- Миронов, всё нормально? - к нему подошёл Грановский, как всегда, улыбнувшись. - Что-то ты смурной сегодня какой-то.
Пашка кашлянул и опустил глаза.
- Да просто приболел немного, Владимир Юрьевич, - ответил он.
- Приболел - это плохо, - отпарировал Грановский, - лечись-ка давай, нам здесь больных не надо. Иди, прими немножко, выпей. Работа сделана, теперь и расслабиться можно.
- Давай, давай, Миронов, - подхватил разговор стоявший рядом с ними Антон, - пойдём-ка ко мне. У меня отменная водочка есть.
В комнатке Завьялова было почти также тесно, как и в Пашкиной. Была она, правда, чуть побольше и там`имелось даже одно небольшое окно, которое Антон сразу же распахнул и задымил самокруткой. На небольшом столике он предварительно разложил пару вяленых рыб, хлеб и несколько кружков вареной колбасы.
- Ну, отметим это дело, Миронов, - хохотнул Завьялов и поднес к Пашке стопку, наполненную прозрачной жидкостью.
Но тот, отодвинувшись, быстро опрокинул свою стопку и откусил кусок хлеба.
- Что отмечать-то? - тихо спросил он, - убийство людей?
- Э... как ты вдруг заговорил-то, Миронов, - Антон посмотрел на него с искренним недоумением. - Лю-дей?
Он раздельно, по слогам повторил это слово.
- Да.
- Где ты людей-то увидел? Это всё враги революции и трудового народа. Злостные.
- Но ведь всё равно, люди же...
- Люди, люди, человеки... - ухмыльнувшись, протянул Завьялов, - человеком твой отец был, например. А эти так... - он презрительно сплюнул.
А Пашка подумал, что он сейчас скажет также, как говорил ему тогда Грановский. Про крыс и тараканов.
Но Антон молчал, сосредоточенно дымя самокруткой.
- Ладно, - Пашка поднялся с кровати, - пойду я, Антоха, к себе, лягу. Башка что-то трещит.
- Иди, - кивнул ему Завьялов. И уже, когда Пашка был у самой двери, бросил ему в спину:
- Ты эти штучки-то свои буржуйские брось! Люди у него... Нашёл людей.
На следующий день Пашка зашёл на городской Почтамт. Отправил матери бОльшую часть своей первой получки. В перевод он вложил совсем маленькое письмецо, пару предложений:
"Жив, здоров, устроился на работу. У меня всё хорошо, не волнуйтесь."
Писать и читать Пашку научил ещё отец. В их деревне школы не было. Потом сам Пашка обещал и Танюхе научить её читать, да вот, не успел.
"А теперь когда я опять их увижу, мать и Танюху? - с горечью подумал он, - с работы этой никак и не вырвешься".
И ему в очередной раз вдруг остро захотелось бросить всё и уехать обратно, в деревню. Но Пашка усилием воли прогнал назойливые мысли. Вместе с письмом он отправил кулёк жжёных леденцов и несколько красивых разноцветных ленточек для сестры, которые купил накануне в лавке. Яркие и красивые, в косы вплетать. В их деревне таких точно не достанешь.
Пашка уже вышел из здания почтамта, сунул руки в карманы, и его правая рука наткнулась на завалившийся в глубокий карман небольшой металлический предмет.
Он вытащил этот предмет, и ладонь его дрогнула. Это был тот самый медальончик со святой Ксенией, который Сибирцев просил передать своей жене. В сознании Пашки почти сразу же отчётливо всплыл адрес: Никольская улица, дом 5, квартира 14. Екатерина Сибирцева.
Пашка сплюнул, достал папиросу, закурил. Появилось невероятное искушение выбросить медальон и вообще обо всём этом забыть. Но перед глазами возник умоляющий взгляд расстрелянного.
"Чёрт, пообещал же ему на свою голову", - подумал парень, поднял воротник и, засунув руки в карманы, медленно побрёл в сторону Никольской улицы. Находилась она не так уж близко от почты, Пашке пришлось пройти целый большой квартал. Он миновал ту небольшую белую церковь, где тогда случайно встретился с Еленой. И при воспоминании о Елене его сердце болезненно сжалось.
