совладала с собой и заставила смотреть в глаза умирающей верены.
— Я могла бы простить тебя за несколько капель твоей крови. Но даж-ж-же она не помож-ж-жет мне.
Молодая целительница понимающе кивнула, огляделась, но не увидев тел остальных, спросила про них.
— Где твои сестры?
Верена с трудом подняла ослабевшую ручонку и обвела подступающую к Илише воду.
— Погребены в болотах. Проклятые ликийцы сбросили их тела в трясину, — и она странно посмотрела на Лию, затем поднесла ко рту запястье и прокусила его, — и ты в этом виновата.
И не успела молодая травница даже дернуться, как верена, собрав остатки сил, подскочила к ней. Подняла свою прокушенную руку и коснулась разомкнутых губ Лии запястьем. Пара капель ее крови попала девушке в рот. Лия с ужасом пошатнулась и оступилась, падая на кочки и глядя в не мигающие глаза верены. Та выглядела довольной собой.
— А вот тебе моя плата, Лия, — последнее, что сказала она и замертво упала.
Молочная дымка стелилась по Илише, скрывая в священном и одновременно проклятом месте тела. Лия лежала с широко открытыми глазами и смотрела в темнеющее небо. Где-то вдалеке кричали птицы. А ее слабеющее тело подрагивало, и она не могла ни пошевелиться, ни закричать.
«Неужели я здесь и останусь?» — было последним, что она подумала перед тем, как ее сознание заволокла черная мгла.
Странный сон видела Лия. Родная деревня и болота кругом в густой белой дымке, напоминавшей кисель. Ни земли, ни трав и цветов, ни солнца. Заволокло все. И редко, где проглядывали крыши изб и верхушки отцветающих яблонь. Одна только дымка, как тот туман, что стелился по Илише. И Лия брела в этом киселе, озираясь и прислушиваясь.
Иногда она слышала знакомые голоса. Вот староста звал ее:
— Не сдавайся, Лия. Борись.
И причитала Яроха:
— Зачем же ты пошла туда, мое несчастное дитятко?
Но наставницы, как и старосты, нигде не было видно. И в отчаянии Лия бегала по опустевшей деревне и болотам, что обступали ее. Искала Яроху и старосту, и остальных деревенских жителей. Но напрасно. Густой туман окутывал ей ноги, поднимался к телу и рукам. И Лия бродила в нем, оставленная всеми и напуганная. Озиралась кругом и звала знакомых с детства, дорогих ее сердцу людей.
— Я здесь, дитятко, здесь, — порой отзывалась наставница, но так и не являлась потерянной в тумане девушке.
— Где же ты, бабушка? Неужели оставила меня?!
— Она бредит, — тут же слышала голос ликийца.
И уже пыталась отыскать и его. Но разве это было возможно? Разве можно было отыскать в этом проклятом тумане кого-то?
«А вот тебе моя плата, Лия», — вспоминала она слова умирающей верены. Ее блестящие во тьме, зеленые глаза, и острые зубы, торчавшие в раскрытой пасти.
Так, значит, духи наказали ее.
«Вот я и расплачиваюсь за предательство, которое невольно совершила», — думала она, пока бродила и искала своих. И чем больше времени проводила вот так, в бессмысленных поисках, тем сильнее становились в ней отчаяние и страх. Родная деревня и болота уже не казались такими милыми и знакомыми, а все больше напоминали безжизненное проклятое место, тихое кладбище.
«А что, если я уже никогда отсюда не выберусь? Не увижу бабушку Яроху и старосту?»
— Скоро все закончится, дитятко, — пробивался к ней успокаивающий голос наставницы, тихий и ласковый.
А потом, опровергая ее слова, полный сожаления голос ликийца:
— Это только начало, целительница. Проклятье крови так просто не снять.
И снова они исчезали, а Лия оставалась одна, среди тумана и топей. И казалось ей, что ее пребывание в этом месте длится уже очень долго.
— Я помню, как впервые увидела тебя, — снова звучал голос наставницы, она плакала, чего прежде с ней не бывало, — маленькую напуганную девочку. Ты стояла одна, среди болот, с раскрытыми ладошками и непонимающе смотрела на все кругом.
