От неминуемой катастрофы спасла женская рука, протянувшая трамвайным гарпиям затоптанный билетик, а знакомый голос не дал впасть в истерику окончательно:
- Инночка, голубушка, как я рада вас видеть!
Проморгавшись, безбилетница разглядела преподавательницу с бухгалтерских курсов и смущенно буркнула:
- Я тоже.
Женщина, улыбнувшись, сходу взяла быка за рога:
- Дорогая, у вас есть время на подработку?
- Подработку?
- По части бухгалтерии.
- Что нужно делать?
- Репетиторствовать.
- ???
- Видите ли, Инночка, вы были моей лучшей ученицей. Мне, к несчастью, везет далеко не всегда: выданный по прослушивании курса документ, увы, не отражает степени усвоенных знаний.
Инна, по-прежнему не понимая, превратилась в слух.
- С течением времени некоторые слушатели хотят пройти курс снова, но производственная и личная занятость не всегда оставляют возможность для занятий. Нужен находящийся в материале, чтобы составить необходимый уровень консультаций с учетом специализации предприятия. Вы не могли бы уделить толику времени, разумеется, за достойную плату, одной из моих учениц?
- Конечно, могу, - выпалила Инна и получила номер телефона.
Подшефная оказалась неглупой девушкой, подзапутавшейся в кооперативной бухгалтерии, и, перенеся мытье детсадовских полов на ночное время, она, трижды в неделю, помогала навести порядок в бумагах, при случае консультируясь с главбухшей НИИ, не возражавшей против повышения производственной квалификации подчиненной. Даже расщедрилась на пропуск в научно-техническую публичку, принимавшую читателей в объятия и по субботам. Инна пыталась благодарить начальницу чайными вкусностями, всякий раз отвергаемыми с наказом нести дочке. Переполняясь чувством признательности, она больше прежнего горела на работе, повесив на себя, что только можно.
Когда подопечная навострилась обходиться самостоятельно, без добавки к бюджету не оставила, рекомендовав знакомой, пустившей репетиторшу в неожиданный оборот, и огорошив обещанием платить за работу вместо ее дочери в недавно созданном кооперативе. Девушка производила впечатление совершенно сырой, отстраненной от бухгалтерии, и пришлось озвучить, что в НИИ занята пять дней в неделю. Ушлая мамаша мигом закрыла ей рот: в кооперативе – шестидневка, дочь будет собирать, с чем не справится. Репетиторша, за субботу разгребая завал - ключевое слово: «НЕГЛАСНО», еженедельно будет получать на руки определенную сумму. Озвученная цифра заставила сдаться, оставив сомнения при себе и подписаться на нечто, отчасти смахивающее на подлог. Отметив, что девица не хватает звезд с неба, и подработка может продолжаться достаточно долго, подпольная работница бухгалтерского фронта, подкрепляя силы жалованьем, не сравнимым с иститутским, начала функционировать в режиме нон-стоп.
До генеральной уборки руки дошли только на майские. Протирая косяк двери во вверенную жилплощадь со стороны коммунального коридора, за что-то зацепилась тряпкой. Прищурившись, разглядела глубоко вошедшую в дерево заржавленную иголку, в народе называемую «цыганкой». Прикинув, что руками не вытащишь, толкнулась к тете Шуре:
- Иголка в косяке, без клещей не достану.
- Какая иголка? – подхватилась соседка. Оглядев торчащий заржавленный хвост, сурово уточнила:
- Руками не трогала?
- Нет.
- Молодец!
- Да что-такое-то?
- Порча это, девонька!
- Чего-чего?
- Порча, сглаз, пагуба, напасть, поруха, озева, поняла?
- Не очень…
- Что ж ты бестолковка такая! Одно слово, городская! В деревнях испокон века на болото бегали да всяко-разно уделать могли, а кто, по боязни, не сам – умельцам кланялся.