Пашка тряхнул головой, стараясь прогнать ненужные мысли и ускорил шаг. Вот и дом под номером пять. Трехэтажное серое каменное здание всего лишь с одной массивной парадной. Пашка открыл тяжёлую дверь, вошёл. Квартира 14 находилась на втором этаже. Он подошел к светло-коричневой двери и нажал кнопку звонка.
Послышались шаги, затем звякнул открываемый замок, и дверь приоткрылась на длину короткой цепочки. В узкую щель на него посмотрел встревоженный женский взгляд.
- Вы Екатерина Сибирцева? - прямо спросил Пашка и сунул в лицо женщине своё удостоверение, - открывайте.
Женщина как будто тихо охнула, но через пару мгновений, вероятно, собравшись с духом, отворила ему дверь. Пашка шагнул в прихожую, и женщина отступила назад. Совсем невысокого роста, миниатюрная, но очень симпатичная. У неё были волнистые каштановые волосы и большие миндалевидные глаза ясного и чистого изумрудного цвета. И длинные темные ресницы. Она широко распахнула их, уставившись на Пашку и непроизвольно отходя вглубь коридора. За её спиной Пашка увидел мальчишку лет десяти, который с таким же испугом смотрел на него.
- Коля, иди в комнату, - обернувшись шепнула женщина, и ребенок послушно скрылся за дверью.
Сибирцева посмотрела на Пашку, прижав руки к груди. И он опять почему-то отчётливо вспомнил Елену.
- Что... и меня... тоже? - запинаясь проговорила Катерина. И Пашка понял, что она имеет в виду свой арест.
- Нет, успокойтесь, - быстро проговорил он. Засунул руку в карман и вытащил медальон. - Просто ваш муж попросил меня передать вам это.
Он протянул ей медальончик, и женщина какое-то время, несколько секунд непонимающе смотрела на него. Затем она схватила серебристый овал с изображением святой из Пашкиных рук, прижала к губам и поцеловала. Её лицо исказилось, из глаз побежали слёзы. И Пашка понял, что она обо всём догадалась.
- Когда? - прошептала женщина, - когда это произошло?..
И Пашка понял, что она спрашивает, когда был расстрелян её муж.
- Вчера, - ответил он, стараясь говорить, как можно равнодушнее. - Вчера днем.
Катерина стояла молча, как оглушенная, по прежнему прижимая медальончик к губам.
Пашка смущенно кашлянул.
- Ну, прощайте, - буркнул он ей, - дверь не забудьте закрыть.
Повернулся и вышел из квартиры. Тяжёлая дверь медленно захлопнулась за ним и, уже спускаясь по ступеням, Пашка услышал раздавшийся за дверью страшный женский крик.
На душе опять было тоскливо и муторно. Надо было возвращаться в ЧК, но Пашка сам не заметил, как ноги принесли его к дому, где жил Грановский. И Елена.
Он сам не знал, зачем пришёл сюда, но сейчас зачем-то стоял с другой стороны улицы под навесом небольшой керосинной лавки и смотрел на дверь дома. Как будто из неё с минуты на минуту могла выйти Елена.
Пашка вдруг совершенно отчётливо понял, что ему остро, невыносимо, до боли хочется её увидеть. Это было какое-то странное наваждение, ничего подобного раньше Пашка никогда не испытывал. И это новое непонятное чувство удивляло и пугало его. Но он отчего-то совсем не хотел с ним бороться. Минуты шли... потихоньку стало темнеть, начал накрапывать мелкий дождик. А Пашка всё смотрел на дверь дома и на окна, пытаясь догадаться за которым из них находится квартира Грановского. Тогда он запомнил, что это был третий этаж. А на окнах кухни висели белые кружевные занавески. Но сейчас уже стемнело настолько, что не только занавески на окнах, но и сам дом было плохо виден. Конечно, чуда не произошло, и Елена не появилась.
