Смотрит, оценивает. По спине Александра пробежал холодок. А если киборг сорвется? Если обойдет приказ? Он же не знает, что Александр намерен сразу же вернуть его Корделии. Он потому и передал координаты, чтоб «Космический мозгоед» был поблизости.
Уайтер проследил его взгляд.
— Что? Страшно? Не трясись, мажор, прямой приказ он не нарушит. Эти умники умеют находить лазейки в многозначности слов, а простой приказ их ломает. Я приказал ему стоять смирно. Вот если я прикажу ему тебя убить… — Александр вздрогнул. — Вот тут он начнет демагогию разводить. Будет уточнять, как лучше это сделать, что в первую очередь тебе сломать или оторвать. А это долго. Поэтому для тебя я припас вот это.
Казак показал бластер.
— Надеюсь, до этого не дойдет, — спокойно ответил Александр. — Я выполнил все ваши условия. Привез деньги, прилетел один. Катер дополнительно заправлен. Гасилка в исправности. Я передаю вам деньги. Вы мне права управления киборгом, и покончим с этим. Летите куда хотите.
— Так-то оно так, — задумчиво произнес пират. — Но где гарантия, что на карте вся сумма? А если там нолика не хватает?
— Не судите по себе, мистер Уайтер. Всего там хватает.
— Тогда давай проверим. На станции есть инфранет. Свяжемся с банком и посмотрим.
Александр это предвидел. Разумеется, пират захочет взглянуть на деньги. Он мошенник, а мошенники всех прочих меряют по себе.
— Хорошо, давайте проверим.
Александр указал на стыковочный узел катера.
— Иди вперед, мажор. — Казак указал дулом направление.
Александр пожал плечами и пошел. Нет, пират не выстрелит ему в спину. Зачем? Он и так получит все, что хочет — и деньги, и катер. Зачем отягощать будущее убийством? Казак обратился к киборгу.
— DEX, иди за мной. Держи дистанцию в пять шагов. Ближе не подходи.
— Приказ принят к исполнению, — равнодушно ответил киборг.
Александра передернуло. Совершенно машинный голос. Неужели именно этот парень ворковал в кондитерской с Корделией?
Они вошли в рубку управления катера. Александр — первым, за ним Казак с киборгом. Киборг сохранял указанную дистанцию. Александр запустил терминал, дождался отзыва. Инфранет был слабенький, открытия банковского инфопортала пришлось ждать пару минут. Казак тяжело дышал. Наконец окно развернулось. Александр воткнул карту в считывающий слот и ввел код.
— 1734, — сказал он.
Все равно ему придется назвать пирату пароль. У него нет выбора. Появилось зеленое поле с белыми цифрами. Двадцать миллионов. Казак шумно втянул воздух.
— Я вас не обманул, мистер Уайтер, — сказал внук Альфреда Рифеншталя. — Теперь ваша очередь.
— Код доступа к искину катера! — хрипло приказал пират.
— Но…
— Код! А то пристрелю! — Казак повернулся к киборгу. — DEX, ум…
— Я скажу. Не надо. ХХ2011В.
Уайтер быстро набрал названный код на панели. Засветились сенсоры, катер будто вздохнул, просыпаясь.
— Ну вот, другое дело. Молодец, мажор. Слово держишь. Ну, пошли. Провожу тебя до яхты с твоим приобретением.
Они снова вышли из стыковочного узла в том же порядке. Киборг, послушно сохраняя дистанцию в пять шагов, посторонился, пропуская их вперед, и двинулся только тогда, когда люди, хозяин настоящий и хозяин будущий, вышли из стыковочного шлюза. Александр торопливо обернулся.
— Дайте мне права управления.
Они стояли уже на платформе станции. Киборг — в шлюзе.
— Дайте мне права, — более твердо произнес Александр.
Казак поигрывал бластером. Налитые кровью глаза нехорошо поблескивали.
— А знаешь… — вдруг сказал он, — я передумал.
