Максим просто педант. Но он настоящий патриот. Послушала бы ты его выступления в Учредительном собрании.
- И слушать не хочу, - засмеялась Люсиль, - опять эта политика! Пойду лучше, сварю тебе горячий шоколад.
И она ласково провела рукой по волосам мужа.
С утра 21-го июня 1791-го года громкий набат возвестил горожан о бегстве королевской семьи из революционного Парижа за границу. Попытка оказалась неудачной, беглецов вскоре вернули. Король был опознан на одном из постоялых дворов неким господином Друэ, который увидел, что профиль сиятельного монарха Людовика XVI, изображенный на золотой монете, один в один совпадает с профилем человека, который с семьей остановился у него на ночлег.
Париж шумел, как растревоженный улей. Популярность Людовика, который после всех революционных преобразований в стране всё же ещё пользовался неким авторитетом, теперь резко упала. Королеву Марию Антуанетту, которую за глаза называли не иначе, как австриячка и мадам Дефицит, народ уже просто ненавидел. Бытовало мнение, что именно она подталкивает безвольного короля к контрреволюционным действиям. И всё чаще теперь раздавались возгласы: "Долой короля и австриячку! Да здравствует республика!"
- Не долго осталось Франции быть конституционной монархией, чует моё сердце, - голос человека, который на следующий день сидел за обедом в квартире супругов Демулен, звучал уверенно и жёстко. Человек этот был лет тридцати двух, высокий, довольно плотный, в белом парике и сером камзоле. У него были небольшие глаза, массивный подбородок, нижнюю губу пересекал шрам.
- Жар-ра! - воскликнул он через мгновение и, стащив с головы парик, положил его на угол стола. Взъерошил рукой непослушные волосы.
- Надеюсь, очаровательная Люсиль простит мне такую вольность в моем внешнем виде, - усмехнулся он, посмотрев на хозяйку квартиры.
Люсиль улыбнулась, слегка смутившись.
- Конечно, Жорж, - ответила она, - здесь же не Версаль с его придворным этикетом.
- А и к чёрту Версаль! - вдруг воскликнул Жорж, - правильно, что два года назад перевезли всю эту королевскую семейку из Версаля в Париж. Так ведь они и из под охраны умудрились сбежать.
- Говорят, побег был хорошо подготовлен, - заметил Демулен, сделав глоток вина. - Но главное, что их поймали и вернули в обратно.
- Это верно. Посмотрим, как теперь Луи и Антуанетта будут оправдываться, - хохотнул человек, которого Люсиль называла Жоржем. Встав из-за стола, он подошёл к окну, приоткрыл его шире и выглянул на улицу.
- Париж бурлит!
- Ещё бы, - ответил Камилл, - такое знаменательное событие. Не каждый день король совершает побег. Знаешь, Жорж, хочу написать об этом статью или памфлет. Сегодня вечером как раз поработаю.
- Давай, Камилл, - улыбнулся Жорж, - слово - это тоже прекрасное оружие. Тем более, такое острое, как твоё.
Демулен кивнул ему.
- Да, Жорж. Я никогда не был хорошим оратором, не люблю публичные выступления. Но журналистика - это моё.
- Дай-то Бог! - Жорж хлопнул его по спине и засмеялся.
Смех его был громким и резким. Но за всей этой внешней грубостью и развязностью, тем не менее, в этом человеке ощущалось какое-то обаяние и искренность. Звали его Жорж Жак Дантон, он был одним из депутатов Учредительного собрания, а в последний год стал частым гостем в доме Камилла и Люсиль.
- А Бриссо что-то совсем затих, - проговорил Дантон, усаживаясь в кресло и плеснув себе вина в большой бокал. - Выжидает. Я всегда знал, что в душе он монархист, хотя и кричал громче всех революционные лозунги.
- Бриссо... - Камилл скривился и раздражённо бросил на стол смятую салфетку.
- Камилл очень обижен на него, - проговорила Люсиль.
Дантон удивлённо поднял брови.
