Вера изменила наклон спинки удобного офисного кресла, уселась, прикрыла глаза и попыталась расслабиться. Неспокойствие тут же накинулось голодным зверем, проступило сквозь кожу мерзким зудом, словно по телу засновали муравьи. Захотелось вскочить и бежать, срочно что-то решать, делать, завершать начатое, прояснять непонятное.
Неприятно удивляло отсутствие звонков от мужа. "А ведь он должен позвонить", - подумалось капризно. И это притом, что говорить с ним еще не готова, как не готова что-то конкретное решать.
Она заворочалась на кресле, сложила руки на груди, нахмурилась и сразу стала похожа на нахохлившуюся птичку. Папа в детстве называл её "грозный воробей", скорее всего и не подозревая, что за взъерошено-сердитым видом дочери прячется растерянность и уязвимость. Вот точно, как сейчас.
Пробормотав пресловутое "Que Sera, Sera"*, потянулась к сумке, достала новый телефон и положила его на стол рядом со старым. Снова откинулась на кресле и стала смотреть на два лежащих рядом гаджета - "старая" жизнь и "новая". Откуда раздастся звонок?
Невольно была создана условность, к которой Вера готова прислушаться, как к подсказке, способной обозначить условия разрешения сомнений. Словно это гадание на картах или подбрасывание монетки. Отчаянное ожидание знака от судьбы, подтверждающего подозрение, что стоишь на перепутье, и дающего понять, куда повернуть.
Раздавшийся за дверью зычный голос нарушил тишину, царившую в бюро. Начальство наконец-то явилось с обеда, и можно было идти сдаваться.
Когда Вера вернулась от Януса, на новом телефоне высвечивался пропущенный звонок от Антонины.
_________
*Que Sera, Sera (исп.) - Будь, что будет.
Вера
Вера медленно катила тележку вдоль стеллажей с товарами, усердно продлевая время своего пребывания в супермаркете.
Решение поехать на постой к родителям далось нелегко и равнялось явке с повинной. Мама всё поймет. Будет переживать, но причитать и приставать с расспросами не станет. Просто предоставит нужное пространство, где можно пригреться, переживая сложные времена, и подождет, пока дочь сама дозреет до разговора по душам.
Зато придется выдержать взгляды в духе "а-ведь-я-же-говорил" от папы, который не отличался особым тактом и не считал нужным скрывать свое мнение по многим вопросам. Личная жизнь дочери попадала в эту категорию.
Юрий Николаевич с самого начала не одобрял брак Веры со Станиславом. Восемь лет назад кроткое двадцатилетнее чадо вдруг поставило родителей в известность, что встречается с человеком существенно старше себя, и у них все серьезно настолько, что они рассматривают возможность начать совместную жизнь.
В то время Стас, уже успешный юрист, жил в однокомнатной квартире, которую ему предоставил дальний родственник, работающий в основном заграницей и дома бывавший короткими наездами. Своего жилья в Москве у будущего мужа Веры не было, имелась лишь старая квартирка в Ярославле, оставшаяся после смерти родителей. Но туда Станислав и не думал возвращаться, давно и прочно закрепившись в столице.
На момент знакомства с Верой Стас в четкой перспективе видел покупку собственного жилья, но пока начинать совместную жизнь будущие супруги могли только в однокомнатной квартире родственника жениха.
Новость о том, что юная дочка собирается жить с незнакомым взрослым мужиком, Юрий Николаевич встретил в штыки и незамедлительно выразил категоричное несогласие. Марина Михайловна уговаривала супруга не торопиться с выводами, но тот все равно не посчитал нужным проявлять чудеса дипломатии во время первого визита Стаса к ним домой, и четко дал понять гостю, что принять его как будущего зятя, а тем более, как сожителя дочери, не готов. Встреча получилась, мягко говоря, неуютной. Стас же вел себя вполне достойно: не только не обиделся, но и не скрывал, что понимает причины нерасположения к нему Юрия Николаевича. Чем вызвал еще большее недовольство потенциального тестя.
