– Только не это, – вырвалось у меня.
Роберт мигом сориентировался:
– Что натворил?
– Неважно. Главное, что сейчас меня разыскивает полиция, – я взял газету и злорадно закончил: – Думаю, полицейские с удовольствием арестуют первого попавшегося Роберта Сандерса, выглядящего точь-в-точь как эта фотография.
Мои слова явно сбили его с толку. Он сразу сник.
– Да, ты не так прост, – поморщился Роберт. – А как насчет наследства? Я не жадный, согласен на половину.
Прежде чем ответить, я велел Жаку замолчать и поставить кочергу на место.
– Уходи, я не намерен делиться.
– Уверен, братец?
Я скопировал его грозную гримасу и вытащил из-под рубашки кулон, предусмотрительно не сняв его.
– Знаешь, что это?
– Ты на что намекаешь?
– Знаешь?
– Допустим, оборотный кулон, – он поддался на провокацию. – И что с того?
– Надеюсь, тебе хватит мозгов, чтобы понять, что я не просто так его ношу. Я могу в любой момент им воспользоваться и растерзать тебя. Жак в курсе.
Мучительная пауза длилась недолго.
– Я пошел, – сказал Роберт и, сунув в рот остатки булки, поспешил выйти на задний двор.
Я вызвался проводить его. Желание избавиться от непрошеного гостя было сильнее стыда за грубое обращение с тем, кто назвал себя моим родственником. В полном молчании мы прошли через запущенный сад до ограды. Роберт без проблем залез на нее.
– Ну и сволочь же ты, – прошипел он, обернувшись на прощание. – Совсем как твой отец.
Что? Что значит «как твой отец»?
Он спрыгнул на улицу. Я хотел догнать его расспросить, но, когда вскарабкался на ограду, было поздно. Его уже и след простыл.
Я долго не мог прийти в себя после этой встречи. В голове не укладывалось, что меня нашел двоюродный брат. Тот, кто обладает той же внешностью и именем, что и я. Тот, кому известно о наследстве Родерика. Не слишком ли много совпадений? Да и мог ли обычный человек обнаружить меня в городе, даже не зная, как я выгляжу, и как меня зовут? Нет, конечно. Значит, это был не человек. Но тогда зачем этому существу вещи Родерика?
Чтобы ничего не упустить, я записал все это в тезисах. Для этого пришлось перерыть все содержимое стола в кабинете. В писчей бумаге не было недостатка, да и в ручках тоже, только чернила, как назло, засохли.
Дважды обвел буквы карандашом. Понаставил вопросительных знаков. Прочитал вслух. Однако записанное все равно не выстроилось в логическую цепочку.
Я закусил кончик карандаша, чего не делал с детства. Может, мне что-то мешает сосредоточиться? Например, всякие сентиментальные глупости. Несмотря ни на что, хотелось верить, что у меня есть кузен. Странный, но все же не чужой человек. Возможно, он собирался обокрасть меня или всеми правдами и неправдами забрать все, только что-то похожее на совесть нашептывало мне иное. Я поступил несправедливо с этим юношей. Прогнал, как назойливого попрошайку.
Или стоит признаться себе, что ненависть к руке славы и прочим артефактам сменилась привязанностью? Ладно, не буду отрицать…
Я закрыл глаза и откинулся на спинку кресла.
Я все сделал правильно. Их нельзя отдавать кому попало. Отец вовсе не оставил их себе…
Черт, так что же имел в виду Роберт?
Лишь бы он был не прав.
Я вновь склонился над столом, в конце списка написал «ПАПА» и жирно обвел в кружок.
Где-то в половине девятого мы решили лечь спать. Жак по привычке купил самые дешевые свечи, которые дымили и неприятно пахли топленым жиром, поэтому я с радостью их погасил, оставив гореть одну. Никаких вестей от Элен не было, и мы банально измаялись от безделья. Шутка ли, весь день стены подпирать.
Я рассказал другу о Филдвике и показал еле заметные шрамы от его инициалов на запястье. Не забыл про Андрея и свое превращение в вампира. Могу с уверенностью сказать, что впечатлений Жаку надолго хватит, он слушал меня с жадным любопытством. А когда я предложил ему опробовать оборотный кулон, он неожиданно отказался.
