Последовала многозначительная пауза и емкое:
– Но сегодня южане перешли все границы.
Замелькали кадры: разбитые окна двухэтажного здания, испуганные детские личики. Глаза, полные слез.
«Мы собирались укладывать детей спать, – крупным планом показали какую-то растрепанную женщину, – и вдруг услышали выстрелы. – Она всхлипнула. – Мы ни в чем не виноваты, мы просто хотим жить в мире! Я не знаю, что может служить оправданием этому зверству. Это ведь дети! Валлийцы, саксонцы, какая разница! Разве они виноваты в конфликтах взрослых?»
– Империя не может игнорировать произошедшее, – снова камера в студию.
Как же быстро делаются новости…
И как достоверно.
– Быстро, – хмыкнул рядом Николас-младший, то ли прочитав мои мысли, то ли озвучивая свои.
– Несмотря на достигнутые ранее договоренности о невмешательстве в политику региона всеми членами Союза Большой Пятерки, мы вводим войска на территорию Южно-Саксонской республики, – сказал с экрана господин Холд. – Мы не позволим саксонцам убивать наших детей.
Прямой взгляд его был направлен в камеру и, казалось, прошивал насквозь.
Через черно-белый экран телевизора маршал казался не человеком – богом. Карающим и, без сомнения, справедливым. Стоящим на страже интересов беззащитных смертных.
Неужели это он несколько часов назад был у моих ног?
«Сила. Сила. Сила», – зашелестели голоса. Память заботливо подкинула двусмысленных картинок. Весь день я гнала мысли о Холде прочь, и теперь они словно решили отомстить мне за такое невнимание.
Я не просто вспоминала, я бредила наяву.
Что, если бы Диана не вышла? Что, если бы тогда, зимой, горничная не ворвалась в кабинет?
Смятое белое платье, чужое дыхание на моем лице. А что затем?
По телу прошла жаркая волна, сердце пропустило удар. Желание. Отвращение. Невыносимая смесь.
Боль стала мне почти наградой, заслуженным наказанием за порочные мысли.
Я сцепила зубы, купаясь в этом ощущении. Вот и все, никакого Холда в твоей голове. Посмотрела на Диану, новый спазм не замедлил прийти.
«Да!» – приветствовала я боль как дорогого друга.
Облизнула выступившие над губой соленые капли.
Отлично…
– Черт возьми, Алиана, я же рядом, почему ты молчишь?! – закричал на меня Никки и попытался взять за руку.
– Что случилось, опять приступ? – испуганно воскликнула Лиззи.
– Все нормально, – через силу рассмеялась я, отталкивая одаренного. – Не надо!
Он снова был красным пятном, а вокруг лес. Прекрасный осенний Эдинбургский лес.
– Элизабет, мама, помогите мне! – приказал Никки.
– Что нам делать?!
– Молиться, полагаю. Ана, если ты немедленно не вернешься, то это единственное, что всем нам останется!
Снова ели. Темное пятно, собирающееся в мальчишеский силуэт.
Рэндольф! Ты ждал меня! Я знаю!
– А Ральф? – спросил меня Никки.
– Ральф? – задумчиво повторила я.
Там, в тени высоких деревьев, медленно таял Рэн, а я вернулась в реальность.
– Слава богу, – выдохнули обе госпожи Холд.
– Лечиться будем? – вздохнул Николас-младший.
– Будем, – смиренно согласилась я и дала ему руку.
– Как ты узнал, что Ане плохо? – сочувственно посмотрела на меня Диана.
– Видел, – тяжело вздохнул Никки. – Это похоже на темное пятно здесь, – он показал на мой живот, – и здесь, – кивок в сторону груди. – И оно растет.
Темное пятно? А что же тогда вижу я? Разве не вся я состою из тьмы?
Боль не торопилась отступать. Николас держал меня за руку, но это не помогало.
– Ляг и подними сарафан, – распорядился он.
– Зачем это?
– Затем, что так будет быстрее и проще.
– Это неприлично вообще-то, – возмутилась я.
– Неприлично молчать, когда тебе плохо, – с укором сказала Элизабет.
– Господи, Ана, да вы все детство купались вместе в нашем пруду! – воскликнула Диана.