"Да и выходит она наверное редко, - подумал Пашка, - все-таки у неё ребёнок маленький. Да и Грановский наверняка её особо никуда одну не отпускает"
Его рука непроизвольно сжалась в кулак и он, достав ещё одну папиросу, выкурил её, уже совсем собираясь уходить. Но вместо этого почему-то бросил взгляд на вывеску с надписью "Самый лучший керосин в городе" и зашёл внутрь.Над дверью звякнул маленький медный колокольчик. Из-за прилавка на Пашку внимательно посмотрел невысокий полноватый мужчина с темными усами и сединой на висках.
- Чем могу помочь? - заискивающе спросил он.
Пашка подошёл к прилавку, на ходу обдумывая вопрос, который всё это время вертелся у него в голове.
- Вечер добрый, - поздоровался Пашка. - Я не за керосином...
На лице торговца выразилось явственное сожаление и страх перед представителем ЧК.
- А... зачем же зашли, товарищ? - спросил он, слабо улыбнувшись.
- Да узнать кое-что.
Пашка облокотился на прилавок.
- Об одном человеке. Это молодая женщина, живёт в доме напротив.
- Что за женщина? - спросил он.
- Фамилии я не знаю, - ответил Пашка, - а звать её Елена. Стройная, красивая, светлые волосы, глаза большие, карие. У неё ещё дочка маленькая, Настя, лет пяти.
Керосинщик посмотрел на него с ещё большим испугом.
- Знаю её, - наконец сказал он, - за керосином ко мне заходит частенько. Только, товарищ, - он внимательно посмотрел Пашке в глаза, - она женщина несвободная. Так что не советую я вам...
- Я в курсе, - улыбнулся ему Пашка, - просто спросил. А за керосином-то она часто заходит?
- Давненько уж не была. Так что на днях наверное зайдет.
- А когда обычно заходит? - продолжал допытываться Пашка
- По утрам обычно, - признался торговец. - Часов в девять-десять.
- Ну, добро, - кивнул Пашка, - спасибо.
- Только не советую я вам, товарищ, - повторил керосинщик, уставившись на Пашку своими небольшими чёрными глазами, - женщина она несвободная. Как бы чего не вышло...
- Я знаю, - просто ответил Пашка.
Керосинщик посмотрел на него с удивлением, но ничего не сказал.
Через пару дней, улучив свободное время в утренние часы, Пашка вновь пристроился под навесом уже знакомой керосинной лавки. Утро начала ноября было на удивление ясным, светило холодное осеннее солнце. А Пашкино сердце почему-то учащённо билось. Он стоял так уже минут сорок, не отрывая взгляд от заветной парадной.
И вдруг, его сердце на мгновение как будто остановилось, а потом застучало ещё быстрее и сильнее. Дверь парадной открылась, и из неё вышла худенькая светловолосая женщина в тёмном пальто и белом пушистом платке. Это была Елена. Одна, без дочки, и Пашка подумал, что девочка еще спит или с ней опять сидит соседка.
Елена быстрым движением поправила на плече ремень сумочки, ступила на мостовую. Она уже перешла улицу, подошла к керосинной лавке, была уже у самой её двери, когда Пашка вышел из-под навеса и негромко окликнул женщину по имени. Елена нервно обернулась, заметила Пашку. Лицо её очень побледнело, и он увидел страх в её больших тёмных глазах.
- Паша, зачем ты здесь? - тихо спросила Елена.
Когда Елена оказалась совсем рядом, из Пашкиной головы вылетели все, заранее приготовленные слова. Он молча стоял, чувствуя, как сильно колотится в груди сердце. Руки почему-то похолодели, и он засунул их в карманы.
- Паша? - Елена внимательно посмотрела на него, - это ведь не он тебя прислал?
Пашка понял, что она имела в виду Грановского и отрицательно покачал головой.
Елена смотрела на него, в её взгляде читался всё тот же немой вопрос.
- Я сам, - тихо ответил Пашка, опустив голову.
От её темных внимательных глаз почему-то стало горячо и неловко.
- Просто очень захотел вас увидеть, - выдохнул он.
Елена как-то судорожно вздохнула, поднесла ладонь к виску. На её руках были надеты совсем короткие замшевые перчатки, открывающие запястья. И на её белой коже Пашка успел заметить тёмное пятно... синяк. Увиденное как будто придало ему сил говорить.
- Елена, - он слегка дотронулся до её руки, - не прогоняйте меня... пожалуйста.
