Глава 9. Плоды просвещения.
Маленькая страна, поднявшая из руин мертвую землю, утопавшую в болотах с малярийными комарами и безнадежных песках. Маленькая страна с великим будущим. Разговоры о переезде туда велись столько, сколько Рахиль себя помнила, и она знала, что велись еще до ее рождения. Сначала шепотом, иногда под одеялом, в их комнатушке огромной столичной коммуналки, потом на крохотной кухоньке в хрущевке - вполголоса, во избежание ненужного интереса невольных сотоварищей по повальной слышимости, живущих за соседней стенкой, и, уже никого не опасаясь, в девяностые, унесшие жизнь старшего поколения одного за другим: так и хоронили каждый год. Собрались, когда у мужа тетки - младшей сестры матери Рахили, истек срок невыезда после увольнения из почтового ящика, куда тот шлимазл угодил сразу после окончания института. Не случись перестройки, типичный блондинистый еврей так и сидел бы на грошовой зарплате, а теперь то здесь, то там: курочка по зернышку клюет - худо-бедно обеспечивает семью. Нет, их Даниэль – не шлимазл, он – шлемиль! Шлемиль спотыкается и проливает горячий суп на шею шлимазла, а пол за ними приходится мыть небеху! В роли небеха всю жизнь выступала семья Рахили, от которой к тому времени осталась только ее мать и тетка, так что, в Израиль ей пришлось лететь одной. Мать осталась с беременной сестрой - шлемиль нашел время детей делать, еще умудрившись пропасть перед самым отъездом. Куда пропасть? Милиции тоже хотелось бы знать, чтобы, наконец, закрыть гиблое дело. Когда женатый человек выходит с работы и растворяется в пространстве, оставив жену на сносях в неизвестности, что первое в голову приходит? То-то! Их семье такое в голову не пришло, милиции нервы они помотали изрядно, до такой степени, что, когда уже по весне пропавшего Даниэля Ландау нашли в реке, обглоданного рыбами, и опознавать было, практически, нечего, тетке Рахили удалось заполучить свидетельство о смерти мужа. Он, не он, а с этим документом, наконец, и уехать можно, итак с выездом пришлось задержаться надолго: сначала в связи с розыском пропавшего, потом в связи со вступлением в наследство.
Мать Рахили сестру едва уберегла: тяжелые роды старородящей, по тем временам, женщины, чуть не закончились скверно. Динка умудрилась появиться на свет в самый разгар новогоднего праздника, когда персонал роддома, понятно, чем занимался, и выхаживать пришлось обеих, и сестру, и племянницу, а потому, до Рахили мать доехала не скоро.
Путь в Землю обетованную начинался в московском аэропорту. Кто-то уже не сидел на чемоданах, посдавав их багаж, кто-то летел только с ручной кладью, отринув все нажитое, кто-то прощался с провожающими.
- Радоваться надоело, - донеслось до Рахили. - Достал колбасу – рад, обувка импортная обломилась – счастья полные штаны.
- Представляешь, Танька, прилечу я в Тель-Авив, а кругом одни еврейские морды… - тут Рахиль оглянулась, узрев самую что ни на есть типично национальную физиономию. Шутит, что ли?
- А меня в армию не заберут, я уже с двумя детьми лечу!
- Второй для подстраховки, чи шо?
Эти с Украины или в Москве свой акцент не съели?
- Я всю жизнь нормальная еврейская жена – лишний вес, гениальные дети, и муж…кхе-кхе…
- Думаешь, похудеешь или Лёва в миллионеры выйдет?
Ага, непременно, и в миллиардеры - со временем!
- Ты все же подумай, если что, я вызов пришлю тут же!
- Ой, милый, мы с тобой в Париже нужны, как в русской бане лыжи!
Потом во Францию собрались?
- Ну, какой здесь гешефт, сам подумай!
Ой, господи, гешефтеры недоделанные!
- Слушай, жена – не роскошь, а средство передвижения…
Тоже мне, остряк-самоучка, интересно, а его супружница это слышит?