— Что… что значит передумал? Я выполнил все условия. Катер, деньги. Вы должны…
— Ничего я тебе не должен, мажор. Такие как ты, из богатенькой семейки, уверены, что вам все позволено. Считаете себя особой расой, высшими существами. Вот ты со мной сейчас разговариваешь, заискиваешь, а повстречай ты меня на улице… Что бы ты сделал? Я для тебя грязный наемник, обслуга. Думаешь, кинул мне кость, и я как собака, руки тебе буду лизать? Не дождешься. Пшел на свою посудину. А кибера я оставляю себе.
— Нет, вы не смеете!
Голос Александра сорвался. Он бросился на Уайтера. Попытался схватить.
Уайтер спокойно навел бластер и выстрелил.
Полноценной планетарной системы у Бетельгейзе, альфы Ориона, нет. Есть пылевое облако, туманность. Об этом знали еще в далеком 20-м веке, когда впервые применили интерферометр, но на последующий десяток лет оставили это открытие в статусе гипотезы, так как по причине отсутствия мощных телескопов не могли ни развить ее в теорию, ни окончательно опровергнуть. Дальнейшие наблюдения подтвердили наличие туманности, которая, словно экзотическая вуаль, сглаживала багровый лик Бейт-Аль-Джауза.
Вероятно, у того астронома, который впервые обозначил расплывчатый объект в небе как туманность, возникла в тот момент стойкая ассоциация с земным туманом, обычным атмосферным явлением, способным искажать и поглощать окружающую действительность, уводя ее в параллель непознаваемого, придавая самым обыденным предметам почти мистическую ауру. Для астрономов времен Галилея все небо представляло собой обитель сверхъестественных и непостижимых существ. И все, что там наверху сияло и мерцало, уже само по себе являлось волнующей тайной.
Правда, люди на протяжении всей земной истории, превозмогая страхи и комплексы, эти тайны все же разгадывали и даже находили смелость давать звездам имена, соединять их в созвездия и вычислять их движение по небесной сфере. Люди заглядывали все дальше, за пределы знакомых созвездий, видели мутные пятна, массивные объекты без четких границ и объединяющего центра. Что напоминали им эти пятна? На что были похожи? На обрывки выпавшего предрассветного тумана, которые так же искажали и преломляли, рассеивали и мистифицировали. И состояли, предположительно, из таких же крошечных частиц, из обломков и пыли. Только в начале 20-го века, когда человечество вооружилось первым радиотелескопом, удалось выяснить, что состоят эти туманности далеко не из пылинок, а из звезд и даже галактик.
Вот и вуаль Бетельгейзе была обманчиво тонка и невесома. В действительности каждая из этих «пылинок», окружающих звезду, могла бы посоперничать своей массой если не с Луной, то с астероидом из облака Оорта или пояса Койпера. А уж для экипажа старого армейского транспортника любая туманная частичка и вовсе представлялась великаном. Что, впрочем, пошло транспортнику только на пользу. «Космический мозгоед» укрылся в тени астероида, двигающегося параллельно орбите дрейфующей станции.
Чтобы занять эту выгодную, но сопряженную с немалым риском позицию, Тед с Дэном провели за пультом больше суток. Дэн пересчитывал трассу заново, едва только «Мозгоед» покидал тень одной «пылинки» и перемещался к другой, а Тед манипулировал четырьмя маневровыми двигателями строго в ручном режиме, то ускоряясь, то замедляясь, будто это и не двигатели с многотонной тягой, а струнные инструменты, звучащие каждый в своей тональности. Тед выступал в этом оркестре опытным дирижером, указывая каждому инструменту время его вступления, ритм и темп.