Последнее слово он добавил смущённо... как-то совсем по детски. И теперь молчал, ожидая её вердикта.
- Паша, послушай меня, - тихим голосом быстро проговорила Елена, - это всё зря. Ты поймешь, я тебе объясню всё. Подожди немного, я только сюда зайду, - она кивнула на дверь лавки, - не надо, чтобы нас видели вместе.
Пашка кивнул и отошёл чуть подальше, под навес. Елена бросила на него тревожный взгляд и скрылась за дверью. Её не было минут пять. Пашка успел выкурить папиросу и обдумать то, что ей скажет.
"Если только она захочет выслушать меня", - с горечью подумал он.
Они шли по серой, местами потрескавшейся брусчатке. Светило скупое осеннее солнце, дарившее миру последние лучики тепла. Они освещали немногие, оставшиеся на деревьях разноцветные листья, а светлые волосы Елены в солнечных лучах казались Пашке совсем белыми, какими-то сияющими.
Он шёл рядом с ней, а Елена всё говорила. О его необдуманном поступке. О том, что Грановский страшный человек... жестокий и очень ревнивый. Что всё это для него не кончится добром.
- И потом, Пашенька, - мягко сказала Елена, остановившись и взяв его за руку. - мне ведь уже двадцать восемь.
- Я не маленький, - буркнул Пашка, отдернув руку, - мне через месяц девятнадцать исполнится.
Елена грустно улыбнулась. Поднесла руку к глазам, и Пашка опять увидел на её руке тот синяк.
- Он бьет вас? - прямо спросил он, не удержавшись.
Елена вздрогнула и, проследив за Пашкиным взглядом, спрятала руку за спину.
- Нет... нет, - поспешно ответила она.
Возникла неловкая пауза. Пашка отвернулся в сторону. Порыв ветра сорвал с клена несколько крупных желтых листьев и они, кружась в своем медленном вальсе, опустились на серую мощеную мостовую. Прямо им под ноги.
- Иногда, - вдруг призналась Елена тихим голосом, почти прошептала. - Но только когда выпьет сильно. Вот, вчера как раз... ударил.
Её голос прервался.
Пашка почувствовал, как его правая рука непроизвольно сжимается в кулак.
- Зачем вы терпите всё это? - он посмотрел Елене в глаза.
- Настя, - тихо ответила женщина, - она пропадет без меня. Да и...
Она отвернулась от Пашки, поднесла ладонь к глазам и он увидел, что она вытирает слёзы.
Его сердце пронзила игла. Какой-то острой невыносимой боли. Захотелось обнять Елену за хрупкие плечи, которые несли этот непосильный страшный груз, утешить. Но Пашка молчал. Все слова сейчас казались бы, наверное, глупыми и лицемерными. Только его мозг судорожно прокручивал все возможные варианты и... не находил выхода.
- Я хочу вам помочь, - каким-то охрипшим голосом проговорил Пашка, - понимаете?
Елена грустно улыбнулась и посмотрела на него сквозь слёзы.
- Пустое это, Пашенька, - проговорила она, - только себя погубишь. И нам не поможешь.
- Зря вы так, Елена Евгеньевна, - проговорил Пашка. До этого он уже успел узнать её отчество. - Я что-нибудь придумаю.
- Хороший день сегодня, столько солнышка... - проговорила Елена, и Пашка понял, что она хочет переменить тему разговора. - А в тот день когда мы увиделись в церкви, дождь-то какой был сильный. Помнишь?
- Конечно помню, - Пашка улыбнулся ей.
И подумал, что ту встречу запомнил до мелочей. Как запомнит и эту. Как запоминает теперь всё, что связано с этой женщиной, которая удивительным образом стала для него особенной. А как и почему это произошло, он и сам не понимал.
Так, вместе они прошли эту улицу и свернули на соседнюю, тихую улочку, где находилась аптека. Елене нужно было купить микстуру для Насти и горчичники. Как сказала Елена, девочка простыла. Сейчас с ней опять согласилась посидеть соседка.
- Маргарита Ильинична прекрасная женщина, она бывшая гувернантка, - сказала Елена, - но сейчас очень бедствует. Осталась без работы. Сына убили, муж умер два года назад. Вот, сидит иногда немного с Настей. Не бесплатно, конечно.
