Какую именно, известно только ему самому: у пассии есть неразлучная сестра-близняшка, а чей портрет носил на шее упомянутый принц – это тайна, покрытая мраком. Красть нашейную реликвию, разумеется, Белов не стал, а дождался, пока проигравшийся студиоз до получения очередного вспомоществования от родни снесет ростовщику все, что при нем было. Выкупив заложенное, Александр Петрович свел знакомство с художником, поправлявшим свое положение, малюя разнообразные вывески, кому какая на вкус, и заказал срочно изготовить два отличавшихся только платьем небольших портрета – копии с принцева медальона, которые и собирался предъявить князю Львову по его возвращении из Болоньи. По окончании работы фехтовальщик вернул высокопоставленному студенту его миниатюру вместе с остальными цацками – вроде как, выкупил ему в подарок, с приглашением посещать его уроки, чем тот и воспользовался, понятное дело, безо всякой платы.
Ни семья Анны, ни ближайшее окружение к воцерковленным не относились, почитая себя скорее, агностиками, чем атеистами. Отправляясь в прошлое, чтобы связать жизнь с французским графом, ей в голову не пришло окреститься, тем более, принять католичество, и весь дальнейший, на скорую руку придуманный план, был основан на недостаточно почтительном отношении к Церкви. Огорошив бедного отца Жюля предположительным намерением в обозримом будущем принять постриг, Анна потребовала от священника обещания взять с собой в Берри: став ему сестрой во Христе, она будет оставаться с ним до конца жизни - его или ее, как сестра родная, о которой Жюль Бонне, так рано оставшийся сиротой, всегда мечтал. Рассчитывал ли святой отец, что девушке откажут в принесении обета – ее послушничество не длилось и пары месяцев, или не устоял перед искушением любить Анну на близком расстоянии уже на законных основаниях, но пообещал непременно вызвать в Витри, а пока она будет оставаться в Тамплемарском монастыре под присмотром аббатисы. С тем отец Бонне и отбыл к месту, где ожидала будущая паства, заглянув на прощанье к единственной родне - брату Гедеону, полностью оправдывающему свое имя (дровосек, рубака) и фамилию (фр. du pont – буквально, с моста, или человек, живущий около моста).
Мэтр Дюпон служил в славном городе Лилле палачом, поскольку женился на дочери скончавшегося потомственного орудия закона. Его сводный брат Жюль - младший сын скончавшейся от поздних родов мадам Дюпон, во втором браке Бонне (фр.«хорошая и добрая», и правда, хорошая женщина была!), совсем крохотным был отдан на воспитание в один из окрестных монастырей. Гедеон, с соблюдением всевозможных предосторожностей, навещал его, чтобы не бросить малейшей тени малопочтенной родней на обожаемого малыша, в будущем, вне всякого сомнения, сделающего карьеру в святой Церкви. Остававшийся бездетным брак палача прекратился за смертью жены, к которой он, по-своему, был даже привязан. В трактире, куда они иногда выбирались, приглашая супругу на танец, Гедеон понимал, что им придется танцевать в одиночку. Никто в зале не будет отплясывать с палачом одновременно, но жене нравилось пройтись под музыку, а неприязнь соседей можно перетерпеть, примерно, как то, что во время службы он должен стоять у входа, а к причастию подходить последним. Став со временем мастером непростого занятия, Дюпон свято верил в обязанность служить Закону, и перед самым приходом брата получил приглашение исполнить правосудие в соседнем городке - из-за тяжелой болезни бетюнского палача, в чьем ведении находился крохотный Ланс. Под впечатлением прощания с Анной, Жюль не обратил внимания, как пристально разглядывал его старший брат, предложив проводить по дороге в Бурж – лилльский палач, в отличие от парижского собрата, не был обязан носить одежду синего цвета, и особый покрой платья, как в некоторых городах, от него тоже не требовался.