Вместе с тем это походило на опасную игру в «прятки». «Космический мозгоед», притаившись, некоторое время следовал за плывущей глыбой, синхронизируясь в скорости, затем выглядывал, дожидаясь, когда «водящий» — лидар «Алиеноры» — отвернется, и быстро перемещался в тень следующей «пылинки», сбрасывал обороты, тормозил и вновь замирал, выжидая, когда «водящий» также окажется в тени. Дэн высчитывал отрезок трассы до следующего укрытия, Тед повторял маневр. «Маша», вооружившись циклопический размеров подзорной трубой, высматривала «дичь» — яхту класса А-плюс, которая то появлялась, то исчезала на обзорном экране. Транспортник балансировал на грани возможностей своей сканирующей системы, не рискуя приблизиться. Система лазерной локации яхты была значительно мощнее лидаров транспортника. Несколько раз Тед не успевал вовремя перевести двигатели на более низкие обороты и вылетал из тени на открытое пространство.
После очередного промаха, сопровождаемого нецензурными комментариями в адрес собственной криворукости, все пребывающие в пультогостиной, разом утратив дар речи, замирали, ожидая реакции «Алиеноры». Если искин яхты их засек и Казак понял, кто висит у него на хвосте, то следует готовиться к неприятным переговорам. Уайтер вполне способен устроить представление в духе Ржавого Волка, показательно расстреливая Мартина. Пусть даже и с минимальным для киборга ущербом. Или отыграться на другом заложнике, менее значимом, без системы регенерации. В течение нескольких минут все, включая даже Михалыча, который не находил привычного утешения в компании «прыжкового» двигателя, смотрели на терминал, ожидая экстренного вызова. Станислав Федотович сидел в капитанском кресле, надвинув фуражку, с выражением невозмутимой решимости на лице. В конце концов, однажды они уже поспособствовали «посадке» Уайтера. Почему бы не поспособствовать еще раз? На Медузе ситуация к благополучному финалу не располагала. Но вызов с «Алиеноры» так и не пришел. Возможно, Казак не позаботился дать соответствующие указания искину, как некогда не позаботился удалить Дэна из памяти «семерки». А искины — они такие, по собственной инициативе запускать эмиссионный сканер и сверять полученные данные с уже имеющимися в базе не будут. Если, конечно, такая операция не согласуется с их далеко идущими интересами.
— Уинстон еще тот жук, — тихо произнесла Корделия после очередного тревожного ожидания, когда Тед, едва не въехав в горизонтально выпирающий уступ астероида, резко бросил транспортник вниз и в третий раз вылетел из спасительной тени.
— Они нас не видят, — сказал Дэн.
— Или не хотят, — вполголоса добавила Корделия.
— Если даже не видят и не хотят, это не означает, что мы участвуем в карнавальских гонках, — сказал капитан, отыскивая слетевшую фуражку и в упор глядя на пилота.
— Да кто ж знал, что у астероида… ну что там торчит эта хреновина! — оправдывался Тед.
Корделия почувствовала слабость и вернулась на диванчик. Вениамин Игнатьевич покосился на нее, но она упреждающе качнула головой.
Хватит с нее транквилизаторов. Она и в самые черные свои времена ими не увлекалась. Только если больше двух суток не могла уснуть. Если настигающие слабость и головокружение грозили стать причиной необратимых трагических последствий не только для нее, но и для тех, кто был рядом. Одно дело, если пострадает она, и совсем другое, если по вине ее депрессивной безответственности пострадает кто-то еще. Ее жизнь — это ее жизнь. Она вольна поступать с этой жизнью, как ей заблагорассудиться, а вот жизнь чужая, да еще завязанные на жизни близких и любящих, это категория неприкосновенная. И ради сохранения этих суверенных жизней, этих судеб и вселенных, этих миров, полных надежд и стремлений, она обязана хранить свой разум незамутненным. Небытие она призовет в независимом и суверенном одиночестве, чтобы своим падением никого не зацепить, не увлечь и не столкнуть в пропасть.
При сложившихся обстоятельствах этот ясный ум ей необходимым как никогда. Она уже отдохнула и почти пришла в себя. Последствия чередующихся стрессов и потрясений еще сказывались, но не настолько, чтобы ей требовалось медикаментозное лечение. Она справится.
