«Знала бы ты, что вы с ним еще и переспать умудрились».
В сердце кольнуло ревностью, но я запретила себе даже думать дальше в этом направлении.
- Ты не осуждаешь меня? – спросила я со стеснением. – Жених сестры…
Спасская печально покачала головой.
- Мариш, я в этом месяце, кажется, убила несколько человек. Как я могу?
- Ты защищала детей, - жестко сказала я. – Это оправдывает все.
- Я знаю, Мари, но факта это не отменяет.
Мы помолчали – Катя наконец-то согрела еще воды, достала сладких блинчиков. Помахала что-то радостно кричащим ей в окно краснощеким девочкам. Посмотрела на меня.
- Я так боюсь, - призналась я тихо, прикуривая сигарету. – Неважно, завтра придется это сделать или через полгода. Боюсь, что он обидит меня, что перегорит, что будет изменять. У меня мозги вскипают, Кати! Зависимости своей от него боюсь. Я же соображать перестаю, когда он рядом. Мне кажется, я просто не доросла еще до брака. Вон Поля, - я тяжело вздохнула, - у нее вообще никаких сомнений не было, - я задумалась и добавила:- Да и я, если честно, все равно стану его женой. Но к алтарю пойду, умирая от страха!
Катя горько улыбнулась. Открыла окно и тоже потянулась за сигаретой.
- Сама понимаешь, я теперь не сторонница брака, Марина, и не очень-то могу советовать. Но у меня своя судьба. Что бы ты ни решила, это твой путь и твоя жизнь. Я пошла на поводу у родителей, и что в результате? – она обвела рукой кухню. - Поэтому делай так, как считаешь правильным. Единственное, что могу сказать, - тон ее стал смешливо-зловещим, - не завидую я твоему мужу, если он будет иметь неосторожность тебя расстроить.
Я, погруженная в переживания, недоуменно посмотрела на нее, заулыбалась ехидно – и мы вдвоем тихо захихикали, давясь дымом и наслаждаясь нашими посиделками и отчетливой, очень уютной душевной близостью.
Люк позвонил – как чувствовал – когда Катя пошла укладывать детей на дневной сон. И я подошла к окну, нажала на «ответить».
- Скажи мне, что ты все решил, - потребовала я тихо.
Он невесело хмыкнул.
- Я очень на это рассчитываю, детка. Компромат я выкрал. Но не хочу врать – кажется мне, что старый змей Луциус где-то меня перехитрил. Прости, Маришка. Тебя это вообще не должно было коснуться.
От покаянных ноток в его голосе я растяла.
- Мог бы и раньше позвонить, - проворчала для порядка.
- Я и сейчас-то едва решился, - тоскливо проговорил он. – Как-то очень трудно быть в твоих глазах совсем не героем, принцесса.
- Люк, - сказала я вкрадчиво. – Ситуация не доставляет мне удовольствия. Конечно, я тревожусь. Но если бы ты меня не предупредил и оказался бы в тюрьме, я бы злилась. Очень злилась. Понимаешь разницу? Я сама такая, мне проще рискнуть собой, чем волновать близких. Но от тебя утаивания или обмана я не потерплю. Ты бы хотел, чтобы я гордо молчала и не делилась с тобой?
- Нет, - проговорил он после затянувшейся паузы.
- Я чего-то не знаю? – насторожилась я.
- Ничего важного, Марина.
Я помолчала, прислушиваясь к себе.
- Я не верю тебе сейчас, Люк, - призналась я неохотно.
Кембритч хрипловато засмеялся.
- Правильно делаешь, детка.
- Люк! – меня захлестнуло возмущение.
- Я потом буду очень, очень долго извиняться, принцесса. Ты простишь меня?
- Я тебя загрызу, - мрачно пообещала я. Понятно было, что сейчас от него ничего не добьешься.
- И тем не менее ты готова завтра выйти за меня замуж. Чтобы спасти.
- Это затем, - очень нежно произнесла я, - чтобы превратить потом вашу жизнь в кошмар, ваша светлость. Не дай боги там что-то серьезное, Люк.
- Скорее, бьющее по моему самолюбию, Маришка. Но ты сейчас подлечила его. Хотя куда благотворнее было бы, окажись ты тут. Рядом. Придешь?