«Почему ты никогда не рассказывала мне этого, бабушка?» — думала удивленная Лия. Об их первой встрече она мало знала. Яроха всегда говорила, что нашла ее на болотах, когда ходила за травами, а после привела в деревню. Девочку воспитали целительница и староста. А когда она подросла, ей позволили жить одной в опустевшей избе на окраине деревни. Про отца и мать Лия никогда не спрашивала, ведь никто из нереди не знал ее родителей. Ни откуда она родом. Ни ее настоящего имени. Потому староста, как и было заведено в племени нередь, и дал ей имя. Лия.
— Скоро все закончится, — на этот раз обещал ей ликиец.
Через туман, не пускавший ее к родным местам и близким людям, она хваталась за его уверенный голос, как за единственное спасение. Он часто говорил с ней. Особенно в последнее время. Обещал, что избавит ее от проклятья крови и вернет к жизни. Однажды она слышала его разговор со старостой и бабушкой Ярохой.
— Если хотите ее спасти, тогда придется отпустить.
— С тобой что ли? — недоверчиво вопрошала наставница. — Уж, ты не против увезти нашу Лию. Я давно подмечаю, как смотришь на нее.
— Здесь ей уже не будет жизни, — спокойно отвечал ей ликиец.
— А вот и будет! Я исцелю ее, — упрямо заявляла Яроха, в ее интонациях не было того почтения, с которым она раньше обращалась к нему.
— Все, что ты могла сделать для нее, ты уже сделала. Но этого недостаточно, поверь.
— Выходит, ты сможешь исцелить ее?
— Не я, — уклончиво отвечал он, — а те, кто не раз снимали проклятья.
И Лия хотела бы возразить ему, сказать, что никуда с ним не поедет, не покинет родного дома, но туман, стелившийся вокруг нее, стал рассеиваться… и ему на смену пришла непроглядная мгла.
Когда она открыла глаза и повернула голову, заметила, что находится у себя в избе, а неподалеку стоят и переговариваются Яроха, староста и ликиец.
— Очнулась, дитятко! — воскликнула обрадованная наставница.
Королевский замок поражал воображение. Словно могучий титан, он тянулся острыми пиками башен ввысь, к самым облакам. Его опоясывала высокая неприступная стена, по которой ходили стражники в одинаковых черных доспехах и белых плащах. На боках в ножнах у них висели мечи, а в руках они держали длинные копья. В замок вела широкая мощеная дорога, по которой свободно могли проехать две телеги. Проходила эта дорога через тяжелые подъемные решётчатые ворота, выкованные из прочной стали в горах Малдунии. А заканчивалась дорога просторным внутренним двором, который смело могли заполнить все те люди с торговой площади.
Когда их отряд въехал во внутренний двор, к ним на встречу выбежали слуги и конюшие.
— Господин, добро пожаловать! — склонился перед спешившимся хоругвом слуга в длинном черном одеянии, невысокого роста шустрый паренек, который не раз вот так встречал хоругва и провожал к королю. — Его величество ожидает вас в тронном зале. Просил проводить к нему сразу же, как вы прибудете.
— Что-то срочное? — нахмурился Энге Янвор и смерил слугу подозрительным взглядом.
Паренек лишь неопределенно мотнул головой. Он не знал.
— Ну, хорошо, — сказал хоругв, кинул поводья подоспевшему конюшему, подошел к седлу и помог Риану спуститься на землю, а потом снова обратился к слуге, — проводишь меня к Его величеству, а потом устрой этого мальца. Выдели ему отдельную комнату и обязательно накорми! И принеси с кухни сладостей.
И он обернулся к мальчишке и заговорщицки подмигнул. Помнил еще хоругв с каким аппетитом он уплетал тетины сладкие пироги. Эх, видела бы его сейчас добрая тетя Леля!
— Сделаю, господин, — кивнул слуга и указал рукой на ступени, ведущие к большим двустворчатым дубовым дверям.
А из них, словно птичка из клетки, выпорхнула хорошенькая девушка в легком белом платье с пышными рукавами и расшитой серебряными нитями юбкой. Ее блестящие черные волосы были собраны в высокую прическу и украшены серебряными гребнями с речным жемчугом. Была она тоненькой, маленького роста, хрупкой, с красивым лицом.
