ГЛАВА 1
ПРОКЛЯТАЯ ЛАТЫНЬ
Я никогда не забуду эту ночь.
Полумесяц, скрытый за тонкой пеленой облаков, равнодушно взирал на маленькую французскую деревушку Пти-Пошетт. В домах давно не горел свет, на темных улочках не было ни души. Было так тихо, что мне до ужаса хотелось услышать чью-нибудь пьяную песню или хотя бы собачий лай.
Чем ближе становилось кладбище, тем тяжелей мне казалась лопата. Я поневоле замедлил шаг.
Крадущийся за мной Жак негромко заговорил охрипшим от волнения голосом:
– Слушай-ка, давай назад повернем пока не поздно. Все равно ты на эту мерзость не решишься. Пойдем же, пока никто нас не заметил.
Я остановился.
– Нет. Раз я решил, значит, я это сделаю. Может, я об этом когда-нибудь пожалею, но еще сильней буду жалеть, если сейчас не сделаю ничего. Ты можешь уйти, все равно это касается только меня. И если меня поймают, то лучше одного, без сообщников.
На самом деле я ничуть не меньше Жака хотел развернуться и уйти. Я был готов в любую минуту разжать пальцы и бросить чертову лопату, но меня останавливала мысль о том, что мне не хватит смелости второй раз отправиться ночью на кладбище.
– Нетушки, раз пошли вместе, значит, вместе и вернемся.
– Я не намерен возвращаться с пустыми руками.
– Хватит, Роберт, не храбрись зря. Вижу же, что трусишь – дрожишь вон как осиновый лист.
– Это от холода. Ночь нынче прохладная, если ты еще не заметил, – пробурчал я и ускоренными шагами направился к погосту.
Старая часовня, казавшаяся днем при солнечных лучах такой милой и приветливой, теперь выглядела зловещей, как замок злой колдуньи из старой сказки. Я словно почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, от которого по телу побежали мурашки. На меня как будто смотрели с немым укором, и я, чувствуя себя мелким и ничтожным, хотел навсегда расстаться со своей скверной идеей. С трудом пересиливая себя, я шел вперед к немым торчащим крестам и покосившимся надгробным камням.
– Говорят, мужик один из соседней деревни плюнул на могилу утопленника, а через три дня и сам утонул, – с благоговейным страхом прошептал Жак.
– Мой дед умер от старости, если тебя это хоть немного успокоит, – процедил я сквозь зубы.
Я часто слышал от друга истории о домовых и привидениях и искренне удивлялся, как он принимает всякие глупости за правду. Можно было, конечно списать это на происхождение Жака, но другие крестьяне в деревне относились к подобным вещам весьма скептически. А после прошлогодней неудачной охоты на домовых вовсе стали делать вид, что не верят в нечистую силу. Должно быть, им просто стыдно за то, что тогда вели себя, как дети.
Жак не унимался. Кладбище действовало на него, как гнилые яблоки на Шиллера.
– Еще прабабка моего зятя видела, как ночью на этом самом кладбище ведьмы плясали с нечистыми мертвецами.
Я хмыкнул.
– Наверное, прабабка твоего зятя сама была ведьмой, раз стала свидетелем той гулянки. Приличные женщины не бродят здесь среди ночи.
«Да и мужчины тоже», – невесело подумалось мне.
– Погоди, а ты прав! – ахнул растерянный Жак. – Неспроста, значит, к ней в день похорон на могилу пришла черная собака…
– Жак, ты балбес! Я вовсе не это имел в виду!
В ответ парень обиженно засопел, потом выдал сдавленным голосом:
– Конечно, балбес. Читаю по складам и, в отличие от некоторых, наукам не обучался… Дурак дураком.
Я тут же пожалел, что сорвался и чуть ли не накричал на друга. Небольшое, но от того не менее горькое чувство вины на несколько мгновений вытеснило страх.
– Хватит тебе, – негромко сказал я, не найдя подходящих слов для извинений, – просто не верь в эту чушь. Колдовства и призраков не существует.