«Упущение времени смерти безвозвратной подобно» - твердила про себя девушка любимую фразу царя Петра, разыскивая аббатису. Сию минуту первый русский император казался удивительно к месту: до бракосочетания с графом - рукой подать, а она еще до Берри не добралась, где надо успеть жениха осчастливить, а пока радовать приходится, разве что, мадам Магдалену, недвусмысленно демонстрируя отношение к ее племяннику, отцу Роже. Тот все глаза проглядел, высматривая новую послушницу, где ни попадется, невзирая на нарочитую холодность и отстраненность самой девушки. Зачем такие типы в священники идут? Совершенно себя не контролирует, подумать страшно, что с ним дальше будет. И, задумываясь не о средневековом эротомане, а о собственном будущем, эвентуальная невеста беррийского аристократа влетела в кабинет аббатисы, едва стукнув в дверь. Кроме хозяйки, Анна обнаружила в комнате отца Роже, сестру Полин, мадам Магдалену, и самого епископа Лилльского. Место отца Жюля в Тамплемаре должен занять чертов бабник Роже? Час от часу не легче!
Анна с разбега бросилась перед аббатисой на колени. Горячая мольба девушки о немедленном постриге была выслушана присутствующими с некоторым удивлением, хоть, и не без энтузиазма, особенно, со стороны патронессы, но вызвала сомнения у епископа ван дер Бурша – Тридентским Собором перед принятием обетов установлен срок послушничества не менее года. Анна была готова к вопросу – она проходила послушничество в другой обители, и, не дожидаясь уточнений, назвала монастырь в Халле. Поди, проверь, в другом государстве лье в двадцати от Лилля! И, вряд ли, будут, они тут доверчивыя – спасу нет!
Епископ задумчиво кивнул – разумеется, он слышал о недавнем несчастье в тирольских горах, как и о том, что на время восстановления женской обители ее народонаселение отправлено по домам или пристроено у родственников. Анна была отправлена в келью, помолиться, пока присутствующие обсудят, стоит ли удостоить ее чести стать невестой Христовой. Задержаться у двери и подслушать, увы, не удалось. Сестре Полин было велено ее проводить, надо понимать, чтоб по дороге в келью не заблудилась. За время, проведенное в монастыре, у Анны ни с кем из обитателей монастыря не сложилось доброжелательных отношений, и сестра Полин не была исключением. Особенно раздражало, что соседка по келье не давала отдыхать от себя сутками, постоянно маяча неподалеку. Вот, и сейчас, оставив Анну в келье на коленях перед распятием, сестра Полин, наверняка, торчала в коридоре. Долго молиться Анне не пришлось, было велено готовиться. Под предлогом омовения перед обрядом девушка выскочила на кухню, будто, за теплой водой. Улучив минуту, пока рядом никого не было, она пальцами залезла в небольшой горшок с тушеным мясом, приготовленным для епископа, и чуть не подавилась, глотая кусок баранины, который должен сделать будущий постриг фикцией. Она точно помнила, что какая-то византийская императрица сделала проведенный над ней насильственный обряд недействительным, съев перед постригом мясное кушанье. Вошедшая сестра Полин подозрительно уставилась на капли подливы, уроненные возле горшка, но подоспевший отец Роже увел будущую сестру во Христе в часовню, где незамедлительно приступил к непосредственным обязанностям. Анна, все же, волновалась и толком не запомнила процедуру пострижения, кроме того, что принесла обет безбрачия, послушания и нестяжания. Крестообразное пострижение волос, произведенное восприемником, произвело на нее впечатление, что священник отстриг себе ее локон на память. Новопостриженную оставили в часовне одну - благодарить за новую жизнь. После нескольких часов, проведенных на коленях, девушку пошатывало, и, когда она добралась до своей кельи, там, к ее удивлению, находился отец Роже, под предлогом помощи обессиленной сестре во Христе тут же попытавшийся до нее дотронуться. Священник был настолько настойчив, что не подействовали ни строгий взгляд, ни прямое выражение неудовольствия.
- Зоя Карбонопсина! - усмехнулся он, не выпуская руку Анны из своей. - Мать императора Константина Багрянородного, - повторил отец Роже в ответ на недоумение и крепко прижал ее руку к своей груди. Анне удалось выдернуть захваченную конечность, так резко оттолкнув святого отца, что он едва удержался на ногах, но тут же расхохотался:
- Вы неплохо разбираетесь в истории, дорогая моя. К чему недействительный постриг такой красавице? Ради чего? Или кого? Просветите же меня!
Видя ее растерянность, отец Роже схватил духовную дочь уже за грудь. Анна ударила его по лицу так, что голова отца Роже стукнулась о выступ стены кельи, залив воротник кровью. Выскочить в коридор не удалось, в проеме распахнувшейся двери стояла мадам Магдалена, из-за нее выглядывала сестра Полин. Что-то пробурчав, отец Роже вышел, обойдя их и прижимая к ране платок. Патронесса швырнула несколько мелких монет из висевшего у нее на поясе вышитого кошелька:
- Убирайся!