Вчерашняя комсомолка озадаченно похлопала глазами, силясь вникнуть, о чем толкуют, и, лишь переварив тихонькие, емкие и глубокосодержательные объяснения присоединившейся к ликбезу Яковлевны, начала соображать, недоумевая, кто и зачем мог устроить подобное в квартире.
Тетя Шура, вперившись взглядом в соседнюю дверь, рявкнула на весь коридор:
- Чужой кто был?
Соседка выскочила в едва запахнутом халате, загородив проход широкой спиной в целях недопуска мужа к общению, и перешла в визгливое наступление:
- К нам чужие не ходят, мы только своих пускаем!
Тетя Шура, ухватив распалившуюся тетку за широкий рукав, чуть не носом ткнула в косяк:
- А это что?
Горлопанка близоруко вгляделась в опасный предмет и, охнув, хватилась за сердце:
- Никого, Шура, не было, никого, хоть у мужа спроси! Васечка!
Мужичонка, наполовину выглянув из двери, с космической скоростью закивал, не сводя глаз со своей половины:
- Гостей давно не водилось!
- «Цыганка» давно и торчит, ржавая, - стояла на своем тетя Шура. Дернув опасный предмет клещами так, что отломился кусочек косяка, она отнесла его в туалет, трижды спустив воду.
Васечка, облегченно выдохнув, пустился в разговоры:
- Никого не было, участковый по квартирам ходил, еще по зиме, как мертвяка в проулке нашли.
- Какого мертвяка? – раскрыла глаза Инна.
- Побитого, с головой простреленной.
Она недоуменно глянула на тетю Шуру, негодующе замахавшую на трепача руками:
- Оно тебе надо было, всякие страсти поминать!
- Да кого убили-то, теть Шур?
- Приезжего какого-то. А участковый дознался: он в пятиэтажке у садика квартиру снимал и с вашими, что в ПТУ пошли, водился. Я тебе и сказывать не стала - вкалываешь день и ночь, виданное ли дело, всякие ужасы выслушивать.
Инна побелела: неужели это Митька расквитался со своим обидчиком? – и, свернув уборочную компанию, выскочила на улицу, в чем была, а на кухне, едва за ней хлопнула дверь, собрался стихийный женсовет, возглавляемый тетей Шурой.
- Кто помнит, когда в коридоре красили?
- До перестройки еще, когда Институт последний раз ремонт делал.
- У Паниных косяк не меняли?
- Нет, только у входной двери.
- До них эти жили, как их… забыла…
- Незлобные они, вряд ли, гостинец оставили, чай, квартиру люди получили.
- Да, смирные. Городские, опять же. Хотя… в тихом омуте… Пашка Панин, как въехал, так и началось. Инне год был - отец погиб, квартиру не дали, чуть на улице не остались. Мать прихварывала, свадьба сорвалась…
- Ты, Шура, думаешь, «цыганку» еще до Пашки воткнули?
- Кто ж знает? Напастей у Паниных хватало!
- У всех хватало. На кладбище институтских могил не сочтешь.
- И то, правда. Я, скорее, на свекровь бывшую грешу – та еще злыдня. И в квартире бывала. Могла!
Васечкина жена припомнила, как однажды пустила в квартиру мать несостоявшегося жениха. Постучала тетка в панинскую дверь - никого, повернулась и ушла, а сделала ли чего, кто знает, и спрятала лицо от соседок – лучше промолчать.
Тетя Шура вынесла вердикт:
- Значит так, бабоньки: все осмотрим, вдруг еще пакость какая затесалась. Нет – и, слава богу!
На улице послышался пронзительный женский крик, слившийся с перепуганным ребячьим, пролетело что-то большое и тяжелое, да не одно. Встревоженные соседки кинулись к кухонному окну. На асфальте, заливая кровью, ничком лежало женское тело, рядом, со свернутой набок тоненькой шейкой - детское, а ветках деревьев, густо облепивших дом, оглашая двор пронзительным ревом, трепыхалось еще одно, совсем маленькое.