– Может, ты и в Бога не веришь? – наверное, я впервые услышал в голосе Жака неодобрение, смешанное с неприязнью. – Ты мой лучший друг, но то, что ты задумал…
– Жак, прошу тебя, не надо. И так тошно.
Ответа не последовало. Тем не менее, он не бросил меня, а все так же плелся позади. Мне оставалось только гадать, о чем сейчас думал Жак, если не о мертвецах.
Пройдя мимо первой могилы, меня охватил необъяснимый трепет. Я и днем некомфортно чувствую себя на кладбище, вид захоронений обычно наводит на меня тяжелую, давящую тоску. А теперь при легком серебристом свете надгробия не вызывали у меня ни капли жалости к покойникам. Ночь словно преобразила все кладбище, показало его истинную сущность. Если при дневном свете могилы были частью живого мира, то сейчас они выглядели полноправными хозяевами кладбища, кресты и надгробные камни горделиво возвышались над землей. Я чувствовал себя незваным гостем, но упорно шел дальше. Огня мы с Жаком с собой не взяли, чтобы не навлечь на себя беды, и это затрудняло движение. Основным ориентиром нам служил фамильный склеп дворян де Ришандруа, находившийся на противоположном конце погоста. Нужная могила была как раз рядом с этим помпезным строением, так не вписывающемуся в деревенский пейзаж. До меня четко доносилось бормотание друга. Жак пытался читать молитвы, да ни одну так и не смог дочитать до конца. Что-то явно мешало ему сосредоточиться, и яснее всего у него получалось выводить только «О, господи… о, Боже мой…»
– Ох, бабуля, видишь, до чего я докатился… – вдруг горестно простонал Жак.
Я обернулся. Посторонних на кладбище не было. Доли секунды мне хватило для того, чтобы понять, что Жак, стоя в позе плохого актера, изображающего скорбь, обратился к одному большому надгробному камню. Холодный свет звезд позволял разглядеть на нем некоторые буквы, при желании можно было прочитать всю надпись.
– …могилы чужие раскапываю. Гордись внуком…
– Не бойся, она сейчас на небе занимается своими делами и на тебя не смотрит, – я попытался успокоить парня на его языке. Я хотел еще добавить про то, что у надгробий нет глаз, но передумал.
– На небе? – изумился Жак. – Кто ж впустил бы туда старую жабу? Ее и туда, – он направил указательный палец вниз, – неохотно, небось, взяли. До чего вредная была баба…
Я шумно вздохнул, но ничего не сказал.
– А т-тут ничего так. Почти не страшно, – продолжал бубнить мой спутник, прижимая к себе обеими руками лопату. – Может, сегодня никто и не появится…
Мои злоключения начались шесть дней назад.
Не буду лукавить, я никогда не мечтал стать учителем, но в моем положении лучше работать в деревенской школе, чем вообще ничего не делать. К тому же эта работа не вызывала у меня должного отвращения. В силу характера я просто не умею быть слишком строгим, и, скорее всего поэтому, не стал для учеников еще одним врагом. Можно сказать, дети меня по-своему любили, но не уважали, иначе всегда вели бы себя, как шелковые.
Тот день начался, по моим меркам, спокойно, даже слишком. Дети почти не баловались, а двое наших общих неприятелей в лице мсье Марто и математика Пинса вообще не соизволили выйти на работу. Наверное, опять слишком много выпили вечером, пока ругали правительство, молодежь и торговцев кислого вина. Когда я привычным путем возвращался в поместье, настроение у меня было до того прекрасное, что даже пасмурная погода и скучный весенний пейзаж не могли его испортить. Я долго не обращал внимания на приближающийся стук копыт, но, поравнявшись со мной, всадник остановился и спросил, ведет ли эта дорога в поместье де Ришандруа. Выслушав положительный ответ, незнакомец в задумчивости сдвинул брови.
– Мсье Ресандер сейчас находится в поместье? – внезапно гаркнул он. – Никуда не выезжал?