- Нет уж, - мстительно ответила я, хотя тело сладко потянуло и потребовало ответить «да», - ждите до завтра, ваша светлость. Раз уж мне грозит страшное, дайте мне пострадать. А то с вами никакого страдания не получится.
- Хочу тебя, Марина, - хрипло и настойчиво проговорил он, и я прикрыла глаза.
- Не могу, Люк. Я у подруги.
- Брось. Приходи.
- Не могу, - жалобно сказала я.
Он то ли зарычал, то ли застонал – или засмеялся? – и выдохнул.
- С ума схожу без тебя. До завтра, детка.
- До завтра, Люк, - сказала я, улыбаясь солнечному дню за окном – и жесткому нетерпению в мужском голосе.
Я провела у Кати целый день, и мы никак наговориться не могли. Гуляли – за нами по снежным дорожкам мимо нарядных монастырских домиков топали охранники, - обедали, снова болтали. Я расслабилась и отдыхала душой, и нервозность ушла на второй план.
А когда на улице уже давно стемнело, раздался еще один звонок. Звонила Василина.
- Мариш, - проговорила она тревожно, - иди домой. Только что со мной связался Демьян, они опять постараются вернуть Полю. Сказал, что нужна вся семья.
- Я мигом, Вась, - я вскочила, зачем-то метнулась снова к окну, обратно к столу. Извиняющеся посмотрела на удивленную подругу, подошла и крепко обняла ее.
- Пожелай мне удачи, Кати. Надо бежать.
Бермонт
Вечером в среду к медвежьему замку пришел старый шаман Тайкахе. Подождал на морозе, не стуча и не привлекая внимание. Его заметили, поспешно открыли ворота, со всем почтением проводили к королю.
Демьян ужинал с матерью, леди Редьялой. Увидел старика, почтительно встал.
- Пора, Тайкахе? – спросил он с тщательно сдерживаемой надеждой.
- Посмотрю на нее, - скрипуче ответил шаман, небрежно сбрасывая на руки слуги верхнюю одежду, - но чую, что пора.
Королева-мать вздохнула, приложив руку к груди, и Бермонт, чтущий законы гостеприимства, ломая себя, предложил:
- Поужинай с нами, почтеннейший. Отдохни с дороги.
- Хорошо, - согласился шаман, с одобрением глядя на сына Хозяина Лесов. Сел на отодвинутый стул, подождал, пока положат ему сочного мяса на костях и принялся есть грязными руками. Демьян смотрел спокойно, так же спокойно попросил принести старику выпить.
- Не надо, - буркнул Тайкахе, - у меня свое есть. Для дела приготовил. Крепка ли твоя армия, медвежий сын?
- Да, - коротко ответил Демьян, подцепляя вилкой кусок красной рыбы.
- Прикажи подвести солдат к Северным горам, - чавкая и вытираясь рукавом, прогундосил старик. – Чудовища оттуда пойдут. Что муравьи, только огромные. Чужие нашему миру. Будь готов.
- Скоро пойдут? – спокойно спросил Бермонт. Глаза его стали внимательными, строгими.
- Того мне не показали, - развел руками Тайкахе. – Снег на горах лежал, так он и летом лежит. Но тут, сам понимаешь, лучше поспешить.
- Да, - задумчиво подтвердил король. – Много их было, Тайкахе?
- Не счесть, - с горечью ответил шаман. – Не то сотни, не то тысячи, медвежий сын. Страшно. Много достойных поляжет.
- Мы будем готовы, - твердо пообещал-рыкнул Демьян.
Ужин закончился, старик поднялся из-за стола. Встал и король – повел шамана во внутренний двор.
Медведица лежала недалеко от пруда, отдыхала - и прямо лоснилась от сытости. Подняла голову с лап, недовольно рявкнула, когда к ее убежищу у корней широкого дерева подошли люди.
- А ну тихо! – шаман склонился, неожиданно ловко ухватил ее за морду, всмотрелся. Демьян остался невозмутимым. Мохнатая королева угрожающе заурчала, перебирая лапами – но глаза ее становились все более сонными, пока не сомкнулись. И тут Тайкахе открыл ей пасть, поразглядывал десны, пощупал лапы, живот, поводил над ней рукой.