Инна влетела в селезневскую квартиру, но соседка дальше порога не пустила, протрещав, что Митька давно не появлялся, его мать съехала к родне, куда, не сказала, но в комнату, наказав вовремя платить, пустила. Присев на лавочку у подъезда, засомневалась, что Митька стал убийцей найденного в проулке парня, избитого, прежде чем застрелить. Оружие у Селезнёва было, но до конца не верилось, что друг детства мог взять и лишить кого-то жизни. Может, убитый из пятиэтажки сам в какие-то бандитские разборки попал, а Митька тут и вовсе непричем?
От тягостных раздумий отвлек тревожный вой скорой, завернувшей за угол дома, и высыпавшийся из подъезда народ, бегущий в ту сторону. Протолкавшись через толпу, увидела, как на носилки, прикрыв простыней, кладут соседку этажом выше, ее дочку, а худенький санитар снимает с дерева истошно ревущего младшенького. Ей стало дурно: они часто вместе гуляли с детьми, и недавно соседку, еще не вышедшую из декрета, бросил муж. Как сквозь вату, расслышала, что самоубийца, взяв детей на руки, бросилась с крыши, попав с девочкой прямо на асфальт двора. Выпавшего из рук сынишку спасли развесистые, посаженные еще до войны, деревья, если пацаненок выживет - в детдом сдадут. Не сопротивляясь подскочившей тете Шуре, она поплелась домой. Увиденное, если не вышибло мысли о Митьке из головы, то отодвинуло на задний план, и, обняв дочку, еще долго не спускала ребенка с рук.
Мамаша опекаемой девицы была довольна, что не сказать о репетиторше, вернее, номинальном главбухе. Временами подопечная смотрела волком, будто вожделея указать на место, куда и рада бы поставить, да пока никак нельзя. Инна, перелопатив гору работы за не желавшую въезжать в бухгалтерию дурынду, стиснув зубы, напоминала себе, что не все жалуют тех, кто умнее, и готова была молить не бога, так черта, чтоб этот денежный ручеек не иссякал.
Не вылезать из читального зала необходимости больше не было: за помощь в освоении компьютера библиотекарши позволяли брать литературу на дом. Забивая голову премудростями и осваивая всё - от учебников экономических вузов до правительственных постановлений, становилось легче. Освобожденные от контроля цены росли день ото дня, и уже никто не вспоминал ельцинское «лягу на рельсы». Иногда, будто гадая, открывала потрепаный номер «Юности», и Федот-стрелец ни разу не подвел, предельно отражая выпавшую накануне субботу:
«Ну-кось, душу мне излей, отчаво ты черта злей?
Аль в салате по-милански не хватает трюфелей?»
Вдоволь насмеявшись, насколько филатовские строчки отражают подопечную, выбрасывала вздорную девчонку из головы, целиком погружаясь в расчеты и прикидки, а также заполнение соответствующих бумаг. Охамев окончательно, ученица умудрилась свалить на нее бухгалтерию полностью, изредка утруждаясь печатанием срочных платежек да неутомительными походами в банк. В одну из суббот производственный процесс прервался нежданным приходом директора:
- Это кто писал?
Изображавшая занятость девица, вскочив по стойке смирно, озвучила предъявленную заявку на канцпринадлежности: «Копирка, штрих, две ручки, карандаш, ластик», - и, ткнув пальцем в свою соседку, возложила миссию отвествовать начальству.
- В прошлом месяце не подавали. И хорошо бы «Электронику» вернули, забрали неделю назад…
Директор смотрел, не мигая. Инна оробела и, в целях убалтывания рассерженного начальства, осторожно продолжила:
- Иначе придется на счетах считать, или на логарифмической линейке.
- И на ней можешь?
Репетиторша уверенно кивнула.
- Твоя работа?
Под нос была сунута Главная книга и несколько бумаг, которые подпольный главбух вынужденно признала своими.
- Эта коза только платежки печатает?
Обе бухгалтерши произнесли в один голос:
- А…э…
Директор вперился взглядом, как следователь на допросе, и сунул Инне платежную ведомость:
- У тебя такая зарплата?
