Счастье, счастье, какое же ты солнечное, безразмерное. Не кончайся никогда, пожалуйста.
Вечером я упросила его опять обернуться. Море опять толкало на берег светящиеся волны, и вновь медленно крутился сияющий звездный небосвод, купаясь в горизонте. Самое время для Змеев.
- Не буду кричать и плакать, обещаю, - заявила я уверенно. Уверенности немало способствовало все то же превосходное вино – его запасы оказались нескончаемыми. – Должна же я привыкать к тебе в любом состоянии.
- Ну хорошо, - Люк поднялся из-за стола, вытащил из уха серьгу – я одобрительно отсалютовала ему бокалом, - снял футболку.
- Раздевайся, - сказал он, окидывая меня хищным взглядом.
- А мне-то зачем? – удивилась я, снова прикладываясь к бокалу и любуясь его жилистым телом. – Это у тебя оборот. А у меня – адреналин.
- Со вчерашнего дня хочу посмотреть на тебя в волнах, - объяснил он, и во взгляде его мелькнула все та же безуминка.
- Змей и обнаженная дева? – пробормотала я задумчиво, как будто декламировала название старой поэмы – и глаза Люка полыхнули темнотой. Вина было достаточно, чтобы я не смогла отказаться – стянула с себя сарафан и шагнула к воде. И там легла в волны, оперлась на локти – Люк, зажав сигарету в губах, зашел в море по колени, встал передо мной, наблюдая, как светящиеся белым и сиреневым волны накатываются мне на живот, узким пенящимся клином проходят меж грудей и сияющими потоками стекают вниз. Я его вполне понимала – только с утра так же завороженно наблюдала за игрой воды на его теле.
Долго он стоял, курил и смотрел на меня, и я молчала, наслаждаясь его реакцией, глядя то на него, то на звезды, и не было между нами ни неловкости, ни стеснения. Так же молча он отошел назад, почти по шею, засветился – и поднялся надо мной огромным змеем. От свернувшегося кольцом длинного тела побежала волна, и я чуть приподнялась, чтобы не попало в лицо. Посмотрела на склоняющуюся надо мной зубастую пасть больше меня самой, на светящиеся серебром глаза.
- Так тебе тоже нравится? – спросила вполголоса и мягко провела ладонью от груди к животу. – Я, наверное, кажусь тебе совсем маленькой.
Он зашипел, встопорщил перья, и по мне плеснуло страхом и удовольствием. Змеиный клюв склонился ниже, ноздри на чешуйчатой морде раздулись, быстро появился -исчез раздвоенный язык, и я откинула голову, и медленно, замирая от ужаса, развела ноги и вытянула руки над головой.
Змей стремительно бросился ко мне, замер прямо у моего тела – склонись чуть ниже, и раздавит меня, - задышал шумно, со свистом, зашипел. Я с нервным смешком протянула руку и погладила его по морде – и он вздрогнул, чуть отстранился, и провел по моей коже языком. Зажмурился – и сорвался вверх, взлетел в темноту – только волны некоторое время швыряли в меня брызгами и на месте, где он находился, бесновалась вода. А я сидела, подтянув ноги к груди, смотрела в звездное небо, в котором где-то носился Люк, и хохотала, просто заливалась от бурлящего в крови адреналина и удивления, и смех мой эхом разносился по пустынному ночному берегу.
Вот еще один аргумент «за», Люк. Где я еще найду мужчину, оборачивающегося в чудовище, щекочущее мне нервы?
Кембритч вернулся голый, мокрый, возбужденный, с горящими глазами, когда я устала уже его ждать и лежала на софе в доме, прикрывшись простыней и смотря по телевизору музыкальный канал. Бутылка, верная моя спутница, стояла рядом, и я периодически наполняла бокал и подносила его ко рту – или обкусывала с большой виноградной кисти сладкие ягоды. На удивление Люк не стал сразу набрасываться на меня – только обжег темным взглядом, закурил, рухнул в широкое кресло напротив.
- Каково это? – поинтересовалась я, снова потянувшись к винограду. – Летать? Быть в другом теле?
- Удивительно, - ответил он каркающе и с наслаждением выпустил дым. – Как будто тебе принадлежит весь мир. Дай мне вина, Марина. Иди ко мне.