- Хорошо окрепла, - сказал он довольно. – Вот что, медвежий сын. Буду я сейчас костер жечь, песни петь, духов к ритуалу готовить. Не нужно лишних глаз, помешают. Запрети всем подходить к окнам, а то ослепнут. И позови ее родных. Мне нужна их кровь. Встанет луна – начнем. И тут уже как судьба повернет, откликнется или нет. И еще. Покажи-ка мне тут здоровую сосенку. Не старую, крепкую, с сильными корнями. Чую, что пригодится.
Замок Бермонт затихал, готовясь к ночной ворожбе. Демьян по требованию Тайкахе распорядился снять погодный купол, и зимняя ясная ночь с любопытством заглядывала в зеленый двор, удивляясь траве и пышным кронам деревьев. Хиль Свенсен выставлял гвардию у всех окон и выходов во внутренний двор, расторопные слуги завешивали их плотной тканью, закрывали шторами – чтобы и стражу не вводить в искушение. Подполковник, порыкивая, пообещал лично загрызть того, кто посмеет хотя бы повернуться к окну.
- Не дурни мы, уж простите за дерзость, господин подполковник, - буркнул ему один из гвардейцев. – Да тут каждый готов сердце отдать, чтобы молодая королева вернулась.
Ему вторили, хмуро кивая, и берманские, и рудложские гвардейцы.
- Эт-то хоррошо, что не дуррни! – прорычал Свенсен, показывая острые зубы. Волновался он очень. – А теперь ррразошлись на позиции!
Сам он бросил последний взгляд во внутренний двор, где уже полыхал высоченный костер, задернул штору и пошел с Ирьялом Леверхофом встречать семью королевы из Рудлога и Песков.
Старый Тайкахе разжег щедрый костер, широкий – выше человеческого роста поднялось пламя. Пока заводил огонь свою гудящую песню, Демьян показал шаману крепкую сосну - стройное дерево стояло в глубине лесочка, поднимая серебристую пушистую крону к небесам, и кора его пахла свежей смолой и жизнью, и корни были сильными, глубоко уходя в камень, напоенный стихией Хозяина Лесов. Шаман погладил шершавую кору, прислонился ухом, послушал.
- Хорошее дерево, - похвалил он скрипуче, - проводник между нашим миром и загробным. Поэтому на кладбищах нельзя ее сажать, иначе духи туда-сюда ходить будут. Склони-ка мне пару веток, медвежий сын. Наберу иголок, могут понадобиться.
Королева-медведица сладко спала у костра, и Демьян, вернувшись из леса, опустился рядом с ней на землю, запустил руки в густую мягкую шерсть, начал почесывать-перебирать, наблюдая за шаманом. Ему и верилось и не верилось, что может скоро уже увидеть Полю. Бог сказал – дождись Михайлова дня, но не сказал ведь, что нет других способов ее вернуть!
Тайкахе деловито доставал из многочисленных сумок, карманов и котомок травы, настойки, мази. Сел у костра напротив короля с королевой, раскрасил вязкой глиной себе лицо, обведя глаза и рот кругами – в колыхающемся от жара мареве маска искажалась, являя пугающие личины. А берман гладил супругу по шкуре, молился и думал: как примет она его после того, что он сделал? Как посмотрит – с упреком ли, со страхом, с ненавистью? Да, она боролась за него и спасла, но сможет ли дальше жить с ним как жена, ложиться в брачную постель?
Впрочем, он уже давно все для себя решил. Главное, чтобы вернулась, чтобы жила. А потребуется вымолить прощение – все сделает для этого.
Он тревожился – и по рукам пробегала дрожь, и по позвоночнику вниз проявлялась и исчезала шерсть, и глаза уже не возвращались в привычный цвет, и клыки не исчезали. Нюх, усилившийся из-за предоборотного состояния в разы, впитывал и резкие травяные запахи от Тайкахе, и вкус плотного смоляного дыма, и тянущий аромат самки, лежащей перед ним – и сознание плыло, почти уходя в звериное.
Поднялся голубоватый полумесяц, осветив тихий замок и двух мужчин во дворе, высветлил шерсть медведицы, на которой играли отблески пламени. Неслышно вышли во двор пять сестер королевы. И трое мужчин. Святослав Федорович, Мариан и дракон Нории. Встали у костра, напротив него с женой. Демьян кивнул им, не поднимаясь. Говорить уже было трудно, голос срывался в рык.