– Не-не-не! И не уговаривай, – Жак отодвинулся от меня подальше, как будто я мог заколдовать его на расстоянии. – Не хочу быть лягушкой!
– Кто тебе сказал, что ты лягушка?
– Так я ж Гренуй.
Попытка объяснить ему, что фамилия, буквально означающая «лягушка», не гарантия перевоплощения именно в это животное, ни к чему не привела. В принципе, я не настаивал на «примерке», помню, как сам не хотел этого. Вот Франсуа без всякого предложения заинтересовался бы кулоном, и еще Ренара заставил участвовать в столь сомнительной забаве.
Из глубины дома раздался приглушенный треск. Жак и ухом не повел, он стоял у окна и, думая о чем-то своем, слушал пиликанье сверчков.
Мне почудился топот. Жак все так же стоял, как статуя.
Я взял липкую свечу и подошел к двери, попутно зацепившись болтающимися подтяжками за столбик кровати. Друг взглянул на меня с неодобрением.
– Скоро приду, – прошептал я, исчезая в коридоре.
Роберт обязан был вернуться. Хоть он не вызывал у меня доверия, тяга к семейным тайнам вновь одержала верх над разумом. Я ждал новой встречи. Жаждал ее. Предстояло во много разобраться нам обоим.
Тишина стояла звенящая, душная. Я притаился у черной лестницы, прислушиваясь изо всех сил и сдерживая порыв позвать Роберта. Наконец снизу отчетливо донеслись неторопливые шаги. Коротко скрипнула первая ступенька. Затем вторая.
Лучше я застану врасплох ночного гостя, чем он меня.
Мы столкнулись между этажами. У этого рослого широкоплечего человека не было ничего общего с Робертом. Поля шляпы скрывали лицо, но я и так его узнал. Я остолбенел от страха.
– Давно не виделись, Роберт Сандерс, – глубоким голосом произнес одноглазый. – Скучал по мне? Что, не очень?
Во рту мгновенно пересохло. Убежать в этот раз невозможно. Господи, лишь бы он не тронул Жака!
– А ты изменился, – он поднялся на ступеньку выше. – Причем не в лучшую сторону. Кто лишил тебя дара? Неужто сам отказался?
Я вцепился свободной рукой в бархатные от пыли перила.
– Ты вампир?
– Скажем так, я тот, кто хочет, чтобы ты валялся с переломанными костями в собственной крови и хотел сдохнуть, чтобы не чувствовать боль.
О, нет. Он пришел мстить.
То ли свеча замигала, то ли у меня стало темнеть в глазах…
– И если бы не договор, я бы расквитался с тобой, гаденыш.
– Какой еще?..
Он выбросил вперед руку, и меня ослепил серебряный свет, исходящий из его ладони. Все произошло так быстро, что я даже не успел вскрикнуть от обжигающего холода. Боль, пронзившая тело до кончиков пальцев, исчезла.
Дальше я помню, он склонился надо мной. Сорвал с лица черную кожаную повязку, и в меня впился желтый глаз с вертикальным зрачком.
СИНИЙ ФЛАКОН
Кошмар. Всего лишь дурной сон, который забудется под утро. Ничего не было, я дома.
Лежа в постели, я сквозь полумрак разглядывал свою комнату. Какой бардак на столе, я редко опускаюсь до подобного свинства. И одежда неаккуратно висит на стуле… Наверное, заработался и лег поздно, бывает такое.
Краем глаза заметил белую кошку, жмущуюся к моему боку. Такая маленькая, а греет, как печка.
Это не могло быть правдой. Накануне я точно не работал. Меня подозревают в убийстве. Я вынужден скрываться, и не могу просто взять и вернуться в поместье тети.
Тогда почему же все перепуталось? Или произошло то, чего я не помню?
К черту приличия, надо сию же минуту пойти к Элен в спальню и все разузнать. Конечно, нехорошо будить ее, но я не могу со спокойным сердцем валяться в кровати, когда творится такая ерунда.
Черт, снова засыпаю и ничего не могу с этим поделать.