Я с наслаждением потянулась – простынка сползла с меня, и взгляд Люка еще потяжелел, - поднялась, прихватила бокал, бутылку, подошла. Вино он пил, как умирающий от жажды, и в глазах его полыхала все та же жажда. Допил, откинулся на низкую спинку, прерывисто вздохнул.
- Еще? – провокационно спросила я, подходя ближе – его колени оказались у меня между ног, и я забралась на кресло, оседлав его.
Кембритч протянул руку, погладил меня по бедру, сглотнул.
- Я тебя не измучил еще, Марина?
Мышцы все ныли – но разве это было важным? Я пожала плечами и сделала глоток – и чуть отставила бутылку – красное вино потекло по моему телу.
- Еще? – повторила я шепотом. С нажимом.
И он со стоном притянул меня к себе, впился губами в грудь и стал вылизывать ее, прикрыв глаза и стискивая меня до боли. Все, до последней капли – и я дрожащими руками оттолкнула его на спинку, поднялась над ним на коленях.
- Еще? – поинтересовалась прерывающимся голосом, и, не дожидаясь ответа, повернула бутылку – вино тонкой струей потекло по его бедрам к груди, достигло рта – он запрокинул голову, глотая его, и кадык его ходил вверх-вниз, и руки ласкали меня, заставляя дрожать и вскрикивать. Бутылка полетела в сторону, я склонилась, жадно, безумно целуя его – коснулась языком шеи, чувствуя его вкус, смешанный со вкусом вина, спустилась ниже, не упуская ни сантиметра кожи – по плоскому животу, ниже, ниже… сползла на пол. Он застонал, хватая меня за волосы и раздвигая бедра.
Вкусный Люк… вкусный. Очень вкусный.
Воскресенье прошло слишком быстро - и так же жарко, буйно и сладостно, как и предыдущие дни с Кембритчем. Вечером, когда я загоревшая, ошалевшая от прощальных поцелуев, не желающая уходить, все же оторвалась от Люка – мне показалось, что я себя напополам разрываю. Стиснула зубы, поправила полумаску и шагнула к телепорту, у которого, деликатно отвернувшись, ждал маг. И не выдержала, обернулась.
Взгляд Люка, стоящего на фоне моря, был тяжелым.
- Останься еще на ночь, - хрипло, настойчиво, попросил он. – Завтра с утра уйдешь к себе.
Я покачала головой. Мы уже десяток раз говорили об этом – и я отвечала – мне завтра на работу, нужно выспаться, а с тобой я не высплюсь ни за что.
Кембритч швырнул сигарету на песок, выругался, подошел ко мне и поцеловал еще раз. И затем – его воля оказалась куда крепче моей - мягко подтолкнул к порталу.
- Иди. Увидимся в Песках, Марина.
Да, Люк. Увидимся в Песках.
Луциус Инландер, воскресенье.
Днем, когда Луциус после совещания сидел в кабинете, раскуривая сладкую сигарету, а помощник спешно складывал документы, высокое старое зеркало, что находилось слева – и в котором отражался его величество, чуть помутнело. Отражение исчезло.
Инландер предупреждающе покосился в ту сторону и сухо попросил секретаря:
- Поторопитесь. И проследите, чтобы ко мне никто не заходил в течение, - он посмотрел на часы, - получаса.
Лорд Палмер, ничуть не обидевшись, ускорился и выскользнул за дверь. Луциус выпустил дым, и, немного повысив голос, позвал:
- Заходи, Тери.
Зеркало пошло ртутными волнами – и из него шагнул король Блакории. Тут же, покопавшись в ближайшем шкафу, достал початую бутыль вина, бокал, наполнил его и, сделав глоток, направился ко столу.
- Наконец-то ты перестал от меня бегать, - пробурчал широкий и снова обросший бородой Блакори, - почти неделю не могу тебя поймать.
- Извини. Я действительно очень занят, Гюнтер, - спокойно ответил Луциус. – Мне тоже налей и присаживайся. Что ты хотел узнать?
- Не делай непонимающее лицо, кузен, - хмыкнул блакориец, наполняя второй бокал. - Откуда взялся змееныш с аурой Лукаса Кембритча?
- Дармоншира, - занудно поправил его Луциус.
- Да все равно, - блакориец поставил бутылку и бокалы на стол, грузно опустился в кресло. – Он ведь сын малышки Лотти, правильно?