Она посмотрела на сумму, за которую расписывалась два раза в месяц, и кивнула, но мужчина и не думал отвязаться:
- Сколько из них ты получаешь на руки?
Назвать втрое меньше?
- А остальное?
Деваться некуда, отвечать пришлось:
- Сказали, ваше распоряжение.
- Кто сказал?
Инна подняла глаза на подопечную, молчащую, как рыба об лед.
- Пошла вон!
У подпольной главбухши вырвался сдавленный вскрик.
- Да не ты, она!
Директорский палец, как острие копья, был направлен на остолбеневшую нахалку:
- Уволена, я сказал! Вон, сию же минуту!
Ошеломленная девица собрала вещи и выкатилась за дверь, а прислуга за все с ужасом ожидала решения своей судьбы.
- С сегодняшнего дня главбух – ты! Зарплата, как у той курицы.
Женщина испугалась еще больше – директор не походил на доброго самаритянина.
- Я открываю новое предприятие, главным бухгалтером будет жена. Обучишь, чему следует. Зарплата – отдельно, в половину от этой. Вопросы есть?
Стало понятнее: за полторы зарплаты надо вести две бухгалтерии. Выбирать не приходилось, еще повезло, что директорский гнев обрушился не на нее.
Жизнь вошла в свою колею: вечерами они с дочкой просиживали рядышком, каждая за своей книжкой, по ночам Инна мыла полы, по субботам справляясь с бухгалтерской работой. Новая подопечная была внимательна, неглупа и, как губка, впитывала знания. Воскресенья целиком и полностью были посвящены ребенку, и она купалась в материнстве, впервые за последнее время, обретя некоторую почву под ногами. Дочка росла спокойной и послушной, а мать, отдавая отчет в зыбкости нынешнего спокойствия, потихоньку оттаивала.
Бэкингэма с супругой она встретила на выходе из метро, в подземном переходе. Герцогская чета ожидала угощения из модернизированного в духе времени автомата с газировкой. Вследствие непрерывно растущей цены платить за воду нужно было продавщице. Та дергала за веревочку, лишенный монеток автомат срабатывал, а в подставленный стакан лилась вожделенная влага. Цапнув воду первой, бывшая Хозяйка с улицы Феру сделала пару глотков и, скривившись при виде одноклассницы, сунула стакан мужу, давая понять, что за прошедшие годы ничто не изменилось. Инна про себя усмехнулась: в школе теперешняя герцогиня, потеряв надежду привлечь внимание Атоса, спровоцировала одного гвардейца на безнадегу: вызвать на дуэль лучшего мушкетера в полку. Фехтующий с семи лет Атос вызов принял с отсрочкой, и целую неделю тренировал самонадеянного балбеса держать шпагу, то бишь, ее деревянное подобие, в руках. Дуэль по отношению к наглецу закончилась милосердно. Когда в третий раз его шпага отправилась в полет, публика постановила: «Харэ»! Женская половина провокаторшу не простила, устроив стихийно организованную «темную». На дополнительных по русскому зловредные девчонки, когда негодяйка готовилась у доски перечислить синонимы слова «заботиться», наперебой начали громко подсказывать. «Ублажать, окучивать, глядеть в рот, кружить вокруг на полусогнутых, виться вьюном, вилять хвостом» и подобное, что подразумевало отношение к Атосу. На словах «лизать заднее место» растерявшейся русичке пришло в голову заменить оказавшееся с душком «заботиться» на невинное «подруга». Каскад подсказок трансформировал «жену – подругу жизни» через «хозяйку дома» и «домовладелицу» в «кулачиху» с упоминанием «Кабанихи». Только раздавшийся звонок спас от уготовленного позорища и училку, и ученицу. Инна занятия для отстающих не посещала, о произошедшем узнав постфактум, что ее не спасло, но основной гнев Хозяйки с улицы Феру и разные пакости периодически обрушивались на голову Королевы, повинной в любви герцога Бэкингема и еще пары мушкетеров, а более всего - Атоса.