– И сегодня, кстати, тоже, – буркнул Никки и добавил: – Я просто положу руку на твой живот.
– Ну, если просто положишь руку…
В конце концов, это ведь просто Никки.
Он даже не счел нужным отвернуться, пока Диана искала плед, чтобы меня укрыть. Его ладонь была теплой, лицо абсолютно спокойным, а взгляд пустым. Я смотрела на длинные пушистые ресницы младшего Холда, нежные щеки, покрытые юношеским пушком, изящные кисти рук и удивлялась самой себе.
Разве можно было принять его за взрослого? Приличия, смущение – это не про него. Да и как он воспринимал меня? Наверняка кем-то вроде еще одной старшей сестры.
Боль отступала, я совсем уже расслабилась, а потом почему-то вспомнила, как Никки рыдал при виде клоунов. Как с деловым видом укладывал в ведро карасей и как один раз за ужином съел в одиночку огромный торт, не сказав при этом ни единого слова.
Чудный он был ребенок, когда не говорил…
– Все, – заявил Никки и убрал ладонь.
– Совсем все? – уточнила Диана. – Ты вылечил Алиану?
– Нет. – Он равнодушно смотрел на то, как я оправляю одежду. – Оно всякий раз возвращается.
– Я не верю, что современная медицина не способна найти причину болезни и подобрать лечение, – нахмурилась женщина. – Завтра же я сама займусь поисками нужного врача.
– А если не найдешь, я стану тем самым врачом, – оптимистично закончила Лиззи.
– Что бы я без вас делала? – улыбнулась я.
Вновь посмотрела на задумчивого Никки и не нашла ничего лучше, чем благодарно поцеловать его в щеку.
Трогать уже можно, целовать-то, наверное, тоже?
Холд-младший напряженно застыл, заставляя меня жалеть об этом порыве. Диана и Лиззи испуганно ждали его реакции.
«Вот так поблагодарила…» – виновато подумала я.
– Надо же, – Никки недоверчиво дотронулся до своей щеки, – это даже может быть приятным…
Лето стремительно мчалось за давно ушедшей весной. Вереница солнечных спокойных и счастливых дней. Я, Элизабет и Никки. Как раньше, лишь с той разницей, что Николас больше не молчал. Впрочем, говорил он мало и по существу, то есть не так чтобы часто.
Не был он обычным подростком, как бы Лиззи и Диане того ни хотелось. Но определенно двигался в сторону нормальности семимильными шагами.
Мы ежедневно купались в пруду, смотрели на яркие звезды, лежа на крыше, а потом и через огромный телескоп, присланный господином Холдом Никки в подарок.
Николас-младший даже пустил нас в свое крыло. Жаль только, там не на что было смотреть. Огромные пустые залы, по которым гуляло эхо, да мрачная серая спальня, где из мебели были только кровать, шкаф и письменный стол.
– Да… – не сдержалась я, увидев эту картину, – вот это я понимаю. Вот это минимализм!
– Мне не нужны вещи, – пожал Никки плечами.
– В казарме и то, наверное, веселее, – хихикнула Лиззи.
– Значит, там я буду чувствовать себя как дома.
Мы с Элизабет весело хохотнули. Чувство юмора младшего Холда было таким же странным, как он сам, но изредка шутки его были понятными.
Только еженедельные поездки по больницам и нарушали это полусонное спокойствие. Диана взялась за меня со всей ответственностью и затаскала по врачам. Страшно представить, во что Холду обошлись мои обследования. Если бы еще с них был прок…
Медики ничего не нашли у меня зимой, так с чего бы им найти что-то сейчас?
Но Диана упрямо продолжала наш больничный забег. Думаю, она была счастлива найти достойную причину для того, чтобы наконец выбраться из поместья.
Господин Холд не стал возражать. Он вообще ничего и никому не возражал. Одобрил мое желание стать юристом и даже разрешил нам с Элизабет выбрать университет.
Мы выбрали.
Валлийский императорский университет – старейшее учебное заведение, в составе которого был и медицинский, и юридический факультет.