— Неужели вы полюбили сладкое, хоругв? — спросила она, подбежав к Энге Янвору и остановившись от него всего в паре шагов.
Прислуга при виде нее низко поклонилась, склонил голову и хоругв.
— Ваше высочество, — произнес он, едва сдерживая улыбку.
— Ах, к чему эти пустые любезности, — и не обращая внимания на придворный этикет и втолковываемые ей с детства нормы, кинулась к нему и крепко обняла, — я так рада видеть вас снова!
Энге Янвор на фоне хрупкой принцессы казался крупным нерасторопным медведем. Он бережно обнял ее за плечи и улыбнулся. И эта искренняя теплая улыбка преобразила его.
— Правду говорите, я спасла его и вот благодарность!
Староста с неохотой признал очевидное.
— Ликийцы и отблагодарили тебя. Пусть и по-своему. Посчитали, что так они спасают тебя. У них своя правда, Лия.
— Это не оправдание их поступку!
— Ты не слушаешь меня, Лия. А ведь я говорю, что спасла ты непростого ликийца, — и староста медленно поднялся, глядел он сочувственно, но еще хотел донести до нее открывшуюся ему правду, — решения он принимает, опираясь лишь на свою волю, а до чужой ему нет дела.
— Это я заметила.
— Мы ведь до сих пор не знаем кто он. Он даже имени не назвал. Его товарищ, Леандр, его телохранитель и цепной пес, который исполнит любой его приказ.
— Я не понимаю, — отозвалась Лия, ей казалось, что староста говорит загадками.
Старик смотрел на нее, и столько обреченности было в его взгляде.
— Я и сам не понимаю, Лия. А все потому, что многое мне неизвестно. Одно могу сказать наверняка, охраняют его, как какое-то сокровище! Замечала ли ты, что пока остальные шесть из их отряда отдыхают, двое караулят у твоей избы, а еще двое уходят в лес.
— Но зачем?
— Стерегут дорогу, которая ведет в нашу деревню. Поверь, Лия, мало кого так будут охранять!
Она задумалась над словами мудрого и все подмечающего старосты.
— Кто же он?
— Хотел бы и я это знать.
Глава XVI (Лия).
С запада наползал густой белый туман, но там, где шла Лия, еще можно было разглядеть тропу. Ее путь пролегал вдоль старицы, которых в этих местах было великое множество. Кое-где почти вплотную к тропе подступали пруды. Из воды торчали тонкие острые стебли осоки и зеленого камыша, гибкие молодые деревца, приспособившиеся к здешней земле и избыточной влаге, и большие глянцевые листья темного вехника, ядовитого растения, к которому даже прикасаться было опасно. Одно случайное прикосновение к его листьям, и кожа несчастного по всему телу покрывалась волдырями. Зрели нарывы, а после вместе с кровью и сукровицей выходил желтый гной. На месте нарывов образовывались свежие раны, которые не заживали долгое время. Поэтому темный вехник называли струпной травой и обходили десятой дорогой.
Но Лия шла, осторожно ступая по твердой земле, озираясь по сторонам и прислушиваясь к звукам болот. В густых зарослях шипели ядовитые гады, а в ветвях деревьев кричали птицы. В туман она еще не ходила здешней тропой. А тропа эта вела к Илише, священному для нереди месту, а ныне кладбищу духов.
Зачем она туда шла, и сама не ведала. Но ее упорно тянуло к Илише. Будто ее кто-то звал. Возможно внутренний голос, который говорил девушке, что кто-то из духов мог выжить и спрятаться. И она шла. Торопилась, хотела успеть до того, как предательский туман поглотит тропу и скроет от нее безопасные для перехода места.
И чем дальше уходила она, тем ближе подступали к тропе пруды, открытые чаши, из которых почти не росли растения, и рощицы. Вот они и были опасны для несведущих путников. Эти рощицы покрывал яркий цветочный ковер: желтых лютиков, белых айгалов и красных, как кровь, змеевиков с длинными острыми лепестками. Среди цветов росли низкорослые кустарники и редкие деревца болотных синих ив. И любому путнику чудилось, что ступи на такой островок, и окажешься в безопасности. Но это было обманчивое чувство. Почва у таких рощиц была водянистая и медленно затягивала попавшего в нее человека. Лия всегда сторонилась рощиц и открытых чаш, а также небольших прудов. Любая вода на болотах пугала и отталкивала, ей нельзя было доверять. «В этих местах верить можно только твердой земле. Запомни, Лия! Ни прекрасным цветам и деревцам, а твердой земле!» — учила ее бабушка Яроха. И Лия верила. И всегда ходила проверенными тропами, не сходя с них, как бы порой не тянуло к какому-нибудь красивому яркому цветку или поющей на ветке птице.