Анна мысленно похвалила себя за то, что из-за сестры Полин давно пристроила ридер на себе, рядом с метрикой и письмом из Халле. Скользнув мимо разгневанной тетки рукоположенного проказника, она направилась к монастырским воротам.
Анна медленно пробиралась по оживленной улочке Лилля, ведущей к мосту через Дёль. Из Тамплемара девушку подвезли купцы, заехавшие в монастырь с письмом к одной из воспитанниц. Они ожидали ответа у монастырских ворот, как раз, когда Анна изображала поход по своим нуждам вместо изгнания. Услыхав купеческий разговор о намерении остановиться в Гентском госпитале, то ли странноприимном доме для путешествующих, то ли недорогой гостинице, неподалеку от ворот Больных - тех, что ведут на Париж, она напросилась в попутчицы до города. Немолодые купцы показались неопасными, даже внушив доверие, и на них первых девушка опробовала легенду о путешествии к родне, все же не решившись упомянуть о брате-священнике, недавно получившем небольшой приход и отбывшем к своей пастве. Ошибку поняла, как только дядьки переглянулись и уставились на нее. Тут же поправившись, продолжила, что в церкви святого Петра будет ожидать монахиня старшего возраста, которая и сопроводит ее к родственнику. Название храма выскочило случайно, но память не подвела - там находилась мадонна, с которой все время что-то происходило, прям-таки мыльная опера чудес, и прибывавшие в город, разумеется, были о том наслышаны. Нечаянные попутчики проводили к упомянутому божьему дому, на пути к площади Лилльской биржи, куда они направлялись, а девушка, для вида помолившись возле чудесатой мадонны, составила дальнейший план действий. Надо найти попутчицу, сначала до Парижа, где каждую первую пятницу - вынос Тернового венца, а там - паломников, идущих в Сантьяго-де-Компостелла. Французская часть маршрута через Орлеан, не сворачивая на Тур, доведет почти до Буржа, останется около двух десятков лье. Конечно, до Парижа - больше пятидесяти, а до Буржа - еще столько же, если не больше, и в карете, где-то, по два лье в час, а пёхом-то? Получается, один лье за час, это по хорошей дороге, спортивным шагом и в подходящей обуви, а в монашеских тапках, когда подол чуть не по земле метет – сплошной улет! Ну, ничего, ходят же люди, то бишь, паломники, и она с ними, за компанию. К богадельне - Госпиталю Графини, лучше не соваться, не ровен час, не на патронессу, так на сестру Полин или еще кого наткнешься, лучше перехватить средневековых тревеллеров возле моста у Дёли, где на блошином рынке по дешевке, а то, и на халяву - если к вечеру, разным скарбом разжиться можно.
Улочка привела девушку к набережной, где ввиду достаточно позднего времени почти никого не было, кроме пары оборванцев, копошившихся в мусорных кучках возле воды. Анна встретилась глазами с одним из них и попятилась. Второй тоже поднял голову и улыбнулся так, что она закричала и бросилась бежать, назад, откуда пришла, продолжая вопить что-то неразборчивое для нее самой, и наткнулась на появившегося из крайнего дома высокого крепкого человека.
- Вас кто-то обидел, сестра? - произнес он, глядя прямо в глаза.
Новоиспеченная монахиня совсем забыла, что облачение позволяет надеяться на помощь и защиту добрых христиан, но быстро сориентировалась:
- Нет-нет, я просто испугалась. Искала на рынке паломников, получивших приют в Лилле, но, видимо, уже все разошлись, и...
На порог дома выскочил отец Жюль:
- Господи, Анна, что вы здесь делаете?
Хлынувшие градом слезы помешали ответить, но никто ни о чем не спрашивал, пока она не наелась досыта и не отогрелась у огня, завернувшись в поданный плащ. С утра во рту ничего не было, кроме злополучного куска баранины, а пить как хочется! С этим их постригом в горле все пересохло.
- Мой старший брат Гедеон, - представил хозяина дома отец Жюль.