- Ну и фрукт, - сокрушено качнул головой отец, когда Стас ушел. - Вот уж кто себе на уме.
- Папа, ну как ты можешь?! Ты ведь не знаешь его! - возмутилась дочь.
- А мне и не надо его узнавать, чтобы понять, что не по душе он мне, - отец старался быть спокойным, но голос его тогда звенел от напряжения. - Не хотел бы я, дочка, видеть этого сокола рядом с тобой, как супруга. - Посмотрел в полные негодования глазищи Веры и добавил: - Повремени хотя бы с тем, чтобы переезжать к нему. Разберись получше, насколько он соответствует твоим ожиданиям. "Лицом к лицу лица не увидать..." - процитировал отец и резко осведомился: - Может, вы мне с матерью чего-то не говорите, и у тебя есть веские основания так спешить начать серьезную жизнь с первым встречным? Ты ведь учишься еще!
- Не с первым встречным, а с тем, к кому испытываю настоящие чувства, и у нас они взаимные. И намерения самые серьезные. Мне не приключение нужны, а муж, - парировала Вера. - Это достаточно веские основания? У меня других нет, и мы с мамой ничего не скрываем. А учеба моя будет в порядке. Я не брошу институт ради замужества, если ты об этом.
Отец вздохнул, раздумывая о чем-то.
- Можешь осуждать меня, Веруш, но притворяться я не привык, тебе это известно, - отозвался он, прервав молчание. - И если ты твердо решила жить с ним, то ладно. Твое решение. Но все будет очень по-взрослому, дочка, вот попомни мои слова. Этот твой Стас на тебя уже клыки наточил, прихватит за холку и никуда больше не отпустит. Во всех смыслах.
- А я и не хочу, чтобы он меня куда-то отпускал! - горячилась девушка. - Я с ним быть хочу.
Вера тогда страшно расстроилась и даже всплакнула, негодуя на поведение отца, убежденная, что в нем говорила слепая ревность родителя по отношению к "похитителю" сердца и чести единственной дочери. Захотелось тут же доказать, как хорош Стас, и как не прав папа, судя о женихе столь поспешно и нелицеприятно. И лишь много позднее стала подозревать, что то была вовсе не ревность, а у отца сработало какое-то особое мужское чутье, к которому тот не мог не прислушаться. Мужчины редко обманываются насчет собратьев, оценивая друг на друга "звериным нюхом", какими-то "органическими" категориями, словно пропуская восприятие через собственные принципы.
А для Веры все аргументы на тот момент говорили исключительно в пользу Стаса. Да и трудно было возразить. Умный, образованный, вполне состоявшийся, красивый, с достатком, правильными амбициями и серьезными намерениями. Ухаживал с обожанием и благоговением, соблазнял терпеливо и настойчиво. Давал откровенно и волнующе понять, как жаждет ее, но не заходил своим напором слишком далеко, а силы натиска не сбавлял, пока девушка не сдалась.
Стас тогда свято уверовал, что капитуляция Верочки вызвана исключительно достижением молодой невестой точки глубокого осознанного доверия ему как мужчине и партнеру. И шел знакомиться с будущими тестем и тещей вооруженный этой уверенностью.
В итоге получилось, что Стас перебрался в трехкомнатную квартиру к невесте и её родителям, опытным путем пытаясь выстроить совместный быт и наладить отношения с тестем и тещей. Жили они так, что и придраться было не к чему. Даже Юрий Николаевич, несмотря на то, что не одобрял совместное проживание молодых до официального заключения брака, все же смирился и стал испытывать к Стасу что-то вроде настороженного уважения. За два года, что они прожили под одной крышей, молодые поженились, купили и обустроили квартиру и зачали ребенка.