- Да, - резко сказал Камилл, - Бриссо позволяет себе то, после чего не могу назвать его своим другом. Во-первых, всё время зовёт меня мальчишкой. А мне уже тридцать один год. Да и он старше меня всего на каких-то шесть лет. Но дело не в этом. Ты ведь читал последний выпуск его "Французского патриота"?
- Так, проглядел бегло, - хмыкнул Дантон, - ты же знаешь, Камилл, я не читаю подробно прессу жирондистов. Одно словоблудие. Есть газеты и поинтереснее, - он засмеялся.
- И всё-таки, чем же он тебя так обидел?
- Этот человек называет себя патриотом лишь для того, чтобы клеветать на патриотизм. Нет никого более непоследовательного в своих политических убеждениях, чем Демулен. Он словно ветряная мельница... - процитировал Камилл слова Бриссо. - А? Каково?! Вот его истинное мнение обо мне.
- Ну, постой, не горячись, - Дантон успокаивающим жестом дотронулся до его плеча, - он же был на вашей с Люсиль свадьбе, раньше вы общались довольно близко.
- Общались, - бросил Демулен, - но теперь это ничего не значит. Я не из тех, кто будет глотать подобные "комплименты". Хватает мне вечного высокомерного тона Робеспьера с его "enfant gate"* в мой адрес. А теперь ещё пинки от Бриссо. Ну уж нет, терпеть это я не буду.
- И что же, Камилл, - Дантон откинулся на спинку кресла и посмотрел на него, - что ты собираешься делать?
- Выдам ему достойный ответ, - Камилл откинул упавшую на глаза прядь темных волос, - в моей газете, естественно.
- О-о, тогда я не завидую Бриссо, - громогласно рассмеялся Дантон.
Популярность короля падала всё больше и больше. Теперь уже республика не казалась чем-то мифическим. А король перестал выглядеть священным символом вечной и непреходящей власти. В воздухе Парижа, да и всей страны опять назревали серьезные перемены. Громогласный Дантон развил бурную деятельность, в результате которой была создана петиция с требованием о низложении короля и установлении республики. Однако, всё это потерпело неудачу. Народ, собравшийся 17-го июля 1791-го года на Марсовом поле для того, чтобы подписать петицию, разогнали национальной гвардией. Было много убитых и раненых. Ожидая репрессий со стороны правительства, Дантон на два месяца уехал в Англию. Вернулся он только к выборам в новое Законодательное собрание, в которое, впрочем, не прошёл. Но идея низложения монархии в стране по прежнему была его путеводной звездой.
Именно об этом он опять вёл беседы, сидя в гостиной у Демуленов в один из пасмурных ноябрьских вечеров. На этот раз он был не один, а вместе с супругой - немного полноватая, но очень обаятельная Габриэль Дантон, живо поддерживала беседу мужчин. Люсиль, равнодушная к политике, отошла в сторону и тихонько присела в кресло у камина. У неё неожиданно закружилась голова, в глазах потемнело, и она потёрла виски пальцами. Это было уже не первое её недомогание за последние дни, и причину его Люсиль уже прекрасно знала.
Когда супруги Дантон ушли, Камилл подошёл к жене, которая, проводив гостей, опять сидела в кресле у камина. Ему бросилась в глаза её бледность. Присев рядом, он взял руку Люсиль в свою.
- Милая моя, всё в порядке? - спросил Демулен. - Ты выглядишь уставшей.
Люсиль улыбнулась, и Камилл поцеловал появившуюся милую ямочку у неё на щеке. Она обняла его за шею.
- Да, всё в порядке, родной, - прошептала Люсиль, - я хотела сказать тебе это ещё вчера. У нас будет ребёнок.
6-го июля 1792-го года у Люсиль и Камилла родился мальчик. Камилл, неравнодушный к истории Древнего Рима, дал сыну имя Гораций.
- Он вырастет истинным патриотом! - восклицал он.
Люсиль только смеялась.
- А как ты назовешь дочку? - спросила она, лукаво улыбаясь. - Надеюсь, когда-нибудь у нас будет и девочка.
- Дочку? - Демулен задумался, - ну, например, Олимпия... или Республика.
- Ты неисправим, - засмеялась Люсиль.