Пашка кашлянул и опустил глаза.
- Да просто приболел немного, Владимир Юрьевич, - ответил он.
- Приболел - это плохо, - отпарировал Грановский, - лечись-ка давай, нам здесь больных не надо. Иди, прими немножко, выпей. Работа сделана, теперь и расслабиться можно.
- Давай, давай, Миронов, - подхватил разговор стоявший рядом с ними Антон, - пойдём-ка ко мне. У меня отменная водочка есть.
В комнатке Завьялова было почти также тесно, как и в Пашкиной. Была она, правда, чуть побольше и там`имелось даже одно небольшое окно, которое Антон сразу же распахнул и задымил самокруткой. На небольшом столике он предварительно разложил пару вяленых рыб, хлеб и несколько кружков вареной колбасы.
- Ну, отметим это дело, Миронов, - хохотнул Завьялов и поднес к Пашке стопку, наполненную прозрачной жидкостью.
Но тот, отодвинувшись, быстро опрокинул свою стопку и откусил кусок хлеба.
- Что отмечать-то? - тихо спросил он, - убийство людей?
- Э... как ты вдруг заговорил-то, Миронов, - Антон посмотрел на него с искренним недоумением. - Лю-дей?
Он раздельно, по слогам повторил это слово.
- Да.
- Где ты людей-то увидел? Это всё враги революции и трудового народа. Злостные.
- Но ведь всё равно, люди же...
- Люди, люди, человеки... - ухмыльнувшись, протянул Завьялов, - человеком твой отец был, например. А эти так... - он презрительно сплюнул.
А Пашка подумал, что он сейчас скажет также, как говорил ему тогда Грановский. Про крыс и тараканов.
Но Антон молчал, сосредоточенно дымя самокруткой.
- Ладно, - Пашка поднялся с кровати, - пойду я, Антоха, к себе, лягу. Башка что-то трещит.
- Иди, - кивнул ему Завьялов. И уже, когда Пашка был у самой двери, бросил ему в спину:
- Ты эти штучки-то свои буржуйские брось! Люди у него... Нашёл людей.
На следующий день Пашка зашёл на городской Почтамт. Отправил матери бОльшую часть своей первой получки. В перевод он вложил совсем маленькое письмецо, пару предложений:
"Жив, здоров, устроился на работу. У меня всё хорошо, не волнуйтесь."
Писать и читать Пашку научил ещё отец. В их деревне школы не было. Потом сам Пашка обещал и Танюхе научить её читать, да вот, не успел.
"А теперь когда я опять их увижу, мать и Танюху? - с горечью подумал он, - с работы этой никак и не вырвешься".
И ему в очередной раз вдруг остро захотелось бросить всё и уехать обратно, в деревню. Но Пашка усилием воли прогнал назойливые мысли. Вместе с письмом он отправил кулёк жжёных леденцов и несколько красивых разноцветных ленточек для сестры, которые купил накануне в лавке. Яркие и красивые, в косы вплетать. В их деревне таких точно не достанешь.
Пашка уже вышел из здания почтамта, сунул руки в карманы, и его правая рука наткнулась на завалившийся в глубокий карман небольшой металлический предмет.
Он вытащил этот предмет, и ладонь его дрогнула. Это был тот самый медальончик со святой Ксенией, который Сибирцев просил передать своей жене. В сознании Пашки почти сразу же отчётливо всплыл адрес: Никольская улица, дом 5, квартира 14. Екатерина Сибирцева.
Пашка сплюнул, достал папиросу, закурил. Появилось невероятное искушение выбросить медальон и вообще обо всём этом забыть. Но перед глазами возник умоляющий взгляд расстрелянного.
"Чёрт, пообещал же ему на свою голову", - подумал парень, поднял воротник и, засунув руки в карманы, медленно побрёл в сторону Никольской улицы. Находилась она не так уж близко от почты, Пашке пришлось пройти целый большой квартал. Он миновал ту небольшую белую церковь, где тогда случайно встретился с Еленой. И при воспоминании о Елене его сердце болезненно сжалось.