На Анну смотрели две пары совершенно одинаковых карих глаз, мягко светящихся, как у отца Жюля, и спокойно-внимательных - у старшего брата, который был на целую голову выше, коротко стрижен и скуп в движениях, производя впечатление невозмутимого, уверенного в себе и завтрашнем дне человека. Рассказ о сегодняшних злоключениях много времени не занял, особенно, если опустить историю о недействительности свеженького пострига. Поведение отца Роже было обрисовано кратко, с достоинством и подчеркнутым недоумением, какая муха его укусила, но не без намека: он и раньше себе позволял не всегда подобающее поведение, что ею строго пресекалось, а, вот, сегодня...
- Негодяй! – не вытерпел отец Жюль.
- Умный негодяй, - добавил Гедеон. - Прикинул, что монахине деваться некуда, это у послушницы - мир велик, а после принесения обетов из монастыря не побежишь, вот, и осмелел. Вам повезло, что свидетели нашлись, а то все могло кончиться совсем иначе.
- Как это, иначе?
- Иначе - значит « иначе», - уточнил старший брат.
- Но меня и так выгнали!
- Могли бы выгнать уже после того, а не до, - доходчиво пояснил хозяин дома.
- Нужно жалобу епископу, - волновался отец Жюль.
- На племянника? - усмехнулся его брат.
- Оставить безнаказанным - не менее безнравственно! - не успокаивался святой отец.
- Бог накажет, не люди, - резюмировал Гедеон.
- Анна, но как же епископ ван дер Бурш разрешил постриг в виду кратковременного послушничества?
- Учел мое предыдущее годичное пребывание в халлеской обители.
- Той, что разрушена землетрясением? – уточнил Гедеон.
- Такое несчастье, с лица земли почти стерта даже церковь Святого сердца, а уцелевших отправили по домам. Моя родня ранее проживала в Турне, но перебралась в Лилль. К несчастью, вся семья погибла во время пожара, а других родственников до сих пор отыскать пока не удалось.
Анна перевела взгляд с сощуренных, почти спрятанных под ресницами глаз хозяина дома на лучащиеся неудержимым сочувствием очи его брата и решилась добавить:
- Больше года я размышляла над своей готовностью принять обеты, все мои помыслы были направлены на то, чтобы решить, достойна ли. Я не сумела ответить себе утвердительно, во всяком случае, определила, что могу быть удостоена этой чести в обозримом будущем, но не сейчас.
- Боже мой, Анна, вы хотите сказать, вас постригли насильно? – ахнул отец Жюль.
Гедеон, в ожидании ее ответа, немного подался вперед, и девушка всей кожей почувствовала, как спрятанный под ресницами взгляд стал откровенно пронизывающим. Она выпрямила позвоночник, устремив глаза вниз, и ответила едва слышно:
Глава 10. Очертя голову.
Ни семья Анны, ни ближайшее окружение к воцерковленным не относились, почитая себя скорее, агностиками, чем атеистами. Отправляясь в прошлое, чтобы связать жизнь с французским графом, ей в голову не пришло окреститься, тем более, принять католичество, и весь дальнейший, на скорую руку придуманный план, был основан на недостаточно почтительном отношении к Церкви. Огорошив бедного отца Жюля предположительным намерением в обозримом будущем принять постриг, Анна потребовала от священника обещания взять с собой в Берри: став ему сестрой во Христе, она будет оставаться с ним до конца жизни - его или ее, как сестра родная, о которой Жюль Бонне, так рано оставшийся сиротой, всегда мечтал. Рассчитывал ли святой отец, что девушке откажут в принесении обета – ее послушничество не длилось и пары месяцев, или не устоял перед искушением любить Анну на близком расстоянии уже на законных основаниях, но пообещал непременно вызвать в Витри, а пока она будет оставаться в Тамплемарском монастыре под присмотром аббатисы. С тем отец Бонне и отбыл к месту, где ожидала будущая паства, заглянув на прощанье к единственной родне - брату Гедеону, полностью оправдывающему свое имя (дровосек, рубака) и фамилию (фр. du pont – буквально, с моста, или человек, живущий около моста).