– Э… Он вообще никуда не выезжает, – я с трудом разобрал в неправильном произношении собственную фамилию. Вопрос сбил меня с толку, и я даже начал сомневаться, что этот человек разыскивает именно меня. – А…
– Фух, ну слава Богу! – незнакомец с облегчением расправил плечи. На его плохо выбритом лице появилась довольная ухмылка. – Я уж боялся, не найду здесь этого хмыря.
Мое смущение резко перетекло в раздражение.
– Вы по какому делу его ищите? – мой голос прозвучал довольно холодно.
– Тебя это не каса...
– Нет уж, извольте ответить! – Я сам поразился собственной дерзости, но все же продолжил в том же духе. – Кто вас послал к нему?
Всадник моментально напрягся. Как-то недобро глядя на меня, он чуть сгорбился и захрустел пальцами. Я воспринял это как предупреждение перед атакой и на мгновение оцепенел от страха: мысль о том, что мне предстоит драться с человеком, который старше и крупнее, едва не лишила меня сил. Осторожно сделав пару шагов назад, я уже был готов в любой момент кинуться прочь со всех ног, но вдруг заметил, что он отвернулся, а затем, как бы в нерешительности, снова посмотрел в мою сторону. Однако в его взгляде не было ожидаемой агрессии, наоборот. У него даже глаза забегали.
– Говорю же, не твое дело, – почти не разжимая челюстей, выдавил из себя незнакомец и украдкой облизнул губы. – Спасибо за помощь.
Прежде чем он тронулся с места, я подскочил к нему и вцепился в поводья, но он тут же попытался отобрать их у меня. Ни в чем не повинная лошадь жалобно заржала.
– Постойте! Вы не ответили на мой вопрос!..
– Совсем, что ли, рехнулся! Отпусти, дурак ты этакий, или по морде получишь!
– Да пожалуйста! Только кому-то очень не понравится, что ты ударил Ресандера! – пропыхтел я, упираясь каблукам в землю. Мне было безумно стыдно за свое неадекватное поведение, но я ничего не мог с собой поделать.
– Что? – мужчина тут же ослабил хватку. – Ты… то есть, вы…
Я встал подальше, борясь с желанием растереть ладони.
– Что вам от меня нужно?
Всадник достал из-за пазухи чуть помятый конверт и неуверенно протянул его мне.
– Велели передать лично в руки… – я с усилием выдернул его из грубых пальцев. Бестолковый гонец как будто боялся совершить непростительную ошибку, и поэтому не хотел просто так расставаться с конвертом.
Происходящее все больше напоминало абсурд или глупый розыгрыш. Я ни с кем не переписывался и вообще мало общался с людьми, живущими за пределами поместья де Ришандруа. Надуманная таинственность сильно портила впечатление об отправителе.
Я поднес конверт поближе к глазам и прочел вычурную надпись на английском языке: «мистеру Р. Сандерсу». Буквы были так щедро украшены завитушками, что можно было и вправду неправильно прочитать фамилию. Я перевернул конверт.
– Здесь нет адреса.
– Мне сказали, как вас найти.
– И от кого это?
Ответа не последовало.
– Кто дал вам… Эй! Стой!
К моему неудовольствию, всадник стремительно умчался в обратном направлении. В этот раз я даже не попытался его остановить: бежать за лошадью без толку, а из этого противного типа все равно больше ничего своими силами не вытрясешь.
– Ну, и кто из нас хмырь…
Я опять повертел в руках конверт и решил внимательнее рассмотреть герб на восковой печати. Рисунок определенно показался мне необычным: сморщенная человеческая кисть, сжимающая, как факел, соцветие какого-то полевого растения. Осторожно надорвав уголок конверта, я стал рвать его по линии сгиба. Получилось в итоге не очень аккуратно, зато печать осталась целой. Как я ни старался держать себя в руках, я не мог справиться с нахлынувшим на меня возбуждением. Чувствуя, как от волнения перехватывает дыхание, я развернул сложенную вдвое плотную кремовую бумагу.
