- Каков наглец, - наконец, почти удивленно проговорил он. Вполголоса. – Есть ли предел вашей неразумности, лорд Дармоншир?
- Простите, ваше величество, - на всякий случай покаялся Люк. – Не хотел вас будить.
- А что ты хотел? – с той же леденящей сухостью вопросил король. Леди Шарлотта снова заворочалась, подняла голову – и герцог поспешно отступил в сторону.
- Лици, что случилось? – раздался ее сонный голос.
- Ничего, милая, - отозвался его величество. – Покурить захотел. Я выйду в гостиную.
Зеркало помутнело и закрылось. Люк успел дойти до кресла, когда позади раздались шаги. Обернулся – у зеркала уже в его покоях стоял король Инляндии в небрежно наброшенном халате (что никак не умалило его величественности), дымил сигаретой, и монарший взгляд был недобрым.
- Вы не прилетели, - поспешно объяснил Люк, - и я понимаю, что у вас есть повод гневаться, ваше величество…
- Ты меня очень разочаровал, Лукас, - сухо перебил его Луциус. – Не вижу смысла дальше учить тебя. В тебе нет ни грамма стратегического мышления. Ради женской прихоти ты отказываешься от возможностей, которые нужны не только тебе, но и твоим потомкам. Молчи!
Люк развел руками и проглотил то, что хотел сказать.
- Я не хочу тебя больше видеть, - продолжал король веско, - не смей попадаться мне на глаза.
- Я понял, ваше величество, - смиренно откликнулся Люк. – Уроков больше не будет.
- Тебя, как и прежде, волнует только то, что касается тебя, дурной мальчишка, - рявкнул король раздраженно. – Или ты думал, я прощу тебе проникновение на мою территорию? Я и так многое прощал тебе, на многое закрывал глаза, и не потому, что ты чем-то выделяешься – я не хочу волновать твою мать. Но ты преступил черту. Я запрещаю тебе возвращаться в Лаунвайт, Лукас. Останешься в Дармоншире, пока не начнешь приносить стране хоть какую-то пользу. Видят боги, как я жалею, что твои родители и дед, как и обучение в училище, не вбили в тебя хоть немного ответственности!
Люк от этого выговора, от раздраженного тона, от того, что он стоит тут навытяжку, начал злиться.
- У меня своя точка зрения на эту ситуацию, ваше величество, - сказал он по возможности почтительно. Хотя все равно терять уже было нечего. – И я сделал то, что посчитал правильным.
- Да молчи, молчи же! – зашипел Луциус, зверея на глазах. – Ты, идиот, сделал глупость. Неужто ты думал, что я храню важные документы в одном экземпляре? В чем был смысл твоего дерзкого поступка, если вторая папка с фотографиями спокойно лежит у меня в сейфе спальни?
Люк грязно выругался. Хорошо хоть что почти неслышно.
- Я надеялся…
- Ты недооценил опасность и чуть не погиб, - жестко впечатывал слова король, сверля его пронзительным блекло-голубым взглядом, - ты недооценил противника и оказался в еще худшем положении, чем раньше! Да, - вдруг тон его смягчился, - похвально то, что ты не сдаешься, и я ценю твою отчаянность и смелость. Но есть разница между упорством и глупостью, Лукас! Нельзя мыслить столь местячково и ограниченно. Я дал тебе в руки возможность безболезненно склонить эту Рудлог к браку, при этом вся ответственность лежала бы на мне, и все недовольство было бы направлено на меня. И что я вижу? Прекраснодушного осла!
Дармоншир чувствовал себя ровно так же, как когда его примерно в тех же выражениях отчитывал Тандаджи. Но главное он ухватил.
- Не нужно фотографий в прессу, ваше величество, - сказал он настойчиво, ощущая, как оглушающе противно звучит поражение. – Уничтожьте их. Клянусь, завтра Марина Рудлог станет моей женой.
- И почему я должен тебе поверить, Лукас? – внимательно поинтересовался король. Люк пожал плечами и немного даже высокомерно ответил:
- Я даю вам свое слово, ваше величество. Считайте, что я проникся государственной необходимостью.
Инландер курил, прислонившись спиной к зеркалу, задумчиво разглядывая опального герцога.