- Верно, - равнодушно кивнул хозяин кабинета и снова вставил сигарету в рот.
- И откуда у него силы к обороту? – спросил Гюнтер, наклоняясь вперед. Лицо его стало непривычно серьезным и даже угрожающим. – Я ведь сначала обрадовался, Лици, как его почувствовал и увидел. Последние-то мы с тобой были. А потом задумался. Удивительно, да? Твои с Магдаленой сыновья не оборачиваются, а он, в судьбе которого ты принимаешь такое участие, да. А когда он родился, не напомнишь?
- Я не держу в уме даты рождения всех своих подданных, - невозмутимо ответил король Инляндии, докуривая. – Кажется, зимой, но я не поручусь.
Гюнтер Блакори глотнул вина, со стуком опустил бокал на стол.
- Тогда послушай меня. Я, конечно, не такой сообразительный, как ты, но вот что я думаю, братец. Со дня смерти Магдалены не прошло и недели, и тут появляется инициированный змееныш с явно растущей аурой. Сын той самой девочки, которую ты все обхаживал до свадьбы. Я-то думал, ты поводил ее за нос, как обычно, и отослал. А сейчас предполагаю – а вдруг наврали вы с отцом нам, а, Лици?
- В чем? – насмешливо поинтересовался Луциус, не моргнув и глазом.
- Думаю я – а вдруг Лена узнала, что он твой сын, и ты поспособствовал ее уходу, Лици, чтобы не допустить скандала? – очень жестко проревел Гюнтер. – Я поначалу и соображать не мог от горя. А потом задумался – она была совершенно здорова, да и великий Инлий нас стойкостью не обидел. И тут вдруг сердце. Невольно заподозришь неладное. А я очень любил сестру, братец.
- Что ты несешь, - поморщился Инландер. – Лену я уважал и берег, и убивать ее – даже если бы у меня было пять бастардов, не стал бы.
Гюнтер хмуро цыкнул краешком рта и одним махом опустошил бокал.
- Покрепче в твоем гадюшнике ничего нет? – пробурчал он. Инландер кивнул на другой шкаф, и Блакори, топая, как медведь – на самом деле на косолапого он был куда более похож, чем изящный и неслышно двигающийся Бермонт, - дошел в угол, достал бутыль рома, одобрительно проурчал что-то и направился обратно.
- Он твой сын? – спросил прямо.
- Нет, Гюнтер, - с видом мученика ответил Луциус, - не мой. И Лену я не убивал. И я скорблю по ней, как и ты. Поверишь? Или дойдешь до того, что попросишь открыться и показать день ее смерти?
Гюнтер некоторое время смотрел на него, хмурился. Затем вздохнул, отвел взгляд.
- Я не хочу ссориться, Лици.
- Я понимаю, - спокойно проговорил Инландер.
- Но она моя сестра. Я ее еще пускающей пузыри помню. И мне больно, - блакориец помял широкой ладонью грудь, - очень больно.
- Мне тоже, Тери. И я тоже терял сестру.
- И что бы ты сделал на моем месте? Согласись, основания для подозрений очень весомые. Командир ее личной гвардии в тюрьме, Ленина смерть крайне неожиданна, а ты даже не шевелишься, чтобы провести расследование, еще и прячешься от меня уже неделю. Если это не ты, то кто?
- Она умерла сама, - терпеливо в который раз проговорил Луциус и толкнул к кузену пустой бокал. – Налей.
Он отхлебнул рома, задумался.
Гюнтер сидел хмуро, сверля собеседника взглядом.
- Не надо, Тери, - предупреждающе попросил Луциус. – Ты же знаешь, что не получится.
Блакориец нахмурился еще сильнее.
- Что бы ты сделал на моем месте, Лици? – требовательно повторил он.
- Я бы поверил тебе, - ровно ответил Инландер, - потому что знаю тебя с детства.
Гюнтер со злостью плеснул себе еще рома, схватился за голову, покачал ею.
- Я могу сейчас уйти, - сказал он с отчаянием и посмотрел просящим взглядом младшего брата, - но сомнения останутся, Луциус. И будут отравлять меня, пока не отразятся на отношениях между нашими странами. Если ты не виноват, я извинюсь. Но я хочу точно знать.
Инландер встал, подошел к окну, сунув руку в карман – сухощавая высокая фигура в элегантном костюме, светло-рыжая шевелюра, прямые плечи. Сделал глоток.