Маршал был занят в столице (и не только в столице – мы видели репортаж из бывшей Саксонии, где он лично обещал валлийцам защиту). За все лето он ни разу больше не приехал в поместье, и даже в те дни, когда мы с Дианой вынуждены были ночевать в столице, его по каким-то причинам не было дома.
Не дай бог такого мужа…
– Скажи, Никки, зачем империи это захолустье? – спросила я как-то вечером Холда-младшего.
Наша ежевечерняя развлекательная программа традиционно состояла из просмотра новостей, и нам снова показывали кадры полуразрушенной самопровозглашенной Южно-Саксонской республики.
– Выход к морю, ресурсы, оставшийся от Саксонии флот и инфраструктура, – не задумываясь, ответил Никки.
– Разумно ли захватывать этот кусок сейчас? Ты ведь сам говорил о возможных в ближайшем будущем проблемах.
– Не просто разумно, а единственно верно. Это деньги. Очень много денег. А деньги, как и патриотизм, – две силы, способные удержать целостность государства.
В конце лета мне исполнилось двадцать лет. Диана и Лиззи задарили меня подарками. Никки, невероятно, принес мне букет. Не цветы, именно букет. Камыши, травы, какие-то ветки и розы. Все вместе смотрелось умопомрачительно, хоть и не лишено было некой изысканности.
И даже господин Холд с посыльным передал мне презент. Браслет к подаренному перед балом гарнитуру. Без единой строчки на белой карточке с его размашистой подписью. К счастью, наверное.
Я задумчиво смотрела на розовые камни и думала, что с радостью променяла бы все эти подарки на пару минут рядом с родителями.
Секретарь Холда сообщил Диане об удовлетворении моей просьбы. Выплаченные Александром деньги господин маршал перевел в Эдинбург. Не все, только часть. Но даже это было прекрасно с учетом того, что сама я своими финансами распоряжаться не могла.
– Почти семь, – громко сказала Элизабет.
– Пойдем гулять? – Я захлопнула бархатный футляр. – Растрясем торты, сбросим сливочный мусс.
– Обязательно, – хихикнула Диана, – но сначала в кабинет. У нас еще один сюрприз.
Мать и дочь заговорщически переглянулись.
– Ведите, – рассмеялась я, мимоходом отмечая недовольство на лице Николаса-младшего.
Элизабет усадила меня за стол перед телефонным аппаратом, Диана задвинула мой стул, а затем они обе посмотрели на настенные часы. Стрелки показывали без двух минут семь.
Лиззи подмигнула мне и вышла за дверь.
– Не будем тебе мешать. – Диана погладила меня по плечу и оставила одну.
Не успела я удивиться этой показной таинственности, как зазвонил телефон. Конечно, я догадалась, что звонили мне. Улыбнулась. Неужели Ральфу позволили совершить звонок?
– Алло? – радостно сказала я в трубку.
– С днем рождения, мое солнышко! – ласково ответил самый нежный голос на свете. Голос моей мамы.
Разговор с мамой был коротким, но один тот факт, что она была уже достаточно здорова, чтобы доехать до Серебряных Рудников, несказанно радовал. Мама пошла на поправку!
– Вы получили деньги?
– Да, будем чинить крышу.
– Я видела Ральфа, мама, он так вырос!
– И ты, солнышко, совсем уже взрослая.
Я захлебывалась словами, расспрашивая ее о каких-то глупостях, тут же сбиваясь с одной мысли на другую, перебивая и себя, и маму.
– Как вы там без нас, одни?
– Скучаем.
– Я поступила в университет! Буду юристом!
– Прекрасный выбор! Я очень рада, что ты решила продолжить обучение.
В трубке что-то захрипело. Я повысила голос, чтобы перекричать этот шум.
– Почему вы не сказали мне о Рэндольфе?
– Я до сих пор не верю, что его больше нет, милая. Прости меня, я очень виновата перед тобой.
Я смахнула набежавшие слезы. Пока я лелеяла свои обиды и страхи, каково было ей?
– Это ты меня прости. – Я вздохнула. – Ты знаешь, я была на балу и танцевала с императором! Он все еще помнит тебя. Почему ты не рассказывала об этом знакомстве раньше?
Неудачный вышел перевод темы. Снова мой вопрос был больше похож на обвинение, но я постаралась смягчить это ощущение ласковым тоном.