Солнечные лучи пытались пробиться через густые заросли винограда. На фоне резных листьев висели большие зеленые кисти, так и манившие к себе. Ягоды были крупные, сочные, но немного недозревшие. Упругая кожица скрывала под собой такую кислую мякоть, от которой пощипывало язык и губы. А мы с Франсуа ели этот виноград да еще нахваливали его. Два придурка.
Не помню, сколько лет назад это было. Кажется, Франсуа тогда не справил совершеннолетие, а он старше меня. Я снова гулял с ним по винограднику его отца. Снова помогал ему вспомнить автора дурацких стихов и заодно сами стихи.
Мне не нравилось сновидение. Пускай оно безобидное, в нем что-то было не так. Я переживал те мгновения заново, точь-в-точь.
Сознание словно раздвоилось, я одновременно подбирал достойную рифму к слову «чаша» и думал о твари с разными глазами. Может, это он наслал на меня морок? Если да, то зачем? Ведь нет никакого смысла в том, что два подростка упражняются в рифмоплетстве.
– …и крылья черные распростер… Опять не то, ритм пропал, – все так же сокрушается Франсуа, на ходу сплевывая косточки. – Крылья черные… черные… раскрыл. Точно, раскрыл! А кто, не помнишь? То ли ворон, то ли лебедь. Жаль, забыл совсем. Такая вещь…
Но хуже всего был виноград. Кислый-прекислый.
Все чувства вмиг испарились, когда меня вновь затянуло во тьму. Да что происходит? Неужели опять какой-то вампир играет с моим разумом? Хватит! С меня хватит!
– Кристиан! Кристиан!
Элен? Не до конца разобравшись в ощущениях, я слабо пошевелился. Как жарко, и почему-то знобит.
– Он упал, – в отчаянии сказала тетушка.
– Ушибся?
Господи, это папин голос! Я силился открыть глаза, но мне было очень плохо. Это неправильно, я должен его увидеть, надо о многом с ним поговорить!
– Кажется, обморок. Он такой горячий, по-моему, у него жар. Роберт, детка…
Так, я что, на руках у Элен? С ума сойти… Сколько же мне лет?
– Я заметил, что Роберт слишком тихий сегодня. Думал, он переживает из-за отъезда, – отец бережно взял меня у Элен. – Извини, нам придется задержаться.
– Ради Бога, не извиняйся. Не стоит рисковать здоровьем ребенка.
– И все же…
– Ты же знаешь, я бы охотней избавилась от Паскаля, чем от вас. Послушай, я уже говорила, может, вам и не нужно уезжать, раз все время что-то мешает. Вдруг это знак. Подумай над этим, Кристиан, не за чем испытывать судьбу.
Не могу управлять собой. Не могу ничего изменить. Я заперт в собственной памяти. Больше нет сил это терпеть.
Воспоминание без предупреждения сменилось другим. Надо мной навис взбешенный Ренар.
– Я тебе мозги вышибу, щенок, – он с размаху приложил меня о стену. От страха и боли я не сопротивлялся и позволял обидчику делать с собой, что угодно.
– Пожалуйста, не надо, – проскулил я.
– Знаешь, что с тобой будет, если ты все расскажешь…
– Я ничего не видел!
– Заткнись, – он встряхнул меня. – Если ты все расскажешь маркизу или Франсуа, ты труп.
А я и вправду ничего не видел. Только слышал, как Ренар заигрывает с маркизой и, судя по ее довольному смешку, лезет к ней с объятьями и поцелуями. В ушах до сих пор звенел ее помолодевший от кокетства голос: «Этьен, прекрати. Не здесь». Зря я тогда по просьбе Франсуа заглянул в библиотеку. Потом еще врать пришлось, будто не нашел нужную книгу…
– Я никому не скажу. Клянусь.
Поверить трудно. В тот момент, я боялся камердинера так, как будто он олицетворял все зло в мире. Хотя что можно взять с подростка, который жизни толком не видел?
Насытившись моим жалким положением, Ренар убрал руки.
– По-твоему, я мерзавец, – это был не вопрос, а утверждение. – Предал господина и все такое. Занимаюсь черт знает чем за его спиной. Эй, да не трясись, – он легонько щелкнул меня по носу. – Все поймешь, когда вырастешь. Еще и на мою сторону встанешь.