Но сегодня на болота наползал туман, и идти к Илише становилось не просто опасно. Это было безрассудным поступком, и молодая целительница это прекрасно понимала. Но ее звал внутренний голос, и она упорно шла на встречу неведомому.
— А-а-а, все таки приш-ш-шла, — неожиданно услышала она со стороны давно прогнивших черных коряг, сцепленных вместе на небольшом островке в отдалении.
Она вздрогнула и, поначалу не поверив своей удачи, медленно обернулась на звук тоненького слабого голоса. Она прищурилась и с трудом разглядела среди коряг светящиеся зеленые с вертикальным зрачком глаза духа. Выжил! Спасся! Она приложила к лицу ладонь, прикрыла глаза и покачала головой. Все еще не могла поверить.
— Но зачем приш-ш-шла? — вопросил слабеющим голосом дух. — Неуж-ж-жели хотела убедиться?
Он по-прежнему не желал показываться ей на глаза и прятался.
— Поверь, — она опустила руку и прошептала дрожащим голосом, — я не знала. Не знала, что он следит за мной.
Она взирала на прятавшегося духа с надеждой и мольбой.
— Поверить? — Лии почудились опасные нотки в ее голосе. — Предательнице, что привела убийц?
— Говорю же, я не знала! — она забыла о былых запретах и пошла к тому островку с корягами, за которыми прятался дух. — Я не хотела, чтобы все так случилось.
И она покаянно опустила голову, так и не дойдя до островка. Но случилось странное, и дух сам вышел к ней. Впервые показался на глаза, уже не боясь и не скрываясь. И она увидела то существо, которое в нереди называли древним богом, а ликийцы — вереной, или питавшимся чужой кровью паразитом.
Перед девушкой предстало нечто маленькое и хрупкое, с бурого цвета кожей, лысой головой и длинными тонкими ручонками. На пальцах рук и ног виднелись как у лягушек и жаб полупрозрачные перепонки, а кое-где на коже проступали темно-зеленые бугры. Из раны на правом боку верены тонкой струйкой сочилась зеленая кровь. Она стекала по ноге и редкими каплями падала на заболоченную почву и влаголюбивые растения. Верена еле держалась на тонких коротких ножках, ее шатало, а глаза постоянно закрывались. И Лия поняла, что ей осталось недолго.
— Ты умираешь, — озвучила очевидное.
— Ты, долж-ж-жно быть, довольна. Отомстила мне и моим сестрам за то, что пили твою кровь.
— Я не хотела этого, — призналась Лия, — вы столько раз помогали мне. Пусть даже и обманывали.
Теперь, увидев истинный облик духа, которому столько лет служила, она поверила словам ликийца. Верена хищно оскалилась, и из ее широкого рта показались маленькие, но очень острые зубки.
— У тебя сладкая кровь, Лия. Мы с сестрами преж-ж-жде не пили такой. Нам хватало и пары капель твоей крови. У других приходилось брать гораздо больш-ш-ше.
От этого признания Лию передернуло, но она совладала с собой и заставила смотреть в глаза умирающей верены.
— Я могла бы простить тебя за несколько капель твоей крови. Но даж-ж-же она не помож-ж-жет мне.
Молодая целительница понимающе кивнула, огляделась, но не увидев тел остальных, спросила про них.
— Где твои сестры?
Верена с трудом подняла ослабевшую ручонку и обвела подступающую к Илише воду.
— Погребены в болотах. Проклятые ликийцы сбросили их тела в трясину, — и она странно посмотрела на Лию, затем поднесла ко рту запястье и прокусила его, — и ты в этом виновата.
