- Много как народу-то, - как-то сказал Пашка Антону Завьялову.
Антон иногда, по вечерам, заходил в его комнатку выкурить пару самокруток перед сном и поговорить "за жизнь".
- Да, немало, - отозвался Антон. - А ты чего хотел?
- Я? - Пашка неопределённо пожал плечами. - Не знаю, но...
- Врагов-то у революции много! - решительно перебил его Антон. - Тех, кто старой жизни хотят. Если б не мы, то они сами давно бы нас к стенке.
- А женщин столько... - вырвалось у Пашки.
- И бабы есть, да, - Антон недобро сощурил глаза. - И с ними тоже не церемонимся, время такое, революционное. Нельзя быть добрыми ко всем, ещё хуже будет.
- Да, наверное, - согласился Пашка.
- Зелёный ты ещё, Миронов, - ухмыльнулся Антон,- глупый. Ну ничего, привыкнешь. Я первое время тоже ходил, глядел, многому удивлялся. А сейчас вот всё чётко знаю, что и как делать. Одно тебе скажу - делай своё дело и думай меньше. Так оно лучше для всех будет.
- Угу, - Пашка кивнул, соглашаясь со своим собеседником.
Но как ни хотел Пашка не думать, ненужные мысли сами лезли к нему в голову. Вот и сейчас, после своего первого расстрела, он лежал и никак не мог уснуть, ворочаясь на узкой жёсткой кровати. Почему-то вспоминались отдельные моменты произошедшего, запах мокрых опавших листьев под ногами, кровь, мёртвые тела...
- Это враги, - прошептал Пашка. - Это всё - враги...
И он вспомнил разговор, который накануне состоялся у него с Грановским. Тот пригласил Пашку к себе в кабинет, немного поспрашивал, как Пашка чувствует себя на новом месте.
- Да всё хорошо, Владимир Юрьевич, - улыбнулся Пашка.- Освоился я уже.
- Вот и славно, - добродушно произнёс Грановский. - Я же говорил, что ты парень способный и быстро всему научишься. Зарекомендовал ты себя за полтора месяца хорошо, поэтому завтра доверим тебе особое поручение.
Пашка сглотнул и посмотрел в лицо Грановскому. Взгляд его светлых глаз был, как обычно, спокойным и доброжелательным.
Пашка догадывался, что это за поручение. Да и понять это было не трудно. Из всех чекистов только он один ещё не участвовал в расстрелах.
- Партия завтра будет небольшая, шесть человек, - продолжал Грановский. - Расстрел без выезда, на месте.
Пашка кивнул, внимательно слушая его слова.
- Главное, стрелять точно и метко. Чтобы добивать не пришлось, - проговорил Грановский. - Понятно, Миронов?
Пашка кивнул.
Грановский улыбнулся ему. И эта улыбка в сочетании со сказанными перед этим словами, вдруг показалась Пашке неуместной... и страшной.
Грановский подошёл к Пашке и положил руку ему на плечо.
- И самое главное, Миронов, - начал он, - отставить всякую жалость. Понял меня? Я по тебе приметил, что ты парень жалостливый. Так вот... всякое сочувствие к врагам сейчас - преступление.
- Да я не жалею никого, - пробормотал Пашка.
- Ну-ну, - усмехнулся Грановский. - Я тебе так скажу. Ты крыс давишь или нет? Или тараканов, паразитов всяких?
- Ну... да, - выдохнул Пашка.
- И это, Миронов, те же крысы. А мы очищаем от них новое социалистическое общество. Делаем полезное, необходимое дело. Понял меня?
Голос Грановского вдруг стал злым и резким, и Пашка вздрогнул.
- Да, Владимир Юрьевич, я всё понял, - ответил он.
- Вот и хорошо, Павел. Ну, иди, свободен.
И Грановский улыбнулся ему, мягко и добродушно.
И сейчас Пашка лежал, глядя в темноту, и вспоминал этот разговор.
А сон так и не шёл.
Ветер гнал по мостовой мокрые потемневшие листья. Его сильные порывы обнажали ветви деревьев, и целые стайки листьев поднимались в воздух и затем, кружась, опускались вниз. С неба, затянутого тяжелыми свинцовыми тучами, накрапывал мелкий дождик. И как-то также тяжело и муторно было сейчас и на душе у Пашки. В голову невольно лезли отдельные моменты произошедшего вчера расстрела.