- Инночка, голубушка, как я рада вас видеть!
Проморгавшись, безбилетница разглядела преподавательницу с бухгалтерских курсов и смущенно буркнула:
- Я тоже.
Женщина, улыбнувшись, сходу взяла быка за рога:
- Дорогая, у вас есть время на подработку?
- Подработку?
- По части бухгалтерии.
- Что нужно делать?
- Репетиторствовать.
- ???
- Видите ли, Инночка, вы были моей лучшей ученицей. Мне, к несчастью, везет далеко не всегда: выданный по прослушивании курса документ, увы, не отражает степени усвоенных знаний.
Инна, по-прежнему не понимая, превратилась в слух.
- С течением времени некоторые слушатели хотят пройти курс снова, но производственная и личная занятость не всегда оставляют возможность для занятий. Нужен находящийся в материале, чтобы составить необходимый уровень консультаций с учетом специализации предприятия. Вы не могли бы уделить толику времени, разумеется, за достойную плату, одной из моих учениц?
- Конечно, могу, - выпалила Инна и получила номер телефона.
Подшефная оказалась неглупой девушкой, подзапутавшейся в кооперативной бухгалтерии, и, перенеся мытье детсадовских полов на ночное время, она, трижды в неделю, помогала навести порядок в бумагах, при случае консультируясь с главбухшей НИИ, не возражавшей против повышения производственной квалификации подчиненной. Даже расщедрилась на пропуск в научно-техническую публичку, принимавшую читателей в объятия и по субботам. Инна пыталась благодарить начальницу чайными вкусностями, всякий раз отвергаемыми с наказом нести дочке. Переполняясь чувством признательности, она больше прежнего горела на работе, повесив на себя, что только можно.
Когда подопечная навострилась обходиться самостоятельно, без добавки к бюджету не оставила, рекомендовав знакомой, пустившей репетиторшу в неожиданный оборот, и огорошив обещанием платить за работу вместо ее дочери в недавно созданном кооперативе. Девушка производила впечатление совершенно сырой, отстраненной от бухгалтерии, и пришлось озвучить, что в НИИ занята пять дней в неделю. Ушлая мамаша мигом закрыла ей рот: в кооперативе – шестидневка, дочь будет собирать, с чем не справится. Репетиторша, за субботу разгребая завал - ключевое слово: «НЕГЛАСНО», еженедельно будет получать на руки определенную сумму. Озвученная цифра заставила сдаться, оставив сомнения при себе и подписаться на нечто, отчасти смахивающее на подлог. Отметив, что девица не хватает звезд с неба, и подработка может продолжаться достаточно долго, подпольная работница бухгалтерского фронта, подкрепляя силы жалованьем, не сравнимым с иститутским, начала функционировать в режиме нон-стоп.
До генеральной уборки руки дошли только на майские. Протирая косяк двери во вверенную жилплощадь со стороны коммунального коридора, за что-то зацепилась тряпкой. Прищурившись, разглядела глубоко вошедшую в дерево заржавленную иголку, в народе называемую «цыганкой». Прикинув, что руками не вытащишь, толкнулась к тете Шуре:
- Иголка в косяке, без клещей не достану.
- Какая иголка? – подхватилась соседка. Оглядев торчащий заржавленный хвост, сурово уточнила:
- Руками не трогала?
- Нет.
- Молодец!
- Да что-такое-то?
- Порча это, девонька!
- Чего-чего?
- Порча, сглаз, пагуба, напасть, поруха, озева, поняла?
- Не очень…
- Что ж ты бестолковка такая! Одно слово, городская! В деревнях испокон века на болото бегали да всяко-разно уделать могли, а кто, по боязни, не сам – умельцам кланялся.
Вчерашняя комсомолка озадаченно похлопала глазами, силясь вникнуть, о чем толкуют, и, лишь переварив тихонькие, емкие и глубокосодержательные объяснения присоединившейся к ликбезу Яковлевны, начала соображать, недоумевая, кто и зачем мог устроить подобное в квартире.