- Даю тебе время до вечера, - проговорил он. – Фотографии я сожгу, как вернусь во дворец. И не разочаровывай меня еще больше, Лукас.
- Вас опасно разочаровывать, ваше величество, - едко усмехнулся Люк. – Не представляю, отчего вы меня еще терпите.
Король сунул окурок в пепельницу, подошел к Люку,
- Потому что, - сказал он неожиданно ровно, - мы очень похожи, Лукас. Мы оба не любим давления, но через года вспоминаем именно тех учителей, которые заставляли нас жилы рвать, чтобы чего-то добиться. Нам не свойственна организованность, и поэтому, когда в ней возникает нужда, она превращается в педантичность. Я вижу в тебе потенциал, Лукас, а в твоих прошлых метаниях вижу себя. У тебя много сил, которые ты тратишь на ерунду. Поэтому тебя нужно обуздывать, направлять в нужную колею – иначе ты израсходуешь себя впустую. Тебе это кажется жестокостью? Пусть. Когда-нибудь ты вспомнишь меня и скажешь спасибо. Как я говорил спасибо отцу, хоть он и ломал меня, молодого обалдуя, через колено. У него случались ошибки, но по сравнению с тем, что он дал мне – пусть вопреки моей воле, - это ничто.
Он на мгновение сжал пальцами плечо Люка, обалдевшего от этого тона и подтекста, поколебался, словно желая что-то сказать, поморщился, развернулся и ушел к зеркалу.
Луциус Инландер вернулся в дом женщины, стойко выносящей его невыносимый характер, задумчиво покурил в гостиной, и, тихо открыв дверь в спальню, скользнул в кровать. Повертелся, приподнялся на локте, рассматривая леди Шарлотту. Ему вдруг, после выволочки, которую он устроил Дармонширу, стало кристально ясно, что он сам ничуть не лучше. Сегодня днем пройдет церемония памяти Магдалены. Он соблюдет все внешние приличия, но ждать дальше смысла нет.
Он аккуратно откинул черную прядь с лица леди Шарлотты, посмотрел на морщинки у ее глаз, у рта, резкие сейчас в свете ночника, и погрузился в воспоминания. Первый раз Луциус увидел ее еще малявкой – ему было шесть, ей четыре, и она плакала от страха, потому что Тери показал ей паука. Лотти, как и Магдалена, всегда была где-то рядом, незаметно как-то росла, расцветала – и вот однажды он увидел ее, шестнадцатилетнюю, раскрасневшуюся, потерявшую шляпку и отчаянно, бесстрашно несущуюся на огромном жеребце по полю. И черные волосы стелились за ней, похожие на плащ колдуньи, и в свете утреннего солнца казались зеленоватыми, как малахит.
Какой юной, смешной и свежей она была. Как пугалась поначалу его внимания и как доверяла ему потом.
- Лотти, - позвал он тихо и нетерпеливо. Раз решение принято, нужно же его озвучить?
- Что, Лици? – глухо и сонно, не открывая глаз, отозвалась графиня. Подтянула на плечи одеяло.
- Завтра утром мы поженимся. Станешь моей женой, Шарлотта?
- Удивительно, что ты еще интересуешься моим мнением, - пробормотала она насмешливо и придвинулась ближе, сдерживая зевок.
- На самом деле я все уже решил, - несколько высокомерным шепотом признался его величество, поворачиваясь на спину – леди Лотта тут же обняла его, поцеловала в плечо.
- Я так и подумала. Можно было и не будить меня, Луциус.
- Пока брак будет тайным. Служитель умеет молчать. А через год сделаем официальную церемонию. Если…
- Что «если», Лици?
«Если божественный отец мой поможет дожить до той поры и изменить судьбу».
Впервые за долгое время он смотрел в будущее, и не видел ничего. Ни удушающего последние месяцы ощущения близкой смерти, ни счастья. Можно ли это принять за надежду?
- Ничего, Шарлотта. Может, наконец-то у нас все будет нормально. Может, ты мне еще детей родишь, а?
Графиня с горькой нежностью улыбнулась ему в плечо.
- Спи, Лици, - сказала она. – Все будет так, как ты хочешь. Отдыхай.