А Пашка так и шёл вперёд по пустынной мокнущей улице, засунув руки в карманы. Как будто что-то неведомое гнало его вперед.
Когда выпадало свободное время, он не первый раз выходил просто так, немного прогуляться по городу и развеяться. Постоянно находится на территории ЧК было тяжело.
Опять вспомнились слова про крыс и тараканов, которые говорил ему Грановский, и Пашка зло усмехнувшись, пнул ногой слипшиеся темные листья.
"Всё верно, - подумал Пашка, - он прав. Да и кто-то ведь должен это делать, убивать их. Кто, если не мы?"
Но несмотря на чёткое логическое объяснение, внутри всё равно сидело что-то, что мешало окончательно успокоиться. И это "что-то" сейчас и гнало Пашку вперёд, по унылой осенней улице.
Справа тянулись серые каменные дома. Потом они закончились, и Пашка увидел небольшую белую церковь. Дверь была чуть приоткрыта, и по всей видимости церковь была пока ещё действующей. Перекрестившись, Пашка открыл дверь и вошёл внутрь. Там было тихо. В полутьме мерцали огоньки редких свечей, со стен смотрели темные лики икон. Пашка немного потоптался на пороге, затем шагнул вперед. У алтаря стоял молодой священник, он с испугом взглянул на парня. Появление в церкви чекиста не сулило ничего хорошего. Пашка понял его испуг.
- Вы это... не беспокойтесь, - как-то неловко сказал он. - Я просто зашёл.
Священник кивнул ему и скрылся за небольшой дверью.
Пашка подошёл к иконе Богородицы, вглядываясь в её красивое грустное лицо. Услышал сзади какой-то шорох и обернулся. И только сейчас заметил, что в церкви он был не один. В углу, у каноника стояла молодая женщина в длинном шерстяном платке и тёмном платье. Видимо, она только что поставила свечу, и сейчас стояла, глядя на висевшее на стене большое распятие. Губы её беззвучно шевелились. Она была в полоборота, и её профиль показался Пашке знакомым. А когда она перекрестившись, отошла от каноника и повернувшись, направилась к выходу, он её узнал. Это была Елена. Увидев Пашку, женщина слегка вздрогнула и остановилась на мгновение. Она тоже его узнала.
- Здравствуйте, - проговорил Пашка, когда женщина поравнялась с ним.
- Здравствуй, Паша, - тихо ответила Елена.
Её взгляд скользнул по его новой одежде, а по лицу как будто пробежала тень.
- А где Настя? - немного растерявшись спросил Пашка.
- С ней соседка согласилась посидеть, - улыбнулась ему Елена. Но улыбка была бесцветной, а в глубине её глаз таилась всё та же печаль.
- Понятно, - проговорил Пашка.
Они вместе вышли из церкви. На улице шёл сильный дождь.
- Зарядило-то как, - сказал Пашка, скорее для того, чтобы нарушить возникшее неловкое молчание. Они стали под небольшим навесом у выхода из церкви.
Елена зябко поежилась.
- Ну, ничего, - проговорила она, - скоро пройдет.
Пашка посмотрел на её тонкие руки в темных перчатках. Она держала небольшую сумочку. Нервным жестом поправила выбившуюся из платка прядь светлых волос.
- Почему вы не уходите от него? - вдруг спросил Пашка.
И сам себе удивился, зачем он спросил это.
Елена удивлённо посмотрела на него. Её губы дрогнули.
- Ты... знаешь? - спросила она.
Пашка кивнул.
- Мне некуда идти, - обречённо проговорила женщина, глядя на вздувающиеся на поверхности луж дождевые пузыри. - Да и он сразу нас найдет. И за Настю очень боюсь.
Она поднесла руку к губам и как-то растерянно посмотрела на Пашку. Взгляд её тёмных глаз словно прожёг его насквозь. Пашка кашлянул и отвернулся от Елены. Ответить ему было нечего.
- А ты как, Паша? - вдруг спросила женщина. И он обернулся к ней.
- А что я? - делано бодрым тоном сказал Пашка. - У меня все хорошо.
Елена неожиданно взяла его за руку и внимательно посмотрела в глаза.
- Послушай меня, - сказала она. - Уходи с этой работы. Не для тебя это, Паша. Я по глазам твоим вижу, ты совсем другой. Ты не сможешь...