Из одной унизительной сцены я переместился в чуть менее унизительную. Шарлотт, тогда еще новенькая горничная, с ужимками вертится передо мной и наотрез отказывается выполнить простую просьбу. Я мягко стараюсь поставить ее на место, но девушка слишком нахальна. Она говорит, что пришьет оторванную пуговицу лишь за вознаграждение – за дружеский поцелуй в щечку. Мне неприятно, что новая служанка откровенно вьет из окружающих веревки, но все равно играю по ее правилам. Наклоняюсь, и, чувствуя, как краснею, целую Шарлотт в левую щеку, а не в подставленную правую. За день до этого видел, как в правую ее чмокнул лакей Поль. Уж за что, не в курсе.
Я снова подросток. Это понятно сразу: передо мной стоит Элен, и она намного выше меня. Только спустя пару лет я наконец-то вытянусь и буду с ней одного роста. Она смотрит на меня и хмурится, и я стыжусь, словно что-то натворил и ожидаю наказания. Но нет. Моя совесть чиста, а мне все равно неудобно смотреть ей в глаза.
– Роберт, что ты делаешь? Кто тебя заставил?
На самом деле меня никто не заставлял мыть окна на первом этаже. Я сам вызвался, а горничные были только рады переложить часть своей работы на чужие плечи. После смерти матери я до тошноты и дрожи в коленях боялся, что граф вышвырнет меня на улицу. Элен заступалась за меня как могла, однако последнее слово всегда было за этим старым самодуром.
– Я… я просто хочу быть полезным.
Мне так хочется рассказать тете о своих переживаниях и о том, как некоторые слуги с азартом гадают, когда же от меня избавятся, но мне стыдно.
Элен подходит ко мне и зачем-то трогает мои волосы.
– Как ты оброс.
Конечно, оброс. Раньше меня стригла мать, а когда ее не стало, я перестал обращать внимание на подобные мелочи. К слову, за те полгода я изрядно подурнел, стал болезненно бледным мальчишкой с синяками под глазами.
– Ты такой худой, – Элен с волнением касается моей щеки. – Боже, ты вообще что-нибудь ешь?
Не дождавшись ответа, она растерянно погладила меня по плечам.
– Ох, я совсем про тебя забыла. Прости меня, милый.
Только сейчас, зная подробности гибели матери, я по-настоящему могу простить Элен за ее эгоизм. Нелегко жить, потеряв близкую подругу и при этом мучаясь из-за своего нового, самого страшного греха.
Теперь я в школе. Сижу за обшарпанным учительским столом и мечтаю под него залезть. Виной тому мсье Марто, который с дотошностью фанатичного инквизитора хочет выведать у меня, что такого веселого в Великой французской революции.
– Вы язык, что ли, проглотили?! Отвечайте немедленно! – он верещал и гримасничал, как бы пародируя призраков из дома Андрея.
Зрелище нелепое, но тогда я до смерти боялся этого человека.
– Они же дети… – робко начал я, и тут же был прерван.
– И что?! Вы когда-нибудь слышали, чтобы на моих уроках дети смеялись? Нет? Вот и я – нет! Вы – взрослый человек, а ничему научить их не можете! Вы хотите потерять работу?!
«Перестаньте на меня кричать, я не глухой», – так бы я ему сейчас сказал. Увы, раньше мне не хватало на это смелости, а как-то повлиять на прошлое невозможно.
Боже, как можно бояться того, кто даже вести себя достойно не умеет? Не буду доказывать, что во многом превосхожу мсье Марто, однако ничто не дает ему права самоутверждаться за мой счет. Ну и что, что он управляющий школы, меня он не уволит, несмотря на угрозы. Вот уйду я, а он останется с пьянчугой Пинсом и будет голову ломать над тем, как не прогневать очередную комиссию из города.
Путешествие от воспоминания к воспоминанию утомляло, и с каждым новым эпизодом из своей жизни я все больше опасался остаться в таком состоянии навсегда. Ведь пока я в прошлом, мимо проходит настоящее. Я должен во что бы то ни стало проснуться!
Помещение было незнакомым. Небольшой, вполне опрятный подвал, заставленный стеллажами с различными колбами и пузырьками. Освещение в нем было хорошее, скорее всего, газовое или даже электрическое. Наверное, это очень важно для его владельца.