Пашка тряхнул головой, стараясь прогнать ненужные мысли и ускорил шаг. Вот и дом под номером пять. Трехэтажное серое каменное здание всего лишь с одной массивной парадной. Пашка открыл тяжёлую дверь, вошёл. Квартира 14 находилась на втором этаже. Он подошел к светло-коричневой двери и нажал кнопку звонка.
Послышались шаги, затем звякнул открываемый замок, и дверь приоткрылась на длину короткой цепочки. В узкую щель на него посмотрел встревоженный женский взгляд.
- Вы Екатерина Сибирцева? - прямо спросил Пашка и сунул в лицо женщине своё удостоверение, - открывайте.
Женщина как будто тихо охнула, но через пару мгновений, вероятно, собравшись с духом, отворила ему дверь. Пашка шагнул в прихожую, и женщина отступила назад. Совсем невысокого роста, миниатюрная, но очень симпатичная. У неё были волнистые каштановые волосы и большие миндалевидные глаза ясного и чистого изумрудного цвета. И длинные темные ресницы. Она широко распахнула их, уставившись на Пашку и непроизвольно отходя вглубь коридора. За её спиной Пашка увидел мальчишку лет десяти, который с таким же испугом смотрел на него.
- Коля, иди в комнату, - обернувшись шепнула женщина, и ребенок послушно скрылся за дверью.
Сибирцева посмотрела на Пашку, прижав руки к груди. И он опять почему-то отчётливо вспомнил Елену.
- Что... и меня... тоже? - запинаясь проговорила Катерина. И Пашка понял, что она имеет в виду свой арест.
- Нет, успокойтесь, - быстро проговорил он. Засунул руку в карман и вытащил медальон. - Просто ваш муж попросил меня передать вам это.
Он протянул ей медальончик, и женщина какое-то время, несколько секунд непонимающе смотрела на него. Затем она схватила серебристый овал с изображением святой из Пашкиных рук, прижала к губам и поцеловала. Её лицо исказилось, из глаз побежали слёзы. И Пашка понял, что она обо всём догадалась.
- Когда? - прошептала женщина, - когда это произошло?..
И Пашка понял, что она спрашивает, когда был расстрелян её муж.
- Вчера, - ответил он, стараясь говорить, как можно равнодушнее. - Вчера днем.
Катерина стояла молча, как оглушенная, по прежнему прижимая медальончик к губам.
Пашка смущенно кашлянул.
- Ну, прощайте, - буркнул он ей, - дверь не забудьте закрыть.
Повернулся и вышел из квартиры. Тяжёлая дверь медленно захлопнулась за ним и, уже спускаясь по ступеням, Пашка услышал раздавшийся за дверью страшный женский крик.
***
На душе опять было тоскливо и муторно. Надо было возвращаться в ЧК, но Пашка сам не заметил, как ноги принесли его к дому, где жил Грановский. И Елена.
Он сам не знал, зачем пришёл сюда, но сейчас зачем-то стоял с другой стороны улицы под навесом небольшой керосинной лавки и смотрел на дверь дома. Как будто из неё с минуты на минуту могла выйти Елена.
Пашка вдруг совершенно отчётливо понял, что ему остро, невыносимо, до боли хочется её увидеть. Это было какое-то странное наваждение, ничего подобного раньше Пашка никогда не испытывал. И это новое непонятное чувство удивляло и пугало его. Но он отчего-то совсем не хотел с ним бороться. Минуты шли... потихоньку стало темнеть, начал накрапывать мелкий дождик. А Пашка всё смотрел на дверь дома и на окна, пытаясь догадаться за которым из них находится квартира Грановского. Тогда он запомнил, что это был третий этаж. А на окнах кухни висели белые кружевные занавески. Но сейчас уже стемнело настолько, что не только занавески на окнах, но и сам дом было плохо виден. Конечно, чуда не произошло, и Елена не появилась.
"Да и выходит она наверное редко, - подумал Пашка, - все-таки у неё ребёнок маленький. Да и Грановский наверняка её особо никуда одну не отпускает"
Его рука непроизвольно сжалась в кулак и он, достав ещё одну папиросу, выкурил её, уже совсем собираясь уходить. Но вместо этого почему-то бросил взгляд на вывеску с надписью "Самый лучший керосин в городе" и зашёл внутрь.Над дверью звякнул маленький медный колокольчик. Из-за прилавка на Пашку внимательно посмотрел невысокий полноватый мужчина с темными усами и сединой на висках.