- Что не смогу? - переспросил Пашка.
- Убивать не сможешь. И грех это, Пашенька. Страшный грех.
Она назвала его Пашенькой, и он вдруг вспомнил, как расставался с матерью, уезжая из деревни. В глазах Елены была сейчас такая же тревога.
- Я уже убил. Вчера, - глухим голосом ответил он.
Елена на мгновение сильнее сжала его руку. Затем отпустила. В её глазах он увидел боль.
Дождь затихал. Только сильный ветер всё также гнал по улице мокрые потемневшие листья. Начинало темнеть.
Елена молча стояла, опустив голову. И Пашка тоже молчал.
Несказанные слова словно повисли в воздухе, и ветер теперь гнал их прочь. Вместе с этими тёмными листьями. Всё дальше и дальше...
На прощание Елена слегка сжала Пашкину руку и, повернувшись, быстро пошла по улице. А он всё также стоял у выхода из церкви и смотрел на её удаляющуюся хрупкую фигурку, пока она не скрылась за поворотом.
- Послушай, парень! - до его рукава кто-то дотронулся, и Пашка обернулся. Он уже собирался выходить из камеры, но теперь задержался у двери.
На него смотрел Сибирцев, один из давних заключённых. Иван Сибирцев находился в ЧК уже больше двух месяцев. Пашка присутствовал на нескольких его допросах и знал, что Сибирцев - нотариус, арестованный за подлог каких-то документов. Сам Сибирцев поначалу всё отрицал, но как сказал Грановский, его вина уже давно была установлена Чрезвычайной комиссией.
- Зачем же тогда все эти допросы? - удивился тогда Пашка.
И Грановский, усмехнувшись, объяснил ему, что односторонних фактов доказательства вины мало. Надо было, чтобы человек во всём признался сам. Чистосердечно.
- В этом и состоит основа судебной революционной справедливости, - заканчивая разговор, произнёс тогда Грановский, - всё понял, Миронов?
И Пашка, уже скорее по привычке, согласно кивнул.
Сейчас все эти мысли пронеслись у него в голове за те несколько секунд, пока он смотрел на Сибирцева. Тому было лет тридцать пять. Истощённое, заросшее щетиной лицо, темные волосы, напряженный взгляд. Вся правая часть его лица распухла, скула была сильно разбита. Пашка вспомнил, что это произошло на его вчерашнем допросе. Одной рукой Сибирцев продолжал держать Пашку за рукав, а в другой сжимал какую-то вещь.
- Прошу тебя, парень, - быстрым хриплым голосом заговорил он, - я чувствую, ты мне не откажешь.
- Что? - спросил Пашка, пытаясь стряхнуть с себя руку арестованного.
Но тот вцепился в него ещё крепче. И тут Пашка заметил, что он протягивает к нему небольшой серебряный медальон с изображением какой-то святой.
- Отнеси моей жене, прошу тебя, - быстро проговорил Сибирцев. - Мне уж недолго осталось, я знаю.
Пашка посмотрел на медальончик, лежавший на ладони Сибирцева. Витиеватый овал, прикрепленная к нему длинная серебряная цепочка. Святую, чье изображение находилось в середине, он почти сразу же узнал. Это была Ксения Блаженная.
- Улицу Никольскую знаешь? - шепотом спросил его Сибирцев.
Пашка кивнул, почему-то не в силах сбросить с себя его руку. Это была улица, соседняя с той, на которой находилась церковь. Там, где он уже почти две недели назад встретился с Еленой.
Елена... Пашка подумал про неё, вспомнил её бледное тревожное лицо, красивые тёмные глаза. И подумал про её мужа... Может быть, он тоже пытался что-то передать Елене перед своим расстрелом. Может быть...
- Да с чего ты взял, что недолго осталось? - грубо спросил Пашка арестованного.
- Я чувствую, - тихо ответил Сибирцев. - Да и вчера я сам во всём признался, подписал. Не могу больше...
Пашка кивнул, припоминая. Вчера он сам присутствовал на этом допросе, стоя на охране у двери.
- Улица Никольская, дом 5, квартира 14, - быстро прошептал ему Сибирцев, - умоляю тебя, парень. Отнеси это моей жене. Катериной её зовут. Иначе душа моя неспокойна будет. Да и...