– Это не то знакомство, которым стоит гордиться.
– Почему?
– Он сложный человек.
– Не человек, – поправила ее я, – маг, как и Ральф. Но ты права, впечатление он производит пугающее.
– Не человек, – подтвердила мама. – А я-то думаю, с чего это Александр вдруг снял свой запрет, он говорил с тобой! В нашу последнюю встречу он обещал, что больше никогда не станет иметь дело ни с кем из Бонков. – Мама тихо рассмеялась. – Я была слишком мала и упряма, чтобы оценить его высочайшее расположение, и тогда его благодарности нашему роду моментально превратились в запреты. Но не бойся, он не причинит тебе вреда, император обязан нам жизнью своей жены. Жаль, что сам он не смог ее уберечь.
Ее голос то становился громче, то затихал, то становился эхом.
Что случилось со связью в Рудниках? Ремонт на линии? Как же не вовремя!
– Да, я слышала, – вспомнила я рассказ Юрия. – Когда мы увидимся? У меня есть деньги на билет, но нет никакой возможности его купить, – грустно улыбнулась. – Зачем вы отдали меня Холдам?
Снова треск в телефонной трубке.
– У нас не было выбора, но разве господин маршал обижает тебя?
– Нет, что ты. Никогда.
– Учись спокойно, солнышко. Я поправлюсь, и мы с отцом обязательно приедем к вам с Ральфом сами. Да и что тебе делать в Эдинбурге? Пересчитывать белок?
– Учет – гарантия порядка, – заметила я.
– Молодец! – похвалила меня мама. – В Серебряных Рудниках закрывают рудники. Какой каламбур. Отделение связи, полагаю, тоже прикроют. Поэтому не жди звонков, но я буду писать тебе. Обещаешь отвечать?
Так вот в чем проблема? Никто уже не латает телефонные провода за ненадобностью.
– Конечно, – заверила ее я.
– Я люблю тебя, мое сокровище.
Механический женский голос предупредил об окончании оплаченного времени.
– И я. Очень тебя люблю, – успела я ответить до того, как соединение разорвалось.
Рассеянно посмотрела на часы. Семь ноль три.
Мама почти здорова и скоро приедет! Холд действительно замечательный опекун – на расстоянии это особенно заметно. Александр всего-то старый самодур, я и по Никки знаю, насколько странными могут быть маги.
Только бы Ральфа миновала сия чаша!
Значит, не было в его запретах никаких причин, кроме личной обиды на своенравную девочку.
Я счастливо рассмеялась. Это надо – напридумывать себе всяких ужасов и страстей!
У меня и Лиззи впереди три года студенчества! Это новый круг общения, новые знания и… новые мужчины! Подобное лечат подобным, кажется, так говорят.
Мне всего-то и надо – влюбиться в кого-то подходящего. Да хотя бы в господина Слоуна, он вроде бы не возражал. Впрочем, он и не настаивал на нашем общении. Мы ничего о нем больше не слышали.
Ну не может же быть такого, чтобы среди будущих юристов империи не нашлось ни одного симпатичного?
Я хихикнула.
В кабинет заглянул Никки. Посмотрел на мою сияющую физиономию и сказал:
– Я рад, что ты счастлива.
– Тогда почему ты такой хмурый? – улыбнулась я.
– Не люблю ложь.
– Опять ты говоришь загадками. Что случилось, кто тебе солгал?
– Никто. – Он взлохматил короткие волосы. – Пошли гулять?
– Пошли! – согласилась я.
До начала обучения оставалась пара недель. Когда мы еще сможем любоваться звездами? Огни столицы, бесспорно, прекрасны, но ничто не сравнится с красотой ночного южного неба.
Мы могли жить в университетском городке, но господин Холд арендовал нам квартиру неподалеку. Это было очень странно, ведь корпуса университета располагались в центре столицы, буквально через мост от императорского дворца, можно было ездить туда из особняка маршала. Но он, по всей видимости, не желал делить с нами жилплощадь.
Боялся, что мы помешаем? Не хотел, чтобы мы увидели что-то не предназначенное для наших глаз и ушей? Или его устраивала эта полухолостяцкая жизнь? Какая разница? Я была только рада этой свободе.