А еще за это время Стас оказал семье Веры неоценимую услугу, вытащив Юрия Николаевича из очень неприятной ситуации, в которую тот угодил из-за своего родного брата. Стас помог не только юридически, но и материально, заявив, что помощь его безвозмездна. Вера тогда всерьез задумалась о том, что отец перенес болезненней - кошмар, в который его затянул родной брат, или поддержку зятя.
Все стало меняться после того, как молодые супруги уехали и стали жить самостоятельно в новой красивой квартире. Вера вскоре вспомнила слова отца о том, что "Стас клыки наточил, прихватил за холку и никуда больше не отпустит".
Затем родился Димка и, в какой-то момент Вера будто начала слышать внутри себя нарастающий гул, как если бы это звучала, дрожа и все сильней натягиваясь, струна, соединявшая чаяния с действительностью.
Теперь же струна эта резонировала вовсю, и диссонанс в ее звучании был так ощутим, что игнорировать его не представлялось возможным. Следовало что-то сделать, чтобы все смолкло, и, наконец, наступила тишина. Или покорно ждать, когда натяжение достигнет высшей точки, и связь между реальной жизнью и несбывшимися ожиданиями прервется окончательно.
...Вера подошла к стеллажу с детскими игрушками. Долго разглядывала, пока не выбрала для сына маленькую коробочку с конструктором Лего. Представила, как обрадуется Димка, улыбнулась, забывая свои невеселые мысли и то, что надо будет самой загружать в багажник и выгружать из него сумки с покупками. Ноющая боль в ребрах не прекращалась и усиливалась при каждом движении, чего уж говорить о том, что ей придется поднимать и таскать тяжести.
На пути к кассе из недр сумки, висящей на плече, послышался приглушенный сигнал нового телефона. Как назло заело замок косметички, в которой телефон лежал. И пока Вера возилась, дергая бегунок, вызовы прекратились. Звонить по тому номеру ей могли лишь двое - Антон Геннадьевич и Антонина, - а говорить сейчас ни с кем из них у нее желания не было. Вера поправила ремень сумки на плече и снова покатила полную тележку вперед.
Оплатила покупки, погрузила все в машину и, усевшись за руль, предприняла еще одну попытку открыть косметичку с "запертым" в ней телефоном. Попытка оказалась удачной, а в списке не принятых вызовов значился второй уже звонок от Антонины. Вера решительно нажала кнопку на дисплее.
- Вера, добрый день, - тепло поздоровалась Антонина.
- Здравствуйте, Тоня. Обнаружила ваши звонки. Простите, что не ответила сразу. Закрутилась с работой, сдавала переводы, вот только освободилась. Да и к наличию второго телефона никак не привыкну.
- Да ничего страшного. Я, собственно, звонила...э-ээ, по делу и собиралась надоедать вам, пока не дозвонилась бы, - тон Антонины показался Вере немного напряженным, хотя голос звучал очень мягко.
- Да, Тоня, слушаю вас.
- Ваши рентгеновские снимки остались в машине Алексея, и брат хотел бы их вам вернуть.
Вера перевела взгляд на зеркальце над лобовым стеклом и, глядя в глаза своему отражению, торопливо отозвалась:
- Ой, не стоит беспокоиться из-за такой ерунды! Огромное спасибо вам за все, но... Но я думаю, что снимки можно просто выбросить. Мне они ни к чему.
Смотрела, как шевелятся ее собственные губы и почему-то подумала, что Вера, сидящая на водительском месте с телефоном в руке, и та, что отражалась в зеркале - это две совершенно разные женщины. Та, которая была отражением, лишь послушно шевелила губами, а сказать хотела совсем другое.
Тоня заговорила о том, что выбрасывать чужие снимки неправильно, что это "важные документы", которые могут пригодиться.
- Да ничего страшного, - беззаботно ответила Вера. - Просто выкиньте их. Там ведь ничего такого на этих снимках нет.