- Я покажу тебе, - проговорил он, - сутки, в которые произошла ее смерть и как мы нашли ее. Если ты поклянешься отцом нашим, что никому и никогда это не расскажешь.
- Инлием клянусь, - горячо и обрадованно рыкнул Гюнтер. – Если ты не причастен и не покрываешь кого-то, то ни одна живая душа об этом не узнает.
Луциус обернулся.
- Принимаю.
Между королями натянулась и погасла тонкая серебряная нить клятвы.
- Подойди и посмотри, - сказал повелитель Инляндии.
Через несколько минут Гюнтер Блакори отнял пальцы от висков кузена, сделал несколько шагов назад и рухнул в кресло. Луциус, чуть побледневший, прислонился к подоконнику, достал из кармана платочек и промокнул испарину со лба.
Их величества молчали. Гюнтер дотянулся до бутылки рома и принялся пить прямо из горла, захлебываясь. Вытер ладонью рот. Глаза его были красными.
- Она моя сестра, - сипло сказал он, наконец. – Я не откажусь от ее памяти, Лици. Но ты был прав. Лучше бы я не смотрел.
Потряс бутылку.
- Я могу лишь сказать, что она поступила правильно, уйдя вот так. И что ты, Лици, тоже виноват.
- Я не был очень хорошим мужем, Тери, - согласился Луциус сухо, все более мрачнея. - Но не тебе меня упрекать. У нас одна кровь и сам знаешь, куда она тянет.
- Не оправдывайся, - прорычал Блакори угрожающе, мгновенно заводясь. – Проклятый высокомерный ублюдок! Как ты мог не заметить то, что происходит у тебя под носом, ты, все знающий? Она женщина и она слаба. Ты, только ты должен был увидеть, остановить ее! Но тебе не было до нее дела! – он влепил кулаком по тяжеленному столу, тот с грохотом подпрыгнул – и Луциус оскалился, зашипел на кузена, сверкая змеиными глазами – и тут же вцепился в подоконник, ломая его, тяжело дыша и приходя в себя. Во рту его то и дело мелькал раздвоенный язык.
- Но ты и наказан, - Гюнтер словно успокоился от этой демонстрации эмоций. - И я не могу оправдывать Лену. Она творила чудовищные вещи. Да спрячь ты язык, в конце концов!
Луциус все так же тяжело дышал, царапая когтями останки подоконника. Фигура его то поддергивалась туманной дымкой, то снова становилась четкой. Гюнтер тяжело поднялся, медленно, спиной шагнул к шкафу, достал оттуда еще одну бутылку и бокал. Наполнил ее, подошел к Инландеру.
- На, выпей, - сказал он настойчиво и примирительно. – Успокойся, Лици. Все, погорячился я. Успокойся. Не нужно здесь оборачиваться.
Луциус вырвал из его руки бокал и осушил его.
- Сколько тебе говорить, - в голосе его еще прорывалось шипение, - не буянить на моей территории?
- Сядь, - поморщился Гюнтер. – Извини. Хорошо. Если этот Дармоншир – не твой сын, то откуда у него способность к обороту?
- На этот раз на слово поверишь? – язвительно поинтересовался хозяин кабинета, недовольно глядя на измочаленный подоконник.
- Поверю, - в тон ему ответил Блакори.
И Луциус повторил ему то, что недавно озвучивал самому Люку.
- В Дармонширах сильно наследие Белого, - сказал он. – Так получилось, что герцог выпил кровь одной из Рудлог. Это и стало катализатором.
Гюнтер кивнул, принимая ответ. Покачал головой, вздохнул.
- Лена, Лена. Как мне теперь быть?
- Как и раньше, - уже ровно и настойчиво произнес Луциус. – Будто ты ничего не видел и не знаешь. Посещать памятные мероприятия – помнишь про четверг?
Блакорийский король мрачно кивнул. Встал.
- Пойду я. Это нужно переварить, Лици. А то опять наору на тебя, так мы вдвоем дворец разнесем.
Луциус поморщился при напоминании о недавнем срыве и потянулся к сигарете, наблюдая, как в ртутной поверхности помутневшего зеркала исчезает его громогласный кузен.
Посмотрел на часы. Три минуты еще, затем встреча с мэром Лаунвайта – и подойдет время отправляться в семейную маленькую столовую, чтобы пообедать с сыном и невесткой.