Роберт мигом сориентировался:
– Что натворил?
– Неважно. Главное, что сейчас меня разыскивает полиция, – я взял газету и злорадно закончил: – Думаю, полицейские с удовольствием арестуют первого попавшегося Роберта Сандерса, выглядящего точь-в-точь как эта фотография.
Мои слова явно сбили его с толку. Он сразу сник.
– Да, ты не так прост, – поморщился Роберт. – А как насчет наследства? Я не жадный, согласен на половину.
Прежде чем ответить, я велел Жаку замолчать и поставить кочергу на место.
– Уходи, я не намерен делиться.
– Уверен, братец?
Я скопировал его грозную гримасу и вытащил из-под рубашки кулон, предусмотрительно не сняв его.
– Знаешь, что это?
– Ты на что намекаешь?
– Знаешь?
– Допустим, оборотный кулон, – он поддался на провокацию. – И что с того?
– Надеюсь, тебе хватит мозгов, чтобы понять, что я не просто так его ношу. Я могу в любой момент им воспользоваться и растерзать тебя. Жак в курсе.
Мучительная пауза длилась недолго.
– Я пошел, – сказал Роберт и, сунув в рот остатки булки, поспешил выйти на задний двор.
Я вызвался проводить его. Желание избавиться от непрошеного гостя было сильнее стыда за грубое обращение с тем, кто назвал себя моим родственником. В полном молчании мы прошли через запущенный сад до ограды. Роберт без проблем залез на нее.
– Ну и сволочь же ты, – прошипел он, обернувшись на прощание. – Совсем как твой отец.
Что? Что значит «как твой отец»?
Он спрыгнул на улицу. Я хотел догнать его расспросить, но, когда вскарабкался на ограду, было поздно. Его уже и след простыл.
Я долго не мог прийти в себя после этой встречи. В голове не укладывалось, что меня нашел двоюродный брат. Тот, кто обладает той же внешностью и именем, что и я. Тот, кому известно о наследстве Родерика. Не слишком ли много совпадений? Да и мог ли обычный человек обнаружить меня в городе, даже не зная, как я выгляжу, и как меня зовут? Нет, конечно. Значит, это был не человек. Но тогда зачем этому существу вещи Родерика?
Чтобы ничего не упустить, я записал все это в тезисах. Для этого пришлось перерыть все содержимое стола в кабинете. В писчей бумаге не было недостатка, да и в ручках тоже, только чернила, как назло, засохли.
Дважды обвел буквы карандашом. Понаставил вопросительных знаков. Прочитал вслух. Однако записанное все равно не выстроилось в логическую цепочку.
Я закусил кончик карандаша, чего не делал с детства. Может, мне что-то мешает сосредоточиться? Например, всякие сентиментальные глупости. Несмотря ни на что, хотелось верить, что у меня есть кузен. Странный, но все же не чужой человек. Возможно, он собирался обокрасть меня или всеми правдами и неправдами забрать все, только что-то похожее на совесть нашептывало мне иное. Я поступил несправедливо с этим юношей. Прогнал, как назойливого попрошайку.
Или стоит признаться себе, что ненависть к руке славы и прочим артефактам сменилась привязанностью? Ладно, не буду отрицать…
Я закрыл глаза и откинулся на спинку кресла.
Я все сделал правильно. Их нельзя отдавать кому попало. Отец вовсе не оставил их себе…
Черт, так что же имел в виду Роберт?
Лишь бы он был не прав.
Я вновь склонился над столом, в конце списка написал «ПАПА» и жирно обвел в кружок.
Где-то в половине девятого мы решили лечь спать. Жак по привычке купил самые дешевые свечи, которые дымили и неприятно пахли топленым жиром, поэтому я с радостью их погасил, оставив гореть одну. Никаких вестей от Элен не было, и мы банально измаялись от безделья. Шутка ли, весь день стены подпирать.
Я рассказал другу о Филдвике и показал еле заметные шрамы от его инициалов на запястье. Не забыл про Андрея и свое превращение в вампира. Могу с уверенностью сказать, что впечатлений Жаку надолго хватит, он слушал меня с жадным любопытством. А когда я предложил ему опробовать оборотный кулон, он неожиданно отказался.