Он осёкся и замолчал. Пашка увидел в его глазах слёзы.
- Ладно, давай сюда, - проговорил он, взяв медальон из ладони арестованного, - уговорил, отнесу.
Сибирцев кивнул ему и слегка улыбнулся.
- Спасибо, парень, - поблагодарил он. - Спасибо тебе.
А Пашка засунул медальон в карман, открыл дверь и быстро вышел из камеры, захлопнув её за собой. Он почему-то почувствовал, что больше не может смотреть Сибирцеву в глаза.
Предчувствие не обмануло Ивана Сибирцева. Даже Пашка не ожидал, что так быстро подготовят следующую партию. Но уже на следующий день Грановский отдал приказ, и людей вытолкали из камер. Пашка вместе с другими чекистами стоял в коридоре и связывал приговоренным руки.
К нему подошёл Сибирцев и, Пашка, отвернувшись от его взгляда, завязал ему сзади руки, крепко затянув узел.
- Не забыл адрес, парень? - услышал он шепот арестованного. - Никольская дом 5, квартира 14. Катерина.
- Да помню я... помню, - огрызнулся Пашка, почему-то разозлившись и сильно толкнул нотариуса в спину, - давай, иди уже живее!
- Спаси тебя Бог, - услышал он в ответ.
И от этих слов ему вдруг стало как-то так тоскливо и тяжело на душе, что захотелось прямо сейчас бросить всё и уйти. И Пашка, достав из кармана теперь уже собственную плоскую флягу, отвернул крышку и сделал несколько больших, обжигающих горло глотков.
Опять накрапывал мелкий противный дождь. Пашка посмотрел под ноги, опавших листьев было на земле уже гораздо больше, всё-таки наступил уже конец октября. И они больше не хрустели так ломко, как в тот первый его расстрел. А лежали под ногами безнадежной и отсыревшей спрессованной массой.
"Вот также и люди, - почему-то вдруг подумал Пашка, бросив беглый взгляд на белевшие у сырой темной стены фигуры. - Они также, как эти листья. И всё больше и больше их становится..."
И он опять вспомнил слова Грановского о крысах и паразитах.
"Нет же... нет... мы всё делаем правильно, - беспокойно запульсировала в голове мысль, - всё правильно. Так почему же... почему я чувствую себя убийцей?"
Он сплюнул вниз, на темные мокрые листья, бросил окурок и подошёл к уже знакомой ему линии. Линии расстрела. До приговоренных было всего несколько шагов, с такого расстояния сложно промахнуться. Но Пашка почему-то сильно нервничал. Наверное ещё сильнее, чем в первый свой расстрел. Он встал специально с краю, подальше от Сибирцева, неожиданно осознав, что именно его не сможет теперь убить. Но напротив Сибирцева, к счастью, уже стоял Антоха Завьялов.
- Чего бледный-то такой, паря? - весело шепнул ему Завьялов, посмотрев Пашке в лицо.
- Да ничего, - хмуро ответил Пашка.
Дождь пошёл сильнее. Холодной косой волной бил по лицам людей, стекал за воротник. Пашка посмотрел на Сибирцева, и увидел, что тот смотрит куда-то вверх. Внешне он казался спокойным, только губы его шевелились. Он шептал какие-то слова.
"Наверное, молитва", - подумал Пашка. И вдруг сейчас, пронзительно-ясно вспомнил тот момент, когда полгода назад он сам, вместе с отцом, также стоял и смотрел в наведённое на него смертоносное чёрное дуло. И на какой-то миг ему вдруг совершенно отчётливо показалось, что он действительно стоит там, по другую сторону, вместе с Сибирцевым. И ждёт... ждёт...
Тишину расколол громкий резкий приказ Грановского, и Пашка выстрелил. Как и остальные чекисты.
- Да что с тобой? Заболел что ли? Очнись! - рядом раздался голос Антона Завьялова.
Пашка слышал его, но почему-то продолжал стоять, словно в каком-то оцепенении, глядя на лежащие у стены тела. Затем перевёл взгляд на застывшее неподвижно тело Сибирцева. Он лежал на спине, по его лицу хлестал дождь.
- Эй, тютя, - ткнул Пашку в бок Завьялов, - мы что ли за тебя всю работу должны делать? Давай, помогай их тащить.
И Пашка, действительно, как будто очнувшись, стал помогать остальным чекистам тащить убитых в грузовик.