Объявили посадку на рейс, и она решительно шагнула туда, где по гроб жизни, как она думала, стала Рахелью, укоротив отцовскую фамилию Файнциммер до типично ивритской Файнц. Мне не привыкать, как в школу пошла, сердобольные учителя посоветовали матери, и вовсе, дочку в Раису переименовать - для ее же пользы, бог с ним, что в метрике-то написано, зато в классе приматываться не будут. Охохонюшки, Рахилью только дома и звали. С фамилией – тоже не шибко свезло, она с виду, как немецкая, и загремела семья деда за одну только фамилию в Казахстан. Пока те, кто за Можай загнал, разобрались, пока семья Файнциммер в Москву вернулась… Эх, да что там говорить, может, и дед бы так рано не умер!
В Израиле Рахели везло: и когда одинокого киббуцкого подростка принялись опекать чужие люди, став, не кровными, но родственниками, и когда пришло время определяться: учли, что она сама не знает – куда. Направили не в боевые части, потому как, не военный она человек, хотя, в армии осталась на сверхсрочную - в отделе кадров. А что, звания присваивают, по выслуге лет, зарплата - неплохая, за квартиру, добавив деньги за московскую, выплатить можно, с друзьями-товарищами повезло, с личной жизнью – и то посчастливилось, как она считала. Родные, наконец-то, до нее добрались, точно, счастье, да еще какое! Мать сначала все никак сестру не могла уговорить, а как той не стало, и она племяшку удочерила, сама долго собиралась: дом, работа, страсти по телеку! Люди разное говорят, и кто уехал, а кто обратно вернулся, как тут можно решиться? Только ради Динкиного будущего. Везение их семейства все продолжалось: квартиру продали удачно, в Тель-Авиве новую купили относительно недорого, обменяв с доплатой ту, что у Рахели уже была, на большую. Работа – и та нашлась, для пожилой, к тому же, не в зуб ногой на иврите, специалистки по российской истории. Надо же, как им всем удача улыбалась! - ровно до того дня, когда в недавно открытом торговом центре это везение и закончилось взрывом - как раз в том крыле, где Рахель присела выпить кофе.
До последнего она надеялась остаться в армии, потому как больше не знала, чем еще заняться, и что не отправят доктора капитана Файнц после ранения в отставку. Зря надеялась! Вовремя сделанная операция прошла удачно, а, вот, последствия! По-научному это называется – фибромиалгия, а по-простому – хроническая мышечно-скелетная боль. Нет, не так. БОЛЬ! Депрессия, плохой сон, быстрая утомляемость, скачки температуры. Самое страшное - апноэ, слава богу, было нечастым - это когда во сне прекращается вентиляция в легких, и дыхание нарушается. Потом днем - как сурок, а память, нет-нет, да и подводит. Вскоре не стало и матери, не пережившей дочкиного несчастья.
Рахель осмотрела на себя в зеркало шкафа, в котором еще не так давно висела ее военная форма, надела джинсы и отправилась встречать Динку. Шаббат - последний в ноябре-месяце две тысячи семнадцатого года. Увидела ее сразу же, как только та спрыгнула с автобуса и помахала тому, кто поехал дальше: глазищи, как прожектора, грудь торчит двумя боеголовками, локоны - почти до талии, в хвост стянуты. Любовно пошутив, дернула за этот самый хвост, и провалилась, как в омут, так и держа Динку за волосы, чтобы очнуться в темном и вонючем дворе, сразу застучав зубами от холода. Народ еще вовсю купается, в Тель-Авиве 25 градусов стабильно, в море и на воздухе, а тут?! Это что, не дождь, а мокрый снег?
- Где это мы? – спросила почему-то негромко.
Динка огляделась по сторонам, ответив тоже вполголоса:
- Понятия не имею, - и привела автомат в боевую готовность. Не каждый день бог знает где, вот так, оказываешься!
- Ну, и холодрыга! - получилось неожиданно громко.
Между собой они по привычке говорили по-русски - для матери иврит остался никаким, впрочем, как и английский. Рядом с ними распахнулось окно и мужской голос, также по-русски, произнес:
- Сударыни, не бойтесь!
Динка вскинула автомат:
- Вы кто?
Мужчина в белой рубашке склонил голову:
- Нестеров Михаил Николаевич, из Екатеринбурга. Тоже русский.
- А мы где?
- В Париже.
- Где-где? – вырвалось у обеих.
- В Париже, и, боюсь не в вашем времени.