- Чем могу помочь? - заискивающе спросил он.
Пашка подошёл к прилавку, на ходу обдумывая вопрос, который всё это время вертелся у него в голове.
- Вечер добрый, - поздоровался Пашка. - Я не за керосином...
На лице торговца выразилось явственное сожаление и страх перед представителем ЧК.
- А... зачем же зашли, товарищ? - спросил он, слабо улыбнувшись.
- Да узнать кое-что.
Пашка облокотился на прилавок.
- Об одном человеке. Это молодая женщина, живёт в доме напротив.
Продавец керосином понимающе кивнул, но испуг в его глазах по-прежнему не проходил.
- Что за женщина? - спросил он.
- Фамилии я не знаю, - ответил Пашка, - а звать её Елена. Стройная, красивая, светлые волосы, глаза большие, карие. У неё ещё дочка маленькая, Настя, лет пяти.
Керосинщик посмотрел на него с ещё большим испугом.
- Знаю её, - наконец сказал он, - за керосином ко мне заходит частенько. Только, товарищ, - он внимательно посмотрел Пашке в глаза, - она женщина несвободная. Так что не советую я вам...
- Я в курсе, - улыбнулся ему Пашка, - просто спросил. А за керосином-то она часто заходит?
- Давненько уж не была. Так что на днях наверное зайдет.
- А когда обычно заходит? - продолжал допытываться Пашка
- По утрам обычно, - признался торговец. - Часов в девять-десять.
- Ну, добро, - кивнул Пашка, - спасибо.
- Только не советую я вам, товарищ, - повторил керосинщик, уставившись на Пашку своими небольшими чёрными глазами, - женщина она несвободная. Как бы чего не вышло...
- Я знаю, - просто ответил Пашка.
Керосинщик посмотрел на него с удивлением, но ничего не сказал.
***
Через пару дней, улучив свободное время в утренние часы, Пашка вновь пристроился под навесом уже знакомой керосинной лавки. Утро начала ноября было на удивление ясным, светило холодное осеннее солнце. А Пашкино сердце почему-то учащённо билось. Он стоял так уже минут сорок, не отрывая взгляд от заветной парадной.
И вдруг, его сердце на мгновение как будто остановилось, а потом застучало ещё быстрее и сильнее. Дверь парадной открылась, и из неё вышла худенькая светловолосая женщина в тёмном пальто и белом пушистом платке. Это была Елена. Одна, без дочки, и Пашка подумал, что девочка еще спит или с ней опять сидит соседка.
Елена быстрым движением поправила на плече ремень сумочки, ступила на мостовую. Она уже перешла улицу, подошла к керосинной лавке, была уже у самой её двери, когда Пашка вышел из-под навеса и негромко окликнул женщину по имени. Елена нервно обернулась, заметила Пашку. Лицо её очень побледнело, и он увидел страх в её больших тёмных глазах.
- Паша, зачем ты здесь? - тихо спросила Елена.
Когда Елена оказалась совсем рядом, из Пашкиной головы вылетели все, заранее приготовленные слова. Он молча стоял, чувствуя, как сильно колотится в груди сердце. Руки почему-то похолодели, и он засунул их в карманы.
- Паша? - Елена внимательно посмотрела на него, - это ведь не он тебя прислал?
Пашка понял, что она имела в виду Грановского и отрицательно покачал головой.
Елена смотрела на него, в её взгляде читался всё тот же немой вопрос.
- Я сам, - тихо ответил Пашка, опустив голову.
От её темных внимательных глаз почему-то стало горячо и неловко.
- Просто очень захотел вас увидеть, - выдохнул он.
Елена как-то судорожно вздохнула, поднесла ладонь к виску. На её руках были надеты совсем короткие замшевые перчатки, открывающие запястья. И на её белой коже Пашка успел заметить тёмное пятно... синяк. Увиденное как будто придало ему сил говорить.