– Не-не-не! И не уговаривай, – Жак отодвинулся от меня подальше, как будто я мог заколдовать его на расстоянии. – Не хочу быть лягушкой!
– Кто тебе сказал, что ты лягушка?
– Так я ж Гренуй.
Попытка объяснить ему, что фамилия, буквально означающая «лягушка», не гарантия перевоплощения именно в это животное, ни к чему не привела. В принципе, я не настаивал на «примерке», помню, как сам не хотел этого. Вот Франсуа без всякого предложения заинтересовался бы кулоном, и еще Ренара заставил участвовать в столь сомнительной забаве.
Из глубины дома раздался приглушенный треск. Жак и ухом не повел, он стоял у окна и, думая о чем-то своем, слушал пиликанье сверчков.
Мне почудился топот. Жак все так же стоял, как статуя.
Я взял липкую свечу и подошел к двери, попутно зацепившись болтающимися подтяжками за столбик кровати. Друг взглянул на меня с неодобрением.
– Скоро приду, – прошептал я, исчезая в коридоре.
Роберт обязан был вернуться. Хоть он не вызывал у меня доверия, тяга к семейным тайнам вновь одержала верх над разумом. Я ждал новой встречи. Жаждал ее. Предстояло во много разобраться нам обоим.
Тишина стояла звенящая, душная. Я притаился у черной лестницы, прислушиваясь изо всех сил и сдерживая порыв позвать Роберта. Наконец снизу отчетливо донеслись неторопливые шаги. Коротко скрипнула первая ступенька. Затем вторая.
Лучше я застану врасплох ночного гостя, чем он меня.
Мы столкнулись между этажами. У этого рослого широкоплечего человека не было ничего общего с Робертом. Поля шляпы скрывали лицо, но я и так его узнал. Я остолбенел от страха.
– Давно не виделись, Роберт Сандерс, – глубоким голосом произнес одноглазый. – Скучал по мне? Что, не очень?
Во рту мгновенно пересохло. Убежать в этот раз невозможно. Господи, лишь бы он не тронул Жака!
– А ты изменился, – он поднялся на ступеньку выше. – Причем не в лучшую сторону. Кто лишил тебя дара? Неужто сам отказался?
Я вцепился свободной рукой в бархатные от пыли перила.
– Ты вампир?
– Скажем так, я тот, кто хочет, чтобы ты валялся с переломанными костями в собственной крови и хотел сдохнуть, чтобы не чувствовать боль.
О, нет. Он пришел мстить.
То ли свеча замигала, то ли у меня стало темнеть в глазах…
– И если бы не договор, я бы расквитался с тобой, гаденыш.
– Какой еще?..
Он выбросил вперед руку, и меня ослепил серебряный свет, исходящий из его ладони. Все произошло так быстро, что я даже не успел вскрикнуть от обжигающего холода. Боль, пронзившая тело до кончиков пальцев, исчезла.
Дальше я помню, он склонился надо мной. Сорвал с лица черную кожаную повязку, и в меня впился желтый глаз с вертикальным зрачком.
ГЛАВА 18
СИНИЙ ФЛАКОН
Кошмар. Всего лишь дурной сон, который забудется под утро. Ничего не было, я дома.
Лежа в постели, я сквозь полумрак разглядывал свою комнату. Какой бардак на столе, я редко опускаюсь до подобного свинства. И одежда неаккуратно висит на стуле… Наверное, заработался и лег поздно, бывает такое.
Краем глаза заметил белую кошку, жмущуюся к моему боку. Такая маленькая, а греет, как печка.
Это не могло быть правдой. Накануне я точно не работал. Меня подозревают в убийстве. Я вынужден скрываться, и не могу просто взять и вернуться в поместье тети.
Тогда почему же все перепуталось? Или произошло то, чего я не помню?
К черту приличия, надо сию же минуту пойти к Элен в спальню и все разузнать. Конечно, нехорошо будить ее, но я не могу со спокойным сердцем валяться в кровати, когда творится такая ерунда.
Черт, снова засыпаю и ничего не могу с этим поделать.