* enfant gate (фр.) - испорченный ребенок
Бурные усилия Дантона по низложению монархии не прошли даром. Удача неизменно сопутствовала ему. И вот, свершилось! В ночь с 9-го на 10-е августа 1792-го года не без активного участия Дантона, был смещён со своего поста начальник Национальной гвардии. Это был первый шаг на пути к желанной цели. Второй, и самый главный шаг произошёл днём 10-го августа - парижане совместно с прибывшими в город Марсельскими батальонами штурмовали королевскую резиденцию - дворец Тюильри. Штурм окончился победой санкюлотов и национальной гвардии. Защищавшие Тюильри швейцарские батальоны частично были перебиты, частично капитулировали.
Королевская семья - подавленный растерянный Людовик, бледная напуганная Мария-Антуанетта, их дети и ближайшее окружение были отправлены в Национальное собрание, "под защиту" представителей народа, где провели почти целый день в духоте и тревоге за свою дальнейшую судьбу. Впрочем, судьбу их решили довольно быстро - уже вечером этого дня королевская семья была отконвоирована в тюрьму - Тампль. Фактически, монархия в стране пала.
Неутомимый Дантон добился своего. Спешно было сформировано новое правительство, в основном из представителей партии жирондистов, большинство которых состояло на тот момент в Законодательном собрании. Сам Дантон стал министром юстиции. Не забыл он и про своего друга. Камилл Демулен был назначен генеральным секретарем этого министерства.
В воздухе Парижа, да и всей страны опять царила эйфория, напоминавшая дни почти двухлетней давности после событий 14-го июля, дня взятия Бастилии. Только теперь слова о республике и полноценной народной власти уже не казались бесплотным призраком, а обрели плоть, кровь и силу. Законодательное собрание пока ещё продолжало свою работу, но уже совсем скоро - в сентябре ожидался созыв нового законодательного органа - Национального Конвента. Он должен был официально упразднить королевскую власть и провозгласить Францию республикой. Хотя, неофициально, это уже было именно так. Власть короля в стране больше ничего не значила.
Камилл Демулен, не прошедший в своё время в Законодательное собрание, с воодушевлением выдвинул свою кандидатуру на предстоящие выборы в Конвент. И вполне мог ожидать успеха. За последнее время он стал очень популярен.
- Камилл радуется, как ребёнок, - весело проговорила Люсиль.
Она шла вместе с Габриэль, женой Дантона. Эта, немного полноватая, с выразительными темными глазами и густыми волосами цвета красной меди женщина, в последнее время часто заходила в гости к Люсиль. Женщины сблизились.
- Я думаю, ему есть, чему радоваться, - ответила Габриэль Дантон. - Столько событий за последнее время. К тому же, он теперь и счастливый отец.
- Это да, - прощебетала Люсиль, - мы с Камиллом не налюбуемся на нашего крошку.
Габриэль немного снисходительно улыбнулась ей.
- По ночам крошка, наверное, беспокоит?
- Нет, - Люсиль покачала головой, - не поверишь, но по ночам он почти не плачет. Очень спокойный ребёнок.
- Мой первенец по ночам орал, как резаный, - проговорила Габриэль, тихонько вздохнув. - А может, чувствовал свою судьбу...
Люсиль слегка дотронулась до её руки. Она уже знала, что первый ребёнок Габриэль и Дантона умер, когда ему было всего полгода.
Второму их сыну, Антуану, было четыре года. И сейчас Габриэль ждала ещё одного ребенка. Об этом Люсиль узнала недавно и радостно обняла подругу.
- Какие вы молодцы, - улыбнулась она Габриэль.
Та улыбнулась в ответ, смахнув с ресниц слезинку.
- Спасибо, милая. Но мне отчего то часто бывает так тревожно...
- Тревожно? - переспросила Люсиль, поправляя белокурые локоны, - мне, порой, тоже. Но я так устроена, что не могу тревожиться больше получаса.
Я сразу думаю, о том, сколько всего хорошего в этом мире. И как он прекрасен. Посмотри же, Габи! - она вскинула головку и показала рукой куда-то вверх.
- О чём ты? - не сразу поняла её госпожа Дантон.
- Посмотри, какие облака! Белые и легкие, словно перышки! А как светит солнце. Сегодня чудесный день - чем не повод для радости?