Но Антонина на этом не сдалась, и тактичной Вере пришлось терпеливо выслушивать от совершенно посторонней женщины доводы о том, что дело не в снимках, а в самом факте обращения за медицинской помощью. И хотя ее визит не зафиксирован через "скорую" или в приемном покое, но какие-то записи мог сделать, например, рентгенолог, и этот факт может пригодиться. "Мало ли что..." - сказала Антонина.
Веру обдало жаром при мысли, что ее пребывание в клинике не ограничилось сделанными вне очереди снимками и перевязкой, а было еще и как-то задокументировано. Сама она не могла вспомнить, вела ли какие-то записи рентгенолог и не знала, что еще могло лежать в том коричневом конверте. Она тогда вообще все плохо видела и слышала, двигалась на автопилоте, желая одного - быстрее бы всё закончилось.
Из всех воспоминаний самым ярким осталось только ощущение крепкой, поддерживающей и направляющей руки Алексея. И его ясные глаза, устремленные на нее, и ироничная белозубая улыбка, от которой испарялись страхи, но возникали иные, незнакомые, тревожные и не менее пугающие эмоции.
Вера прервала зрительный контакт со своим отражением, обнаружив во взгляде собственных глаз готовое прорваться откуда-то откровение, к которому была не готова.
- Тоня, спасибо, что позвонили и напомнили. Передайте брату огромное спасибо за хлопоты еще раз, и... не стоит больше беспокоиться, - поспешила заверить она. - Я и так вас напрягла.
- А вот это полная ерунда! - решительно возразила Тоня. - Никакого напряга не было. Я ужасно рада знакомству с вами. И никак не могу оставить без внимания тот факт, как неисповедимы пути наши, раз повторно привели вас ко мне. Вряд ли это такая уж случайность, которую можно проигнорировать.
Вера только успела вымолвить задумчиво-растерянное "Наверное, да...", как Антонина продолжила:
- Кстати, Верочка, тут еще такой нюанс. Лешка ужасно дотошный и упрямец редкий. Впрочем, вся наша родня такая, - Антонина усмехнулась и заговорила еще быстрее, лишая вежливую собеседницу возможности вставить хоть слово. - Я ему, конечно, все передам, но у него по жизни сложилось особое отношение ко многим вопросам, особенно к тем, что касаются его бывшей профессии. Он такие вещи игнорировать просто не способен, и для него снимки являются именно важными документами. Не поймите меня неправильно, но... не сочтите за труд позвонить Алексею, и скажите все сами. У вас есть номер его телефона? Если нет, то я продиктую. А, Верочка?
- У меня есть номер его телефона, - как робот проговорила слегка ошеломленная напором Антонины Вера.
И почувствовала себя трусливым кроликом, который хотел спрятаться в норку, а оказался загнанным в очень тесную клетку.
Антонина
- Все, братец, сделала, что могла, - пробормотала я.
Не выпуская телефона из рук, размяла похолодевшие от волнения пальцы, потом набрала другой номер.
- Надя, говорить удобно? Ладно, послушай, я быстро изложу суть, а то потом закручусь и забуду. Гостиница забронирована, билеты заказаны. Ты вылетаешь на четыре дня позднее нас с твоим папенькой. Билеты завтра курьер привезет мне на работу. Выбери время, когда сможешь заехать ко мне и забрать свой билет. Да куда хочешь - можешь на работу, или домой. Домой даже лучше. Ты у меня сто лет не была в гостях. Если этот вариант не устроит, значит, встретимся где-то в городе, и я всё тебе передам.
Закончив разговор, я сделала еще одну мысленную пометку в списке решённых дел. Отложила телефон, откинулась на спинку кресла. До конца рабочего дня еще пара часов и гора запланированных до отпуска дел, а у меня уже совершенно нет сил, и голова отказывалась работать ясно.
Я превращаюсь в робота, который делает то, что должен и нужно, забывая о себе. Одна радость - предстоящая встреча с дочкой.