Марина
Во дворе Демьянового замка пахло дымом и травами. Сам он сидел рядом с мирно спящей Полиной, и взгляд его был диким и тревожным, и скалился он непроизвольно. Но его можно было понять.
Я потянула носом едкий воздух и про себя тихонько попросила у Красного отца, чтобы сегодня все удалось.
Здесь было так тихо, что казалось: мы не посреди миллионной столицы, а в настоящем лесу, и не стены здания поднимаются вокруг – темные скалы без единого огонька.
Шамана звали Тайкахе, и он был похож на йеллоувиньца и рудложца одновременно – низенький, почти коричневый от старости, с живыми блестящими черными глазами, с измазанным лицом. Не волосы – лохмы с вплетенными бусинами, шнурками какими-то, не одежда – пестрые тряпки, расшитые меховыми хвостами, цветными тряпочками. Будто он в бахроме был весь с ног до головы. Изредка он постукивал колотушкой в большой плоский бубен, словно проверял его звучание – и звук выходил звонкий, гулкий. Пахло от шамана алкоголем и травой – он как раз подошел ко мне, пытливо заглянул в глаза.
- Хорошо, хорошо, - пробормотал старик, уже отойдя от меня и всматриваясь в глаза Ани. – Обувь снимайте, волосы распускайте.
Здесь было очень холодно, но мы дружно потянулись к туфлям. Шаман остановился рядом с драконом. Муж Ангелины склонил голову с неожиданным почтением.
- Для меня честь встретиться с тобой, ведающий, - пророкотал он.
Тайкахе хмыкнул.
- Из любопытства пришел?
- С женой, - спокойно ответил Нории, кивнув на прислушивающуюся Ангелину. От жара огромного костра щеки ее раскраснелись, глаза блестели. – Не прогоняй. Глядишь, помочь чем смогу.
- Вижу, что с женой. Раз пришел, оставайся, - буркнул шаман и шагнул дальше. Замер рядом с Алиной, неожиданно покачал головой.
- Отойди-ка на шаг назад, девочка, - сказал он скрипуче и строго, - не надо тебе близко к воротам в мир духов стоять.
Алина уже открыла рот, видимо, чтобы озвучить свое вечное «А почему?»… и закрыла его, отошла назад. Мы встревоженно оглядывались на нее, а шаман все ускорялся, метался от одной из нас к другой, не подходя к мужчинам, что-то бормотал, колотя в бубен, и казалось, что пламя костра тянется за ним, клонясь то в одну сторону, то в другую.
- Всем молчать! – распоряжался он. – Что бы ни увидели, молчать! Что скажу – делать! Не оглядываться! Много ваших и чужих мертвых на вашу кровь, на зов наш придет, но нам одна нужна! Оглянетесь – утащат к себе!
Становилось все страшнее – я явственно почувствовала, как по спине побежал холодок. А старик расставил вокруг костра шесть чаш, засыпал их разными травами, залил смолой и голыми руками начал таскать из костра угольки и головешки, кидать в плошки. Занялись травы, и потек по земле сладковатый дымок, вставая за нашими спинами сплошной стеной. А Тайкахе сел на корточки у Полины, хлебнул из фляжки, потянулся носом в одну сторону, в другую – глаза его заволакивало пеленой. И он, прорычав что-то измененным голосом, прыгнул вверх, подхватив свой барабан, и понесся вокруг костра, в дыму, в диком танце, бешено, ритмично работая колотушкой и заводя скрипучую, похожую на щебет птиц и скрежет треснувшего дерева песню. Старик и топтался на месте, потрясая меховыми хвостами на одежде, и вертелся волчком и выл, и наклонялся, и поднимал искаженное лицо к небесам, не останавливаясь ни на минуту. В какой-то момент у меня заслезились глаза, и стало непонятно, что за существо там кричит, воет, взывает к другим сферам, потому что нельзя было его назвать теперь ни человеком, ни животным, ни духом.
Костер трещал все сильнее – и вот чудо, прогорали дрова, а он поднимался выше, и разделялся на два языка пламени, которые скручивались, сливались наверху, заворачиваясь в огневорот – и небо над ним бледнело, зеленело, пропадали звезды. При взгляде туда прошибало ужасом, будто смотришь на что-то запретное, закрытое для живых людей. Шаман вскрикнул что-то гортанно, бросил бубен на землю, подхватил одну из плошек с травами, вынул тонкий нож – и подскочил к Ани.