Вечером я упросила его опять обернуться. Море опять толкало на берег светящиеся волны, и вновь медленно крутился сияющий звездный небосвод, купаясь в горизонте. Самое время для Змеев.
- Не буду кричать и плакать, обещаю, - заявила я уверенно. Уверенности немало способствовало все то же превосходное вино – его запасы оказались нескончаемыми. – Должна же я привыкать к тебе в любом состоянии.
- Ну хорошо, - Люк поднялся из-за стола, вытащил из уха серьгу – я одобрительно отсалютовала ему бокалом, - снял футболку.
- Раздевайся, - сказал он, окидывая меня хищным взглядом.
- А мне-то зачем? – удивилась я, снова прикладываясь к бокалу и любуясь его жилистым телом. – Это у тебя оборот. А у меня – адреналин.
- Со вчерашнего дня хочу посмотреть на тебя в волнах, - объяснил он, и во взгляде его мелькнула все та же безуминка.
- Змей и обнаженная дева? – пробормотала я задумчиво, как будто декламировала название старой поэмы – и глаза Люка полыхнули темнотой. Вина было достаточно, чтобы я не смогла отказаться – стянула с себя сарафан и шагнула к воде. И там легла в волны, оперлась на локти – Люк, зажав сигарету в губах, зашел в море по колени, встал передо мной, наблюдая, как светящиеся белым и сиреневым волны накатываются мне на живот, узким пенящимся клином проходят меж грудей и сияющими потоками стекают вниз. Я его вполне понимала – только с утра так же завороженно наблюдала за игрой воды на его теле.
Долго он стоял, курил и смотрел на меня, и я молчала, наслаждаясь его реакцией, глядя то на него, то на звезды, и не было между нами ни неловкости, ни стеснения. Так же молча он отошел назад, почти по шею, засветился – и поднялся надо мной огромным змеем. От свернувшегося кольцом длинного тела побежала волна, и я чуть приподнялась, чтобы не попало в лицо. Посмотрела на склоняющуюся надо мной зубастую пасть больше меня самой, на светящиеся серебром глаза.
- Так тебе тоже нравится? – спросила вполголоса и мягко провела ладонью от груди к животу. – Я, наверное, кажусь тебе совсем маленькой.
Он зашипел, встопорщил перья, и по мне плеснуло страхом и удовольствием. Змеиный клюв склонился ниже, ноздри на чешуйчатой морде раздулись, быстро появился -исчез раздвоенный язык, и я откинула голову, и медленно, замирая от ужаса, развела ноги и вытянула руки над головой.
Змей стремительно бросился ко мне, замер прямо у моего тела – склонись чуть ниже, и раздавит меня, - задышал шумно, со свистом, зашипел. Я с нервным смешком протянула руку и погладила его по морде – и он вздрогнул, чуть отстранился, и провел по моей коже языком. Зажмурился – и сорвался вверх, взлетел в темноту – только волны некоторое время швыряли в меня брызгами и на месте, где он находился, бесновалась вода. А я сидела, подтянув ноги к груди, смотрела в звездное небо, в котором где-то носился Люк, и хохотала, просто заливалась от бурлящего в крови адреналина и удивления, и смех мой эхом разносился по пустынному ночному берегу.
Вот еще один аргумент «за», Люк. Где я еще найду мужчину, оборачивающегося в чудовище, щекочущее мне нервы?
Кембритч вернулся голый, мокрый, возбужденный, с горящими глазами, когда я устала уже его ждать и лежала на софе в доме, прикрывшись простыней и смотря по телевизору музыкальный канал. Бутылка, верная моя спутница, стояла рядом, и я периодически наполняла бокал и подносила его ко рту – или обкусывала с большой виноградной кисти сладкие ягоды. На удивление Люк не стал сразу набрасываться на меня – только обжег темным взглядом, закурил, рухнул в широкое кресло напротив.
- Каково это? – поинтересовалась я, снова потянувшись к винограду. – Летать? Быть в другом теле?
- Удивительно, - ответил он каркающе и с наслаждением выпустил дым. – Как будто тебе принадлежит весь мир. Дай мне вина, Марина. Иди ко мне.