Она утратила власть над собой там, в галерее «Эксплорера». У нее сдали нервы, когда она увидела, как пират сначала оглушил Мартина, а затем вколол ему транквилизатор. В отличие от всех прочих киборгов, даже разумных, Мартин был не настолько уязвим для электромагнитного импульса, чтобы сразу отключаться. Мозг Мартина способен действовать самостоятельно и управлять телом автономно. Правда, не настолько эффективно, как мозг человека, к тому же на адаптацию и перехват управления требуется время, но выход из паралича для него занимает гораздо меньше времени, чем для его собратьев, а сознание Мартин и вовсе не теряет. Электромагнитная пушка не оказывает на мозг воздействия.
Эту вторую особенность Корделия определяла скорее как недостаток, чем как преимущество. Мартин, оказавшись беспомощным, осознавал и чувствовал все, что с ним происходило. Правда, в исследовательском центре ему обычно сразу кололи транквилизатор, чтобы он не успел справиться с оцепенением и задействовать органическую альтернативу. Но те двадцать-тридцать секунд, прежде чем инъектор проколет стенку артерии и впрыснет нейролептик, те краткие в радости и безразмерные в страдании временные отрезки оказывались перенасыщенными ясным осознанием, фиксацией самых болезненных и устрашающих мелочей, пропитаны бесконечным ужасом и осязаемым отчаянием. Мартин почти ничего не рассказывал о своем пребывании в научном центре. Отвечал только по необходимости, с трудом. Но Корделии вполне этого хватало. Он только однажды проговорился, когда объяснял ей принцип действия «глушилки», упомянув этот временной пробел, который есть у него и которого нет у других киборгов. Корделия уже самостоятельно дорисовала картину. С ее-то воображением.
«…Довольно с вас. У вас воображение в минуту дорисует остальное. Оно у вас проворней живописца, вам все равно, с чего бы ни начать…»*
Это да, в проворстве воображения она с доном Гуаном еще посоперничает! Только вот его картинки будут поинтересней, поувлекательней, а вот ее... Только боль и кровь.
С помощью своего воображения она тут же влезла Мартину «под кожу», посмотрела его глазами, поощущала его нервами, поиспытывала его отчаяние. И окончательно выбраться не смогла, где-то там, «под кожей», и осталась. Не смогла расплести, распутать эмоциональные связи. Потому и споткнулась, едва не упала, когда его настиг первый разряд. Потому и ноги перестали слушаться. Потому что ее тоже оглушили, потому что ее накрыл тот же паралич. Ее рассудок тоже пытался перехватить управление, тоже пытался привести тело к повиновению, заставить двигаться, идти. Но она не слушалась. Она утратила способность к рациональному мышлению, она забыла, что такое благоразумие, расчет и стратегия, остались только инстинкты.
Непоправимую глупость предотвратила Полина, которую Корделия сразу наделила статусом врага. Если бы у нее был внутренний экран, как у Мартина, там бы выскочила красная тревожная надпись: «Обнаружен вражеский объект. Уничтожить?» Эта надпись выскочила где-то на периферии сознания комком эмоций. Хорошо, что Полина справилась. Тут и оплеуха бы не помешала, идеальное средство при истерике, Корделия это заслужила. Но ее спас Вениамин Игнатьевич — вколол успокоительное. А когда Корделия проснулась, разум уже перехватил управление.
О, те первые сутки… Это была тирания. Подлинная, с безжалостным подавлением, с небрежением ко всем демократическим завоеваниям, с отрицанием всех законов и деклараций. Эмоции, страхи, слезы, воспоминания выслеживались и выжигались. Внутри нее, в ее голове, в сердце, в нервной системе происходила борьба. Холодный, неумолимый разум, сверкающий, как отточенный клинок, в доспехах аргументов и логических выкладок, гнал мысли в строй, пресекая их хаотичное кружение и несвязность. Дрожь, метания, слезы… Потом, все потом. Она вспомнит… Она обязательно вспомнит… И о своей женской природе, о своей эмоциональности уязвимости, и о своей телесной слабости.