Дорогой Родерик…
Я запнулся на этом имени. Послание за одну секунду потеряло свой таинственный ореол. Адресовано оно было вовсе не мне, а моему деду, которого уже семнадцать лет как не было в живых. Отправителю откуда-то было известно, что Родерик Сандерс после своих многолетних странствий решил остановиться в поместье племянницы, графини де Ришандруа. Но кто бы ни прислал это письмо, он опоздал. Я разочарованно вздохнул и без особого интереса принялся читать дальше.
Дорогой Родерик,
Спешу уведомить Вас, что 10 июля нынешнего года (18..), в 10 часов вечера, в Праге состоится встреча членов клуба «Рука славы». Новый адрес будет указан ниже.
Род, если это письмо все же дошло до тебя, значит, на встрече тебя можно не ждать. Сиди уж в этом дрянном поместье, старая ты развалина.
Дж. М. Квинси
– Как мило, – я сложил письмо, так и не прочитав адрес в конце. – Хм, «Рука славы»! При чем здесь рука?.. А этот Квинси, похоже, просто грубиян.
Я снова посмотрел на восковую печать и вдруг ощутил невероятную тоску. Я рано лишился родителей, а с их родителями и вовсе был не знаком. Хотя… Я смутно помнил, что видел Родерика Сандерса один раз, когда мне было всего пять лет. В тот день я вместе с тетей Элен уезжал в гости к ее родственникам, маркизам де Левен, а когда вернулся спустя несколько дней, деда уже не было. Намного позже я узнал, что Родерик умер вскоре после моего отъезда. Каким человеком он был при жизни, чем занимался, почему так наплевательски относился к семье – на эти и многие другие вопросы я не знал ответов. Мадам де Ришандруа, то есть тетя Элен, может, что-то и знает, но не говорит. Я ей доверяю, как никому другому, но порой меня гложут сомнения, не обманывает ли она меня так же, как и супруга. Паскаль де Ришандруа до самой смерти даже не догадывался о том, что его секретарь – двоюродный брат его жены. О своей собственной биографии она также предпочитает особо не распространяться, поэтому для меня она настоящая женщина-тайна.
Мне нелегко жить в чужой стране, зная, что здесь я никому не нужен, а на родине меня никто не ждет. Во Франции я чувствую себя неуютно, но желание уехать в Англию с каждым годом таяло, как туман над Темзой, которой я никогда не видел. На моей памяти родители несколько раз предпринимали попытки вернуться на родину, но каждый раз сталкивались с непреодолимыми проблемами. Отец был образованным и далеко не самым глупым человеком, и его неудачи можно объяснить лишь двумя словами – фатальное невезение. Перед каждым отъездом непременно что-то случалось: обычно серьезно заболевал кто-нибудь из членов семьи, а в последний раз с банковского счета отца вдруг исчезли все деньги. После смерти родителей я даже не пытался уехать. Я не могу без поддержки, и поэтому я заранее боялся неизвестной Англии, как ребенок, который не хочет переселяться из спальни матери в собственную комнату. Меня всегда пугала неизвестность, и я предпочитаю стабильность, какой бы она ни была. Можно сказать, я живу одним днем, не заглядывая в будущее, так как думаю, что ничего хорошего меня все равно не ждет. Да и надеяться особо не на что, если нет перспектив, амбиций и по-настоящему сильного желания что-либо поменять в своей жизни.
Однако письмо выбило меня из привычной апатии.
Я никогда не любил читать дневник отца. Записей в нем немного и почти все они пронизаны чувством безвыходности, но в тот раз я заставил себя дочитать его до конца. Последние страницы меня просто поразили.
1 мая 18..
Ночь.
Не понимаю, что со мной происходит. Только что на моих глазах умер отец, но я совершенно не печалюсь об этом. Когда он в последний раз закрыл глаза, я испытал такое облегчение, словно избавился от слишком тяжелой ноши. Я долго смотрел на его мертвое лицо, и чувство радости приятным теплом разливалось по всему телу. Больше всего на свете я тогда боялся, что отец вдруг пошевелится и окажется живым – настолько я хотел верить в то, что он мертв.