- Эх, Люсиль, Люсиль... - Габриэль только улыбнулась.
Незаметно они прошли улицу и свернули на площадь. Площадь Людовика XV, которая теперь была переименована в площадь Революции.
- Лучше нам было идти в обход, - проговорила Габриэль, - не люблю это место...
- Почему? - машинально спросила Люсиль. Посмотрела вперёд, и её глаза слегка расширились.
- Ах да, Габи, я всё время забываю о том, что теперь здесь стоит.
Габриэль кивнула и взяла Люсиль за руку.
- Можно повернуть обратно и пройти в обход, дорогая. Или... всё-таки пройдем через площадь?
- Ладно, пошли, - согласилась Люсиль, - так всё же быстрее.
Проходя мимо того, что стояло теперь на площади Революции, женщины невольно ускорили шаг. То, что пугало их, возвышалось в центре площади одиноким зловещим силуэтом. Новейшее изобретение революции - гильотина. И хотя сейчас она была закрыта сверху чёрной тканью, проходя мимо неё, впечатлительная Люсиль почувствовала пробежавший по спине холодок. Она схватила Габриэль за руку и потянула вперёд.
- Ну, пойдём же, Габи! Пойдем скорее!
- А я предлагала тебе идти в обход, - чуть иронично ответила мадам Дантон.
Когда они отошли значительное расстояние, и высокий черный силуэт остался далеко позади, Люсиль остановилась и, повернувшись, бросила на гильотину быстрый взгляд.
- Как это всё-таки, наверное, ужасно... - тихо сказала она.
Габриэль вопросительно посмотрела на неё.
- Я хочу сказать, что ужасно - умереть вот так, - пояснила Люсиль. - Возможно, я слишком впечатлительна, но этот страшный нож... Слава Богу, сейчас он был закрыт.
- Ну, дорогая моя, - Габриэль слегка пожала плечами, - любая казнь - всегда страшное зрелище. Раньше людей вешали и четвертовали, а головы рубили только дворянам. И это считалось их привилегией. Теперь же все люди равны. А знаешь, как мой Жорж назвал гильотину недавно? А народ уже подхватил это выражение.
- Как же? - Люсиль подняла на неё глаза.
- Бритва равенства. Меткое название, не правда ли?
Женщины свернули на улицу Одеон и уже совсем скоро должны были расстаться. До дома, где жила Люсиль оставалось пройти совсем немного. Когда они проходили мимо лавки с зеленью, их окликнул пронзительный женский голос.
- Помогите, чем сможете, Бога ради!
Люсиль и Габриэль оглянулись. У стены лавки, прямо на тротуаре, сидела седая растрепанная женщина лет шестидесяти, в прохудившейся одежде. Нищенка протягивала к ним дрожавшую ладонь. Люсиль внимательно посмотрела на неё. Женщина была слепа, вместо глаз смотрели бельма, а всю левую часть лица пересекал длинный шрам.
Люсиль открыла кошелёк, достала монету и протянула слепой. Габриэль быстро кинула свою монетку в стоявшую рядом с нищенкой широкую шляпу.
Люсиль хотела сделать тоже самое. Но слепая вдруг ловким движением перехватила её ладонь.
- О, целый золотой франк! - воскликнула она, - храни тебя Господь, щедрая мадемуазель!
- Мадам, - поправила её Люсиль, - и не стоит благодарности, купите себе еды.
Она уже повернулась к нищенке спиной, но слепая вдруг, молниеносным движением схватила её за запястье и сильно сжала.
- Что вы хотите?! - испуганно воскликнула Люсиль.
- Постой-ка, постой-ка, девочка, - забормотала нищенка, - повернись-ка ко мне... Взгляни на меня.
Люсиль в недоумении посмотрела в слепые, ничего не выражающие бельма с красными воспалёнными веками.
- Что вам от неё нужно? - повысила голос Габриэль.
Но нищенка, продолжала молча смотреть на Люсиль.
- Кровь у тебя, - вдруг сказала она, - на шее. Я вижу.
Люсиль побледнела и потерянно взглянула на Габриэль.