Со всех сторон наползал какой-то туман, и страшно хотелось оказаться подальше от всего этого. Но, кажется, остаться в стороне мне не удастся и на этот раз. Причем, никто ведь меня насильно никуда не тянет. Сама лезу, добровольно, и в полной уверенности, что поступаю правильно.
Неприятно удивляло отсутствие звонков от мужа. "А ведь он должен позвонить", - подумалось капризно. И это притом, что говорить с ним еще не готова, как не готова что-то конкретное решать.
Она заворочалась на кресле, сложила руки на груди, нахмурилась и сразу стала похожа на нахохлившуюся птичку. Папа в детстве называл её "грозный воробей", скорее всего и не подозревая, что за взъерошено-сердитым видом дочери прячется растерянность и уязвимость. Вот точно, как сейчас.
Пробормотав пресловутое "Que Sera, Sera"*, потянулась к сумке, достала новый телефон и положила его на стол рядом со старым. Снова откинулась на кресле и стала смотреть на два лежащих рядом гаджета - "старая" жизнь и "новая". Откуда раздастся звонок?
Невольно была создана условность, к которой Вера готова прислушаться, как к подсказке, способной обозначить условия разрешения сомнений. Словно это гадание на картах или подбрасывание монетки. Отчаянное ожидание знака от судьбы, подтверждающего подозрение, что стоишь на перепутье, и дающего понять, куда повернуть.
Раздавшийся за дверью зычный голос нарушил тишину, царившую в бюро. Начальство наконец-то явилось с обеда, и можно было идти сдаваться.
Когда Вера вернулась от Януса, на новом телефоне высвечивался пропущенный звонок от Антонины.
_________
*Que Sera, Sera (исп.) - Будь, что будет.
Глава 15
Вера
Вера медленно катила тележку вдоль стеллажей с товарами, усердно продлевая время своего пребывания в супермаркете.
Решение поехать на постой к родителям далось нелегко и равнялось явке с повинной. Мама всё поймет. Будет переживать, но причитать и приставать с расспросами не станет. Просто предоставит нужное пространство, где можно пригреться, переживая сложные времена, и подождет, пока дочь сама дозреет до разговора по душам.
Зато придется выдержать взгляды в духе "а-ведь-я-же-говорил" от папы, который не отличался особым тактом и не считал нужным скрывать свое мнение по многим вопросам. Личная жизнь дочери попадала в эту категорию.
Юрий Николаевич с самого начала не одобрял брак Веры со Станиславом. Восемь лет назад кроткое двадцатилетнее чадо вдруг поставило родителей в известность, что встречается с человеком существенно старше себя, и у них все серьезно настолько, что они рассматривают возможность начать совместную жизнь.
В то время Стас, уже успешный юрист, жил в однокомнатной квартире, которую ему предоставил дальний родственник, работающий в основном заграницей и дома бывавший короткими наездами. Своего жилья в Москве у будущего мужа Веры не было, имелась лишь старая квартирка в Ярославле, оставшаяся после смерти родителей. Но туда Станислав и не думал возвращаться, давно и прочно закрепившись в столице.
На момент знакомства с Верой Стас в четкой перспективе видел покупку собственного жилья, но пока начинать совместную жизнь будущие супруги могли только в однокомнатной квартире родственника жениха.
Новость о том, что юная дочка собирается жить с незнакомым взрослым мужиком, Юрий Николаевич встретил в штыки и незамедлительно выразил категоричное несогласие. Марина Михайловна уговаривала супруга не торопиться с выводами, но тот все равно не посчитал нужным проявлять чудеса дипломатии во время первого визита Стаса к ним домой, и четко дал понять гостю, что принять его как будущего зятя, а тем более, как сожителя дочери, не готов. Встреча получилась, мягко говоря, неуютной. Стас же вел себя вполне достойно: не только не обиделся, но и не скрывал, что понимает причины нерасположения к нему Юрия Николаевича. Чем вызвал еще большее недовольство потенциального тестя.
- Ну и фрукт, - сокрушено качнул головой отец, когда Стас ушел. - Вот уж кто себе на уме.