- А в каком же это?
Впечатление психа этот тип не производит.
- Я тоже случайно сюда попал, вот, уже несколько месяцев назад, из 1918 года.
- Откуда, отку…
Это розыгрыш? Кино снимают? Из-за угла? Снимают, а сами зубы скалят? Они огляделись по сторонам. Двор буквой «П», домишки - двухэтажные, деревянные, не новые, такие, как в небогатой деревне. Кое-где свет в окнах, неяркий. Свечи? Вонь стоит, аж, в горле першит!
Мужчина в окне им улыбнулся. По-хорошему так, поневоле крыситься не будешь.
- Не желаете ли в дом? На улице холодно.
Да, совсем не жарко! Переглянулись. Рискнем? Кивнули обе, одновременно. Мужчина исчез из окна, потом засов изнутри на двери отодвинул.
- Прошу вас!
Рахель с Динкой вошли в тяжелую дверь, в полутемный коридор. Потолки высокие, наверх -лестница, деревянная, старая, в щербинах. Их повели направо, к дальней двери, второй по счету. Они зашли в комнату, так и ахнули! Неужели, правду сказал? Париж какого века, семнадцатого?
- И какой же у вас год?
- Одна тысяча шестьсот двадцать шестой от рождества Христова.
Обе поверили ему сразу. Но… происходящее попросту не укладывалось в голове. Они что - попаданки?
- Почему? ???? (Лама?) – произнесла Динка, перейдя на иврит, и выслушала стандартный ответ:
- Потому! ???! (Каха!)
А патамушта! Оказавшись в крышесносных обстоятельствах, не имея никакой возможности на них повлиять, первое, о чем ты спрашиваешь, это: почему я? А, вот, потому!
Израильтянка Дина высказалась вслух:
- Аварну эт Паро, наавор гам эт зе ????? ?? ???? ????? ?? ?? ?? (Мы преодолели фараона, также пройдем и через это).
Бывшая советская гражданка Рахель, прожив два десятка лет в Израиле и прослужив пятнадцать лет в ЦАХАЛ, не осмелилась озвучить то, что так и вертелось на языке. Русский язык без мата – это доклад! Воистину, бессмертная фраза, но сейчас все же лучше промолчать!
- Самаль Дина Ландау, ЦАХАЛ - представилась одна.
- Сэрен Рахель Файнц. В отставке.
Нестеров посмотрел с недоумением:
- ЦАХАЛ?
- Армия обороны Израиля.
- Это государство такое?
- Мединат Исраэль. Парламентская республика на Ближнем Востоке. Столица – Иерусалим, - просветила Рахель.
- И когда же оно было образовано?
- Через 30 лет после вас.
Нестеров перевел взгляд на динкин автомат.
- Судя по оружию, прошло немало лет после моего времени.
- Почти ровно сто.
- У вас женщины тоже служат в армии?
- Два года. Мужчины – три. Призываются с восемнадцати.
- Призываются?
- «Служба в армии является высшим символом исполнения гражданского долга, и пока женщины и мужчины не равны в исполнении этой почетной обязанности, нельзя говорить об их подлинном равноправии. Воинская служба дочерей Израиля является одной из основ еврейского государства» - отчеканила Динка. - Давид Бен-Гурион.
- Один из основателей Израиля, - добавила Рахель.
Мужчина задумчиво переводил взгляд с одной на другую и молчал. Раздался стук в дверь, которая тут же и распахнулась.
- Николаич, гляди, чего я…
В комнату влетел растрепанный молодой человек с простецким русским лицом, в камзоле и коротких штанах, невообразимой шляпе и мокром плаще дикого покроя.
- А это кто?
- Военнослужащие еврейской армии.
- Чего-чего? Это у жи… - парень кашлянул, - это у них с каких же пор своя армия имеется?
- С 1948 года.
- Михаил, ты чего, спятил?
- Самаль Дина Ландау, - представилась еще раз.
- Сэрен Рахель Файнц. В отставке.
Пришедший сдвинул шляпу на затылок.
- Отсем потсем!
Сестры фыркнули: идиш в Израиле уже отмирает, но парню, похоже, было не до смеха. Наконец, он открыл рот:
- Мало выпить много не бывает, бывает маленько многовато перепить. А я, севодни, только чуток на грудь принял, с устатку, да с непогодья, чай, на улице цельный день. А такое и спьяну навряд кому почудится!