Солнечные лучи пытались пробиться через густые заросли винограда. На фоне резных листьев висели большие зеленые кисти, так и манившие к себе. Ягоды были крупные, сочные, но немного недозревшие. Упругая кожица скрывала под собой такую кислую мякоть, от которой пощипывало язык и губы. А мы с Франсуа ели этот виноград да еще нахваливали его. Два придурка.
Не помню, сколько лет назад это было. Кажется, Франсуа тогда не справил совершеннолетие, а он старше меня. Я снова гулял с ним по винограднику его отца. Снова помогал ему вспомнить автора дурацких стихов и заодно сами стихи.
Мне не нравилось сновидение. Пускай оно безобидное, в нем что-то было не так. Я переживал те мгновения заново, точь-в-точь.
Сознание словно раздвоилось, я одновременно подбирал достойную рифму к слову «чаша» и думал о твари с разными глазами. Может, это он наслал на меня морок? Если да, то зачем? Ведь нет никакого смысла в том, что два подростка упражняются в рифмоплетстве.
– …и крылья черные распростер… Опять не то, ритм пропал, – все так же сокрушается Франсуа, на ходу сплевывая косточки. – Крылья черные… черные… раскрыл. Точно, раскрыл! А кто, не помнишь? То ли ворон, то ли лебедь. Жаль, забыл совсем. Такая вещь…
Но хуже всего был виноград. Кислый-прекислый.
Все чувства вмиг испарились, когда меня вновь затянуло во тьму. Да что происходит? Неужели опять какой-то вампир играет с моим разумом? Хватит! С меня хватит!
– Кристиан! Кристиан!
Элен? Не до конца разобравшись в ощущениях, я слабо пошевелился. Как жарко, и почему-то знобит.
– Он упал, – в отчаянии сказала тетушка.
– Ушибся?
Господи, это папин голос! Я силился открыть глаза, но мне было очень плохо. Это неправильно, я должен его увидеть, надо о многом с ним поговорить!
– Кажется, обморок. Он такой горячий, по-моему, у него жар. Роберт, детка…
Так, я что, на руках у Элен? С ума сойти… Сколько же мне лет?
– Я заметил, что Роберт слишком тихий сегодня. Думал, он переживает из-за отъезда, – отец бережно взял меня у Элен. – Извини, нам придется задержаться.
– Ради Бога, не извиняйся. Не стоит рисковать здоровьем ребенка.
– И все же…
– Ты же знаешь, я бы охотней избавилась от Паскаля, чем от вас. Послушай, я уже говорила, может, вам и не нужно уезжать, раз все время что-то мешает. Вдруг это знак. Подумай над этим, Кристиан, не за чем испытывать судьбу.
Не могу управлять собой. Не могу ничего изменить. Я заперт в собственной памяти. Больше нет сил это терпеть.
Воспоминание без предупреждения сменилось другим. Надо мной навис взбешенный Ренар.
– Я тебе мозги вышибу, щенок, – он с размаху приложил меня о стену. От страха и боли я не сопротивлялся и позволял обидчику делать с собой, что угодно.
– Пожалуйста, не надо, – проскулил я.
– Знаешь, что с тобой будет, если ты все расскажешь…
– Я ничего не видел!
– Заткнись, – он встряхнул меня. – Если ты все расскажешь маркизу или Франсуа, ты труп.
А я и вправду ничего не видел. Только слышал, как Ренар заигрывает с маркизой и, судя по ее довольному смешку, лезет к ней с объятьями и поцелуями. В ушах до сих пор звенел ее помолодевший от кокетства голос: «Этьен, прекрати. Не здесь». Зря я тогда по просьбе Франсуа заглянул в библиотеку. Потом еще врать пришлось, будто не нашел нужную книгу…
– Я никому не скажу. Клянусь.
Поверить трудно. В тот момент, я боялся камердинера так, как будто он олицетворял все зло в мире. Хотя что можно взять с подростка, который жизни толком не видел?
Насытившись моим жалким положением, Ренар убрал руки.
– По-твоему, я мерзавец, – это был не вопрос, а утверждение. – Предал господина и все такое. Занимаюсь черт знает чем за его спиной. Эй, да не трясись, – он легонько щелкнул меня по носу. – Все поймешь, когда вырастешь. Еще и на мою сторону встанешь.