– Но сегодня южане перешли все границы.
Замелькали кадры: разбитые окна двухэтажного здания, испуганные детские личики. Глаза, полные слез.
«Мы собирались укладывать детей спать, – крупным планом показали какую-то растрепанную женщину, – и вдруг услышали выстрелы. – Она всхлипнула. – Мы ни в чем не виноваты, мы просто хотим жить в мире! Я не знаю, что может служить оправданием этому зверству. Это ведь дети! Валлийцы, саксонцы, какая разница! Разве они виноваты в конфликтах взрослых?»
– Империя не может игнорировать произошедшее, – снова камера в студию.
Как же быстро делаются новости…
И как достоверно.
– Быстро, – хмыкнул рядом Николас-младший, то ли прочитав мои мысли, то ли озвучивая свои.
– Несмотря на достигнутые ранее договоренности о невмешательстве в политику региона всеми членами Союза Большой Пятерки, мы вводим войска на территорию Южно-Саксонской республики, – сказал с экрана господин Холд. – Мы не позволим саксонцам убивать наших детей.
Прямой взгляд его был направлен в камеру и, казалось, прошивал насквозь.
Через черно-белый экран телевизора маршал казался не человеком – богом. Карающим и, без сомнения, справедливым. Стоящим на страже интересов беззащитных смертных.
Неужели это он несколько часов назад был у моих ног?
«Сила. Сила. Сила», – зашелестели голоса. Память заботливо подкинула двусмысленных картинок. Весь день я гнала мысли о Холде прочь, и теперь они словно решили отомстить мне за такое невнимание.
Я не просто вспоминала, я бредила наяву.
Что, если бы Диана не вышла? Что, если бы тогда, зимой, горничная не ворвалась в кабинет?
Смятое белое платье, чужое дыхание на моем лице. А что затем?
По телу прошла жаркая волна, сердце пропустило удар. Желание. Отвращение. Невыносимая смесь.
Боль стала мне почти наградой, заслуженным наказанием за порочные мысли.
Я сцепила зубы, купаясь в этом ощущении. Вот и все, никакого Холда в твоей голове. Посмотрела на Диану, новый спазм не замедлил прийти.
«Да!» – приветствовала я боль как дорогого друга.
Облизнула выступившие над губой соленые капли.
Отлично…
– Черт возьми, Алиана, я же рядом, почему ты молчишь?! – закричал на меня Никки и попытался взять за руку.
– Что случилось, опять приступ? – испуганно воскликнула Лиззи.
– Все нормально, – через силу рассмеялась я, отталкивая одаренного. – Не надо!
Он снова был красным пятном, а вокруг лес. Прекрасный осенний Эдинбургский лес.
– Элизабет, мама, помогите мне! – приказал Никки.
– Что нам делать?!
– Молиться, полагаю. Ана, если ты немедленно не вернешься, то это единственное, что всем нам останется!
Снова ели. Темное пятно, собирающееся в мальчишеский силуэт.
Рэндольф! Ты ждал меня! Я знаю!
– А Ральф? – спросил меня Никки.
– Ральф? – задумчиво повторила я.
Там, в тени высоких деревьев, медленно таял Рэн, а я вернулась в реальность.
– Слава богу, – выдохнули обе госпожи Холд.
– Лечиться будем? – вздохнул Николас-младший.
– Будем, – смиренно согласилась я и дала ему руку.
– Как ты узнал, что Ане плохо? – сочувственно посмотрела на меня Диана.
– Видел, – тяжело вздохнул Никки. – Это похоже на темное пятно здесь, – он показал на мой живот, – и здесь, – кивок в сторону груди. – И оно растет.
Темное пятно? А что же тогда вижу я? Разве не вся я состою из тьмы?
Боль не торопилась отступать. Николас держал меня за руку, но это не помогало.
– Ляг и подними сарафан, – распорядился он.
– Зачем это?
– Затем, что так будет быстрее и проще.
– Это неприлично вообще-то, – возмутилась я.
– Неприлично молчать, когда тебе плохо, – с укором сказала Элизабет.
– Господи, Ана, да вы все детство купались вместе в нашем пруду! – воскликнула Диана.