- И слушать не хочу, - засмеялась Люсиль, - опять эта политика! Пойду лучше, сварю тебе горячий шоколад.
И она ласково провела рукой по волосам мужа.
Глава 8. РЕСПУБЛИКА
С утра 21-го июня 1791-го года громкий набат возвестил горожан о бегстве королевской семьи из революционного Парижа за границу. Попытка оказалась неудачной, беглецов вскоре вернули. Король был опознан на одном из постоялых дворов неким господином Друэ, который увидел, что профиль сиятельного монарха Людовика XVI, изображенный на золотой монете, один в один совпадает с профилем человека, который с семьей остановился у него на ночлег.
Париж шумел, как растревоженный улей. Популярность Людовика, который после всех революционных преобразований в стране всё же ещё пользовался неким авторитетом, теперь резко упала. Королеву Марию Антуанетту, которую за глаза называли не иначе, как австриячка и мадам Дефицит, народ уже просто ненавидел. Бытовало мнение, что именно она подталкивает безвольного короля к контрреволюционным действиям. И всё чаще теперь раздавались возгласы: "Долой короля и австриячку! Да здравствует республика!"
***
- Не долго осталось Франции быть конституционной монархией, чует моё сердце, - голос человека, который на следующий день сидел за обедом в квартире супругов Демулен, звучал уверенно и жёстко. Человек этот был лет тридцати двух, высокий, довольно плотный, в белом парике и сером камзоле. У него были небольшие глаза, массивный подбородок, нижнюю губу пересекал шрам.
- Жар-ра! - воскликнул он через мгновение и, стащив с головы парик, положил его на угол стола. Взъерошил рукой непослушные волосы.
- Надеюсь, очаровательная Люсиль простит мне такую вольность в моем внешнем виде, - усмехнулся он, посмотрев на хозяйку квартиры.
Люсиль улыбнулась, слегка смутившись.
- Конечно, Жорж, - ответила она, - здесь же не Версаль с его придворным этикетом.
- А и к чёрту Версаль! - вдруг воскликнул Жорж, - правильно, что два года назад перевезли всю эту королевскую семейку из Версаля в Париж. Так ведь они и из под охраны умудрились сбежать.
- Говорят, побег был хорошо подготовлен, - заметил Демулен, сделав глоток вина. - Но главное, что их поймали и вернули в обратно.
- Это верно. Посмотрим, как теперь Луи и Антуанетта будут оправдываться, - хохотнул человек, которого Люсиль называла Жоржем. Встав из-за стола, он подошёл к окну, приоткрыл его шире и выглянул на улицу.
- Париж бурлит!
- Ещё бы, - ответил Камилл, - такое знаменательное событие. Не каждый день король совершает побег. Знаешь, Жорж, хочу написать об этом статью или памфлет. Сегодня вечером как раз поработаю.
- Давай, Камилл, - улыбнулся Жорж, - слово - это тоже прекрасное оружие. Тем более, такое острое, как твоё.
Демулен кивнул ему.
- Да, Жорж. Я никогда не был хорошим оратором, не люблю публичные выступления. Но журналистика - это моё.
- Дай-то Бог! - Жорж хлопнул его по спине и засмеялся.
Смех его был громким и резким. Но за всей этой внешней грубостью и развязностью, тем не менее, в этом человеке ощущалось какое-то обаяние и искренность. Звали его Жорж Жак Дантон, он был одним из депутатов Учредительного собрания, а в последний год стал частым гостем в доме Камилла и Люсиль.
- А Бриссо что-то совсем затих, - проговорил Дантон, усаживаясь в кресло и плеснув себе вина в большой бокал. - Выжидает. Я всегда знал, что в душе он монархист, хотя и кричал громче всех революционные лозунги.
- Бриссо... - Камилл скривился и раздражённо бросил на стол смятую салфетку.
- Камилл очень обижен на него, - проговорила Люсиль.
Дантон удивлённо поднял брови.
- Да, - резко сказал Камилл, - Бриссо позволяет себе то, после чего не могу назвать его своим другом. Во-первых, всё время зовёт меня мальчишкой. А мне уже тридцать один год. Да и он старше меня всего на каких-то шесть лет. Но дело не в этом. Ты ведь читал последний выпуск его "Французского патриота"?