Уайтер проследил его взгляд.
— Что? Страшно? Не трясись, мажор, прямой приказ он не нарушит. Эти умники умеют находить лазейки в многозначности слов, а простой приказ их ломает. Я приказал ему стоять смирно. Вот если я прикажу ему тебя убить… — Александр вздрогнул. — Вот тут он начнет демагогию разводить. Будет уточнять, как лучше это сделать, что в первую очередь тебе сломать или оторвать. А это долго. Поэтому для тебя я припас вот это.
Казак показал бластер.
— Надеюсь, до этого не дойдет, — спокойно ответил Александр. — Я выполнил все ваши условия. Привез деньги, прилетел один. Катер дополнительно заправлен. Гасилка в исправности. Я передаю вам деньги. Вы мне права управления киборгом, и покончим с этим. Летите куда хотите.
— Так-то оно так, — задумчиво произнес пират. — Но где гарантия, что на карте вся сумма? А если там нолика не хватает?
— Не судите по себе, мистер Уайтер. Всего там хватает.
— Тогда давай проверим. На станции есть инфранет. Свяжемся с банком и посмотрим.
Александр это предвидел. Разумеется, пират захочет взглянуть на деньги. Он мошенник, а мошенники всех прочих меряют по себе.
— Хорошо, давайте проверим.
Александр указал на стыковочный узел катера.
— Иди вперед, мажор. — Казак указал дулом направление.
Александр пожал плечами и пошел. Нет, пират не выстрелит ему в спину. Зачем? Он и так получит все, что хочет — и деньги, и катер. Зачем отягощать будущее убийством? Казак обратился к киборгу.
— DEX, иди за мной. Держи дистанцию в пять шагов. Ближе не подходи.
— Приказ принят к исполнению, — равнодушно ответил киборг.
Александра передернуло. Совершенно машинный голос. Неужели именно этот парень ворковал в кондитерской с Корделией?
Они вошли в рубку управления катера. Александр — первым, за ним Казак с киборгом. Киборг сохранял указанную дистанцию. Александр запустил терминал, дождался отзыва. Инфранет был слабенький, открытия банковского инфопортала пришлось ждать пару минут. Казак тяжело дышал. Наконец окно развернулось. Александр воткнул карту в считывающий слот и ввел код.
— 1734, — сказал он.
Все равно ему придется назвать пирату пароль. У него нет выбора. Появилось зеленое поле с белыми цифрами. Двадцать миллионов. Казак шумно втянул воздух.
— Я вас не обманул, мистер Уайтер, — сказал внук Альфреда Рифеншталя. — Теперь ваша очередь.
— Код доступа к искину катера! — хрипло приказал пират.
— Но…
— Код! А то пристрелю! — Казак повернулся к киборгу. — DEX, ум…
— Я скажу. Не надо. ХХ2011В.
Уайтер быстро набрал названный код на панели. Засветились сенсоры, катер будто вздохнул, просыпаясь.
— Ну вот, другое дело. Молодец, мажор. Слово держишь. Ну, пошли. Провожу тебя до яхты с твоим приобретением.
Они снова вышли из стыковочного узла в том же порядке. Киборг, послушно сохраняя дистанцию в пять шагов, посторонился, пропуская их вперед, и двинулся только тогда, когда люди, хозяин настоящий и хозяин будущий, вышли из стыковочного шлюза. Александр торопливо обернулся.
— Дайте мне права управления.
Они стояли уже на платформе станции. Киборг — в шлюзе.
— Дайте мне права, — более твердо произнес Александр.
Казак поигрывал бластером. Налитые кровью глаза нехорошо поблескивали.
— А знаешь… — вдруг сказал он, — я передумал.