– И сегодня, кстати, тоже, – буркнул Никки и добавил: – Я просто положу руку на твой живот.
– Ну, если просто положишь руку…
В конце концов, это ведь просто Никки.
Он даже не счел нужным отвернуться, пока Диана искала плед, чтобы меня укрыть. Его ладонь была теплой, лицо абсолютно спокойным, а взгляд пустым. Я смотрела на длинные пушистые ресницы младшего Холда, нежные щеки, покрытые юношеским пушком, изящные кисти рук и удивлялась самой себе.
Разве можно было принять его за взрослого? Приличия, смущение – это не про него. Да и как он воспринимал меня? Наверняка кем-то вроде еще одной старшей сестры.
Боль отступала, я совсем уже расслабилась, а потом почему-то вспомнила, как Никки рыдал при виде клоунов. Как с деловым видом укладывал в ведро карасей и как один раз за ужином съел в одиночку огромный торт, не сказав при этом ни единого слова.
Чудный он был ребенок, когда не говорил…
– Все, – заявил Никки и убрал ладонь.
– Совсем все? – уточнила Диана. – Ты вылечил Алиану?
– Нет. – Он равнодушно смотрел на то, как я оправляю одежду. – Оно всякий раз возвращается.
– Я не верю, что современная медицина не способна найти причину болезни и подобрать лечение, – нахмурилась женщина. – Завтра же я сама займусь поисками нужного врача.
– А если не найдешь, я стану тем самым врачом, – оптимистично закончила Лиззи.
– Что бы я без вас делала? – улыбнулась я.
Вновь посмотрела на задумчивого Никки и не нашла ничего лучше, чем благодарно поцеловать его в щеку.
Трогать уже можно, целовать-то, наверное, тоже?
Холд-младший напряженно застыл, заставляя меня жалеть об этом порыве. Диана и Лиззи испуганно ждали его реакции.
«Вот так поблагодарила…» – виновато подумала я.
– Надо же, – Никки недоверчиво дотронулся до своей щеки, – это даже может быть приятным…
Лето стремительно мчалось за давно ушедшей весной. Вереница солнечных спокойных и счастливых дней. Я, Элизабет и Никки. Как раньше, лишь с той разницей, что Николас больше не молчал. Впрочем, говорил он мало и по существу, то есть не так чтобы часто.
Не был он обычным подростком, как бы Лиззи и Диане того ни хотелось. Но определенно двигался в сторону нормальности семимильными шагами.
Мы ежедневно купались в пруду, смотрели на яркие звезды, лежа на крыше, а потом и через огромный телескоп, присланный господином Холдом Никки в подарок.
Николас-младший даже пустил нас в свое крыло. Жаль только, там не на что было смотреть. Огромные пустые залы, по которым гуляло эхо, да мрачная серая спальня, где из мебели были только кровать, шкаф и письменный стол.
– Да… – не сдержалась я, увидев эту картину, – вот это я понимаю. Вот это минимализм!
– Мне не нужны вещи, – пожал Никки плечами.
– В казарме и то, наверное, веселее, – хихикнула Лиззи.
– Значит, там я буду чувствовать себя как дома.
Мы с Элизабет весело хохотнули. Чувство юмора младшего Холда было таким же странным, как он сам, но изредка шутки его были понятными.
Только еженедельные поездки по больницам и нарушали это полусонное спокойствие. Диана взялась за меня со всей ответственностью и затаскала по врачам. Страшно представить, во что Холду обошлись мои обследования. Если бы еще с них был прок…
Медики ничего не нашли у меня зимой, так с чего бы им найти что-то сейчас?
Но Диана упрямо продолжала наш больничный забег. Думаю, она была счастлива найти достойную причину для того, чтобы наконец выбраться из поместья.
Господин Холд не стал возражать. Он вообще ничего и никому не возражал. Одобрил мое желание стать юристом и даже разрешил нам с Элизабет выбрать университет.
Мы выбрали.
Валлийский императорский университет – старейшее учебное заведение, в составе которого был и медицинский, и юридический факультет.
Маршал был занят в столице (и не только в столице – мы видели репортаж из бывшей Саксонии, где он лично обещал валлийцам защиту). За все лето он ни разу больше не приехал в поместье, и даже в те дни, когда мы с Дианой вынуждены были ночевать в столице, его по каким-то причинам не было дома.