- Папа, ну как ты можешь?! Ты ведь не знаешь его! - возмутилась дочь.
- А мне и не надо его узнавать, чтобы понять, что не по душе он мне, - отец старался быть спокойным, но голос его тогда звенел от напряжения. - Не хотел бы я, дочка, видеть этого сокола рядом с тобой, как супруга. - Посмотрел в полные негодования глазищи Веры и добавил: - Повремени хотя бы с тем, чтобы переезжать к нему. Разберись получше, насколько он соответствует твоим ожиданиям. "Лицом к лицу лица не увидать..." - процитировал отец и резко осведомился: - Может, вы мне с матерью чего-то не говорите, и у тебя есть веские основания так спешить начать серьезную жизнь с первым встречным? Ты ведь учишься еще!
- Не с первым встречным, а с тем, к кому испытываю настоящие чувства, и у нас они взаимные. И намерения самые серьезные. Мне не приключение нужны, а муж, - парировала Вера. - Это достаточно веские основания? У меня других нет, и мы с мамой ничего не скрываем. А учеба моя будет в порядке. Я не брошу институт ради замужества, если ты об этом.
Отец вздохнул, раздумывая о чем-то.
- Можешь осуждать меня, Веруш, но притворяться я не привык, тебе это известно, - отозвался он, прервав молчание. - И если ты твердо решила жить с ним, то ладно. Твое решение. Но все будет очень по-взрослому, дочка, вот попомни мои слова. Этот твой Стас на тебя уже клыки наточил, прихватит за холку и никуда больше не отпустит. Во всех смыслах.
- А я и не хочу, чтобы он меня куда-то отпускал! - горячилась девушка. - Я с ним быть хочу.
Вера тогда страшно расстроилась и даже всплакнула, негодуя на поведение отца, убежденная, что в нем говорила слепая ревность родителя по отношению к "похитителю" сердца и чести единственной дочери. Захотелось тут же доказать, как хорош Стас, и как не прав папа, судя о женихе столь поспешно и нелицеприятно. И лишь много позднее стала подозревать, что то была вовсе не ревность, а у отца сработало какое-то особое мужское чутье, к которому тот не мог не прислушаться. Мужчины редко обманываются насчет собратьев, оценивая друг на друга "звериным нюхом", какими-то "органическими" категориями, словно пропуская восприятие через собственные принципы.
А для Веры все аргументы на тот момент говорили исключительно в пользу Стаса. Да и трудно было возразить. Умный, образованный, вполне состоявшийся, красивый, с достатком, правильными амбициями и серьезными намерениями. Ухаживал с обожанием и благоговением, соблазнял терпеливо и настойчиво. Давал откровенно и волнующе понять, как жаждет ее, но не заходил своим напором слишком далеко, а силы натиска не сбавлял, пока девушка не сдалась.
Стас тогда свято уверовал, что капитуляция Верочки вызвана исключительно достижением молодой невестой точки глубокого осознанного доверия ему как мужчине и партнеру. И шел знакомиться с будущими тестем и тещей вооруженный этой уверенностью.
В итоге получилось, что Стас перебрался в трехкомнатную квартиру к невесте и её родителям, опытным путем пытаясь выстроить совместный быт и наладить отношения с тестем и тещей. Жили они так, что и придраться было не к чему. Даже Юрий Николаевич, несмотря на то, что не одобрял совместное проживание молодых до официального заключения брака, все же смирился и стал испытывать к Стасу что-то вроде настороженного уважения. За два года, что они прожили под одной крышей, молодые поженились, купили и обустроили квартиру и зачали ребенка.
А еще за это время Стас оказал семье Веры неоценимую услугу, вытащив Юрия Николаевича из очень неприятной ситуации, в которую тот угодил из-за своего родного брата. Стас помог не только юридически, но и материально, заявив, что помощь его безвозмездна. Вера тогда всерьез задумалась о том, что отец перенес болезненней - кошмар, в который его затянул родной брат, или поддержку зятя.