Тетя Шура, вперившись взглядом в соседнюю дверь, рявкнула на весь коридор:
- Чужой кто был?
Соседка выскочила в едва запахнутом халате, загородив проход широкой спиной в целях недопуска мужа к общению, и перешла в визгливое наступление:
- К нам чужие не ходят, мы только своих пускаем!
Тетя Шура, ухватив распалившуюся тетку за широкий рукав, чуть не носом ткнула в косяк:
- А это что?
Горлопанка близоруко вгляделась в опасный предмет и, охнув, хватилась за сердце:
- Никого, Шура, не было, никого, хоть у мужа спроси! Васечка!
Мужичонка, наполовину выглянув из двери, с космической скоростью закивал, не сводя глаз со своей половины:
- Гостей давно не водилось!
- «Цыганка» давно и торчит, ржавая, - стояла на своем тетя Шура. Дернув опасный предмет клещами так, что отломился кусочек косяка, она отнесла его в туалет, трижды спустив воду.
Васечка, облегченно выдохнув, пустился в разговоры:
- Никого не было, участковый по квартирам ходил, еще по зиме, как мертвяка в проулке нашли.
- Какого мертвяка? – раскрыла глаза Инна.
- Побитого, с головой простреленной.
Она недоуменно глянула на тетю Шуру, негодующе замахавшую на трепача руками:
- Оно тебе надо было, всякие страсти поминать!
- Да кого убили-то, теть Шур?
- Приезжего какого-то. А участковый дознался: он в пятиэтажке у садика квартиру снимал и с вашими, что в ПТУ пошли, водился. Я тебе и сказывать не стала - вкалываешь день и ночь, виданное ли дело, всякие ужасы выслушивать.
Инна побелела: неужели это Митька расквитался со своим обидчиком? – и, свернув уборочную компанию, выскочила на улицу, в чем была, а на кухне, едва за ней хлопнула дверь, собрался стихийный женсовет, возглавляемый тетей Шурой.
- Кто помнит, когда в коридоре красили?
- До перестройки еще, когда Институт последний раз ремонт делал.
- У Паниных косяк не меняли?
- Нет, только у входной двери.
- До них эти жили, как их… забыла…
- Незлобные они, вряд ли, гостинец оставили, чай, квартиру люди получили.
- Да, смирные. Городские, опять же. Хотя… в тихом омуте… Пашка Панин, как въехал, так и началось. Инне год был - отец погиб, квартиру не дали, чуть на улице не остались. Мать прихварывала, свадьба сорвалась…
- Ты, Шура, думаешь, «цыганку» еще до Пашки воткнули?
- Кто ж знает? Напастей у Паниных хватало!
- У всех хватало. На кладбище институтских могил не сочтешь.
- И то, правда. Я, скорее, на свекровь бывшую грешу – та еще злыдня. И в квартире бывала. Могла!
Васечкина жена припомнила, как однажды пустила в квартиру мать несостоявшегося жениха. Постучала тетка в панинскую дверь - никого, повернулась и ушла, а сделала ли чего, кто знает, и спрятала лицо от соседок – лучше промолчать.
Тетя Шура вынесла вердикт:
- Значит так, бабоньки: все осмотрим, вдруг еще пакость какая затесалась. Нет – и, слава богу!
На улице послышался пронзительный женский крик, слившийся с перепуганным ребячьим, пролетело что-то большое и тяжелое, да не одно. Встревоженные соседки кинулись к кухонному окну. На асфальте, заливая кровью, ничком лежало женское тело, рядом, со свернутой набок тоненькой шейкой - детское, а ветках деревьев, густо облепивших дом, оглашая двор пронзительным ревом, трепыхалось еще одно, совсем маленькое.