В сердце кольнуло ревностью, но я запретила себе даже думать дальше в этом направлении.
- Ты не осуждаешь меня? – спросила я со стеснением. – Жених сестры…
Спасская печально покачала головой.
- Мариш, я в этом месяце, кажется, убила несколько человек. Как я могу?
- Ты защищала детей, - жестко сказала я. – Это оправдывает все.
- Я знаю, Мари, но факта это не отменяет.
Мы помолчали – Катя наконец-то согрела еще воды, достала сладких блинчиков. Помахала что-то радостно кричащим ей в окно краснощеким девочкам. Посмотрела на меня.
- Я так боюсь, - призналась я тихо, прикуривая сигарету. – Неважно, завтра придется это сделать или через полгода. Боюсь, что он обидит меня, что перегорит, что будет изменять. У меня мозги вскипают, Кати! Зависимости своей от него боюсь. Я же соображать перестаю, когда он рядом. Мне кажется, я просто не доросла еще до брака. Вон Поля, - я тяжело вздохнула, - у нее вообще никаких сомнений не было, - я задумалась и добавила:- Да и я, если честно, все равно стану его женой. Но к алтарю пойду, умирая от страха!
Катя горько улыбнулась. Открыла окно и тоже потянулась за сигаретой.
- Сама понимаешь, я теперь не сторонница брака, Марина, и не очень-то могу советовать. Но у меня своя судьба. Что бы ты ни решила, это твой путь и твоя жизнь. Я пошла на поводу у родителей, и что в результате? – она обвела рукой кухню. - Поэтому делай так, как считаешь правильным. Единственное, что могу сказать, - тон ее стал смешливо-зловещим, - не завидую я твоему мужу, если он будет иметь неосторожность тебя расстроить.
Я, погруженная в переживания, недоуменно посмотрела на нее, заулыбалась ехидно – и мы вдвоем тихо захихикали, давясь дымом и наслаждаясь нашими посиделками и отчетливой, очень уютной душевной близостью.
Люк позвонил – как чувствовал – когда Катя пошла укладывать детей на дневной сон. И я подошла к окну, нажала на «ответить».
- Скажи мне, что ты все решил, - потребовала я тихо.
Он невесело хмыкнул.
- Я очень на это рассчитываю, детка. Компромат я выкрал. Но не хочу врать – кажется мне, что старый змей Луциус где-то меня перехитрил. Прости, Маришка. Тебя это вообще не должно было коснуться.
От покаянных ноток в его голосе я растяла.
- Мог бы и раньше позвонить, - проворчала для порядка.
- Я и сейчас-то едва решился, - тоскливо проговорил он. – Как-то очень трудно быть в твоих глазах совсем не героем, принцесса.
- Люк, - сказала я вкрадчиво. – Ситуация не доставляет мне удовольствия. Конечно, я тревожусь. Но если бы ты меня не предупредил и оказался бы в тюрьме, я бы злилась. Очень злилась. Понимаешь разницу? Я сама такая, мне проще рискнуть собой, чем волновать близких. Но от тебя утаивания или обмана я не потерплю. Ты бы хотел, чтобы я гордо молчала и не делилась с тобой?
- Нет, - проговорил он после затянувшейся паузы.
- Я чего-то не знаю? – насторожилась я.
- Ничего важного, Марина.
Я помолчала, прислушиваясь к себе.
- Я не верю тебе сейчас, Люк, - призналась я неохотно.
Кембритч хрипловато засмеялся.
- Правильно делаешь, детка.
- Люк! – меня захлестнуло возмущение.
- Я потом буду очень, очень долго извиняться, принцесса. Ты простишь меня?
- Я тебя загрызу, - мрачно пообещала я. Понятно было, что сейчас от него ничего не добьешься.
- И тем не менее ты готова завтра выйти за меня замуж. Чтобы спасти.
- Это затем, - очень нежно произнесла я, - чтобы превратить потом вашу жизнь в кошмар, ваша светлость. Не дай боги там что-то серьезное, Люк.
- Скорее, бьющее по моему самолюбию, Маришка. Но ты сейчас подлечила его. Хотя куда благотворнее было бы, окажись ты тут. Рядом. Придешь?