Антон иногда, по вечерам, заходил в его комнатку выкурить пару самокруток перед сном и поговорить "за жизнь".
- Да, немало, - отозвался Антон. - А ты чего хотел?
- Я? - Пашка неопределённо пожал плечами. - Не знаю, но...
- Врагов-то у революции много! - решительно перебил его Антон. - Тех, кто старой жизни хотят. Если б не мы, то они сами давно бы нас к стенке.
- А женщин столько... - вырвалось у Пашки.
- И бабы есть, да, - Антон недобро сощурил глаза. - И с ними тоже не церемонимся, время такое, революционное. Нельзя быть добрыми ко всем, ещё хуже будет.
- Да, наверное, - согласился Пашка.
- Зелёный ты ещё, Миронов, - ухмыльнулся Антон,- глупый. Ну ничего, привыкнешь. Я первое время тоже ходил, глядел, многому удивлялся. А сейчас вот всё чётко знаю, что и как делать. Одно тебе скажу - делай своё дело и думай меньше. Так оно лучше для всех будет.
- Угу, - Пашка кивнул, соглашаясь со своим собеседником.
***
Но как ни хотел Пашка не думать, ненужные мысли сами лезли к нему в голову. Вот и сейчас, после своего первого расстрела, он лежал и никак не мог уснуть, ворочаясь на узкой жёсткой кровати. Почему-то вспоминались отдельные моменты произошедшего, запах мокрых опавших листьев под ногами, кровь, мёртвые тела...
- Это враги, - прошептал Пашка. - Это всё - враги...
И он вспомнил разговор, который накануне состоялся у него с Грановским. Тот пригласил Пашку к себе в кабинет, немного поспрашивал, как Пашка чувствует себя на новом месте.
- Да всё хорошо, Владимир Юрьевич, - улыбнулся Пашка.- Освоился я уже.
- Вот и славно, - добродушно произнёс Грановский. - Я же говорил, что ты парень способный и быстро всему научишься. Зарекомендовал ты себя за полтора месяца хорошо, поэтому завтра доверим тебе особое поручение.
Пашка сглотнул и посмотрел в лицо Грановскому. Взгляд его светлых глаз был, как обычно, спокойным и доброжелательным.
Пашка догадывался, что это за поручение. Да и понять это было не трудно. Из всех чекистов только он один ещё не участвовал в расстрелах.
- Партия завтра будет небольшая, шесть человек, - продолжал Грановский. - Расстрел без выезда, на месте.
Пашка кивнул, внимательно слушая его слова.
- Главное, стрелять точно и метко. Чтобы добивать не пришлось, - проговорил Грановский. - Понятно, Миронов?
Пашка кивнул.
Грановский улыбнулся ему. И эта улыбка в сочетании со сказанными перед этим словами, вдруг показалась Пашке неуместной... и страшной.
Грановский подошёл к Пашке и положил руку ему на плечо.
- И самое главное, Миронов, - начал он, - отставить всякую жалость. Понял меня? Я по тебе приметил, что ты парень жалостливый. Так вот... всякое сочувствие к врагам сейчас - преступление.
- Да я не жалею никого, - пробормотал Пашка.
- Ну-ну, - усмехнулся Грановский. - Я тебе так скажу. Ты крыс давишь или нет? Или тараканов, паразитов всяких?
- Ну... да, - выдохнул Пашка.
- И это, Миронов, те же крысы. А мы очищаем от них новое социалистическое общество. Делаем полезное, необходимое дело. Понял меня?
Голос Грановского вдруг стал злым и резким, и Пашка вздрогнул.
- Да, Владимир Юрьевич, я всё понял, - ответил он.
- Вот и хорошо, Павел. Ну, иди, свободен.
И Грановский улыбнулся ему, мягко и добродушно.
И сейчас Пашка лежал, глядя в темноту, и вспоминал этот разговор.
А сон так и не шёл.
***
Ветер гнал по мостовой мокрые потемневшие листья. Его сильные порывы обнажали ветви деревьев, и целые стайки листьев поднимались в воздух и затем, кружась, опускались вниз. С неба, затянутого тяжелыми свинцовыми тучами, накрапывал мелкий дождик. И как-то также тяжело и муторно было сейчас и на душе у Пашки. В голову невольно лезли отдельные моменты произошедшего вчера расстрела.