И не успела молодая травница даже дернуться, как верена, собрав остатки сил, подскочила к ней. Подняла свою прокушенную руку и коснулась разомкнутых губ Лии запястьем. Пара капель ее крови попала девушке в рот. Лия с ужасом пошатнулась и оступилась, падая на кочки и глядя в не мигающие глаза верены. Та выглядела довольной собой.
— А вот тебе моя плата, Лия, — последнее, что сказала она и замертво упала.
Молочная дымка стелилась по Илише, скрывая в священном и одновременно проклятом месте тела. Лия лежала с широко открытыми глазами и смотрела в темнеющее небо. Где-то вдалеке кричали птицы. А ее слабеющее тело подрагивало, и она не могла ни пошевелиться, ни закричать.
«Неужели я здесь и останусь?» — было последним, что она подумала перед тем, как ее сознание заволокла черная мгла.
Глава XVII (Лия).
Странный сон видела Лия. Родная деревня и болота кругом в густой белой дымке, напоминавшей кисель. Ни земли, ни трав и цветов, ни солнца. Заволокло все. И редко, где проглядывали крыши изб и верхушки отцветающих яблонь. Одна только дымка, как тот туман, что стелился по Илише. И Лия брела в этом киселе, озираясь и прислушиваясь.
Иногда она слышала знакомые голоса. Вот староста звал ее:
— Не сдавайся, Лия. Борись.
И причитала Яроха:
— Зачем же ты пошла туда, мое несчастное дитятко?
Но наставницы, как и старосты, нигде не было видно. И в отчаянии Лия бегала по опустевшей деревне и болотам, что обступали ее. Искала Яроху и старосту, и остальных деревенских жителей. Но напрасно. Густой туман окутывал ей ноги, поднимался к телу и рукам. И Лия бродила в нем, оставленная всеми и напуганная. Озиралась кругом и звала знакомых с детства, дорогих ее сердцу людей.
— Я здесь, дитятко, здесь, — порой отзывалась наставница, но так и не являлась потерянной в тумане девушке.
— Где же ты, бабушка? Неужели оставила меня?!
— Она бредит, — тут же слышала голос ликийца.
И уже пыталась отыскать и его. Но разве это было возможно? Разве можно было отыскать в этом проклятом тумане кого-то?
«А вот тебе моя плата, Лия», — вспоминала она слова умирающей верены. Ее блестящие во тьме, зеленые глаза, и острые зубы, торчавшие в раскрытой пасти.
Так, значит, духи наказали ее.
«Вот я и расплачиваюсь за предательство, которое невольно совершила», — думала она, пока бродила и искала своих. И чем больше времени проводила вот так, в бессмысленных поисках, тем сильнее становились в ней отчаяние и страх. Родная деревня и болота уже не казались такими милыми и знакомыми, а все больше напоминали безжизненное проклятое место, тихое кладбище.
«А что, если я уже никогда отсюда не выберусь? Не увижу бабушку Яроху и старосту?»
— Скоро все закончится, дитятко, — пробивался к ней успокаивающий голос наставницы, тихий и ласковый.
А потом, опровергая ее слова, полный сожаления голос ликийца:
— Это только начало, целительница. Проклятье крови так просто не снять.
И снова они исчезали, а Лия оставалась одна, среди тумана и топей. И казалось ей, что ее пребывание в этом месте длится уже очень долго.
— Я помню, как впервые увидела тебя, — снова звучал голос наставницы, она плакала, чего прежде с ней не бывало, — маленькую напуганную девочку. Ты стояла одна, среди болот, с раскрытыми ладошками и непонимающе смотрела на все кругом.
«Почему ты никогда не рассказывала мне этого, бабушка?» — думала удивленная Лия. Об их первой встрече она мало знала. Яроха всегда говорила, что нашла ее на болотах, когда ходила за травами, а после привела в деревню. Девочку воспитали целительница и староста. А когда она подросла, ей позволили жить одной в опустевшей избе на окраине деревни. Про отца и мать Лия никогда не спрашивала, ведь никто из нереди не знал ее родителей. Ни откуда она родом. Ни ее настоящего имени. Потому староста, как и было заведено в племени нередь, и дал ей имя. Лия.
— Скоро все закончится, — на этот раз обещал ей ликиец.