- Нет уж, - мстительно ответила я, хотя тело сладко потянуло и потребовало ответить «да», - ждите до завтра, ваша светлость. Раз уж мне грозит страшное, дайте мне пострадать. А то с вами никакого страдания не получится.
- Хочу тебя, Марина, - хрипло и настойчиво проговорил он, и я прикрыла глаза.
- Не могу, Люк. Я у подруги.
- Брось. Приходи.
- Не могу, - жалобно сказала я.
Он то ли зарычал, то ли застонал – или засмеялся? – и выдохнул.
- С ума схожу без тебя. До завтра, детка.
- До завтра, Люк, - сказала я, улыбаясь солнечному дню за окном – и жесткому нетерпению в мужском голосе.
Я провела у Кати целый день, и мы никак наговориться не могли. Гуляли – за нами по снежным дорожкам мимо нарядных монастырских домиков топали охранники, - обедали, снова болтали. Я расслабилась и отдыхала душой, и нервозность ушла на второй план.
А когда на улице уже давно стемнело, раздался еще один звонок. Звонила Василина.
- Мариш, - проговорила она тревожно, - иди домой. Только что со мной связался Демьян, они опять постараются вернуть Полю. Сказал, что нужна вся семья.
- Я мигом, Вась, - я вскочила, зачем-то метнулась снова к окну, обратно к столу. Извиняющеся посмотрела на удивленную подругу, подошла и крепко обняла ее.
- Пожелай мне удачи, Кати. Надо бежать.
Бермонт
Вечером в среду к медвежьему замку пришел старый шаман Тайкахе. Подождал на морозе, не стуча и не привлекая внимание. Его заметили, поспешно открыли ворота, со всем почтением проводили к королю.
Демьян ужинал с матерью, леди Редьялой. Увидел старика, почтительно встал.
- Пора, Тайкахе? – спросил он с тщательно сдерживаемой надеждой.
- Посмотрю на нее, - скрипуче ответил шаман, небрежно сбрасывая на руки слуги верхнюю одежду, - но чую, что пора.
Королева-мать вздохнула, приложив руку к груди, и Бермонт, чтущий законы гостеприимства, ломая себя, предложил:
- Поужинай с нами, почтеннейший. Отдохни с дороги.
- Хорошо, - согласился шаман, с одобрением глядя на сына Хозяина Лесов. Сел на отодвинутый стул, подождал, пока положат ему сочного мяса на костях и принялся есть грязными руками. Демьян смотрел спокойно, так же спокойно попросил принести старику выпить.
- Не надо, - буркнул Тайкахе, - у меня свое есть. Для дела приготовил. Крепка ли твоя армия, медвежий сын?
- Да, - коротко ответил Демьян, подцепляя вилкой кусок красной рыбы.
- Прикажи подвести солдат к Северным горам, - чавкая и вытираясь рукавом, прогундосил старик. – Чудовища оттуда пойдут. Что муравьи, только огромные. Чужие нашему миру. Будь готов.
- Скоро пойдут? – спокойно спросил Бермонт. Глаза его стали внимательными, строгими.
- Того мне не показали, - развел руками Тайкахе. – Снег на горах лежал, так он и летом лежит. Но тут, сам понимаешь, лучше поспешить.
- Да, - задумчиво подтвердил король. – Много их было, Тайкахе?
- Не счесть, - с горечью ответил шаман. – Не то сотни, не то тысячи, медвежий сын. Страшно. Много достойных поляжет.
- Мы будем готовы, - твердо пообещал-рыкнул Демьян.
Ужин закончился, старик поднялся из-за стола. Встал и король – повел шамана во внутренний двор.
Медведица лежала недалеко от пруда, отдыхала - и прямо лоснилась от сытости. Подняла голову с лап, недовольно рявкнула, когда к ее убежищу у корней широкого дерева подошли люди.
- А ну тихо! – шаман склонился, неожиданно ловко ухватил ее за морду, всмотрелся. Демьян остался невозмутимым. Мохнатая королева угрожающе заурчала, перебирая лапами – но глаза ее становились все более сонными, пока не сомкнулись. И тут Тайкахе открыл ей пасть, поразглядывал десны, пощупал лапы, живот, поводил над ней рукой.