— Что… что значит передумал? Я выполнил все условия. Катер, деньги. Вы должны…
— Ничего я тебе не должен, мажор. Такие как ты, из богатенькой семейки, уверены, что вам все позволено. Считаете себя особой расой, высшими существами. Вот ты со мной сейчас разговариваешь, заискиваешь, а повстречай ты меня на улице… Что бы ты сделал? Я для тебя грязный наемник, обслуга. Думаешь, кинул мне кость, и я как собака, руки тебе буду лизать? Не дождешься. Пшел на свою посудину. А кибера я оставляю себе.
— Нет, вы не смеете!
Голос Александра сорвался. Он бросился на Уайтера. Попытался схватить.
Уайтер спокойно навел бластер и выстрелил.
Прода от 09.05.2021, 22:05
Глава 12. Эндшпиль
Полноценной планетарной системы у Бетельгейзе, альфы Ориона, нет. Есть пылевое облако, туманность. Об этом знали еще в далеком 20-м веке, когда впервые применили интерферометр, но на последующий десяток лет оставили это открытие в статусе гипотезы, так как по причине отсутствия мощных телескопов не могли ни развить ее в теорию, ни окончательно опровергнуть. Дальнейшие наблюдения подтвердили наличие туманности, которая, словно экзотическая вуаль, сглаживала багровый лик Бейт-Аль-Джауза.
Вероятно, у того астронома, который впервые обозначил расплывчатый объект в небе как туманность, возникла в тот момент стойкая ассоциация с земным туманом, обычным атмосферным явлением, способным искажать и поглощать окружающую действительность, уводя ее в параллель непознаваемого, придавая самым обыденным предметам почти мистическую ауру. Для астрономов времен Галилея все небо представляло собой обитель сверхъестественных и непостижимых существ. И все, что там наверху сияло и мерцало, уже само по себе являлось волнующей тайной.
Правда, люди на протяжении всей земной истории, превозмогая страхи и комплексы, эти тайны все же разгадывали и даже находили смелость давать звездам имена, соединять их в созвездия и вычислять их движение по небесной сфере. Люди заглядывали все дальше, за пределы знакомых созвездий, видели мутные пятна, массивные объекты без четких границ и объединяющего центра. Что напоминали им эти пятна? На что были похожи? На обрывки выпавшего предрассветного тумана, которые так же искажали и преломляли, рассеивали и мистифицировали. И состояли, предположительно, из таких же крошечных частиц, из обломков и пыли. Только в начале 20-го века, когда человечество вооружилось первым радиотелескопом, удалось выяснить, что состоят эти туманности далеко не из пылинок, а из звезд и даже галактик.
Вот и вуаль Бетельгейзе была обманчиво тонка и невесома. В действительности каждая из этих «пылинок», окружающих звезду, могла бы посоперничать своей массой если не с Луной, то с астероидом из облака Оорта или пояса Койпера. А уж для экипажа старого армейского транспортника любая туманная частичка и вовсе представлялась великаном. Что, впрочем, пошло транспортнику только на пользу. «Космический мозгоед» укрылся в тени астероида, двигающегося параллельно орбите дрейфующей станции.
Чтобы занять эту выгодную, но сопряженную с немалым риском позицию, Тед с Дэном провели за пультом больше суток. Дэн пересчитывал трассу заново, едва только «Мозгоед» покидал тень одной «пылинки» и перемещался к другой, а Тед манипулировал четырьмя маневровыми двигателями строго в ручном режиме, то ускоряясь, то замедляясь, будто это и не двигатели с многотонной тягой, а струнные инструменты, звучащие каждый в своей тональности. Тед выступал в этом оркестре опытным дирижером, указывая каждому инструменту время его вступления, ритм и темп.