Не дай бог такого мужа…
– Скажи, Никки, зачем империи это захолустье? – спросила я как-то вечером Холда-младшего.
Наша ежевечерняя развлекательная программа традиционно состояла из просмотра новостей, и нам снова показывали кадры полуразрушенной самопровозглашенной Южно-Саксонской республики.
– Выход к морю, ресурсы, оставшийся от Саксонии флот и инфраструктура, – не задумываясь, ответил Никки.
– Разумно ли захватывать этот кусок сейчас? Ты ведь сам говорил о возможных в ближайшем будущем проблемах.
– Не просто разумно, а единственно верно. Это деньги. Очень много денег. А деньги, как и патриотизм, – две силы, способные удержать целостность государства.
В конце лета мне исполнилось двадцать лет. Диана и Лиззи задарили меня подарками. Никки, невероятно, принес мне букет. Не цветы, именно букет. Камыши, травы, какие-то ветки и розы. Все вместе смотрелось умопомрачительно, хоть и не лишено было некой изысканности.
И даже господин Холд с посыльным передал мне презент. Браслет к подаренному перед балом гарнитуру. Без единой строчки на белой карточке с его размашистой подписью. К счастью, наверное.
Я задумчиво смотрела на розовые камни и думала, что с радостью променяла бы все эти подарки на пару минут рядом с родителями.
Секретарь Холда сообщил Диане об удовлетворении моей просьбы. Выплаченные Александром деньги господин маршал перевел в Эдинбург. Не все, только часть. Но даже это было прекрасно с учетом того, что сама я своими финансами распоряжаться не могла.
– Почти семь, – громко сказала Элизабет.
– Пойдем гулять? – Я захлопнула бархатный футляр. – Растрясем торты, сбросим сливочный мусс.
– Обязательно, – хихикнула Диана, – но сначала в кабинет. У нас еще один сюрприз.
Мать и дочь заговорщически переглянулись.
– Ведите, – рассмеялась я, мимоходом отмечая недовольство на лице Николаса-младшего.
Элизабет усадила меня за стол перед телефонным аппаратом, Диана задвинула мой стул, а затем они обе посмотрели на настенные часы. Стрелки показывали без двух минут семь.
Лиззи подмигнула мне и вышла за дверь.
– Не будем тебе мешать. – Диана погладила меня по плечу и оставила одну.
Не успела я удивиться этой показной таинственности, как зазвонил телефон. Конечно, я догадалась, что звонили мне. Улыбнулась. Неужели Ральфу позволили совершить звонок?
– Алло? – радостно сказала я в трубку.
– С днем рождения, мое солнышко! – ласково ответил самый нежный голос на свете. Голос моей мамы.
Глава 16
Разговор с мамой был коротким, но один тот факт, что она была уже достаточно здорова, чтобы доехать до Серебряных Рудников, несказанно радовал. Мама пошла на поправку!
– Вы получили деньги?
– Да, будем чинить крышу.
– Я видела Ральфа, мама, он так вырос!
– И ты, солнышко, совсем уже взрослая.
Я захлебывалась словами, расспрашивая ее о каких-то глупостях, тут же сбиваясь с одной мысли на другую, перебивая и себя, и маму.
– Как вы там без нас, одни?
– Скучаем.
– Я поступила в университет! Буду юристом!
– Прекрасный выбор! Я очень рада, что ты решила продолжить обучение.
В трубке что-то захрипело. Я повысила голос, чтобы перекричать этот шум.
– Почему вы не сказали мне о Рэндольфе?
– Я до сих пор не верю, что его больше нет, милая. Прости меня, я очень виновата перед тобой.
Я смахнула набежавшие слезы. Пока я лелеяла свои обиды и страхи, каково было ей?
– Это ты меня прости. – Я вздохнула. – Ты знаешь, я была на балу и танцевала с императором! Он все еще помнит тебя. Почему ты не рассказывала об этом знакомстве раньше?
Неудачный вышел перевод темы. Снова мой вопрос был больше похож на обвинение, но я постаралась смягчить это ощущение ласковым тоном.