Из одной унизительной сцены я переместился в чуть менее унизительную. Шарлотт, тогда еще новенькая горничная, с ужимками вертится передо мной и наотрез отказывается выполнить простую просьбу. Я мягко стараюсь поставить ее на место, но девушка слишком нахальна. Она говорит, что пришьет оторванную пуговицу лишь за вознаграждение – за дружеский поцелуй в щечку. Мне неприятно, что новая служанка откровенно вьет из окружающих веревки, но все равно играю по ее правилам. Наклоняюсь, и, чувствуя, как краснею, целую Шарлотт в левую щеку, а не в подставленную правую. За день до этого видел, как в правую ее чмокнул лакей Поль. Уж за что, не в курсе.
Я снова подросток. Это понятно сразу: передо мной стоит Элен, и она намного выше меня. Только спустя пару лет я наконец-то вытянусь и буду с ней одного роста. Она смотрит на меня и хмурится, и я стыжусь, словно что-то натворил и ожидаю наказания. Но нет. Моя совесть чиста, а мне все равно неудобно смотреть ей в глаза.
– Роберт, что ты делаешь? Кто тебя заставил?
На самом деле меня никто не заставлял мыть окна на первом этаже. Я сам вызвался, а горничные были только рады переложить часть своей работы на чужие плечи. После смерти матери я до тошноты и дрожи в коленях боялся, что граф вышвырнет меня на улицу. Элен заступалась за меня как могла, однако последнее слово всегда было за этим старым самодуром.
– Я… я просто хочу быть полезным.
Мне так хочется рассказать тете о своих переживаниях и о том, как некоторые слуги с азартом гадают, когда же от меня избавятся, но мне стыдно.
Элен подходит ко мне и зачем-то трогает мои волосы.
– Как ты оброс.
Конечно, оброс. Раньше меня стригла мать, а когда ее не стало, я перестал обращать внимание на подобные мелочи. К слову, за те полгода я изрядно подурнел, стал болезненно бледным мальчишкой с синяками под глазами.
– Ты такой худой, – Элен с волнением касается моей щеки. – Боже, ты вообще что-нибудь ешь?
Не дождавшись ответа, она растерянно погладила меня по плечам.
– Ох, я совсем про тебя забыла. Прости меня, милый.
Только сейчас, зная подробности гибели матери, я по-настоящему могу простить Элен за ее эгоизм. Нелегко жить, потеряв близкую подругу и при этом мучаясь из-за своего нового, самого страшного греха.
Теперь я в школе. Сижу за обшарпанным учительским столом и мечтаю под него залезть. Виной тому мсье Марто, который с дотошностью фанатичного инквизитора хочет выведать у меня, что такого веселого в Великой французской революции.
– Вы язык, что ли, проглотили?! Отвечайте немедленно! – он верещал и гримасничал, как бы пародируя призраков из дома Андрея.
Зрелище нелепое, но тогда я до смерти боялся этого человека.
– Они же дети… – робко начал я, и тут же был прерван.
– И что?! Вы когда-нибудь слышали, чтобы на моих уроках дети смеялись? Нет? Вот и я – нет! Вы – взрослый человек, а ничему научить их не можете! Вы хотите потерять работу?!
«Перестаньте на меня кричать, я не глухой», – так бы я ему сейчас сказал. Увы, раньше мне не хватало на это смелости, а как-то повлиять на прошлое невозможно.
Боже, как можно бояться того, кто даже вести себя достойно не умеет? Не буду доказывать, что во многом превосхожу мсье Марто, однако ничто не дает ему права самоутверждаться за мой счет. Ну и что, что он управляющий школы, меня он не уволит, несмотря на угрозы. Вот уйду я, а он останется с пьянчугой Пинсом и будет голову ломать над тем, как не прогневать очередную комиссию из города.
Путешествие от воспоминания к воспоминанию утомляло, и с каждым новым эпизодом из своей жизни я все больше опасался остаться в таком состоянии навсегда. Ведь пока я в прошлом, мимо проходит настоящее. Я должен во что бы то ни стало проснуться!
Помещение было незнакомым. Небольшой, вполне опрятный подвал, заставленный стеллажами с различными колбами и пузырьками. Освещение в нем было хорошее, скорее всего, газовое или даже электрическое. Наверное, это очень важно для его владельца.