Инна влетела в селезневскую квартиру, но соседка дальше порога не пустила, протрещав, что Митька давно не появлялся, его мать съехала к родне, куда, не сказала, но в комнату, наказав вовремя платить, пустила. Присев на лавочку у подъезда, засомневалась, что Митька стал убийцей найденного в проулке парня, избитого, прежде чем застрелить. Оружие у Селезнёва было, но до конца не верилось, что друг детства мог взять и лишить кого-то жизни. Может, убитый из пятиэтажки сам в какие-то бандитские разборки попал, а Митька тут и вовсе непричем?
От тягостных раздумий отвлек тревожный вой скорой, завернувшей за угол дома, и высыпавшийся из подъезда народ, бегущий в ту сторону. Протолкавшись через толпу, увидела, как на носилки, прикрыв простыней, кладут соседку этажом выше, ее дочку, а худенький санитар снимает с дерева истошно ревущего младшенького. Ей стало дурно: они часто вместе гуляли с детьми, и недавно соседку, еще не вышедшую из декрета, бросил муж. Как сквозь вату, расслышала, что самоубийца, взяв детей на руки, бросилась с крыши, попав с девочкой прямо на асфальт двора. Выпавшего из рук сынишку спасли развесистые, посаженные еще до войны, деревья, если пацаненок выживет - в детдом сдадут. Не сопротивляясь подскочившей тете Шуре, она поплелась домой. Увиденное, если не вышибло мысли о Митьке из головы, то отодвинуло на задний план, и, обняв дочку, еще долго не спускала ребенка с рук.
Мамаша опекаемой девицы была довольна, что не сказать о репетиторше, вернее, номинальном главбухе. Временами подопечная смотрела волком, будто вожделея указать на место, куда и рада бы поставить, да пока никак нельзя. Инна, перелопатив гору работы за не желавшую въезжать в бухгалтерию дурынду, стиснув зубы, напоминала себе, что не все жалуют тех, кто умнее, и готова была молить не бога, так черта, чтоб этот денежный ручеек не иссякал.
Не вылезать из читального зала необходимости больше не было: за помощь в освоении компьютера библиотекарши позволяли брать литературу на дом. Забивая голову премудростями и осваивая всё - от учебников экономических вузов до правительственных постановлений, становилось легче. Освобожденные от контроля цены росли день ото дня, и уже никто не вспоминал ельцинское «лягу на рельсы». Иногда, будто гадая, открывала потрепаный номер «Юности», и Федот-стрелец ни разу не подвел, предельно отражая выпавшую накануне субботу:
«Ну-кось, душу мне излей, отчаво ты черта злей?
Аль в салате по-милански не хватает трюфелей?»
Вдоволь насмеявшись, насколько филатовские строчки отражают подопечную, выбрасывала вздорную девчонку из головы, целиком погружаясь в расчеты и прикидки, а также заполнение соответствующих бумаг. Охамев окончательно, ученица умудрилась свалить на нее бухгалтерию полностью, изредка утруждаясь печатанием срочных платежек да неутомительными походами в банк. В одну из суббот производственный процесс прервался нежданным приходом директора:
- Это кто писал?
Изображавшая занятость девица, вскочив по стойке смирно, озвучила предъявленную заявку на канцпринадлежности: «Копирка, штрих, две ручки, карандаш, ластик», - и, ткнув пальцем в свою соседку, возложила миссию отвествовать начальству.
- В прошлом месяце не подавали. И хорошо бы «Электронику» вернули, забрали неделю назад…
Директор смотрел, не мигая. Инна оробела и, в целях убалтывания рассерженного начальства, осторожно продолжила:
- Иначе придется на счетах считать, или на логарифмической линейке.
- И на ней можешь?
Репетиторша уверенно кивнула.
- Твоя работа?
Под нос была сунута Главная книга и несколько бумаг, которые подпольный главбух вынужденно признала своими.
- Эта коза только платежки печатает?
Обе бухгалтерши произнесли в один голос:
- А…э…
Директор вперился взглядом, как следователь на допросе, и сунул Инне платежную ведомость:
- У тебя такая зарплата?