– Это не то знакомство, которым стоит гордиться.
– Почему?
– Он сложный человек.
– Не человек, – поправила ее я, – маг, как и Ральф. Но ты права, впечатление он производит пугающее.
– Не человек, – подтвердила мама. – А я-то думаю, с чего это Александр вдруг снял свой запрет, он говорил с тобой! В нашу последнюю встречу он обещал, что больше никогда не станет иметь дело ни с кем из Бонков. – Мама тихо рассмеялась. – Я была слишком мала и упряма, чтобы оценить его высочайшее расположение, и тогда его благодарности нашему роду моментально превратились в запреты. Но не бойся, он не причинит тебе вреда, император обязан нам жизнью своей жены. Жаль, что сам он не смог ее уберечь.
Ее голос то становился громче, то затихал, то становился эхом.
Что случилось со связью в Рудниках? Ремонт на линии? Как же не вовремя!
– Да, я слышала, – вспомнила я рассказ Юрия. – Когда мы увидимся? У меня есть деньги на билет, но нет никакой возможности его купить, – грустно улыбнулась. – Зачем вы отдали меня Холдам?
Снова треск в телефонной трубке.
– У нас не было выбора, но разве господин маршал обижает тебя?
– Нет, что ты. Никогда.
– Учись спокойно, солнышко. Я поправлюсь, и мы с отцом обязательно приедем к вам с Ральфом сами. Да и что тебе делать в Эдинбурге? Пересчитывать белок?
– Учет – гарантия порядка, – заметила я.
– Молодец! – похвалила меня мама. – В Серебряных Рудниках закрывают рудники. Какой каламбур. Отделение связи, полагаю, тоже прикроют. Поэтому не жди звонков, но я буду писать тебе. Обещаешь отвечать?
Так вот в чем проблема? Никто уже не латает телефонные провода за ненадобностью.
– Конечно, – заверила ее я.
– Я люблю тебя, мое сокровище.
Механический женский голос предупредил об окончании оплаченного времени.
– И я. Очень тебя люблю, – успела я ответить до того, как соединение разорвалось.
Рассеянно посмотрела на часы. Семь ноль три.
Мама почти здорова и скоро приедет! Холд действительно замечательный опекун – на расстоянии это особенно заметно. Александр всего-то старый самодур, я и по Никки знаю, насколько странными могут быть маги.
Только бы Ральфа миновала сия чаша!
Значит, не было в его запретах никаких причин, кроме личной обиды на своенравную девочку.
Я счастливо рассмеялась. Это надо – напридумывать себе всяких ужасов и страстей!
У меня и Лиззи впереди три года студенчества! Это новый круг общения, новые знания и… новые мужчины! Подобное лечат подобным, кажется, так говорят.
Мне всего-то и надо – влюбиться в кого-то подходящего. Да хотя бы в господина Слоуна, он вроде бы не возражал. Впрочем, он и не настаивал на нашем общении. Мы ничего о нем больше не слышали.
Ну не может же быть такого, чтобы среди будущих юристов империи не нашлось ни одного симпатичного?
Я хихикнула.
В кабинет заглянул Никки. Посмотрел на мою сияющую физиономию и сказал:
– Я рад, что ты счастлива.
– Тогда почему ты такой хмурый? – улыбнулась я.
– Не люблю ложь.
– Опять ты говоришь загадками. Что случилось, кто тебе солгал?
– Никто. – Он взлохматил короткие волосы. – Пошли гулять?
– Пошли! – согласилась я.
До начала обучения оставалась пара недель. Когда мы еще сможем любоваться звездами? Огни столицы, бесспорно, прекрасны, но ничто не сравнится с красотой ночного южного неба.
Мы могли жить в университетском городке, но господин Холд арендовал нам квартиру неподалеку. Это было очень странно, ведь корпуса университета располагались в центре столицы, буквально через мост от императорского дворца, можно было ездить туда из особняка маршала. Но он, по всей видимости, не желал делить с нами жилплощадь.
Боялся, что мы помешаем? Не хотел, чтобы мы увидели что-то не предназначенное для наших глаз и ушей? Или его устраивала эта полухолостяцкая жизнь? Какая разница? Я была только рада этой свободе.