Среда, 28 декабря
Барон фон Съедентент, лохматый, взбудораженный и явно что-то задумавший, появился в кабинете придворного мага Инляндии в обеденное время.
- Я только поцеловать! – заверил он деловую, под горло застегнутую Вики, тут же приступил к озвученному, и в процессе, тиская ее за умопомрачительные тылы, как и следовало ожидать, немного увлекся. Хотя только с утра, развалившись на смятой постели, блестящими глазами наблюдал, как Виктория одевается в его спальне, в его доме, в который волшебница все-таки, пусть не со всеми вещами еще, пусть слабо сопротивляясь, переехала.
- Зачем у этого платья столько пуговиц? – ругался он, сдабривая попытки расстегнуть их смачными блакорийскими эпитетами. Одежда поддавалась с трудом – вот показались ключицы, краешек роскошного белья – и блакориец подергал его зубами, жалобно посмотрел на раскрасневшуюся Викторию, махнул рукой и подсадил ее на стол.
- А как же «только поцеловать»? – строго спросила волшебница.
- Я и поцелую, - заверил барон невозмутимо, задирая ей подол, - вот сейчас сниму это кружевное недоразумение, и так поцелую, Вик… О, чулки… люблю чулки… умм…
Ей и самой уже не терпелось, и Виктория незаметно запечатала дверь и теперь посмеивалась, глядя на его порывистые движения, принимая его нетерпение почти по-королевски снисходительно. Но не успела одна из сильнейших магов на Туре прерывисто вздохнуть и запрокинуть голову, вцепившись пальцами в края стола, как зазвонил рабочий телефон.
- Ты обедаешь, - настойчиво и немного невнятно проговорил Мартин. – Как раз сейчас набрала в ложку чудесный грибной суп-пюре и никак не можешь ответить. Ну Вииик!
Она покачала головой и взяла телефон. Мартин все не останавливался, и она дергала ногами, улыбалась, пытаясь оттолкнуть его.
- Да? – спросила Вики в трубку, делая страшные глаза. Март со вздохом вернулся к пуговицам, коснулся губами шеи, начал водить туда-сюда подбородком, сбивая ее с мысли. – Конечно, ваше величество. Я сейчас буду. Нееет… нет, - она потянула блакорийца, глухо хмыкающего ей в грудь, за волосы назад и строго свела брови, - все в порядке.
Телефон вернулся на место. Барон понятливо и с утрированной печалью на лице отступил назад, наблюдая, как быстро застегивает волшебница пуговицы на платье, бросает взгляд в зеркало, поправляет прическу, двумя уверенными движениями красит губы.
- Как я понимаю, вечером мы наверстаем и обед и ужин. И полдник, это я тебе гарантирую, родная, - пообещал он немного напряженно. – Раз десерта мне сейчас не досталось.
«Десерт» усмехнулась, рассматривая платье сзади – не очень ли помялось.
- Вряд ли, Март. Его величество жаждет посетить Форштадт, а, значит, может и завтра вернуться.
- Но ты ведь ночью придешь? Да, Вик? – спросил он с надеждой и запустил пальцы в волосы, потряс их.
- Да, - проговорила она, с удовольствием глядя, как светлеет его лицо. Направилась к двери – но у порога ее остановил томный голос Мартина.
- Ты ничего не забыла, родная?
- Поцеловать тебя?- откликнулась Вики смешливо. Ее должно было бы раздражать это ребячество, но не раздражало, а удивляло и радовало, а если уж совсем честно, она бесконечно наслаждалась им.
- Безусловно, - блакориец понизил голос, подходя ближе, почти вплотную. – Но я имел в виду другое. Конечно, я рад, что так задурил тебе голову, что ты забыла про это…
И он аккуратно провел ей по щеке губами и с выражением необыкновенного самодовольства достал из кармана трофей - черные кружевные трусики. Белье было изъято, нахальный барон со смехом изгнан, и Виктория наконец-то пошла работать.
А фон Съедентент благодушно вкусил щедрый обед у себя дома, не торопясь вернуться на службу и параллельно просматривая присланные ему из его академии документы. Нехотя встал и отправился в дворец Блакори. Честно отработал положенное время, но на сегодня никаких вечерних дел у его величества Гюнтера не планировалось, поэтому маг со спокойной совестью вернулся домой.