А Пашка так и шёл вперёд по пустынной мокнущей улице, засунув руки в карманы. Как будто что-то неведомое гнало его вперед.
Когда выпадало свободное время, он не первый раз выходил просто так, немного прогуляться по городу и развеяться. Постоянно находится на территории ЧК было тяжело.
Опять вспомнились слова про крыс и тараканов, которые говорил ему Грановский, и Пашка зло усмехнувшись, пнул ногой слипшиеся темные листья.
"Всё верно, - подумал Пашка, - он прав. Да и кто-то ведь должен это делать, убивать их. Кто, если не мы?"
Но несмотря на чёткое логическое объяснение, внутри всё равно сидело что-то, что мешало окончательно успокоиться. И это "что-то" сейчас и гнало Пашку вперёд, по унылой осенней улице.
Справа тянулись серые каменные дома. Потом они закончились, и Пашка увидел небольшую белую церковь. Дверь была чуть приоткрыта, и по всей видимости церковь была пока ещё действующей. Перекрестившись, Пашка открыл дверь и вошёл внутрь. Там было тихо. В полутьме мерцали огоньки редких свечей, со стен смотрели темные лики икон. Пашка немного потоптался на пороге, затем шагнул вперед. У алтаря стоял молодой священник, он с испугом взглянул на парня. Появление в церкви чекиста не сулило ничего хорошего. Пашка понял его испуг.
- Вы это... не беспокойтесь, - как-то неловко сказал он. - Я просто зашёл.
Священник кивнул ему и скрылся за небольшой дверью.
Пашка подошёл к иконе Богородицы, вглядываясь в её красивое грустное лицо. Услышал сзади какой-то шорох и обернулся. И только сейчас заметил, что в церкви он был не один. В углу, у каноника стояла молодая женщина в длинном шерстяном платке и тёмном платье. Видимо, она только что поставила свечу, и сейчас стояла, глядя на висевшее на стене большое распятие. Губы её беззвучно шевелились. Она была в полоборота, и её профиль показался Пашке знакомым. А когда она перекрестившись, отошла от каноника и повернувшись, направилась к выходу, он её узнал. Это была Елена. Увидев Пашку, женщина слегка вздрогнула и остановилась на мгновение. Она тоже его узнала.
- Здравствуйте, - проговорил Пашка, когда женщина поравнялась с ним.
- Здравствуй, Паша, - тихо ответила Елена.
Её взгляд скользнул по его новой одежде, а по лицу как будто пробежала тень.
- А где Настя? - немного растерявшись спросил Пашка.
- С ней соседка согласилась посидеть, - улыбнулась ему Елена. Но улыбка была бесцветной, а в глубине её глаз таилась всё та же печаль.
- Понятно, - проговорил Пашка.
Они вместе вышли из церкви. На улице шёл сильный дождь.
- Зарядило-то как, - сказал Пашка, скорее для того, чтобы нарушить возникшее неловкое молчание. Они стали под небольшим навесом у выхода из церкви.
Елена зябко поежилась.
- Ну, ничего, - проговорила она, - скоро пройдет.
Пашка посмотрел на её тонкие руки в темных перчатках. Она держала небольшую сумочку. Нервным жестом поправила выбившуюся из платка прядь светлых волос.
- Почему вы не уходите от него? - вдруг спросил Пашка.
И сам себе удивился, зачем он спросил это.
Елена удивлённо посмотрела на него. Её губы дрогнули.
- Ты... знаешь? - спросила она.
Пашка кивнул.
- Мне некуда идти, - обречённо проговорила женщина, глядя на вздувающиеся на поверхности луж дождевые пузыри. - Да и он сразу нас найдет. И за Настю очень боюсь.
Она поднесла руку к губам и как-то растерянно посмотрела на Пашку. Взгляд её тёмных глаз словно прожёг его насквозь. Пашка кашлянул и отвернулся от Елены. Ответить ему было нечего.
- А ты как, Паша? - вдруг спросила женщина. И он обернулся к ней.
- А что я? - делано бодрым тоном сказал Пашка. - У меня все хорошо.
Елена неожиданно взяла его за руку и внимательно посмотрела в глаза.
- Послушай меня, - сказала она. - Уходи с этой работы. Не для тебя это, Паша. Я по глазам твоим вижу, ты совсем другой. Ты не сможешь...