Я с наслаждением потянулась – простынка сползла с меня, и взгляд Люка еще потяжелел, - поднялась, прихватила бокал, бутылку, подошла. Вино он пил, как умирающий от жажды, и в глазах его полыхала все та же жажда. Допил, откинулся на низкую спинку, прерывисто вздохнул.
- Еще? – провокационно спросила я, подходя ближе – его колени оказались у меня между ног, и я забралась на кресло, оседлав его.
Кембритч протянул руку, погладил меня по бедру, сглотнул.
- Я тебя не измучил еще, Марина?
Мышцы все ныли – но разве это было важным? Я пожала плечами и сделала глоток – и чуть отставила бутылку – красное вино потекло по моему телу.
- Еще? – повторила я шепотом. С нажимом.
И он со стоном притянул меня к себе, впился губами в грудь и стал вылизывать ее, прикрыв глаза и стискивая меня до боли. Все, до последней капли – и я дрожащими руками оттолкнула его на спинку, поднялась над ним на коленях.
- Еще? – поинтересовалась прерывающимся голосом, и, не дожидаясь ответа, повернула бутылку – вино тонкой струей потекло по его бедрам к груди, достигло рта – он запрокинул голову, глотая его, и кадык его ходил вверх-вниз, и руки ласкали меня, заставляя дрожать и вскрикивать. Бутылка полетела в сторону, я склонилась, жадно, безумно целуя его – коснулась языком шеи, чувствуя его вкус, смешанный со вкусом вина, спустилась ниже, не упуская ни сантиметра кожи – по плоскому животу, ниже, ниже… сползла на пол. Он застонал, хватая меня за волосы и раздвигая бедра.
Вкусный Люк… вкусный. Очень вкусный.
Воскресенье прошло слишком быстро - и так же жарко, буйно и сладостно, как и предыдущие дни с Кембритчем. Вечером, когда я загоревшая, ошалевшая от прощальных поцелуев, не желающая уходить, все же оторвалась от Люка – мне показалось, что я себя напополам разрываю. Стиснула зубы, поправила полумаску и шагнула к телепорту, у которого, деликатно отвернувшись, ждал маг. И не выдержала, обернулась.
Взгляд Люка, стоящего на фоне моря, был тяжелым.
- Останься еще на ночь, - хрипло, настойчиво, попросил он. – Завтра с утра уйдешь к себе.
Я покачала головой. Мы уже десяток раз говорили об этом – и я отвечала – мне завтра на работу, нужно выспаться, а с тобой я не высплюсь ни за что.
Кембритч швырнул сигарету на песок, выругался, подошел ко мне и поцеловал еще раз. И затем – его воля оказалась куда крепче моей - мягко подтолкнул к порталу.
- Иди. Увидимся в Песках, Марина.
Да, Люк. Увидимся в Песках.
Луциус Инландер, воскресенье.
Днем, когда Луциус после совещания сидел в кабинете, раскуривая сладкую сигарету, а помощник спешно складывал документы, высокое старое зеркало, что находилось слева – и в котором отражался его величество, чуть помутнело. Отражение исчезло.
Инландер предупреждающе покосился в ту сторону и сухо попросил секретаря:
- Поторопитесь. И проследите, чтобы ко мне никто не заходил в течение, - он посмотрел на часы, - получаса.
Лорд Палмер, ничуть не обидевшись, ускорился и выскользнул за дверь. Луциус выпустил дым, и, немного повысив голос, позвал:
- Заходи, Тери.
Зеркало пошло ртутными волнами – и из него шагнул король Блакории. Тут же, покопавшись в ближайшем шкафу, достал початую бутыль вина, бокал, наполнил его и, сделав глоток, направился ко столу.
- Наконец-то ты перестал от меня бегать, - пробурчал широкий и снова обросший бородой Блакори, - почти неделю не могу тебя поймать.
- Извини. Я действительно очень занят, Гюнтер, - спокойно ответил Луциус. – Мне тоже налей и присаживайся. Что ты хотел узнать?
- Не делай непонимающее лицо, кузен, - хмыкнул блакориец, наполняя второй бокал. - Откуда взялся змееныш с аурой Лукаса Кембритча?
- Дармоншира, - занудно поправил его Луциус.
- Да все равно, - блакориец поставил бутылку и бокалы на стол, грузно опустился в кресло. – Он ведь сын малышки Лотти, правильно?
- Верно, - равнодушно кивнул хозяин кабинета и снова вставил сигарету в рот.