Все стало меняться после того, как молодые супруги уехали и стали жить самостоятельно в новой красивой квартире. Вера вскоре вспомнила слова отца о том, что "Стас клыки наточил, прихватил за холку и никуда больше не отпустит".
Затем родился Димка и, в какой-то момент Вера будто начала слышать внутри себя нарастающий гул, как если бы это звучала, дрожа и все сильней натягиваясь, струна, соединявшая чаяния с действительностью.
Теперь же струна эта резонировала вовсю, и диссонанс в ее звучании был так ощутим, что игнорировать его не представлялось возможным. Следовало что-то сделать, чтобы все смолкло, и, наконец, наступила тишина. Или покорно ждать, когда натяжение достигнет высшей точки, и связь между реальной жизнью и несбывшимися ожиданиями прервется окончательно.
...Вера подошла к стеллажу с детскими игрушками. Долго разглядывала, пока не выбрала для сына маленькую коробочку с конструктором Лего. Представила, как обрадуется Димка, улыбнулась, забывая свои невеселые мысли и то, что надо будет самой загружать в багажник и выгружать из него сумки с покупками. Ноющая боль в ребрах не прекращалась и усиливалась при каждом движении, чего уж говорить о том, что ей придется поднимать и таскать тяжести.
На пути к кассе из недр сумки, висящей на плече, послышался приглушенный сигнал нового телефона. Как назло заело замок косметички, в которой телефон лежал. И пока Вера возилась, дергая бегунок, вызовы прекратились. Звонить по тому номеру ей могли лишь двое - Антон Геннадьевич и Антонина, - а говорить сейчас ни с кем из них у нее желания не было. Вера поправила ремень сумки на плече и снова покатила полную тележку вперед.
Оплатила покупки, погрузила все в машину и, усевшись за руль, предприняла еще одну попытку открыть косметичку с "запертым" в ней телефоном. Попытка оказалась удачной, а в списке не принятых вызовов значился второй уже звонок от Антонины. Вера решительно нажала кнопку на дисплее.
- Вера, добрый день, - тепло поздоровалась Антонина.
- Здравствуйте, Тоня. Обнаружила ваши звонки. Простите, что не ответила сразу. Закрутилась с работой, сдавала переводы, вот только освободилась. Да и к наличию второго телефона никак не привыкну.
- Да ничего страшного. Я, собственно, звонила...э-ээ, по делу и собиралась надоедать вам, пока не дозвонилась бы, - тон Антонины показался Вере немного напряженным, хотя голос звучал очень мягко.
- Да, Тоня, слушаю вас.
- Ваши рентгеновские снимки остались в машине Алексея, и брат хотел бы их вам вернуть.
Вера перевела взгляд на зеркальце над лобовым стеклом и, глядя в глаза своему отражению, торопливо отозвалась:
- Ой, не стоит беспокоиться из-за такой ерунды! Огромное спасибо вам за все, но... Но я думаю, что снимки можно просто выбросить. Мне они ни к чему.
Смотрела, как шевелятся ее собственные губы и почему-то подумала, что Вера, сидящая на водительском месте с телефоном в руке, и та, что отражалась в зеркале - это две совершенно разные женщины. Та, которая была отражением, лишь послушно шевелила губами, а сказать хотела совсем другое.
Тоня заговорила о том, что выбрасывать чужие снимки неправильно, что это "важные документы", которые могут пригодиться.
- Да ничего страшного, - беззаботно ответила Вера. - Просто выкиньте их. Там ведь ничего такого на этих снимках нет.
Но Антонина на этом не сдалась, и тактичной Вере пришлось терпеливо выслушивать от совершенно посторонней женщины доводы о том, что дело не в снимках, а в самом факте обращения за медицинской помощью. И хотя ее визит не зафиксирован через "скорую" или в приемном покое, но какие-то записи мог сделать, например, рентгенолог, и этот факт может пригодиться. "Мало ли что..." - сказала Антонина.