Вместе с тем это походило на опасную игру в «прятки». «Космический мозгоед», притаившись, некоторое время следовал за плывущей глыбой, синхронизируясь в скорости, затем выглядывал, дожидаясь, когда «водящий» — лидар «Алиеноры» — отвернется, и быстро перемещался в тень следующей «пылинки», сбрасывал обороты, тормозил и вновь замирал, выжидая, когда «водящий» также окажется в тени. Дэн высчитывал отрезок трассы до следующего укрытия, Тед повторял маневр. «Маша», вооружившись циклопический размеров подзорной трубой, высматривала «дичь» — яхту класса А-плюс, которая то появлялась, то исчезала на обзорном экране. Транспортник балансировал на грани возможностей своей сканирующей системы, не рискуя приблизиться. Система лазерной локации яхты была значительно мощнее лидаров транспортника. Несколько раз Тед не успевал вовремя перевести двигатели на более низкие обороты и вылетал из тени на открытое пространство.
После очередного промаха, сопровождаемого нецензурными комментариями в адрес собственной криворукости, все пребывающие в пультогостиной, разом утратив дар речи, замирали, ожидая реакции «Алиеноры». Если искин яхты их засек и Казак понял, кто висит у него на хвосте, то следует готовиться к неприятным переговорам. Уайтер вполне способен устроить представление в духе Ржавого Волка, показательно расстреливая Мартина. Пусть даже и с минимальным для киборга ущербом. Или отыграться на другом заложнике, менее значимом, без системы регенерации. В течение нескольких минут все, включая даже Михалыча, который не находил привычного утешения в компании «прыжкового» двигателя, смотрели на терминал, ожидая экстренного вызова. Станислав Федотович сидел в капитанском кресле, надвинув фуражку, с выражением невозмутимой решимости на лице. В конце концов, однажды они уже поспособствовали «посадке» Уайтера. Почему бы не поспособствовать еще раз? На Медузе ситуация к благополучному финалу не располагала. Но вызов с «Алиеноры» так и не пришел. Возможно, Казак не позаботился дать соответствующие указания искину, как некогда не позаботился удалить Дэна из памяти «семерки». А искины — они такие, по собственной инициативе запускать эмиссионный сканер и сверять полученные данные с уже имеющимися в базе не будут. Если, конечно, такая операция не согласуется с их далеко идущими интересами.
— Уинстон еще тот жук, — тихо произнесла Корделия после очередного тревожного ожидания, когда Тед, едва не въехав в горизонтально выпирающий уступ астероида, резко бросил транспортник вниз и в третий раз вылетел из спасительной тени.
— Они нас не видят, — сказал Дэн.
— Или не хотят, — вполголоса добавила Корделия.
— Если даже не видят и не хотят, это не означает, что мы участвуем в карнавальских гонках, — сказал капитан, отыскивая слетевшую фуражку и в упор глядя на пилота.
— Да кто ж знал, что у астероида… ну что там торчит эта хреновина! — оправдывался Тед.
Корделия почувствовала слабость и вернулась на диванчик. Вениамин Игнатьевич покосился на нее, но она упреждающе качнула головой.
Хватит с нее транквилизаторов. Она и в самые черные свои времена ими не увлекалась. Только если больше двух суток не могла уснуть. Если настигающие слабость и головокружение грозили стать причиной необратимых трагических последствий не только для нее, но и для тех, кто был рядом. Одно дело, если пострадает она, и совсем другое, если по вине ее депрессивной безответственности пострадает кто-то еще. Ее жизнь — это ее жизнь. Она вольна поступать с этой жизнью, как ей заблагорассудиться, а вот жизнь чужая, да еще завязанные на жизни близких и любящих, это категория неприкосновенная. И ради сохранения этих суверенных жизней, этих судеб и вселенных, этих миров, полных надежд и стремлений, она обязана хранить свой разум незамутненным. Небытие она призовет в независимом и суверенном одиночестве, чтобы своим падением никого не зацепить, не увлечь и не столкнуть в пропасть.
При сложившихся обстоятельствах этот ясный ум ей необходимым как никогда. Она уже отдохнула и почти пришла в себя. Последствия чередующихся стрессов и потрясений еще сказывались, но не настолько, чтобы ей требовалось медикаментозное лечение. Она справится.