- Так, проглядел бегло, - хмыкнул Дантон, - ты же знаешь, Камилл, я не читаю подробно прессу жирондистов. Одно словоблудие. Есть газеты и поинтереснее, - он засмеялся.
- И всё-таки, чем же он тебя так обидел?
- Этот человек называет себя патриотом лишь для того, чтобы клеветать на патриотизм. Нет никого более непоследовательного в своих политических убеждениях, чем Демулен. Он словно ветряная мельница... - процитировал Камилл слова Бриссо. - А? Каково?! Вот его истинное мнение обо мне.
- Ну, постой, не горячись, - Дантон успокаивающим жестом дотронулся до его плеча, - он же был на вашей с Люсиль свадьбе, раньше вы общались довольно близко.
- Общались, - бросил Демулен, - но теперь это ничего не значит. Я не из тех, кто будет глотать подобные "комплименты". Хватает мне вечного высокомерного тона Робеспьера с его "enfant gate"* в мой адрес. А теперь ещё пинки от Бриссо. Ну уж нет, терпеть это я не буду.
- И что же, Камилл, - Дантон откинулся на спинку кресла и посмотрел на него, - что ты собираешься делать?
- Выдам ему достойный ответ, - Камилл откинул упавшую на глаза прядь темных волос, - в моей газете, естественно.
- О-о, тогда я не завидую Бриссо, - громогласно рассмеялся Дантон.
***
Популярность короля падала всё больше и больше. Теперь уже республика не казалась чем-то мифическим. А король перестал выглядеть священным символом вечной и непреходящей власти. В воздухе Парижа, да и всей страны опять назревали серьезные перемены. Громогласный Дантон развил бурную деятельность, в результате которой была создана петиция с требованием о низложении короля и установлении республики. Однако, всё это потерпело неудачу. Народ, собравшийся 17-го июля 1791-го года на Марсовом поле для того, чтобы подписать петицию, разогнали национальной гвардией. Было много убитых и раненых. Ожидая репрессий со стороны правительства, Дантон на два месяца уехал в Англию. Вернулся он только к выборам в новое Законодательное собрание, в которое, впрочем, не прошёл. Но идея низложения монархии в стране по прежнему была его путеводной звездой.
Именно об этом он опять вёл беседы, сидя в гостиной у Демуленов в один из пасмурных ноябрьских вечеров. На этот раз он был не один, а вместе с супругой - немного полноватая, но очень обаятельная Габриэль Дантон, живо поддерживала беседу мужчин. Люсиль, равнодушная к политике, отошла в сторону и тихонько присела в кресло у камина. У неё неожиданно закружилась голова, в глазах потемнело, и она потёрла виски пальцами. Это было уже не первое её недомогание за последние дни, и причину его Люсиль уже прекрасно знала.
Когда супруги Дантон ушли, Камилл подошёл к жене, которая, проводив гостей, опять сидела в кресле у камина. Ему бросилась в глаза её бледность. Присев рядом, он взял руку Люсиль в свою.
- Милая моя, всё в порядке? - спросил Демулен. - Ты выглядишь уставшей.
Люсиль улыбнулась, и Камилл поцеловал появившуюся милую ямочку у неё на щеке. Она обняла его за шею.
- Да, всё в порядке, родной, - прошептала Люсиль, - я хотела сказать тебе это ещё вчера. У нас будет ребёнок.
***
6-го июля 1792-го года у Люсиль и Камилла родился мальчик. Камилл, неравнодушный к истории Древнего Рима, дал сыну имя Гораций.
- Он вырастет истинным патриотом! - восклицал он.
Люсиль только смеялась.
- А как ты назовешь дочку? - спросила она, лукаво улыбаясь. - Надеюсь, когда-нибудь у нас будет и девочка.
- Дочку? - Демулен задумался, - ну, например, Олимпия... или Республика.
- Ты неисправим, - засмеялась Люсиль.