И заскучал. Он уже так невозможно за эти четыре дня привык к Виктории рядом с собой, что в ее отсутствие дом казался наполненным мертвенным покоем. Даже потрескивание дров в камине не спасало.
Напиться можно было бы, но в одиночку это тоже было скучно. Он ткнулся было к Алексу, но тот, как всегда, был с Алмазом, и его там не ждали. Вспомнил о Марине – и позвонил, но она не брала трубку. Оставался только Макс, не отвечавший последние дни на звонки и опять наверняка ушедший в работу. И трогать его в такие рабочие «запои» было опасно. Ладно, разозлится, но ведь обидится еще и будет обливать презреньем с месяц, цедя нотации о неприкосновенности личного пространства и о том, что бездельникам только дай помешать творчеству его, гения. А с другой стороны – беспокоит эта его отключка. Наверняка ведь Малыш все эти дни не ест и не спит, и если не дернуть, так и свалится у себя в лаборатории, померев за созданием мази от пролежней.
Барон маялся, принимая решение. Полежал в кресле, лениво читая монографию одного из бывших учеников, дослужившегося до профессора. Поужинал. И пообещав себе, что только посмотрит, шагнул во владения Макса.
- Так-так-так, - сказал он себе серьезно. Вынесло его не в гостиной, куда он обычно попадал, и даже не во двор, окруженный деревьями-стражами. Нет. Дубовая роща с оживившимися и угрожающе зашелестевшими зелеными охранниками находилась прямо перед ним, а за ней стоял дом Макса, накрытый невиданными для инляндца щитами. Такими, что верхний купол проходил аккурат по серединке рощи, окружая дом мощным кольцом.
- Так-так, - повторил фон Съедентент, рассматривая щиты в магическом спектре и даже присвистнув. – Ну это просто вызов мне. Прости, друг, но теперь я просто не могу отсюда уйти. Взломаю и поправлю, будут как новые.
Он, поводя плечами, чтобы согреться, и повышая температуру вокруг тела – под ногами хлюпала снежно-водяная грязь, исходящая парком, прошагал к деревьям. Те хищно заволновались, задергались, норовя тыкнуть, порвать, исцарапать.
- Испепелю! – рявкнул он вполголоса, и для наглядности крутанул рукой, создавая вращающееся огненное колесо перед собой. Стало совсем тепло. Деревья зашуршали, вроде бы расступаясь перед ревущей стихией… и вдруг одно из них молниеносно и невероятно быстро для дуба согнулось-хлестнуло по барону. Не будь на Мартине щитов, остался бы он в роще безрассудным удобрением для троттовых питомцев.
- Ах ты ж дрянь, - весело проговорил барон, укрепляя щиты – деревья словно взбесились, и чуть ли из земли не выпрыгивали, с треском лупя вершинами стволов по наглому взломщику. – Ну, Макс, ну я тебе это припомню. Ладно я, а если сюда грибники какие забредут?
Стражи, поняв, видимо, что ударами его не остановить, заволновались, снова зашумели – и начали сплетаться ветвями, образуя непроходимый высоченный частокол.
- Сожгу ведь, - пообещал Мартин, подходя ближе. Кромка щита начиналась шагах в пяти от края частокола. – Пропустите, я вашему хозяину друг, вреда не нанесу.
Ближайшее дерево презрительно и неведомо как фыркнуло и, как собака, быстро-быстро загребая корнями, послало в сторону «друга» комья грязи и песка.
- Чертов Малыш, - пробормотал барон восхищенно, - развел тут бестиарий. Он сам-то знает, что тут происходит вообще?
Он потушил ревущее колесо, послал вперед стену Стазиса и затем долго и аккуратно, стараясь не оцарапаться, пробирался сквозь застывшие спутанные ветви дубов.
Щит оказался сложным, и барон, увлеченно насвистывая, сунул в рот сухой листочек с живого дуба, засучил рукава и принялся распутывать придумку сумасшедшего друга.
Мир Лортах, Макс-Охтор
После встречи с чудовищным богом-пауком и чудесного спасения из гнилой Лакшии лорд Максимилиан Тротт, он же Охтор, спал сном младенца.
- Простите, ваше величество, - на всякий случай покаялся Люк. – Не хотел вас будить.
- А что ты хотел? – с той же леденящей сухостью вопросил король. Леди Шарлотта снова заворочалась, подняла голову – и герцог поспешно отступил в сторону.
- Лици, что случилось? – раздался ее сонный голос.
- Ничего, милая, - отозвался его величество. – Покурить захотел. Я выйду в гостиную.
Зеркало помутнело и закрылось. Люк успел дойти до кресла, когда позади раздались шаги. Обернулся – у зеркала уже в его покоях стоял король Инляндии в небрежно наброшенном халате (что никак не умалило его величественности), дымил сигаретой, и монарший взгляд был недобрым.
- Вы не прилетели, - поспешно объяснил Люк, - и я понимаю, что у вас есть повод гневаться, ваше величество…
- Ты меня очень разочаровал, Лукас, - сухо перебил его Луциус. – Не вижу смысла дальше учить тебя. В тебе нет ни грамма стратегического мышления. Ради женской прихоти ты отказываешься от возможностей, которые нужны не только тебе, но и твоим потомкам. Молчи!
Люк развел руками и проглотил то, что хотел сказать.
- Я не хочу тебя больше видеть, - продолжал король веско, - не смей попадаться мне на глаза.
- Я понял, ваше величество, - смиренно откликнулся Люк. – Уроков больше не будет.
- Тебя, как и прежде, волнует только то, что касается тебя, дурной мальчишка, - рявкнул король раздраженно. – Или ты думал, я прощу тебе проникновение на мою территорию? Я и так многое прощал тебе, на многое закрывал глаза, и не потому, что ты чем-то выделяешься – я не хочу волновать твою мать. Но ты преступил черту. Я запрещаю тебе возвращаться в Лаунвайт, Лукас. Останешься в Дармоншире, пока не начнешь приносить стране хоть какую-то пользу. Видят боги, как я жалею, что твои родители и дед, как и обучение в училище, не вбили в тебя хоть немного ответственности!
Люк от этого выговора, от раздраженного тона, от того, что он стоит тут навытяжку, начал злиться.
- У меня своя точка зрения на эту ситуацию, ваше величество, - сказал он по возможности почтительно. Хотя все равно терять уже было нечего. – И я сделал то, что посчитал правильным.
- Да молчи, молчи же! – зашипел Луциус, зверея на глазах. – Ты, идиот, сделал глупость. Неужто ты думал, что я храню важные документы в одном экземпляре? В чем был смысл твоего дерзкого поступка, если вторая папка с фотографиями спокойно лежит у меня в сейфе спальни?
Люк грязно выругался. Хорошо хоть что почти неслышно.
- Я надеялся…
- Ты недооценил опасность и чуть не погиб, - жестко впечатывал слова король, сверля его пронзительным блекло-голубым взглядом, - ты недооценил противника и оказался в еще худшем положении, чем раньше! Да, - вдруг тон его смягчился, - похвально то, что ты не сдаешься, и я ценю твою отчаянность и смелость. Но есть разница между упорством и глупостью, Лукас! Нельзя мыслить столь местячково и ограниченно. Я дал тебе в руки возможность безболезненно склонить эту Рудлог к браку, при этом вся ответственность лежала бы на мне, и все недовольство было бы направлено на меня. И что я вижу? Прекраснодушного осла!
Дармоншир чувствовал себя ровно так же, как когда его примерно в тех же выражениях отчитывал Тандаджи. Но главное он ухватил.
- Не нужно фотографий в прессу, ваше величество, - сказал он настойчиво, ощущая, как оглушающе противно звучит поражение. – Уничтожьте их. Клянусь, завтра Марина Рудлог станет моей женой.
- И почему я должен тебе поверить, Лукас? – внимательно поинтересовался король. Люк пожал плечами и немного даже высокомерно ответил:
- Я даю вам свое слово, ваше величество. Считайте, что я проникся государственной необходимостью.
Инландер курил, прислонившись спиной к зеркалу, задумчиво разглядывая опального герцога.
- Даю тебе время до вечера, - проговорил он. – Фотографии я сожгу, как вернусь во дворец. И не разочаровывай меня еще больше, Лукас.
- Вас опасно разочаровывать, ваше величество, - едко усмехнулся Люк. – Не представляю, отчего вы меня еще терпите.
Король сунул окурок в пепельницу, подошел к Люку,
- Потому что, - сказал он неожиданно ровно, - мы очень похожи, Лукас. Мы оба не любим давления, но через года вспоминаем именно тех учителей, которые заставляли нас жилы рвать, чтобы чего-то добиться. Нам не свойственна организованность, и поэтому, когда в ней возникает нужда, она превращается в педантичность. Я вижу в тебе потенциал, Лукас, а в твоих прошлых метаниях вижу себя. У тебя много сил, которые ты тратишь на ерунду. Поэтому тебя нужно обуздывать, направлять в нужную колею – иначе ты израсходуешь себя впустую. Тебе это кажется жестокостью? Пусть. Когда-нибудь ты вспомнишь меня и скажешь спасибо. Как я говорил спасибо отцу, хоть он и ломал меня, молодого обалдуя, через колено. У него случались ошибки, но по сравнению с тем, что он дал мне – пусть вопреки моей воле, - это ничто.
Он на мгновение сжал пальцами плечо Люка, обалдевшего от этого тона и подтекста, поколебался, словно желая что-то сказать, поморщился, развернулся и ушел к зеркалу.
Луциус Инландер вернулся в дом женщины, стойко выносящей его невыносимый характер, задумчиво покурил в гостиной, и, тихо открыв дверь в спальню, скользнул в кровать. Повертелся, приподнялся на локте, рассматривая леди Шарлотту. Ему вдруг, после выволочки, которую он устроил Дармонширу, стало кристально ясно, что он сам ничуть не лучше. Сегодня днем пройдет церемония памяти Магдалены. Он соблюдет все внешние приличия, но ждать дальше смысла нет.
Он аккуратно откинул черную прядь с лица леди Шарлотты, посмотрел на морщинки у ее глаз, у рта, резкие сейчас в свете ночника, и погрузился в воспоминания. Первый раз Луциус увидел ее еще малявкой – ему было шесть, ей четыре, и она плакала от страха, потому что Тери показал ей паука. Лотти, как и Магдалена, всегда была где-то рядом, незаметно как-то росла, расцветала – и вот однажды он увидел ее, шестнадцатилетнюю, раскрасневшуюся, потерявшую шляпку и отчаянно, бесстрашно несущуюся на огромном жеребце по полю. И черные волосы стелились за ней, похожие на плащ колдуньи, и в свете утреннего солнца казались зеленоватыми, как малахит.
Какой юной, смешной и свежей она была. Как пугалась поначалу его внимания и как доверяла ему потом.
- Лотти, - позвал он тихо и нетерпеливо. Раз решение принято, нужно же его озвучить?
- Что, Лици? – глухо и сонно, не открывая глаз, отозвалась графиня. Подтянула на плечи одеяло.
- Завтра утром мы поженимся. Станешь моей женой, Шарлотта?
- Удивительно, что ты еще интересуешься моим мнением, - пробормотала она насмешливо и придвинулась ближе, сдерживая зевок.
- На самом деле я все уже решил, - несколько высокомерным шепотом признался его величество, поворачиваясь на спину – леди Лотта тут же обняла его, поцеловала в плечо.
- Я так и подумала. Можно было и не будить меня, Луциус.
- Пока брак будет тайным. Служитель умеет молчать. А через год сделаем официальную церемонию. Если…
- Что «если», Лици?
«Если божественный отец мой поможет дожить до той поры и изменить судьбу».
Впервые за долгое время он смотрел в будущее, и не видел ничего. Ни удушающего последние месяцы ощущения близкой смерти, ни счастья. Можно ли это принять за надежду?
- Ничего, Шарлотта. Может, наконец-то у нас все будет нормально. Может, ты мне еще детей родишь, а?
Графиня с горькой нежностью улыбнулась ему в плечо.
- Спи, Лици, - сказала она. – Все будет так, как ты хочешь. Отдыхай.
Глава 18.
Среда, 28 декабря
Барон фон Съедентент, лохматый, взбудораженный и явно что-то задумавший, появился в кабинете придворного мага Инляндии в обеденное время.
- Я только поцеловать! – заверил он деловую, под горло застегнутую Вики, тут же приступил к озвученному, и в процессе, тиская ее за умопомрачительные тылы, как и следовало ожидать, немного увлекся. Хотя только с утра, развалившись на смятой постели, блестящими глазами наблюдал, как Виктория одевается в его спальне, в его доме, в который волшебница все-таки, пусть не со всеми вещами еще, пусть слабо сопротивляясь, переехала.
- Зачем у этого платья столько пуговиц? – ругался он, сдабривая попытки расстегнуть их смачными блакорийскими эпитетами. Одежда поддавалась с трудом – вот показались ключицы, краешек роскошного белья – и блакориец подергал его зубами, жалобно посмотрел на раскрасневшуюся Викторию, махнул рукой и подсадил ее на стол.
- А как же «только поцеловать»? – строго спросила волшебница.
- Я и поцелую, - заверил барон невозмутимо, задирая ей подол, - вот сейчас сниму это кружевное недоразумение, и так поцелую, Вик… О, чулки… люблю чулки… умм…
Ей и самой уже не терпелось, и Виктория незаметно запечатала дверь и теперь посмеивалась, глядя на его порывистые движения, принимая его нетерпение почти по-королевски снисходительно. Но не успела одна из сильнейших магов на Туре прерывисто вздохнуть и запрокинуть голову, вцепившись пальцами в края стола, как зазвонил рабочий телефон.
- Ты обедаешь, - настойчиво и немного невнятно проговорил Мартин. – Как раз сейчас набрала в ложку чудесный грибной суп-пюре и никак не можешь ответить. Ну Вииик!
Она покачала головой и взяла телефон. Мартин все не останавливался, и она дергала ногами, улыбалась, пытаясь оттолкнуть его.
- Да? – спросила Вики в трубку, делая страшные глаза. Март со вздохом вернулся к пуговицам, коснулся губами шеи, начал водить туда-сюда подбородком, сбивая ее с мысли. – Конечно, ваше величество. Я сейчас буду. Нееет… нет, - она потянула блакорийца, глухо хмыкающего ей в грудь, за волосы назад и строго свела брови, - все в порядке.
Телефон вернулся на место. Барон понятливо и с утрированной печалью на лице отступил назад, наблюдая, как быстро застегивает волшебница пуговицы на платье, бросает взгляд в зеркало, поправляет прическу, двумя уверенными движениями красит губы.
- Как я понимаю, вечером мы наверстаем и обед и ужин. И полдник, это я тебе гарантирую, родная, - пообещал он немного напряженно. – Раз десерта мне сейчас не досталось.
«Десерт» усмехнулась, рассматривая платье сзади – не очень ли помялось.
- Вряд ли, Март. Его величество жаждет посетить Форштадт, а, значит, может и завтра вернуться.
- Но ты ведь ночью придешь? Да, Вик? – спросил он с надеждой и запустил пальцы в волосы, потряс их.
- Да, - проговорила она, с удовольствием глядя, как светлеет его лицо. Направилась к двери – но у порога ее остановил томный голос Мартина.
- Ты ничего не забыла, родная?
- Поцеловать тебя?- откликнулась Вики смешливо. Ее должно было бы раздражать это ребячество, но не раздражало, а удивляло и радовало, а если уж совсем честно, она бесконечно наслаждалась им.
- Безусловно, - блакориец понизил голос, подходя ближе, почти вплотную. – Но я имел в виду другое. Конечно, я рад, что так задурил тебе голову, что ты забыла про это…
И он аккуратно провел ей по щеке губами и с выражением необыкновенного самодовольства достал из кармана трофей - черные кружевные трусики. Белье было изъято, нахальный барон со смехом изгнан, и Виктория наконец-то пошла работать.
А фон Съедентент благодушно вкусил щедрый обед у себя дома, не торопясь вернуться на службу и параллельно просматривая присланные ему из его академии документы. Нехотя встал и отправился в дворец Блакори. Честно отработал положенное время, но на сегодня никаких вечерних дел у его величества Гюнтера не планировалось, поэтому маг со спокойной совестью вернулся домой.