Мэтр Дюпон служил в славном городе Лилле палачом, поскольку женился на дочери скончавшегося потомственного орудия закона. Его сводный брат Жюль - младший сын скончавшейся от поздних родов мадам Дюпон, во втором браке Бонне (фр.«хорошая и добрая», и правда, хорошая женщина была!), совсем крохотным был отдан на воспитание в один из окрестных монастырей. Гедеон, с соблюдением всевозможных предосторожностей, навещал его, чтобы не бросить малейшей тени малопочтенной родней на обожаемого малыша, в будущем, вне всякого сомнения, сделающего карьеру в святой Церкви. Остававшийся бездетным брак палача прекратился за смертью жены, к которой он, по-своему, был даже привязан. В трактире, куда они иногда выбирались, приглашая супругу на танец, Гедеон понимал, что им придется танцевать в одиночку. Никто в зале не будет отплясывать с палачом одновременно, но жене нравилось пройтись под музыку, а неприязнь соседей можно перетерпеть, примерно, как то, что во время службы он должен стоять у входа, а к причастию подходить последним. Став со временем мастером непростого занятия, Дюпон свято верил в обязанность служить Закону, и перед самым приходом брата получил приглашение исполнить правосудие в соседнем городке - из-за тяжелой болезни бетюнского палача, в чьем ведении находился крохотный Ланс. Под впечатлением прощания с Анной, Жюль не обратил внимания, как пристально разглядывал его старший брат, предложив проводить по дороге в Бурж – лилльский палач, в отличие от парижского собрата, не был обязан носить одежду синего цвета, и особый покрой платья, как в некоторых городах, от него тоже не требовался.
«Упущение времени смерти безвозвратной подобно» - твердила про себя девушка любимую фразу царя Петра, разыскивая аббатису. Сию минуту первый русский император казался удивительно к месту: до бракосочетания с графом - рукой подать, а она еще до Берри не добралась, где надо успеть жениха осчастливить, а пока радовать приходится, разве что, мадам Магдалену, недвусмысленно демонстрируя отношение к ее племяннику, отцу Роже. Тот все глаза проглядел, высматривая новую послушницу, где ни попадется, невзирая на нарочитую холодность и отстраненность самой девушки. Зачем такие типы в священники идут? Совершенно себя не контролирует, подумать страшно, что с ним дальше будет. И, задумываясь не о средневековом эротомане, а о собственном будущем, эвентуальная невеста беррийского аристократа влетела в кабинет аббатисы, едва стукнув в дверь. Кроме хозяйки, Анна обнаружила в комнате отца Роже, сестру Полин, мадам Магдалену, и самого епископа Лилльского. Место отца Жюля в Тамплемаре должен занять чертов бабник Роже? Час от часу не легче!
Анна с разбега бросилась перед аббатисой на колени. Горячая мольба девушки о немедленном постриге была выслушана присутствующими с некоторым удивлением, хоть, и не без энтузиазма, особенно, со стороны патронессы, но вызвала сомнения у епископа ван дер Бурша – Тридентским Собором перед принятием обетов установлен срок послушничества не менее года. Анна была готова к вопросу – она проходила послушничество в другой обители, и, не дожидаясь уточнений, назвала монастырь в Халле. Поди, проверь, в другом государстве лье в двадцати от Лилля! И, вряд ли, будут, они тут доверчивыя – спасу нет!
Епископ задумчиво кивнул – разумеется, он слышал о недавнем несчастье в тирольских горах, как и о том, что на время восстановления женской обители ее народонаселение отправлено по домам или пристроено у родственников. Анна была отправлена в келью, помолиться, пока присутствующие обсудят, стоит ли удостоить ее чести стать невестой Христовой. Задержаться у двери и подслушать, увы, не удалось. Сестре Полин было велено ее проводить, надо понимать, чтоб по дороге в келью не заблудилась. За время, проведенное в монастыре, у Анны ни с кем из обитателей монастыря не сложилось доброжелательных отношений, и сестра Полин не была исключением. Особенно раздражало, что соседка по келье не давала отдыхать от себя сутками, постоянно маяча неподалеку. Вот, и сейчас, оставив Анну в келье на коленях перед распятием, сестра Полин, наверняка, торчала в коридоре. Долго молиться Анне не пришлось, было велено готовиться. Под предлогом омовения перед обрядом девушка выскочила на кухню, будто, за теплой водой. Улучив минуту, пока рядом никого не было, она пальцами залезла в небольшой горшок с тушеным мясом, приготовленным для епископа, и чуть не подавилась, глотая кусок баранины, который должен сделать будущий постриг фикцией. Она точно помнила, что какая-то византийская императрица сделала проведенный над ней насильственный обряд недействительным, съев перед постригом мясное кушанье. Вошедшая сестра Полин подозрительно уставилась на капли подливы, уроненные возле горшка, но подоспевший отец Роже увел будущую сестру во Христе в часовню, где незамедлительно приступил к непосредственным обязанностям. Анна, все же, волновалась и толком не запомнила процедуру пострижения, кроме того, что принесла обет безбрачия, послушания и нестяжания. Крестообразное пострижение волос, произведенное восприемником, произвело на нее впечатление, что священник отстриг себе ее локон на память. Новопостриженную оставили в часовне одну - благодарить за новую жизнь. После нескольких часов, проведенных на коленях, девушку пошатывало, и, когда она добралась до своей кельи, там, к ее удивлению, находился отец Роже, под предлогом помощи обессиленной сестре во Христе тут же попытавшийся до нее дотронуться. Священник был настолько настойчив, что не подействовали ни строгий взгляд, ни прямое выражение неудовольствия.