- Что не смогу? - переспросил Пашка.
- Убивать не сможешь. И грех это, Пашенька. Страшный грех.
Она назвала его Пашенькой, и он вдруг вспомнил, как расставался с матерью, уезжая из деревни. В глазах Елены была сейчас такая же тревога.
- Я уже убил. Вчера, - глухим голосом ответил он.
Елена на мгновение сильнее сжала его руку. Затем отпустила. В её глазах он увидел боль.
Дождь затихал. Только сильный ветер всё также гнал по улице мокрые потемневшие листья. Начинало темнеть.
Елена молча стояла, опустив голову. И Пашка тоже молчал.
Несказанные слова словно повисли в воздухе, и ветер теперь гнал их прочь. Вместе с этими тёмными листьями. Всё дальше и дальше...
На прощание Елена слегка сжала Пашкину руку и, повернувшись, быстро пошла по улице. А он всё также стоял у выхода из церкви и смотрел на её удаляющуюся хрупкую фигурку, пока она не скрылась за поворотом.
Глава 4
- Послушай, парень! - до его рукава кто-то дотронулся, и Пашка обернулся. Он уже собирался выходить из камеры, но теперь задержался у двери.
На него смотрел Сибирцев, один из давних заключённых. Иван Сибирцев находился в ЧК уже больше двух месяцев. Пашка присутствовал на нескольких его допросах и знал, что Сибирцев - нотариус, арестованный за подлог каких-то документов. Сам Сибирцев поначалу всё отрицал, но как сказал Грановский, его вина уже давно была установлена Чрезвычайной комиссией.
- Зачем же тогда все эти допросы? - удивился тогда Пашка.
И Грановский, усмехнувшись, объяснил ему, что односторонних фактов доказательства вины мало. Надо было, чтобы человек во всём признался сам. Чистосердечно.
- В этом и состоит основа судебной революционной справедливости, - заканчивая разговор, произнёс тогда Грановский, - всё понял, Миронов?
И Пашка, уже скорее по привычке, согласно кивнул.
Сейчас все эти мысли пронеслись у него в голове за те несколько секунд, пока он смотрел на Сибирцева. Тому было лет тридцать пять. Истощённое, заросшее щетиной лицо, темные волосы, напряженный взгляд. Вся правая часть его лица распухла, скула была сильно разбита. Пашка вспомнил, что это произошло на его вчерашнем допросе. Одной рукой Сибирцев продолжал держать Пашку за рукав, а в другой сжимал какую-то вещь.
- Прошу тебя, парень, - быстрым хриплым голосом заговорил он, - я чувствую, ты мне не откажешь.
- Что? - спросил Пашка, пытаясь стряхнуть с себя руку арестованного.
Но тот вцепился в него ещё крепче. И тут Пашка заметил, что он протягивает к нему небольшой серебряный медальон с изображением какой-то святой.
- Отнеси моей жене, прошу тебя, - быстро проговорил Сибирцев. - Мне уж недолго осталось, я знаю.
Пашка посмотрел на медальончик, лежавший на ладони Сибирцева. Витиеватый овал, прикрепленная к нему длинная серебряная цепочка. Святую, чье изображение находилось в середине, он почти сразу же узнал. Это была Ксения Блаженная.
- Улицу Никольскую знаешь? - шепотом спросил его Сибирцев.
Пашка кивнул, почему-то не в силах сбросить с себя его руку. Это была улица, соседняя с той, на которой находилась церковь. Там, где он уже почти две недели назад встретился с Еленой.
Елена... Пашка подумал про неё, вспомнил её бледное тревожное лицо, красивые тёмные глаза. И подумал про её мужа... Может быть, он тоже пытался что-то передать Елене перед своим расстрелом. Может быть...
- Да с чего ты взял, что недолго осталось? - грубо спросил Пашка арестованного.
- Я чувствую, - тихо ответил Сибирцев. - Да и вчера я сам во всём признался, подписал. Не могу больше...
Пашка кивнул, припоминая. Вчера он сам присутствовал на этом допросе, стоя на охране у двери.
- Улица Никольская, дом 5, квартира 14, - быстро прошептал ему Сибирцев, - умоляю тебя, парень. Отнеси это моей жене. Катериной её зовут. Иначе душа моя неспокойна будет. Да и...
Он осёкся и замолчал. Пашка увидел в его глазах слёзы.