- Мой товарищ по несчастью Владимир Афанасьевич Ведмедёв, - догадался представить Нестеров.
Ведмедёв, еще помолчав, поинтересовался:
- Это, чего такое, сэ-рен, и, как его… са-маль?
- Капитан и сержант.
- У вас бабы – офицера?
- У нас гендерное равенство! – обиделась Динка.
- Ген-дер-ное?
- Между мужчиной и женщиной.
- Ну, и у нас равенство, все – товарищи, а при коммунизме, еще не такое будет!
- При коммунизме?
- А то! Я, вот, в охране Уральского областного совета рабочих и крестьянских депутатов состою, а после войны подучусь, так буду - о-го-го!
Уралсовет? Екатеринбург?
- Магнив! ?????! (Бесподобно!)
- Меа Ахуз ???? ??? (100 процентов).
- Вы бы по-русски, девоньки!
- Там царя двое Медведевых расстреливали, а вы - из них?
- Ведмедёвы мы, и отец, и дед Ведмедёвыми были, и царя бывшего никто не расстреливал, сидит он себе с семейством, вон, у Николаича в соседском доме, охраняют его!
- 17 июля 1918 года, расстреляли вместе с семьей!
- Господи, семью-то за что? – ахнул Нестеров.
- За компанию.
- Вы это точно? Не дезинформируете? А то, за провокацию и ответить можно, по всей строгости!
- Какая провокация, у нас это все знают! У меня мама – историк, как раз, тот период. У нее, когда училась, семинар был, так один чудик тему предложил, как царя спасти, и что тогда, если. Шуму было, чуть не исключить хотели. А еще, я столько книг прочитала про расстрел в доме Ипатьева, одну даже прямо перед самым шаббатом, как сюда попасть, и фильмов сколько видела, вот!
- Ну, если фильма! Там - брехни навалом!
- Позвольте, мы сюда попали в июне, стало быть, ничего еще не случилось!
- Вот-вот! Еще ничего такого… а то – с семьей, скажут тоже!
- Еще как, скажем! Ваш Уралсовет отдаст приказ – всех расстрелять! К городу белые подходят, нечего им живое знамя оставлять.
- Москва приказала или местное самоуправство?
- Точно не установлено, они Совнарком постфактум информировали. Ленин, вроде, против был, а Свердлов - к сведенью принял. Потом город его именем назвали.
- Именем государя?
- Свердловск! Он недавно Екатеринбургом стал, когда советская власть долго жить приказала.
- Как это приказала? Кому приказала? Ты говори, говори, да не заговаривайся!
- Кончилась ваша советская власть! Через семьдесят с лишним лет взяла, да и кончилась! У нас анекдот такой есть: что будет, если в пустыне Сахара революция победит? Первое время ничего, а потом песка хватать не будет!
- Какая Сахара, это где такое?
- В Африке, Володя, в Африке.
Ведмедёв вытер вспотевший лоб рукой:
- А почему песка хватать не будет?
- Разворуют!
- А за это – к стенке!
- Всех не перестреляют, пуль не хватит, и всего остального тоже.
- Так это у нас пока – временные трудности!
- Это сейчас у вас временные трудности, а потом наступят трудные времена!
- Мне товарищ Войков…
- А, убийца и провокатор? Ну-ну?
- Кто?
- Да Войков ваш, сам не расстреливал, только концы в воду прятать помогал! И письма царю, якобы, от тех, кто его освободить хочет, подкладывал!
- Господи, это еще зачем?
- Спровоцировать на побег, чтоб потом расстрелять легче было, да сам-то французский плохо знал, еще кому-то писать велел! Ну, ничего, ему потом отомстят! За государя-императора!
- Отчего же на французском?
- Будто от группы преданных офицеров, типа, чтоб охрана не поняла, если письмо в их руки попадет. А царь-то поверил, они все ждали, что их освободят, готовились!
- Это мерзость! Или что-либо худшее… Палачи, опричники!
- А то! Детей царских штыками и прикладами добивали, и трупы сожгли! А еще всякие отморозки жалели, что девушек-царевен живыми не привезли, чтоб позабавиться!