- Зоя Карбонопсина! - усмехнулся он, не выпуская руку Анны из своей. - Мать императора Константина Багрянородного, - повторил отец Роже в ответ на недоумение и крепко прижал ее руку к своей груди. Анне удалось выдернуть захваченную конечность, так резко оттолкнув святого отца, что он едва удержался на ногах, но тут же расхохотался:
- Вы неплохо разбираетесь в истории, дорогая моя. К чему недействительный постриг такой красавице? Ради чего? Или кого? Просветите же меня!
Видя ее растерянность, отец Роже схватил духовную дочь уже за грудь. Анна ударила его по лицу так, что голова отца Роже стукнулась о выступ стены кельи, залив воротник кровью. Выскочить в коридор не удалось, в проеме распахнувшейся двери стояла мадам Магдалена, из-за нее выглядывала сестра Полин. Что-то пробурчав, отец Роже вышел, обойдя их и прижимая к ране платок. Патронесса швырнула несколько мелких монет из висевшего у нее на поясе вышитого кошелька:
- Убирайся!
Анна мысленно похвалила себя за то, что из-за сестры Полин давно пристроила ридер на себе, рядом с метрикой и письмом из Халле. Скользнув мимо разгневанной тетки рукоположенного проказника, она направилась к монастырским воротам.
Глава 11. Зигзаг судьбы.
Анна медленно пробиралась по оживленной улочке Лилля, ведущей к мосту через Дёль. Из Тамплемара девушку подвезли купцы, заехавшие в монастырь с письмом к одной из воспитанниц. Они ожидали ответа у монастырских ворот, как раз, когда Анна изображала поход по своим нуждам вместо изгнания. Услыхав купеческий разговор о намерении остановиться в Гентском госпитале, то ли странноприимном доме для путешествующих, то ли недорогой гостинице, неподалеку от ворот Больных - тех, что ведут на Париж, она напросилась в попутчицы до города. Немолодые купцы показались неопасными, даже внушив доверие, и на них первых девушка опробовала легенду о путешествии к родне, все же не решившись упомянуть о брате-священнике, недавно получившем небольшой приход и отбывшем к своей пастве. Ошибку поняла, как только дядьки переглянулись и уставились на нее. Тут же поправившись, продолжила, что в церкви святого Петра будет ожидать монахиня старшего возраста, которая и сопроводит ее к родственнику. Название храма выскочило случайно, но память не подвела - там находилась мадонна, с которой все время что-то происходило, прям-таки мыльная опера чудес, и прибывавшие в город, разумеется, были о том наслышаны. Нечаянные попутчики проводили к упомянутому божьему дому, на пути к площади Лилльской биржи, куда они направлялись, а девушка, для вида помолившись возле чудесатой мадонны, составила дальнейший план действий. Надо найти попутчицу, сначала до Парижа, где каждую первую пятницу - вынос Тернового венца, а там - паломников, идущих в Сантьяго-де-Компостелла. Французская часть маршрута через Орлеан, не сворачивая на Тур, доведет почти до Буржа, останется около двух десятков лье. Конечно, до Парижа - больше пятидесяти, а до Буржа - еще столько же, если не больше, и в карете, где-то, по два лье в час, а пёхом-то? Получается, один лье за час, это по хорошей дороге, спортивным шагом и в подходящей обуви, а в монашеских тапках, когда подол чуть не по земле метет – сплошной улет! Ну, ничего, ходят же люди, то бишь, паломники, и она с ними, за компанию. К богадельне - Госпиталю Графини, лучше не соваться, не ровен час, не на патронессу, так на сестру Полин или еще кого наткнешься, лучше перехватить средневековых тревеллеров возле моста у Дёли, где на блошином рынке по дешевке, а то, и на халяву - если к вечеру, разным скарбом разжиться можно.