Через туман, не пускавший ее к родным местам и близким людям, она хваталась за его уверенный голос, как за единственное спасение. Он часто говорил с ней. Особенно в последнее время. Обещал, что избавит ее от проклятья крови и вернет к жизни. Однажды она слышала его разговор со старостой и бабушкой Ярохой.
— Если хотите ее спасти, тогда придется отпустить.
— С тобой что ли? — недоверчиво вопрошала наставница. — Уж, ты не против увезти нашу Лию. Я давно подмечаю, как смотришь на нее.
— Здесь ей уже не будет жизни, — спокойно отвечал ей ликиец.
— А вот и будет! Я исцелю ее, — упрямо заявляла Яроха, в ее интонациях не было того почтения, с которым она раньше обращалась к нему.
— Все, что ты могла сделать для нее, ты уже сделала. Но этого недостаточно, поверь.
— Выходит, ты сможешь исцелить ее?
— Не я, — уклончиво отвечал он, — а те, кто не раз снимали проклятья.
И Лия хотела бы возразить ему, сказать, что никуда с ним не поедет, не покинет родного дома, но туман, стелившийся вокруг нее, стал рассеиваться… и ему на смену пришла непроглядная мгла.
Когда она открыла глаза и повернула голову, заметила, что находится у себя в избе, а неподалеку стоят и переговариваются Яроха, староста и ликиец.
— Очнулась, дитятко! — воскликнула обрадованная наставница.
Глава XVIII. I часть (Риан).
Королевский замок поражал воображение. Словно могучий титан, он тянулся острыми пиками башен ввысь, к самым облакам. Его опоясывала высокая неприступная стена, по которой ходили стражники в одинаковых черных доспехах и белых плащах. На боках в ножнах у них висели мечи, а в руках они держали длинные копья. В замок вела широкая мощеная дорога, по которой свободно могли проехать две телеги. Проходила эта дорога через тяжелые подъемные решётчатые ворота, выкованные из прочной стали в горах Малдунии. А заканчивалась дорога просторным внутренним двором, который смело могли заполнить все те люди с торговой площади.
Когда их отряд въехал во внутренний двор, к ним на встречу выбежали слуги и конюшие.
— Господин, добро пожаловать! — склонился перед спешившимся хоругвом слуга в длинном черном одеянии, невысокого роста шустрый паренек, который не раз вот так встречал хоругва и провожал к королю. — Его величество ожидает вас в тронном зале. Просил проводить к нему сразу же, как вы прибудете.
— Что-то срочное? — нахмурился Энге Янвор и смерил слугу подозрительным взглядом.
Паренек лишь неопределенно мотнул головой. Он не знал.
— Ну, хорошо, — сказал хоругв, кинул поводья подоспевшему конюшему, подошел к седлу и помог Риану спуститься на землю, а потом снова обратился к слуге, — проводишь меня к Его величеству, а потом устрой этого мальца. Выдели ему отдельную комнату и обязательно накорми! И принеси с кухни сладостей.
И он обернулся к мальчишке и заговорщицки подмигнул. Помнил еще хоругв с каким аппетитом он уплетал тетины сладкие пироги. Эх, видела бы его сейчас добрая тетя Леля!
— Сделаю, господин, — кивнул слуга и указал рукой на ступени, ведущие к большим двустворчатым дубовым дверям.
А из них, словно птичка из клетки, выпорхнула хорошенькая девушка в легком белом платье с пышными рукавами и расшитой серебряными нитями юбкой. Ее блестящие черные волосы были собраны в высокую прическу и украшены серебряными гребнями с речным жемчугом. Была она тоненькой, маленького роста, хрупкой, с красивым лицом.
— Неужели вы полюбили сладкое, хоругв? — спросила она, подбежав к Энге Янвору и остановившись от него всего в паре шагов.
Прислуга при виде нее низко поклонилась, склонил голову и хоругв.
— Ваше высочество, — произнес он, едва сдерживая улыбку.
— Ах, к чему эти пустые любезности, — и не обращая внимания на придворный этикет и втолковываемые ей с детства нормы, кинулась к нему и крепко обняла, — я так рада видеть вас снова!
Энге Янвор на фоне хрупкой принцессы казался крупным нерасторопным медведем. Он бережно обнял ее за плечи и улыбнулся. И эта искренняя теплая улыбка преобразила его.