- Хорошо окрепла, - сказал он довольно. – Вот что, медвежий сын. Буду я сейчас костер жечь, песни петь, духов к ритуалу готовить. Не нужно лишних глаз, помешают. Запрети всем подходить к окнам, а то ослепнут. И позови ее родных. Мне нужна их кровь. Встанет луна – начнем. И тут уже как судьба повернет, откликнется или нет. И еще. Покажи-ка мне тут здоровую сосенку. Не старую, крепкую, с сильными корнями. Чую, что пригодится.
Замок Бермонт затихал, готовясь к ночной ворожбе. Демьян по требованию Тайкахе распорядился снять погодный купол, и зимняя ясная ночь с любопытством заглядывала в зеленый двор, удивляясь траве и пышным кронам деревьев. Хиль Свенсен выставлял гвардию у всех окон и выходов во внутренний двор, расторопные слуги завешивали их плотной тканью, закрывали шторами – чтобы и стражу не вводить в искушение. Подполковник, порыкивая, пообещал лично загрызть того, кто посмеет хотя бы повернуться к окну.
- Не дурни мы, уж простите за дерзость, господин подполковник, - буркнул ему один из гвардейцев. – Да тут каждый готов сердце отдать, чтобы молодая королева вернулась.
Ему вторили, хмуро кивая, и берманские, и рудложские гвардейцы.
- Эт-то хоррошо, что не дуррни! – прорычал Свенсен, показывая острые зубы. Волновался он очень. – А теперь ррразошлись на позиции!
Сам он бросил последний взгляд во внутренний двор, где уже полыхал высоченный костер, задернул штору и пошел с Ирьялом Леверхофом встречать семью королевы из Рудлога и Песков.
Старый Тайкахе разжег щедрый костер, широкий – выше человеческого роста поднялось пламя. Пока заводил огонь свою гудящую песню, Демьян показал шаману крепкую сосну - стройное дерево стояло в глубине лесочка, поднимая серебристую пушистую крону к небесам, и кора его пахла свежей смолой и жизнью, и корни были сильными, глубоко уходя в камень, напоенный стихией Хозяина Лесов. Шаман погладил шершавую кору, прислонился ухом, послушал.
- Хорошее дерево, - похвалил он скрипуче, - проводник между нашим миром и загробным. Поэтому на кладбищах нельзя ее сажать, иначе духи туда-сюда ходить будут. Склони-ка мне пару веток, медвежий сын. Наберу иголок, могут понадобиться.
Королева-медведица сладко спала у костра, и Демьян, вернувшись из леса, опустился рядом с ней на землю, запустил руки в густую мягкую шерсть, начал почесывать-перебирать, наблюдая за шаманом. Ему и верилось и не верилось, что может скоро уже увидеть Полю. Бог сказал – дождись Михайлова дня, но не сказал ведь, что нет других способов ее вернуть!
Тайкахе деловито доставал из многочисленных сумок, карманов и котомок травы, настойки, мази. Сел у костра напротив короля с королевой, раскрасил вязкой глиной себе лицо, обведя глаза и рот кругами – в колыхающемся от жара мареве маска искажалась, являя пугающие личины. А берман гладил супругу по шкуре, молился и думал: как примет она его после того, что он сделал? Как посмотрит – с упреком ли, со страхом, с ненавистью? Да, она боролась за него и спасла, но сможет ли дальше жить с ним как жена, ложиться в брачную постель?
Впрочем, он уже давно все для себя решил. Главное, чтобы вернулась, чтобы жила. А потребуется вымолить прощение – все сделает для этого.
Он тревожился – и по рукам пробегала дрожь, и по позвоночнику вниз проявлялась и исчезала шерсть, и глаза уже не возвращались в привычный цвет, и клыки не исчезали. Нюх, усилившийся из-за предоборотного состояния в разы, впитывал и резкие травяные запахи от Тайкахе, и вкус плотного смоляного дыма, и тянущий аромат самки, лежащей перед ним – и сознание плыло, почти уходя в звериное.
Поднялся голубоватый полумесяц, осветив тихий замок и двух мужчин во дворе, высветлил шерсть медведицы, на которой играли отблески пламени. Неслышно вышли во двор пять сестер королевы. И трое мужчин. Святослав Федорович, Мариан и дракон Нории. Встали у костра, напротив него с женой. Демьян кивнул им, не поднимаясь. Говорить уже было трудно, голос срывался в рык.
Марина
Во дворе Демьянового замка пахло дымом и травами. Сам он сидел рядом с мирно спящей Полиной, и взгляд его был диким и тревожным, и скалился он непроизвольно. Но его можно было понять.