Улочка привела девушку к набережной, где ввиду достаточно позднего времени почти никого не было, кроме пары оборванцев, копошившихся в мусорных кучках возле воды. Анна встретилась глазами с одним из них и попятилась. Второй тоже поднял голову и улыбнулся так, что она закричала и бросилась бежать, назад, откуда пришла, продолжая вопить что-то неразборчивое для нее самой, и наткнулась на появившегося из крайнего дома высокого крепкого человека.
- Вас кто-то обидел, сестра? - произнес он, глядя прямо в глаза.
Новоиспеченная монахиня совсем забыла, что облачение позволяет надеяться на помощь и защиту добрых христиан, но быстро сориентировалась:
- Нет-нет, я просто испугалась. Искала на рынке паломников, получивших приют в Лилле, но, видимо, уже все разошлись, и...
На порог дома выскочил отец Жюль:
- Господи, Анна, что вы здесь делаете?
Хлынувшие градом слезы помешали ответить, но никто ни о чем не спрашивал, пока она не наелась досыта и не отогрелась у огня, завернувшись в поданный плащ. С утра во рту ничего не было, кроме злополучного куска баранины, а пить как хочется! С этим их постригом в горле все пересохло.
- Мой старший брат Гедеон, - представил хозяина дома отец Жюль.
На Анну смотрели две пары совершенно одинаковых карих глаз, мягко светящихся, как у отца Жюля, и спокойно-внимательных - у старшего брата, который был на целую голову выше, коротко стрижен и скуп в движениях, производя впечатление невозмутимого, уверенного в себе и завтрашнем дне человека. Рассказ о сегодняшних злоключениях много времени не занял, особенно, если опустить историю о недействительности свеженького пострига. Поведение отца Роже было обрисовано кратко, с достоинством и подчеркнутым недоумением, какая муха его укусила, но не без намека: он и раньше себе позволял не всегда подобающее поведение, что ею строго пресекалось, а, вот, сегодня...
- Негодяй! – не вытерпел отец Жюль.
- Умный негодяй, - добавил Гедеон. - Прикинул, что монахине деваться некуда, это у послушницы - мир велик, а после принесения обетов из монастыря не побежишь, вот, и осмелел. Вам повезло, что свидетели нашлись, а то все могло кончиться совсем иначе.
- Как это, иначе?
- Иначе - значит « иначе», - уточнил старший брат.
- Но меня и так выгнали!
- Могли бы выгнать уже после того, а не до, - доходчиво пояснил хозяин дома.
- Нужно жалобу епископу, - волновался отец Жюль.
- На племянника? - усмехнулся его брат.
- Оставить безнаказанным - не менее безнравственно! - не успокаивался святой отец.
- Бог накажет, не люди, - резюмировал Гедеон.
- Анна, но как же епископ ван дер Бурш разрешил постриг в виду кратковременного послушничества?
- Учел мое предыдущее годичное пребывание в халлеской обители.
- Той, что разрушена землетрясением? – уточнил Гедеон.
- Такое несчастье, с лица земли почти стерта даже церковь Святого сердца, а уцелевших отправили по домам. Моя родня ранее проживала в Турне, но перебралась в Лилль. К несчастью, вся семья погибла во время пожара, а других родственников до сих пор отыскать пока не удалось.
Анна перевела взгляд с сощуренных, почти спрятанных под ресницами глаз хозяина дома на лучащиеся неудержимым сочувствием очи его брата и решилась добавить:
- Больше года я размышляла над своей готовностью принять обеты, все мои помыслы были направлены на то, чтобы решить, достойна ли. Я не сумела ответить себе утвердительно, во всяком случае, определила, что могу быть удостоена этой чести в обозримом будущем, но не сейчас.
- Боже мой, Анна, вы хотите сказать, вас постригли насильно? – ахнул отец Жюль.
Гедеон, в ожидании ее ответа, немного подался вперед, и девушка всей кожей почувствовала, как спрятанный под ресницами взгляд стал откровенно пронизывающим. Она выпрямила позвоночник, устремив глаза вниз, и ответила едва слышно:
