- Ничего не потребуется! Нет и еще раз нет! Я не могу...
- Можете, - отрезал он, не дав Вере договорить. - Не возражайте. Не спорьте. Я сейчас не напираю, просто объясню преимущества. Выслушаете?
- А куда мне деваться? - буркнула Вера.
- Отлично, - кивнул Прокофьев. - Вы же сейчас в отель рветесь? А что, если то время, что вам нужно, чтобы прийти в себя и подумать, вы проведете не в отеле. Где вас, кстати, не так уж трудно отыскать. Воспользуетесь гостеприимством хорошего, тактичного, но совершенно незнакомого человека, который не полезет с расспросами, не станет поучать, любопытствовать, допытываться. Как случайный попутчик, которому не надо ничего объяснять, и который не будет заглядывать вам в глаза в тревоге. Но выслушает и поговорит, если у вас возникнет желание пообщаться. А не возникнет и не надо - просто отсидитесь в комнате, безвылазно и уединенно. Отоспитесь, подумаете, примите решение. Вы никого не стесните, никому не будете мешать и вам никто не помешает. Это называется - воз-мож-ность. Ею пользоваться надо, а не начинать смаковать набившие оскомину условности. "Ах, как же так, поехать к совершенно незнакомым людям! Я не могу. Это неловко, неудобно", - проговорил он высоким манерным голосом.
Вера застыла, с неподдельным интересом наблюдая, как вдруг разошелся профессор.
- И так далее и тому подобная чушь, - заключил Антон уже своим собственным низким голосом со сдержанной интонацией. Повернулся, посмотрел на изумленную девушку и не удержался от смеха. - Но все это в том случае, если вы не решили прямо сейчас встретиться с мужем и обсудить ваши... разногласия, - добавил он, снова становясь абсолютно серьезным.
- Нет, встречаться с ним сейчас я не буду, - решительно отозвалась Вера.
Антон Геннадьевич кивнул.
- Ну, что, убедил я вас? - спросил он.
- Пожалуй. Напор ваш убедил.
- Ну, и ладно. - Прокофьев выглядел довольным. - Важен результат. Кстати, вам бы нужна новая сим-карта. Ну, если вы не хотите, чтобы...
- Да. В самом деле, нужна, - согласилась девушка.
- Сейчас по пути заедем и все купим. А где ваш ребенок сейчас?
- У моих родителей, - тихо ответила девушка. - И останется у них до моего отпуска. Садик ушел на летние каникулы.
- Что ж, ребенок пристроен, уже легче, - удовлетворенно отметил Антон Геннадьевич. - И все прочее наладится. Знаете, Верочка, иногда нужно позволять себе подходить к ситуации нестандартно. К любой ситуации. Там, где из вас жмут слезы, попробуйте смеяться. А где вас веселят без удержу, поплачьте. Сейчас вам неприятно, хочется покоя и уединения. И вы их получите, поверьте. Но, может быть, не совсем так, как ожидаете.
Вера слушала, и отчетливей понимала, что идея провести какое-то время в обществе незнакомых людей кажется разумной и даже привлекательной. Она не знает эту Антонину, Антонина не знает ее. Значит и сочувствующих взглядов, смешанных с болезненным любопытством не будет. А если и будет, то мнение незнакомого человека не играет для нее той важной роли, которую всегда играло мнение родных и близких знакомых. Это действительно возможность - отстраниться от ситуации, взглянуть со стороны, оказавшись в незнакомой обстановке, где нет привычных сдерживающих факторов. И где ни от кого ничего не ждешь, а значит, не будешь разочарована.
Вера
Район оказался знакомым. Дом, кирпичная девятиэтажка, и просторный, ухоженный двор тоже о чем-то смутно напомнили.
Антон Геннадьевич припарковал "шкоду", отдал Вере ключи от машины и скомандовал:
- Пойдемте.
Вера сосредоточенно пыталась вспомнить и понять, откуда взялись эти смутные дежа-вю, и почти не замечала, как Прокофьев звонил в домофон, что-то коротко отвечал, потом сработал замок, и они вошли в хорошо отремонтированный, чистый подъезд.
Лифт доставил их на восьмой этаж. У открытой двери холла слева уже стояла стройная, белокурая женщина. Высокая и красивая, как модель. У нее гладкая, чистая кожа, белозубая обаятельная улыбка и стрижка-каре до подбородка с прямой челкой. Она так очевидно и бесспорно хороша собой, что невольно возникающий вопрос о возрасте перестает иметь значение.
- Здравствуйте всем и проходите, - блондинка отступила в сторону, пропуская гостей. Солидная, тяжелая деревянная дверь одной из квартир открыта, в прихожей горит свет.
Когда они вошли в квартиру, женщина щелкнула замком и повернулась к гостям.
- Дядюшка, - и она запечатлела на щеке Антона Геннадьевича поцелуй. - А вы - Вера? - обратилась она к девушке, протягивая ей руку. - Меня зовут Антонина. Можно просто Тоня.
- Очень приятно, - Вера пожала узкую теплую ладонь. - Извините, пожалуйста, за беспокойство, Тоня...
- Дядюшка, ты не предупредил девушку, что никаких извинений, никаких объяснений и прочего словесных излишеств не требуется? - спокойно произнесла Антонина, обращаясь к Прокофьеву, но продолжая пожимать ладонь Веры уже двумя своими руками. - Верочка, просто проходите и попытайтесь дать себе возможность почувствовать себя не стесненной. Располагайтесь. Вы никому не сможете помешать и никого не напряжете. Я живу одна, у меня просторная квартира, и я научилась воспринимать многие вещи без надрыва и ненужных вопросов.
- Правда, правда. Это она умеет, - поддакнул Антон Геннадьевич.
Вера заметила, как теплые искорки зажглись в голубых глазах профессора, когда он смотрел на племянницу. Родственники, кстати, очень похожи. Оба высокие, стройные, светловолосые, с горделивой осанкой и открытыми лицами. Породистые, что называется.
Вера ощущала себя между ними, как гном, хотя была среднего роста. И почему-то снова показалось, что нечто подобное она уже испытывала когда-то.
Ее проводили в уютную, со вкусом обставленную гостиную. Оставили одну, позволяя осмотреться. Добротные паркетные полы, бежевые стены, угловой диван, обитый серо-голубой кожей с аккуратно сложенным на нем бежевым пледом. Шторы на окнах серо-голубые в белую и бежевую полоску. На полу белый ковер с изящным, ненавязчивым коричневым, серо-голубым и бежевым узором.
Обежав комнату взглядом, Вера теперь безотрывно разглядывала стоящее у стены пианино "блютнер". На черном с благородными потертостями корпусе размещено множество фотографий. На них сразу узнаваема сама Антонина в разное время, с маленькой девочкой и молодой девушкой. С Антоном Геннадьевичем и ослепительно красивой молодой брюнеткой. И на стене над пианино еще одна фотография в очень интересной рамке. На фото светловолосая девочка-подросток, уже знакомая по другим фотографиям, и двое молодых мужчин. Они улыбаются, щурясь на солнце, за их спинами невероятной красоты пейзаж - горы со снежными вершинами, бурная каменистая речка, сосны и буйство летних красок.
Вера пригляделась с чувством странного волнения - рамка кованая, а один из мужчин напомнил... Она подалась вперед, вглядываясь. Если она не сошла с ума, то один из парней на фотографии похож на... Алексея из кузнечной мастерской. Только заметно моложе, беззаботней, с разлохмаченными ветром отросшими до плеч светло-русыми волосами. Второй парень мог быть его братом, но выглядел и держался красивее, утонченней, сдержанней.
- Это наши родственники, - Вера вздрогнула от неожиданности, услышав раздавшийся за спиной голос Антонины.
- Меня, наверное, узнать можно, - сказала хозяйка квартиры, подходя ближе. - Моя дочка, - она указала на светловолосую девочку. - Это дядюшка, его вы, думаю, тоже узнали. Он совсем не меняется с годами.
- О, да. Помру вечно молодым, - отозвался Антон Геннадьевич, входя в комнату следом за племянницей. - Чем это вы заняты?
- Фото смотрим, - небрежно отозвалась хозяйка квартиры. И тут же сменила тему, - сейчас я Верочку устрою, покажу ей здесь все, а потом мы уделим тебе должное внимание.
- Нет, милые дамы. Вниманием своим вы меня в следующий раз побалуете. А сейчас я вынужден с вами прощаться, - проговорил Прокофьев солидным "профессорским" голосом. - Вера, вы когда новую сим-карту активируете, пожалуйста, позвоните мне, - обратился он к девушке.
- Обязательно. Спасибо, Антон Геннадьевич, - отозвалась Вера.
- Звоните, не стесняйтесь. В любое время.
Антон Геннадьевич попрощался кивком и улыбкой, а Антонина пошла проводить его в прихожую. Наверное, они там о чем-то недолго переговаривались, и через минуту Тоня вернулась.
- Тоня, простите за любопытство, а это кто? - спросила Вера, указывая на фото над пианино.
Возникла пауза. Хозяйка квартиры словно раздумывала, что сказать. И говорить ли вообще.
- Девочка - моя дочка, Аня. А ребята - мои двоюродные братья. Этому фото лет двенадцать, наверное.
Вера повернулась к Антонине.
- Вы запросто можете принять меня за чокнутую, но у меня такое ощущение, что я их откуда-то знаю. И вас тоже. И в квартире этой уже бывала, - сказала девушка. У нее вырвался короткий смешок. - Но это же невозможно, чтобы мир был настолько тесным, чтобы мы возвращались туда, откуда уже ушли давно и очень далеко.
- Да. "Путешествие в обратно я бы запретил..." - процитировала Антонина. - Будем чокнутыми вместе, Вера, - вдруг сказала она, - но у меня имеется зыбкое чувство, что и я вас где-то когда-то видела.
- Ну, тогда и мне только остается процитировать, что " с ума поодиночке сходят, только гриппом все вместе болеют", - отозвалась Вера.
Тоня усмехнулась, согласно тряхнув головой. Гладко причесанные, блестящие пряди волос красиво шевельнулись, отливая золотом.
- Пойдемте, Вера, я вам отведу царские покои, - они вышли из гостиной. - Прямо по коридору - ванная и туалет, налево - кухня. А это апартаменты дочки, - она открыла дверь в одну из комнат. - Теперь дитё моё замужем и живет в Черногории. Навещает меня нечасто, общаемся, в основном, по скайпу. Располагайтесь, как вам удобно. Вот телевизор.
Она повернулась к Вере, посмотрела на девушку внимательно и задумчиво.
- Вы меня простите за прямоту, но, честно говоря, я думаю, вам лучше прилечь и поспать, - сказала Тоня. - Вы бледная, как беленая стенка. Кровать не застелена, чистое белье я вам сейчас дам. Или можете пока устроиться прямо поверх покрывала. Плед и подушка в шкафу. Верочка, отбросьте все сомнения, осваивайтесь, устраивайтесь. А я пойду, принесу уксус и ватные диски.
- Уксус?! Для чего уксус? - Вера изумленно уставилась на женщину.
- Для... - Антонина пошевелила пальцем возле своего горла, - для вот этого. Уксус может помочь. Быстрее все сойдет.
Вера инстинктивно прижала ладошку к шее и молча, кивнула, опуская глаза.
Антонина
Свой выходной я собиралась провести совсем не так. Но родственные дела внесли коррективы в мои планы. Не первый раз и не последний.
Выслушав Антона, я собралась ему сказать только одно:
- Дядюшка, ты окончательно свихнулся. И, пожалуйста, не впутывай меня в это.
Но не сказала и разрешила привести ко мне в дом незнакомую женщину. Ту самую, "юную-замужнюю", которая "хороший человечек".
Человечек звался Верой, и она действительно казалась совсем юным созданием. Признаться, увидев ее, я испугалась. Подумала, что дядюшка на старости лет совсем заигрался, связавшись с девчонкой лет восемнадцати-двадцати, но, приглядевшись, поняла, что ошибаюсь. Девушка старше, чем выглядит и на легкомысленную дурочку вроде не похожа.
Ссора с мужем, спонтанный уход из дома, ночь в отеле. Так обрисовал ее вполне житейскую ситуацию Антон. Посмотрев на незнакомку, я предположила, что ссора была бурной, уход из дома - отчаянным бегством, а ночь в отеле - тяжкой.
Бледная, под большими темными глазами залегли тени. Она кутается в свой безразмерный кардиган, словно мерзнет. Скрестила руки на груди, плечи напряженно приподняты, все время морщится и прикусывает губы. Возможно, нервничает, но, кажется, дело еще в чем-то. Например, что-то болит. Меня коробило от собственной невольной бестактности, когда разглядела еще и засосы на шее Веры и синяки на ее запястьях. "Юная-замужняя", похоже, попала в переплет страстей. Неприятно и неправильно выстраивать подобные догадки, но ссора с мужем могла быть из тех, когда не особо сдерживаются.
Я приглядывалась к девушке и с каждой минутой её пребывания в моем доме все сильнее ощущала, что встречалась с ней. Только никак не могу вспомнить, где мы виделись и при каких обстоятельствах.
А потом и сама Вера сказала, что и квартира, и я, и даже Гера с Лехой на фото ей кажутся знакомыми.
Фотография та сделана "до всего", на ней братья веселые, беззаботные. И вместе.
Провожая Антона, я сказала:
- Иди, дядюшка, не волнуйся, присмотрю за твоей подопечной. Надеюсь, она ничего не стащит и не сбежит.
- У тебя тащить нечего, - в тон мне ответил Антон, поддержав шутку, но при этом озадаченно заглядывал мне в глаза, словно старался прочесть моё истинное отношение к его... Просьбе? Выходке?
Я едва сдержалась, чтобы не ляпнуть: "Расслабься, дядюшка. Меня уже ничем не шокировать. Не впервой. И я, и этот дом прекрасно помним, как ты однажды уже привел к нам незнакомую женщину. То, что было "до того", теперь осталось только на фотографиях. Надеюсь, нынешняя твоя выходка не обернется для нашей семьи еще чем-нибудь... трагическим".
- Это правда, тащить нечего. Драгоценности и меха не ношу, антиквариатом не увлекаюсь, - ответила я.
- А как же твое блюдо для торта? Мейсенский фарфор все же, - хитро прищурился Антон.
- Сколько лет шутите над этим блюдом, любезный дядюшка. Не притомились? - парировала я.
- Знаешь, нет. Все так же веселит.
- Рада за вас. Но я не устану повторять, что там правильные сабельки скрещенные имеются с полумесяцем,* - добавила я.
- А я тебе так же отвечу, что нарисую такие сабельки на любой чугунной сковороде.
- Дядька, ну, какая тебе-то разница? Не в твоем серванте ведь блюдо место занимает.
- В моем серванте надколотой посуды вообще не держат.
Перебрасываясь пустыми словами, в целях проведения нашей традиционной разминки для снятия стресса, я пристыжено подумала, что кому сейчас по-настоящему "весело", так это Верочке. Каково это вдруг оказаться в незнакомом доме, растерянной, мучаясь от неловкости. И постоянно пытаться укрыть от любопытных взглядов следы "африканской страсти".
Для неё, может быть, вся её семейная жизнь сейчас видится вот таким сомнительным "мейсенским фарфором". Поддельным или подлинным - неизвестно, но точно теперь надколотым, а значит, так или иначе, утратившим свою ценность.
Было и в моей жизни нечто подобное. Бурное, безудержное, влекущее и ранящее, после чего тоже оставались... следы. Закадычная подруга тогда сказала, что засосы - это "знаки подлинной любОви". Ей, наверное, видней... А синяки от пальцев на запястьях тогда к каким "знакам" отнести? А потоки слов, которые, как известно, "не воробей"?
Все эти мысли стали отдавать прогорклой горечью, и я поспешила выпроводить дядюшку. Поспешила еще и потому, что боялась проболтаться о своих подозрениях насчет истинного состояния Веры, и о том, что сегодня днем ко мне должен заехать Алешка. И его визит я не собиралась отменять ни под каким предлогом.
Есть такое гадкое слово "безотказная"? Я такая?
Не могу отказать просьбам дядьки, и не быть постоянно на его стороне, что бы он не затевал. Не могу отказать совершенно незнакомой девушке пожить в моей квартире. Не могу отказать двоюродному брату в нечастом, ставшем почти формальным, общением с ним, чтобы поддерживать в нас обоих иллюзию прежнего единства семьи.
- Можете, - отрезал он, не дав Вере договорить. - Не возражайте. Не спорьте. Я сейчас не напираю, просто объясню преимущества. Выслушаете?
- А куда мне деваться? - буркнула Вера.
- Отлично, - кивнул Прокофьев. - Вы же сейчас в отель рветесь? А что, если то время, что вам нужно, чтобы прийти в себя и подумать, вы проведете не в отеле. Где вас, кстати, не так уж трудно отыскать. Воспользуетесь гостеприимством хорошего, тактичного, но совершенно незнакомого человека, который не полезет с расспросами, не станет поучать, любопытствовать, допытываться. Как случайный попутчик, которому не надо ничего объяснять, и который не будет заглядывать вам в глаза в тревоге. Но выслушает и поговорит, если у вас возникнет желание пообщаться. А не возникнет и не надо - просто отсидитесь в комнате, безвылазно и уединенно. Отоспитесь, подумаете, примите решение. Вы никого не стесните, никому не будете мешать и вам никто не помешает. Это называется - воз-мож-ность. Ею пользоваться надо, а не начинать смаковать набившие оскомину условности. "Ах, как же так, поехать к совершенно незнакомым людям! Я не могу. Это неловко, неудобно", - проговорил он высоким манерным голосом.
Вера застыла, с неподдельным интересом наблюдая, как вдруг разошелся профессор.
- И так далее и тому подобная чушь, - заключил Антон уже своим собственным низким голосом со сдержанной интонацией. Повернулся, посмотрел на изумленную девушку и не удержался от смеха. - Но все это в том случае, если вы не решили прямо сейчас встретиться с мужем и обсудить ваши... разногласия, - добавил он, снова становясь абсолютно серьезным.
- Нет, встречаться с ним сейчас я не буду, - решительно отозвалась Вера.
Антон Геннадьевич кивнул.
- Ну, что, убедил я вас? - спросил он.
- Пожалуй. Напор ваш убедил.
- Ну, и ладно. - Прокофьев выглядел довольным. - Важен результат. Кстати, вам бы нужна новая сим-карта. Ну, если вы не хотите, чтобы...
- Да. В самом деле, нужна, - согласилась девушка.
- Сейчас по пути заедем и все купим. А где ваш ребенок сейчас?
- У моих родителей, - тихо ответила девушка. - И останется у них до моего отпуска. Садик ушел на летние каникулы.
- Что ж, ребенок пристроен, уже легче, - удовлетворенно отметил Антон Геннадьевич. - И все прочее наладится. Знаете, Верочка, иногда нужно позволять себе подходить к ситуации нестандартно. К любой ситуации. Там, где из вас жмут слезы, попробуйте смеяться. А где вас веселят без удержу, поплачьте. Сейчас вам неприятно, хочется покоя и уединения. И вы их получите, поверьте. Но, может быть, не совсем так, как ожидаете.
Вера слушала, и отчетливей понимала, что идея провести какое-то время в обществе незнакомых людей кажется разумной и даже привлекательной. Она не знает эту Антонину, Антонина не знает ее. Значит и сочувствующих взглядов, смешанных с болезненным любопытством не будет. А если и будет, то мнение незнакомого человека не играет для нее той важной роли, которую всегда играло мнение родных и близких знакомых. Это действительно возможность - отстраниться от ситуации, взглянуть со стороны, оказавшись в незнакомой обстановке, где нет привычных сдерживающих факторов. И где ни от кого ничего не ждешь, а значит, не будешь разочарована.
***
Вера
Район оказался знакомым. Дом, кирпичная девятиэтажка, и просторный, ухоженный двор тоже о чем-то смутно напомнили.
Антон Геннадьевич припарковал "шкоду", отдал Вере ключи от машины и скомандовал:
- Пойдемте.
Вера сосредоточенно пыталась вспомнить и понять, откуда взялись эти смутные дежа-вю, и почти не замечала, как Прокофьев звонил в домофон, что-то коротко отвечал, потом сработал замок, и они вошли в хорошо отремонтированный, чистый подъезд.
Лифт доставил их на восьмой этаж. У открытой двери холла слева уже стояла стройная, белокурая женщина. Высокая и красивая, как модель. У нее гладкая, чистая кожа, белозубая обаятельная улыбка и стрижка-каре до подбородка с прямой челкой. Она так очевидно и бесспорно хороша собой, что невольно возникающий вопрос о возрасте перестает иметь значение.
- Здравствуйте всем и проходите, - блондинка отступила в сторону, пропуская гостей. Солидная, тяжелая деревянная дверь одной из квартир открыта, в прихожей горит свет.
Когда они вошли в квартиру, женщина щелкнула замком и повернулась к гостям.
- Дядюшка, - и она запечатлела на щеке Антона Геннадьевича поцелуй. - А вы - Вера? - обратилась она к девушке, протягивая ей руку. - Меня зовут Антонина. Можно просто Тоня.
- Очень приятно, - Вера пожала узкую теплую ладонь. - Извините, пожалуйста, за беспокойство, Тоня...
- Дядюшка, ты не предупредил девушку, что никаких извинений, никаких объяснений и прочего словесных излишеств не требуется? - спокойно произнесла Антонина, обращаясь к Прокофьеву, но продолжая пожимать ладонь Веры уже двумя своими руками. - Верочка, просто проходите и попытайтесь дать себе возможность почувствовать себя не стесненной. Располагайтесь. Вы никому не сможете помешать и никого не напряжете. Я живу одна, у меня просторная квартира, и я научилась воспринимать многие вещи без надрыва и ненужных вопросов.
- Правда, правда. Это она умеет, - поддакнул Антон Геннадьевич.
Вера заметила, как теплые искорки зажглись в голубых глазах профессора, когда он смотрел на племянницу. Родственники, кстати, очень похожи. Оба высокие, стройные, светловолосые, с горделивой осанкой и открытыми лицами. Породистые, что называется.
Вера ощущала себя между ними, как гном, хотя была среднего роста. И почему-то снова показалось, что нечто подобное она уже испытывала когда-то.
Ее проводили в уютную, со вкусом обставленную гостиную. Оставили одну, позволяя осмотреться. Добротные паркетные полы, бежевые стены, угловой диван, обитый серо-голубой кожей с аккуратно сложенным на нем бежевым пледом. Шторы на окнах серо-голубые в белую и бежевую полоску. На полу белый ковер с изящным, ненавязчивым коричневым, серо-голубым и бежевым узором.
Обежав комнату взглядом, Вера теперь безотрывно разглядывала стоящее у стены пианино "блютнер". На черном с благородными потертостями корпусе размещено множество фотографий. На них сразу узнаваема сама Антонина в разное время, с маленькой девочкой и молодой девушкой. С Антоном Геннадьевичем и ослепительно красивой молодой брюнеткой. И на стене над пианино еще одна фотография в очень интересной рамке. На фото светловолосая девочка-подросток, уже знакомая по другим фотографиям, и двое молодых мужчин. Они улыбаются, щурясь на солнце, за их спинами невероятной красоты пейзаж - горы со снежными вершинами, бурная каменистая речка, сосны и буйство летних красок.
Вера пригляделась с чувством странного волнения - рамка кованая, а один из мужчин напомнил... Она подалась вперед, вглядываясь. Если она не сошла с ума, то один из парней на фотографии похож на... Алексея из кузнечной мастерской. Только заметно моложе, беззаботней, с разлохмаченными ветром отросшими до плеч светло-русыми волосами. Второй парень мог быть его братом, но выглядел и держался красивее, утонченней, сдержанней.
- Это наши родственники, - Вера вздрогнула от неожиданности, услышав раздавшийся за спиной голос Антонины.
- Меня, наверное, узнать можно, - сказала хозяйка квартиры, подходя ближе. - Моя дочка, - она указала на светловолосую девочку. - Это дядюшка, его вы, думаю, тоже узнали. Он совсем не меняется с годами.
- О, да. Помру вечно молодым, - отозвался Антон Геннадьевич, входя в комнату следом за племянницей. - Чем это вы заняты?
- Фото смотрим, - небрежно отозвалась хозяйка квартиры. И тут же сменила тему, - сейчас я Верочку устрою, покажу ей здесь все, а потом мы уделим тебе должное внимание.
- Нет, милые дамы. Вниманием своим вы меня в следующий раз побалуете. А сейчас я вынужден с вами прощаться, - проговорил Прокофьев солидным "профессорским" голосом. - Вера, вы когда новую сим-карту активируете, пожалуйста, позвоните мне, - обратился он к девушке.
- Обязательно. Спасибо, Антон Геннадьевич, - отозвалась Вера.
- Звоните, не стесняйтесь. В любое время.
Антон Геннадьевич попрощался кивком и улыбкой, а Антонина пошла проводить его в прихожую. Наверное, они там о чем-то недолго переговаривались, и через минуту Тоня вернулась.
- Тоня, простите за любопытство, а это кто? - спросила Вера, указывая на фото над пианино.
Возникла пауза. Хозяйка квартиры словно раздумывала, что сказать. И говорить ли вообще.
- Девочка - моя дочка, Аня. А ребята - мои двоюродные братья. Этому фото лет двенадцать, наверное.
Вера повернулась к Антонине.
- Вы запросто можете принять меня за чокнутую, но у меня такое ощущение, что я их откуда-то знаю. И вас тоже. И в квартире этой уже бывала, - сказала девушка. У нее вырвался короткий смешок. - Но это же невозможно, чтобы мир был настолько тесным, чтобы мы возвращались туда, откуда уже ушли давно и очень далеко.
- Да. "Путешествие в обратно я бы запретил..." - процитировала Антонина. - Будем чокнутыми вместе, Вера, - вдруг сказала она, - но у меня имеется зыбкое чувство, что и я вас где-то когда-то видела.
- Ну, тогда и мне только остается процитировать, что " с ума поодиночке сходят, только гриппом все вместе болеют", - отозвалась Вера.
Тоня усмехнулась, согласно тряхнув головой. Гладко причесанные, блестящие пряди волос красиво шевельнулись, отливая золотом.
- Пойдемте, Вера, я вам отведу царские покои, - они вышли из гостиной. - Прямо по коридору - ванная и туалет, налево - кухня. А это апартаменты дочки, - она открыла дверь в одну из комнат. - Теперь дитё моё замужем и живет в Черногории. Навещает меня нечасто, общаемся, в основном, по скайпу. Располагайтесь, как вам удобно. Вот телевизор.
Она повернулась к Вере, посмотрела на девушку внимательно и задумчиво.
- Вы меня простите за прямоту, но, честно говоря, я думаю, вам лучше прилечь и поспать, - сказала Тоня. - Вы бледная, как беленая стенка. Кровать не застелена, чистое белье я вам сейчас дам. Или можете пока устроиться прямо поверх покрывала. Плед и подушка в шкафу. Верочка, отбросьте все сомнения, осваивайтесь, устраивайтесь. А я пойду, принесу уксус и ватные диски.
- Уксус?! Для чего уксус? - Вера изумленно уставилась на женщину.
- Для... - Антонина пошевелила пальцем возле своего горла, - для вот этого. Уксус может помочь. Быстрее все сойдет.
Вера инстинктивно прижала ладошку к шее и молча, кивнула, опуская глаза.
***
Антонина
Свой выходной я собиралась провести совсем не так. Но родственные дела внесли коррективы в мои планы. Не первый раз и не последний.
Выслушав Антона, я собралась ему сказать только одно:
- Дядюшка, ты окончательно свихнулся. И, пожалуйста, не впутывай меня в это.
Но не сказала и разрешила привести ко мне в дом незнакомую женщину. Ту самую, "юную-замужнюю", которая "хороший человечек".
Человечек звался Верой, и она действительно казалась совсем юным созданием. Признаться, увидев ее, я испугалась. Подумала, что дядюшка на старости лет совсем заигрался, связавшись с девчонкой лет восемнадцати-двадцати, но, приглядевшись, поняла, что ошибаюсь. Девушка старше, чем выглядит и на легкомысленную дурочку вроде не похожа.
Ссора с мужем, спонтанный уход из дома, ночь в отеле. Так обрисовал ее вполне житейскую ситуацию Антон. Посмотрев на незнакомку, я предположила, что ссора была бурной, уход из дома - отчаянным бегством, а ночь в отеле - тяжкой.
Бледная, под большими темными глазами залегли тени. Она кутается в свой безразмерный кардиган, словно мерзнет. Скрестила руки на груди, плечи напряженно приподняты, все время морщится и прикусывает губы. Возможно, нервничает, но, кажется, дело еще в чем-то. Например, что-то болит. Меня коробило от собственной невольной бестактности, когда разглядела еще и засосы на шее Веры и синяки на ее запястьях. "Юная-замужняя", похоже, попала в переплет страстей. Неприятно и неправильно выстраивать подобные догадки, но ссора с мужем могла быть из тех, когда не особо сдерживаются.
Я приглядывалась к девушке и с каждой минутой её пребывания в моем доме все сильнее ощущала, что встречалась с ней. Только никак не могу вспомнить, где мы виделись и при каких обстоятельствах.
А потом и сама Вера сказала, что и квартира, и я, и даже Гера с Лехой на фото ей кажутся знакомыми.
Фотография та сделана "до всего", на ней братья веселые, беззаботные. И вместе.
Провожая Антона, я сказала:
- Иди, дядюшка, не волнуйся, присмотрю за твоей подопечной. Надеюсь, она ничего не стащит и не сбежит.
- У тебя тащить нечего, - в тон мне ответил Антон, поддержав шутку, но при этом озадаченно заглядывал мне в глаза, словно старался прочесть моё истинное отношение к его... Просьбе? Выходке?
Я едва сдержалась, чтобы не ляпнуть: "Расслабься, дядюшка. Меня уже ничем не шокировать. Не впервой. И я, и этот дом прекрасно помним, как ты однажды уже привел к нам незнакомую женщину. То, что было "до того", теперь осталось только на фотографиях. Надеюсь, нынешняя твоя выходка не обернется для нашей семьи еще чем-нибудь... трагическим".
- Это правда, тащить нечего. Драгоценности и меха не ношу, антиквариатом не увлекаюсь, - ответила я.
- А как же твое блюдо для торта? Мейсенский фарфор все же, - хитро прищурился Антон.
- Сколько лет шутите над этим блюдом, любезный дядюшка. Не притомились? - парировала я.
- Знаешь, нет. Все так же веселит.
- Рада за вас. Но я не устану повторять, что там правильные сабельки скрещенные имеются с полумесяцем,* - добавила я.
- А я тебе так же отвечу, что нарисую такие сабельки на любой чугунной сковороде.
- Дядька, ну, какая тебе-то разница? Не в твоем серванте ведь блюдо место занимает.
- В моем серванте надколотой посуды вообще не держат.
Перебрасываясь пустыми словами, в целях проведения нашей традиционной разминки для снятия стресса, я пристыжено подумала, что кому сейчас по-настоящему "весело", так это Верочке. Каково это вдруг оказаться в незнакомом доме, растерянной, мучаясь от неловкости. И постоянно пытаться укрыть от любопытных взглядов следы "африканской страсти".
Для неё, может быть, вся её семейная жизнь сейчас видится вот таким сомнительным "мейсенским фарфором". Поддельным или подлинным - неизвестно, но точно теперь надколотым, а значит, так или иначе, утратившим свою ценность.
Было и в моей жизни нечто подобное. Бурное, безудержное, влекущее и ранящее, после чего тоже оставались... следы. Закадычная подруга тогда сказала, что засосы - это "знаки подлинной любОви". Ей, наверное, видней... А синяки от пальцев на запястьях тогда к каким "знакам" отнести? А потоки слов, которые, как известно, "не воробей"?
Все эти мысли стали отдавать прогорклой горечью, и я поспешила выпроводить дядюшку. Поспешила еще и потому, что боялась проболтаться о своих подозрениях насчет истинного состояния Веры, и о том, что сегодня днем ко мне должен заехать Алешка. И его визит я не собиралась отменять ни под каким предлогом.
Есть такое гадкое слово "безотказная"? Я такая?
Не могу отказать просьбам дядьки, и не быть постоянно на его стороне, что бы он не затевал. Не могу отказать совершенно незнакомой девушке пожить в моей квартире. Не могу отказать двоюродному брату в нечастом, ставшем почти формальным, общением с ним, чтобы поддерживать в нас обоих иллюзию прежнего единства семьи.