Я потянула носом едкий воздух и про себя тихонько попросила у Красного отца, чтобы сегодня все удалось.
Здесь было так тихо, что казалось: мы не посреди миллионной столицы, а в настоящем лесу, и не стены здания поднимаются вокруг – темные скалы без единого огонька.
Шамана звали Тайкахе, и он был похож на йеллоувиньца и рудложца одновременно – низенький, почти коричневый от старости, с живыми блестящими черными глазами, с измазанным лицом. Не волосы – лохмы с вплетенными бусинами, шнурками какими-то, не одежда – пестрые тряпки, расшитые меховыми хвостами, цветными тряпочками. Будто он в бахроме был весь с ног до головы. Изредка он постукивал колотушкой в большой плоский бубен, словно проверял его звучание – и звук выходил звонкий, гулкий. Пахло от шамана алкоголем и травой – он как раз подошел ко мне, пытливо заглянул в глаза.
- Хорошо, хорошо, - пробормотал старик, уже отойдя от меня и всматриваясь в глаза Ани. – Обувь снимайте, волосы распускайте.
Здесь было очень холодно, но мы дружно потянулись к туфлям. Шаман остановился рядом с драконом. Муж Ангелины склонил голову с неожиданным почтением.
- Для меня честь встретиться с тобой, ведающий, - пророкотал он.
Тайкахе хмыкнул.
- Из любопытства пришел?
- С женой, - спокойно ответил Нории, кивнув на прислушивающуюся Ангелину. От жара огромного костра щеки ее раскраснелись, глаза блестели. – Не прогоняй. Глядишь, помочь чем смогу.
- Вижу, что с женой. Раз пришел, оставайся, - буркнул шаман и шагнул дальше. Замер рядом с Алиной, неожиданно покачал головой.
- Отойди-ка на шаг назад, девочка, - сказал он скрипуче и строго, - не надо тебе близко к воротам в мир духов стоять.
Алина уже открыла рот, видимо, чтобы озвучить свое вечное «А почему?»… и закрыла его, отошла назад. Мы встревоженно оглядывались на нее, а шаман все ускорялся, метался от одной из нас к другой, не подходя к мужчинам, что-то бормотал, колотя в бубен, и казалось, что пламя костра тянется за ним, клонясь то в одну сторону, то в другую.
- Всем молчать! – распоряжался он. – Что бы ни увидели, молчать! Что скажу – делать! Не оглядываться! Много ваших и чужих мертвых на вашу кровь, на зов наш придет, но нам одна нужна! Оглянетесь – утащат к себе!
Становилось все страшнее – я явственно почувствовала, как по спине побежал холодок. А старик расставил вокруг костра шесть чаш, засыпал их разными травами, залил смолой и голыми руками начал таскать из костра угольки и головешки, кидать в плошки. Занялись травы, и потек по земле сладковатый дымок, вставая за нашими спинами сплошной стеной. А Тайкахе сел на корточки у Полины, хлебнул из фляжки, потянулся носом в одну сторону, в другую – глаза его заволакивало пеленой. И он, прорычав что-то измененным голосом, прыгнул вверх, подхватив свой барабан, и понесся вокруг костра, в дыму, в диком танце, бешено, ритмично работая колотушкой и заводя скрипучую, похожую на щебет птиц и скрежет треснувшего дерева песню. Старик и топтался на месте, потрясая меховыми хвостами на одежде, и вертелся волчком и выл, и наклонялся, и поднимал искаженное лицо к небесам, не останавливаясь ни на минуту. В какой-то момент у меня заслезились глаза, и стало непонятно, что за существо там кричит, воет, взывает к другим сферам, потому что нельзя было его назвать теперь ни человеком, ни животным, ни духом.
Костер трещал все сильнее – и вот чудо, прогорали дрова, а он поднимался выше, и разделялся на два языка пламени, которые скручивались, сливались наверху, заворачиваясь в огневорот – и небо над ним бледнело, зеленело, пропадали звезды. При взгляде туда прошибало ужасом, будто смотришь на что-то запретное, закрытое для живых людей. Шаман вскрикнул что-то гортанно, бросил бубен на землю, подхватил одну из плошек с травами, вынул тонкий нож – и подскочил к Ани.