- И откуда у него силы к обороту? – спросил Гюнтер, наклоняясь вперед. Лицо его стало непривычно серьезным и даже угрожающим. – Я ведь сначала обрадовался, Лици, как его почувствовал и увидел. Последние-то мы с тобой были. А потом задумался. Удивительно, да? Твои с Магдаленой сыновья не оборачиваются, а он, в судьбе которого ты принимаешь такое участие, да. А когда он родился, не напомнишь?
- Я не держу в уме даты рождения всех своих подданных, - невозмутимо ответил король Инляндии, докуривая. – Кажется, зимой, но я не поручусь.
Гюнтер Блакори глотнул вина, со стуком опустил бокал на стол.
- Тогда послушай меня. Я, конечно, не такой сообразительный, как ты, но вот что я думаю, братец. Со дня смерти Магдалены не прошло и недели, и тут появляется инициированный змееныш с явно растущей аурой. Сын той самой девочки, которую ты все обхаживал до свадьбы. Я-то думал, ты поводил ее за нос, как обычно, и отослал. А сейчас предполагаю – а вдруг наврали вы с отцом нам, а, Лици?
- В чем? – насмешливо поинтересовался Луциус, не моргнув и глазом.
- Думаю я – а вдруг Лена узнала, что он твой сын, и ты поспособствовал ее уходу, Лици, чтобы не допустить скандала? – очень жестко проревел Гюнтер. – Я поначалу и соображать не мог от горя. А потом задумался – она была совершенно здорова, да и великий Инлий нас стойкостью не обидел. И тут вдруг сердце. Невольно заподозришь неладное. А я очень любил сестру, братец.
- Что ты несешь, - поморщился Инландер. – Лену я уважал и берег, и убивать ее – даже если бы у меня было пять бастардов, не стал бы.
Гюнтер хмуро цыкнул краешком рта и одним махом опустошил бокал.
- Покрепче в твоем гадюшнике ничего нет? – пробурчал он. Инландер кивнул на другой шкаф, и Блакори, топая, как медведь – на самом деле на косолапого он был куда более похож, чем изящный и неслышно двигающийся Бермонт, - дошел в угол, достал бутыль рома, одобрительно проурчал что-то и направился обратно.
- Он твой сын? – спросил прямо.
- Нет, Гюнтер, - с видом мученика ответил Луциус, - не мой. И Лену я не убивал. И я скорблю по ней, как и ты. Поверишь? Или дойдешь до того, что попросишь открыться и показать день ее смерти?
Гюнтер некоторое время смотрел на него, хмурился. Затем вздохнул, отвел взгляд.
- Я не хочу ссориться, Лици.
- Я понимаю, - спокойно проговорил Инландер.
- Но она моя сестра. Я ее еще пускающей пузыри помню. И мне больно, - блакориец помял широкой ладонью грудь, - очень больно.
- Мне тоже, Тери. И я тоже терял сестру.
- И что бы ты сделал на моем месте? Согласись, основания для подозрений очень весомые. Командир ее личной гвардии в тюрьме, Ленина смерть крайне неожиданна, а ты даже не шевелишься, чтобы провести расследование, еще и прячешься от меня уже неделю. Если это не ты, то кто?
- Она умерла сама, - терпеливо в который раз проговорил Луциус и толкнул к кузену пустой бокал. – Налей.
Он отхлебнул рома, задумался.
Гюнтер сидел хмуро, сверля собеседника взглядом.
- Не надо, Тери, - предупреждающе попросил Луциус. – Ты же знаешь, что не получится.
Блакориец нахмурился еще сильнее.
- Что бы ты сделал на моем месте, Лици? – требовательно повторил он.
- Я бы поверил тебе, - ровно ответил Инландер, - потому что знаю тебя с детства.
Гюнтер со злостью плеснул себе еще рома, схватился за голову, покачал ею.
- Я могу сейчас уйти, - сказал он с отчаянием и посмотрел просящим взглядом младшего брата, - но сомнения останутся, Луциус. И будут отравлять меня, пока не отразятся на отношениях между нашими странами. Если ты не виноват, я извинюсь. Но я хочу точно знать.
Инландер встал, подошел к окну, сунув руку в карман – сухощавая высокая фигура в элегантном костюме, светло-рыжая шевелюра, прямые плечи. Сделал глоток.