Она утратила власть над собой там, в галерее «Эксплорера». У нее сдали нервы, когда она увидела, как пират сначала оглушил Мартина, а затем вколол ему транквилизатор. В отличие от всех прочих киборгов, даже разумных, Мартин был не настолько уязвим для электромагнитного импульса, чтобы сразу отключаться. Мозг Мартина способен действовать самостоятельно и управлять телом автономно. Правда, не настолько эффективно, как мозг человека, к тому же на адаптацию и перехват управления требуется время, но выход из паралича для него занимает гораздо меньше времени, чем для его собратьев, а сознание Мартин и вовсе не теряет. Электромагнитная пушка не оказывает на мозг воздействия.
Эту вторую особенность Корделия определяла скорее как недостаток, чем как преимущество. Мартин, оказавшись беспомощным, осознавал и чувствовал все, что с ним происходило. Правда, в исследовательском центре ему обычно сразу кололи транквилизатор, чтобы он не успел справиться с оцепенением и задействовать органическую альтернативу. Но те двадцать-тридцать секунд, прежде чем инъектор проколет стенку артерии и впрыснет нейролептик, те краткие в радости и безразмерные в страдании временные отрезки оказывались перенасыщенными ясным осознанием, фиксацией самых болезненных и устрашающих мелочей, пропитаны бесконечным ужасом и осязаемым отчаянием. Мартин почти ничего не рассказывал о своем пребывании в научном центре. Отвечал только по необходимости, с трудом. Но Корделии вполне этого хватало. Он только однажды проговорился, когда объяснял ей принцип действия «глушилки», упомянув этот временной пробел, который есть у него и которого нет у других киборгов. Корделия уже самостоятельно дорисовала картину. С ее-то воображением.
«…Довольно с вас. У вас воображение в минуту дорисует остальное. Оно у вас проворней живописца, вам все равно, с чего бы ни начать…»*
Это да, в проворстве воображения она с доном Гуаном еще посоперничает! Только вот его картинки будут поинтересней, поувлекательней, а вот ее... Только боль и кровь.
С помощью своего воображения она тут же влезла Мартину «под кожу», посмотрела его глазами, поощущала его нервами, поиспытывала его отчаяние. И окончательно выбраться не смогла, где-то там, «под кожей», и осталась. Не смогла расплести, распутать эмоциональные связи. Потому и споткнулась, едва не упала, когда его настиг первый разряд. Потому и ноги перестали слушаться. Потому что ее тоже оглушили, потому что ее накрыл тот же паралич. Ее рассудок тоже пытался перехватить управление, тоже пытался привести тело к повиновению, заставить двигаться, идти. Но она не слушалась. Она утратила способность к рациональному мышлению, она забыла, что такое благоразумие, расчет и стратегия, остались только инстинкты.
Непоправимую глупость предотвратила Полина, которую Корделия сразу наделила статусом врага. Если бы у нее был внутренний экран, как у Мартина, там бы выскочила красная тревожная надпись: «Обнаружен вражеский объект. Уничтожить?» Эта надпись выскочила где-то на периферии сознания комком эмоций. Хорошо, что Полина справилась. Тут и оплеуха бы не помешала, идеальное средство при истерике, Корделия это заслужила. Но ее спас Вениамин Игнатьевич — вколол успокоительное. А когда Корделия проснулась, разум уже перехватил управление.
О, те первые сутки… Это была тирания. Подлинная, с безжалостным подавлением, с небрежением ко всем демократическим завоеваниям, с отрицанием всех законов и деклараций. Эмоции, страхи, слезы, воспоминания выслеживались и выжигались. Внутри нее, в ее голове, в сердце, в нервной системе происходила борьба. Холодный, неумолимый разум, сверкающий, как отточенный клинок, в доспехах аргументов и логических выкладок, гнал мысли в строй, пресекая их хаотичное кружение и несвязность. Дрожь, метания, слезы… Потом, все потом. Она вспомнит… Она обязательно вспомнит… И о своей женской природе, о своей эмоциональности уязвимости, и о своей телесной слабости.