Она посмотрела на сумму, за которую расписывалась два раза в месяц, и кивнула, но мужчина и не думал отвязаться:
- Сколько из них ты получаешь на руки?
Назвать втрое меньше?
- А остальное?
Деваться некуда, отвечать пришлось:
- Сказали, ваше распоряжение.
- Кто сказал?
Инна подняла глаза на подопечную, молчащую, как рыба об лед.
- Пошла вон!
У подпольной главбухши вырвался сдавленный вскрик.
- Да не ты, она!
Директорский палец, как острие копья, был направлен на остолбеневшую нахалку:
- Уволена, я сказал! Вон, сию же минуту!
Ошеломленная девица собрала вещи и выкатилась за дверь, а прислуга за все с ужасом ожидала решения своей судьбы.
- С сегодняшнего дня главбух – ты! Зарплата, как у той курицы.
Женщина испугалась еще больше – директор не походил на доброго самаритянина.
- Я открываю новое предприятие, главным бухгалтером будет жена. Обучишь, чему следует. Зарплата – отдельно, в половину от этой. Вопросы есть?
Стало понятнее: за полторы зарплаты надо вести две бухгалтерии. Выбирать не приходилось, еще повезло, что директорский гнев обрушился не на нее.
Жизнь вошла в свою колею: вечерами они с дочкой просиживали рядышком, каждая за своей книжкой, по ночам Инна мыла полы, по субботам справляясь с бухгалтерской работой. Новая подопечная была внимательна, неглупа и, как губка, впитывала знания. Воскресенья целиком и полностью были посвящены ребенку, и она купалась в материнстве, впервые за последнее время, обретя некоторую почву под ногами. Дочка росла спокойной и послушной, а мать, отдавая отчет в зыбкости нынешнего спокойствия, потихоньку оттаивала.
Бэкингэма с супругой она встретила на выходе из метро, в подземном переходе. Герцогская чета ожидала угощения из модернизированного в духе времени автомата с газировкой. Вследствие непрерывно растущей цены платить за воду нужно было продавщице. Та дергала за веревочку, лишенный монеток автомат срабатывал, а в подставленный стакан лилась вожделенная влага. Цапнув воду первой, бывшая Хозяйка с улицы Феру сделала пару глотков и, скривившись при виде одноклассницы, сунула стакан мужу, давая понять, что за прошедшие годы ничто не изменилось. Инна про себя усмехнулась: в школе теперешняя герцогиня, потеряв надежду привлечь внимание Атоса, спровоцировала одного гвардейца на безнадегу: вызвать на дуэль лучшего мушкетера в полку. Фехтующий с семи лет Атос вызов принял с отсрочкой, и целую неделю тренировал самонадеянного балбеса держать шпагу, то бишь, ее деревянное подобие, в руках. Дуэль по отношению к наглецу закончилась милосердно. Когда в третий раз его шпага отправилась в полет, публика постановила: «Харэ»! Женская половина провокаторшу не простила, устроив стихийно организованную «темную». На дополнительных по русскому зловредные девчонки, когда негодяйка готовилась у доски перечислить синонимы слова «заботиться», наперебой начали громко подсказывать. «Ублажать, окучивать, глядеть в рот, кружить вокруг на полусогнутых, виться вьюном, вилять хвостом» и подобное, что подразумевало отношение к Атосу. На словах «лизать заднее место» растерявшейся русичке пришло в голову заменить оказавшееся с душком «заботиться» на невинное «подруга». Каскад подсказок трансформировал «жену – подругу жизни» через «хозяйку дома» и «домовладелицу» в «кулачиху» с упоминанием «Кабанихи». Только раздавшийся звонок спас от уготовленного позорища и училку, и ученицу. Инна занятия для отстающих не посещала, о произошедшем узнав постфактум, что ее не спасло, но основной гнев Хозяйки с улицы Феру и разные пакости периодически обрушивались на голову Королевы, повинной в любви герцога Бэкингема и еще пары мушкетеров, а более всего - Атоса.