Веру обдало жаром при мысли, что ее пребывание в клинике не ограничилось сделанными вне очереди снимками и перевязкой, а было еще и как-то задокументировано. Сама она не могла вспомнить, вела ли какие-то записи рентгенолог и не знала, что еще могло лежать в том коричневом конверте. Она тогда вообще все плохо видела и слышала, двигалась на автопилоте, желая одного - быстрее бы всё закончилось.
Из всех воспоминаний самым ярким осталось только ощущение крепкой, поддерживающей и направляющей руки Алексея. И его ясные глаза, устремленные на нее, и ироничная белозубая улыбка, от которой испарялись страхи, но возникали иные, незнакомые, тревожные и не менее пугающие эмоции.
Вера прервала зрительный контакт со своим отражением, обнаружив во взгляде собственных глаз готовое прорваться откуда-то откровение, к которому была не готова.
- Тоня, спасибо, что позвонили и напомнили. Передайте брату огромное спасибо за хлопоты еще раз, и... не стоит больше беспокоиться, - поспешила заверить она. - Я и так вас напрягла.
- А вот это полная ерунда! - решительно возразила Тоня. - Никакого напряга не было. Я ужасно рада знакомству с вами. И никак не могу оставить без внимания тот факт, как неисповедимы пути наши, раз повторно привели вас ко мне. Вряд ли это такая уж случайность, которую можно проигнорировать.
Вера только успела вымолвить задумчиво-растерянное "Наверное, да...", как Антонина продолжила:
- Кстати, Верочка, тут еще такой нюанс. Лешка ужасно дотошный и упрямец редкий. Впрочем, вся наша родня такая, - Антонина усмехнулась и заговорила еще быстрее, лишая вежливую собеседницу возможности вставить хоть слово. - Я ему, конечно, все передам, но у него по жизни сложилось особое отношение ко многим вопросам, особенно к тем, что касаются его бывшей профессии. Он такие вещи игнорировать просто не способен, и для него снимки являются именно важными документами. Не поймите меня неправильно, но... не сочтите за труд позвонить Алексею, и скажите все сами. У вас есть номер его телефона? Если нет, то я продиктую. А, Верочка?
- У меня есть номер его телефона, - как робот проговорила слегка ошеломленная напором Антонины Вера.
И почувствовала себя трусливым кроликом, который хотел спрятаться в норку, а оказался загнанным в очень тесную клетку.
Антонина
- Все, братец, сделала, что могла, - пробормотала я.
Не выпуская телефона из рук, размяла похолодевшие от волнения пальцы, потом набрала другой номер.
- Надя, говорить удобно? Ладно, послушай, я быстро изложу суть, а то потом закручусь и забуду. Гостиница забронирована, билеты заказаны. Ты вылетаешь на четыре дня позднее нас с твоим папенькой. Билеты завтра курьер привезет мне на работу. Выбери время, когда сможешь заехать ко мне и забрать свой билет. Да куда хочешь - можешь на работу, или домой. Домой даже лучше. Ты у меня сто лет не была в гостях. Если этот вариант не устроит, значит, встретимся где-то в городе, и я всё тебе передам.
Закончив разговор, я сделала еще одну мысленную пометку в списке решённых дел. Отложила телефон, откинулась на спинку кресла. До конца рабочего дня еще пара часов и гора запланированных до отпуска дел, а у меня уже совершенно нет сил, и голова отказывалась работать ясно.
Я превращаюсь в робота, который делает то, что должен и нужно, забывая о себе. Одна радость - предстоящая встреча с дочкой.
Со всех сторон наползал какой-то туман, и страшно хотелось оказаться подальше от всего этого. Но, кажется, остаться в стороне мне не удастся и на этот раз. Причем, никто ведь меня насильно никуда не тянет. Сама лезу, добровольно, и в полной уверенности, что поступаю правильно.