* enfant gate (фр.) - испорченный ребенок
Глава 9. БРИТВА РАВЕНСТВА
Бурные усилия Дантона по низложению монархии не прошли даром. Удача неизменно сопутствовала ему. И вот, свершилось! В ночь с 9-го на 10-е августа 1792-го года не без активного участия Дантона, был смещён со своего поста начальник Национальной гвардии. Это был первый шаг на пути к желанной цели. Второй, и самый главный шаг произошёл днём 10-го августа - парижане совместно с прибывшими в город Марсельскими батальонами штурмовали королевскую резиденцию - дворец Тюильри. Штурм окончился победой санкюлотов и национальной гвардии. Защищавшие Тюильри швейцарские батальоны частично были перебиты, частично капитулировали.
Королевская семья - подавленный растерянный Людовик, бледная напуганная Мария-Антуанетта, их дети и ближайшее окружение были отправлены в Национальное собрание, "под защиту" представителей народа, где провели почти целый день в духоте и тревоге за свою дальнейшую судьбу. Впрочем, судьбу их решили довольно быстро - уже вечером этого дня королевская семья была отконвоирована в тюрьму - Тампль. Фактически, монархия в стране пала.
Неутомимый Дантон добился своего. Спешно было сформировано новое правительство, в основном из представителей партии жирондистов, большинство которых состояло на тот момент в Законодательном собрании. Сам Дантон стал министром юстиции. Не забыл он и про своего друга. Камилл Демулен был назначен генеральным секретарем этого министерства.
В воздухе Парижа, да и всей страны опять царила эйфория, напоминавшая дни почти двухлетней давности после событий 14-го июля, дня взятия Бастилии. Только теперь слова о республике и полноценной народной власти уже не казались бесплотным призраком, а обрели плоть, кровь и силу. Законодательное собрание пока ещё продолжало свою работу, но уже совсем скоро - в сентябре ожидался созыв нового законодательного органа - Национального Конвента. Он должен был официально упразднить королевскую власть и провозгласить Францию республикой. Хотя, неофициально, это уже было именно так. Власть короля в стране больше ничего не значила.
Камилл Демулен, не прошедший в своё время в Законодательное собрание, с воодушевлением выдвинул свою кандидатуру на предстоящие выборы в Конвент. И вполне мог ожидать успеха. За последнее время он стал очень популярен.
***
- Камилл радуется, как ребёнок, - весело проговорила Люсиль.
Она шла вместе с Габриэль, женой Дантона. Эта, немного полноватая, с выразительными темными глазами и густыми волосами цвета красной меди женщина, в последнее время часто заходила в гости к Люсиль. Женщины сблизились.
- Я думаю, ему есть, чему радоваться, - ответила Габриэль Дантон. - Столько событий за последнее время. К тому же, он теперь и счастливый отец.
- Это да, - прощебетала Люсиль, - мы с Камиллом не налюбуемся на нашего крошку.
Габриэль немного снисходительно улыбнулась ей.
- По ночам крошка, наверное, беспокоит?
- Нет, - Люсиль покачала головой, - не поверишь, но по ночам он почти не плачет. Очень спокойный ребёнок.
- Мой первенец по ночам орал, как резаный, - проговорила Габриэль, тихонько вздохнув. - А может, чувствовал свою судьбу...
Люсиль слегка дотронулась до её руки. Она уже знала, что первый ребёнок Габриэль и Дантона умер, когда ему было всего полгода.
Второму их сыну, Антуану, было четыре года. И сейчас Габриэль ждала ещё одного ребенка. Об этом Люсиль узнала недавно и радостно обняла подругу.
- Какие вы молодцы, - улыбнулась она Габриэль.
Та улыбнулась в ответ, смахнув с ресниц слезинку.
- Спасибо, милая. Но мне отчего то часто бывает так тревожно...
- Тревожно? - переспросила Люсиль, поправляя белокурые локоны, - мне, порой, тоже. Но я так устроена, что не могу тревожиться больше получаса.
Я сразу думаю, о том, сколько всего хорошего в этом мире. И как он прекрасен. Посмотри же, Габи! - она вскинула головку и показала рукой куда-то вверх.
- О чём ты? - не сразу поняла её госпожа Дантон.
- Посмотри, какие облака! Белые и легкие, словно перышки! А как светит солнце. Сегодня чудесный день - чем не повод для радости?