- Ладно, давай сюда, - проговорил он, взяв медальон из ладони арестованного, - уговорил, отнесу.
Сибирцев кивнул ему и слегка улыбнулся.
- Спасибо, парень, - поблагодарил он. - Спасибо тебе.
А Пашка засунул медальон в карман, открыл дверь и быстро вышел из камеры, захлопнув её за собой. Он почему-то почувствовал, что больше не может смотреть Сибирцеву в глаза.
***
Предчувствие не обмануло Ивана Сибирцева. Даже Пашка не ожидал, что так быстро подготовят следующую партию. Но уже на следующий день Грановский отдал приказ, и людей вытолкали из камер. Пашка вместе с другими чекистами стоял в коридоре и связывал приговоренным руки.
К нему подошёл Сибирцев и, Пашка, отвернувшись от его взгляда, завязал ему сзади руки, крепко затянув узел.
- Не забыл адрес, парень? - услышал он шепот арестованного. - Никольская дом 5, квартира 14. Катерина.
- Да помню я... помню, - огрызнулся Пашка, почему-то разозлившись и сильно толкнул нотариуса в спину, - давай, иди уже живее!
- Спаси тебя Бог, - услышал он в ответ.
И от этих слов ему вдруг стало как-то так тоскливо и тяжело на душе, что захотелось прямо сейчас бросить всё и уйти. И Пашка, достав из кармана теперь уже собственную плоскую флягу, отвернул крышку и сделал несколько больших, обжигающих горло глотков.
Опять накрапывал мелкий противный дождь. Пашка посмотрел под ноги, опавших листьев было на земле уже гораздо больше, всё-таки наступил уже конец октября. И они больше не хрустели так ломко, как в тот первый его расстрел. А лежали под ногами безнадежной и отсыревшей спрессованной массой.
"Вот также и люди, - почему-то вдруг подумал Пашка, бросив беглый взгляд на белевшие у сырой темной стены фигуры. - Они также, как эти листья. И всё больше и больше их становится..."
И он опять вспомнил слова Грановского о крысах и паразитах.
"Нет же... нет... мы всё делаем правильно, - беспокойно запульсировала в голове мысль, - всё правильно. Так почему же... почему я чувствую себя убийцей?"
Он сплюнул вниз, на темные мокрые листья, бросил окурок и подошёл к уже знакомой ему линии. Линии расстрела. До приговоренных было всего несколько шагов, с такого расстояния сложно промахнуться. Но Пашка почему-то сильно нервничал. Наверное ещё сильнее, чем в первый свой расстрел. Он встал специально с краю, подальше от Сибирцева, неожиданно осознав, что именно его не сможет теперь убить. Но напротив Сибирцева, к счастью, уже стоял Антоха Завьялов.
- Чего бледный-то такой, паря? - весело шепнул ему Завьялов, посмотрев Пашке в лицо.
- Да ничего, - хмуро ответил Пашка.
Дождь пошёл сильнее. Холодной косой волной бил по лицам людей, стекал за воротник. Пашка посмотрел на Сибирцева, и увидел, что тот смотрит куда-то вверх. Внешне он казался спокойным, только губы его шевелились. Он шептал какие-то слова.
"Наверное, молитва", - подумал Пашка. И вдруг сейчас, пронзительно-ясно вспомнил тот момент, когда полгода назад он сам, вместе с отцом, также стоял и смотрел в наведённое на него смертоносное чёрное дуло. И на какой-то миг ему вдруг совершенно отчётливо показалось, что он действительно стоит там, по другую сторону, вместе с Сибирцевым. И ждёт... ждёт...
Тишину расколол громкий резкий приказ Грановского, и Пашка выстрелил. Как и остальные чекисты.
***
- Да что с тобой? Заболел что ли? Очнись! - рядом раздался голос Антона Завьялова.
Пашка слышал его, но почему-то продолжал стоять, словно в каком-то оцепенении, глядя на лежащие у стены тела. Затем перевёл взгляд на застывшее неподвижно тело Сибирцева. Он лежал на спине, по его лицу хлестал дождь.
- Эй, тютя, - ткнул Пашку в бок Завьялов, - мы что ли за тебя всю работу должны делать? Давай, помогай их тащить.
И Пашка, действительно, как будто очнувшись, стал помогать остальным чекистам тащить убитых в грузовик.