И заскучал. Он уже так невозможно за эти четыре дня привык к Виктории рядом с собой, что в ее отсутствие дом казался наполненным мертвенным покоем. Даже потрескивание дров в камине не спасало.
Напиться можно было бы, но в одиночку это тоже было скучно. Он ткнулся было к Алексу, но тот, как всегда, был с Алмазом, и его там не ждали. Вспомнил о Марине – и позвонил, но она не брала трубку. Оставался только Макс, не отвечавший последние дни на звонки и опять наверняка ушедший в работу. И трогать его в такие рабочие «запои» было опасно. Ладно, разозлится, но ведь обидится еще и будет обливать презреньем с месяц, цедя нотации о неприкосновенности личного пространства и о том, что бездельникам только дай помешать творчеству его, гения. А с другой стороны – беспокоит эта его отключка. Наверняка ведь Малыш все эти дни не ест и не спит, и если не дернуть, так и свалится у себя в лаборатории, померев за созданием мази от пролежней.
Барон маялся, принимая решение. Полежал в кресле, лениво читая монографию одного из бывших учеников, дослужившегося до профессора. Поужинал. И пообещав себе, что только посмотрит, шагнул во владения Макса.
- Так-так-так, - сказал он себе серьезно. Вынесло его не в гостиной, куда он обычно попадал, и даже не во двор, окруженный деревьями-стражами. Нет. Дубовая роща с оживившимися и угрожающе зашелестевшими зелеными охранниками находилась прямо перед ним, а за ней стоял дом Макса, накрытый невиданными для инляндца щитами. Такими, что верхний купол проходил аккурат по серединке рощи, окружая дом мощным кольцом.
- Так-так, - повторил фон Съедентент, рассматривая щиты в магическом спектре и даже присвистнув. – Ну это просто вызов мне. Прости, друг, но теперь я просто не могу отсюда уйти. Взломаю и поправлю, будут как новые.
Он, поводя плечами, чтобы согреться, и повышая температуру вокруг тела – под ногами хлюпала снежно-водяная грязь, исходящая парком, прошагал к деревьям. Те хищно заволновались, задергались, норовя тыкнуть, порвать, исцарапать.
- Испепелю! – рявкнул он вполголоса, и для наглядности крутанул рукой, создавая вращающееся огненное колесо перед собой. Стало совсем тепло. Деревья зашуршали, вроде бы расступаясь перед ревущей стихией… и вдруг одно из них молниеносно и невероятно быстро для дуба согнулось-хлестнуло по барону. Не будь на Мартине щитов, остался бы он в роще безрассудным удобрением для троттовых питомцев.
- Ах ты ж дрянь, - весело проговорил барон, укрепляя щиты – деревья словно взбесились, и чуть ли из земли не выпрыгивали, с треском лупя вершинами стволов по наглому взломщику. – Ну, Макс, ну я тебе это припомню. Ладно я, а если сюда грибники какие забредут?
Стражи, поняв, видимо, что ударами его не остановить, заволновались, снова зашумели – и начали сплетаться ветвями, образуя непроходимый высоченный частокол.
- Сожгу ведь, - пообещал Мартин, подходя ближе. Кромка щита начиналась шагах в пяти от края частокола. – Пропустите, я вашему хозяину друг, вреда не нанесу.
Ближайшее дерево презрительно и неведомо как фыркнуло и, как собака, быстро-быстро загребая корнями, послало в сторону «друга» комья грязи и песка.
- Чертов Малыш, - пробормотал барон восхищенно, - развел тут бестиарий. Он сам-то знает, что тут происходит вообще?
Он потушил ревущее колесо, послал вперед стену Стазиса и затем долго и аккуратно, стараясь не оцарапаться, пробирался сквозь застывшие спутанные ветви дубов.
Щит оказался сложным, и барон, увлеченно насвистывая, сунул в рот сухой листочек с живого дуба, засучил рукава и принялся распутывать придумку сумасшедшего друга.
Мир Лортах, Макс-Охтор
После встречи с чудовищным богом-пауком и чудесного спасения из гнилой Лакшии лорд Максимилиан Тротт, он же Охтор, спал сном младенца.