- Эх, Люсиль, Люсиль... - Габриэль только улыбнулась.
Незаметно они прошли улицу и свернули на площадь. Площадь Людовика XV, которая теперь была переименована в площадь Революции.
- Лучше нам было идти в обход, - проговорила Габриэль, - не люблю это место...
- Почему? - машинально спросила Люсиль. Посмотрела вперёд, и её глаза слегка расширились.
- Ах да, Габи, я всё время забываю о том, что теперь здесь стоит.
Габриэль кивнула и взяла Люсиль за руку.
- Можно повернуть обратно и пройти в обход, дорогая. Или... всё-таки пройдем через площадь?
- Ладно, пошли, - согласилась Люсиль, - так всё же быстрее.
Проходя мимо того, что стояло теперь на площади Революции, женщины невольно ускорили шаг. То, что пугало их, возвышалось в центре площади одиноким зловещим силуэтом. Новейшее изобретение революции - гильотина. И хотя сейчас она была закрыта сверху чёрной тканью, проходя мимо неё, впечатлительная Люсиль почувствовала пробежавший по спине холодок. Она схватила Габриэль за руку и потянула вперёд.
- Ну, пойдём же, Габи! Пойдем скорее!
- А я предлагала тебе идти в обход, - чуть иронично ответила мадам Дантон.
Когда они отошли значительное расстояние, и высокий черный силуэт остался далеко позади, Люсиль остановилась и, повернувшись, бросила на гильотину быстрый взгляд.
- Как это всё-таки, наверное, ужасно... - тихо сказала она.
Габриэль вопросительно посмотрела на неё.
- Я хочу сказать, что ужасно - умереть вот так, - пояснила Люсиль. - Возможно, я слишком впечатлительна, но этот страшный нож... Слава Богу, сейчас он был закрыт.
- Ну, дорогая моя, - Габриэль слегка пожала плечами, - любая казнь - всегда страшное зрелище. Раньше людей вешали и четвертовали, а головы рубили только дворянам. И это считалось их привилегией. Теперь же все люди равны. А знаешь, как мой Жорж назвал гильотину недавно? А народ уже подхватил это выражение.
- Как же? - Люсиль подняла на неё глаза.
- Бритва равенства. Меткое название, не правда ли?
***
Женщины свернули на улицу Одеон и уже совсем скоро должны были расстаться. До дома, где жила Люсиль оставалось пройти совсем немного. Когда они проходили мимо лавки с зеленью, их окликнул пронзительный женский голос.
- Помогите, чем сможете, Бога ради!
Люсиль и Габриэль оглянулись. У стены лавки, прямо на тротуаре, сидела седая растрепанная женщина лет шестидесяти, в прохудившейся одежде. Нищенка протягивала к ним дрожавшую ладонь. Люсиль внимательно посмотрела на неё. Женщина была слепа, вместо глаз смотрели бельма, а всю левую часть лица пересекал длинный шрам.
Люсиль открыла кошелёк, достала монету и протянула слепой. Габриэль быстро кинула свою монетку в стоявшую рядом с нищенкой широкую шляпу.
Люсиль хотела сделать тоже самое. Но слепая вдруг ловким движением перехватила её ладонь.
- О, целый золотой франк! - воскликнула она, - храни тебя Господь, щедрая мадемуазель!
- Мадам, - поправила её Люсиль, - и не стоит благодарности, купите себе еды.
Она уже повернулась к нищенке спиной, но слепая вдруг, молниеносным движением схватила её за запястье и сильно сжала.
- Что вы хотите?! - испуганно воскликнула Люсиль.
- Постой-ка, постой-ка, девочка, - забормотала нищенка, - повернись-ка ко мне... Взгляни на меня.
Люсиль в недоумении посмотрела в слепые, ничего не выражающие бельма с красными воспалёнными веками.
- Что вам от неё нужно? - повысила голос Габриэль.
Но нищенка, продолжала молча смотреть на Люсиль.
- Кровь у тебя, - вдруг сказала она, - на шее. Я вижу.
Люсиль побледнела и потерянно взглянула на Габриэль.