- Я покажу тебе, - проговорил он, - сутки, в которые произошла ее смерть и как мы нашли ее. Если ты поклянешься отцом нашим, что никому и никогда это не расскажешь.
- Инлием клянусь, - горячо и обрадованно рыкнул Гюнтер. – Если ты не причастен и не покрываешь кого-то, то ни одна живая душа об этом не узнает.
Луциус обернулся.
- Принимаю.
Между королями натянулась и погасла тонкая серебряная нить клятвы.
- Подойди и посмотри, - сказал повелитель Инляндии.
Через несколько минут Гюнтер Блакори отнял пальцы от висков кузена, сделал несколько шагов назад и рухнул в кресло. Луциус, чуть побледневший, прислонился к подоконнику, достал из кармана платочек и промокнул испарину со лба.
Их величества молчали. Гюнтер дотянулся до бутылки рома и принялся пить прямо из горла, захлебываясь. Вытер ладонью рот. Глаза его были красными.
- Она моя сестра, - сипло сказал он, наконец. – Я не откажусь от ее памяти, Лици. Но ты был прав. Лучше бы я не смотрел.
Потряс бутылку.
- Я могу лишь сказать, что она поступила правильно, уйдя вот так. И что ты, Лици, тоже виноват.
- Я не был очень хорошим мужем, Тери, - согласился Луциус сухо, все более мрачнея. - Но не тебе меня упрекать. У нас одна кровь и сам знаешь, куда она тянет.
- Не оправдывайся, - прорычал Блакори угрожающе, мгновенно заводясь. – Проклятый высокомерный ублюдок! Как ты мог не заметить то, что происходит у тебя под носом, ты, все знающий? Она женщина и она слаба. Ты, только ты должен был увидеть, остановить ее! Но тебе не было до нее дела! – он влепил кулаком по тяжеленному столу, тот с грохотом подпрыгнул – и Луциус оскалился, зашипел на кузена, сверкая змеиными глазами – и тут же вцепился в подоконник, ломая его, тяжело дыша и приходя в себя. Во рту его то и дело мелькал раздвоенный язык.
- Но ты и наказан, - Гюнтер словно успокоился от этой демонстрации эмоций. - И я не могу оправдывать Лену. Она творила чудовищные вещи. Да спрячь ты язык, в конце концов!
Луциус все так же тяжело дышал, царапая когтями останки подоконника. Фигура его то поддергивалась туманной дымкой, то снова становилась четкой. Гюнтер тяжело поднялся, медленно, спиной шагнул к шкафу, достал оттуда еще одну бутылку и бокал. Наполнил ее, подошел к Инландеру.
- На, выпей, - сказал он настойчиво и примирительно. – Успокойся, Лици. Все, погорячился я. Успокойся. Не нужно здесь оборачиваться.
Луциус вырвал из его руки бокал и осушил его.
- Сколько тебе говорить, - в голосе его еще прорывалось шипение, - не буянить на моей территории?
- Сядь, - поморщился Гюнтер. – Извини. Хорошо. Если этот Дармоншир – не твой сын, то откуда у него способность к обороту?
- На этот раз на слово поверишь? – язвительно поинтересовался хозяин кабинета, недовольно глядя на измочаленный подоконник.
- Поверю, - в тон ему ответил Блакори.
И Луциус повторил ему то, что недавно озвучивал самому Люку.
- В Дармонширах сильно наследие Белого, - сказал он. – Так получилось, что герцог выпил кровь одной из Рудлог. Это и стало катализатором.
Гюнтер кивнул, принимая ответ. Покачал головой, вздохнул.
- Лена, Лена. Как мне теперь быть?
- Как и раньше, - уже ровно и настойчиво произнес Луциус. – Будто ты ничего не видел и не знаешь. Посещать памятные мероприятия – помнишь про четверг?
Блакорийский король мрачно кивнул. Встал.
- Пойду я. Это нужно переварить, Лици. А то опять наору на тебя, так мы вдвоем дворец разнесем.
Луциус поморщился при напоминании о недавнем срыве и потянулся к сигарете, наблюдая, как в ртутной поверхности помутневшего зеркала исчезает его громогласный кузен.
Посмотрел на часы. Три минуты еще, затем встреча с мэром Лаунвайта – и подойдет время отправляться в семейную маленькую столовую, чтобы пообедать с сыном и невесткой.