- Елена, - он слегка дотронулся до её руки, - не прогоняйте меня... пожалуйста.
Последнее слово он добавил смущённо... как-то совсем по детски. И теперь молчал, ожидая её вердикта.
- Паша, послушай меня, - тихим голосом быстро проговорила Елена, - это всё зря. Ты поймешь, я тебе объясню всё. Подожди немного, я только сюда зайду, - она кивнула на дверь лавки, - не надо, чтобы нас видели вместе.
Пашка кивнул и отошёл чуть подальше, под навес. Елена бросила на него тревожный взгляд и скрылась за дверью. Её не было минут пять. Пашка успел выкурить папиросу и обдумать то, что ей скажет.
"Если только она захочет выслушать меня", - с горечью подумал он.
Они шли по серой, местами потрескавшейся брусчатке. Светило скупое осеннее солнце, дарившее миру последние лучики тепла. Они освещали немногие, оставшиеся на деревьях разноцветные листья, а светлые волосы Елены в солнечных лучах казались Пашке совсем белыми, какими-то сияющими.
Он шёл рядом с ней, а Елена всё говорила. О его необдуманном поступке. О том, что Грановский страшный человек... жестокий и очень ревнивый. Что всё это для него не кончится добром.
- И потом, Пашенька, - мягко сказала Елена, остановившись и взяв его за руку. - мне ведь уже двадцать восемь.
- Я не маленький, - буркнул Пашка, отдернув руку, - мне через месяц девятнадцать исполнится.
Елена грустно улыбнулась. Поднесла руку к глазам, и Пашка опять увидел на её руке тот синяк.
- Он бьет вас? - прямо спросил он, не удержавшись.
Елена вздрогнула и, проследив за Пашкиным взглядом, спрятала руку за спину.
- Нет... нет, - поспешно ответила она.
Возникла неловкая пауза. Пашка отвернулся в сторону. Порыв ветра сорвал с клена несколько крупных желтых листьев и они, кружась в своем медленном вальсе, опустились на серую мощеную мостовую. Прямо им под ноги.
- Иногда, - вдруг призналась Елена тихим голосом, почти прошептала. - Но только когда выпьет сильно. Вот, вчера как раз... ударил.
Её голос прервался.
Пашка почувствовал, как его правая рука непроизвольно сжимается в кулак.
- Зачем вы терпите всё это? - он посмотрел Елене в глаза.
- Настя, - тихо ответила женщина, - она пропадет без меня. Да и...
Она отвернулась от Пашки, поднесла ладонь к глазам и он увидел, что она вытирает слёзы.
Его сердце пронзила игла. Какой-то острой невыносимой боли. Захотелось обнять Елену за хрупкие плечи, которые несли этот непосильный страшный груз, утешить. Но Пашка молчал. Все слова сейчас казались бы, наверное, глупыми и лицемерными. Только его мозг судорожно прокручивал все возможные варианты и... не находил выхода.
- Я хочу вам помочь, - каким-то охрипшим голосом проговорил Пашка, - понимаете?
Елена грустно улыбнулась и посмотрела на него сквозь слёзы.
- Пустое это, Пашенька, - проговорила она, - только себя погубишь. И нам не поможешь.
- Зря вы так, Елена Евгеньевна, - проговорил Пашка. До этого он уже успел узнать её отчество. - Я что-нибудь придумаю.
- Хороший день сегодня, столько солнышка... - проговорила Елена, и Пашка понял, что она хочет переменить тему разговора. - А в тот день когда мы увиделись в церкви, дождь-то какой был сильный. Помнишь?
- Конечно помню, - Пашка улыбнулся ей.
И подумал, что ту встречу запомнил до мелочей. Как запомнит и эту. Как запоминает теперь всё, что связано с этой женщиной, которая удивительным образом стала для него особенной. А как и почему это произошло, он и сам не понимал.
Так, вместе они прошли эту улицу и свернули на соседнюю, тихую улочку, где находилась аптека. Елене нужно было купить микстуру для Насти и горчичники. Как сказала Елена, девочка простыла. Сейчас с ней опять согласилась посидеть соседка.
- Маргарита Ильинична прекрасная женщина, она бывшая гувернантка, - сказала Елена, - но сейчас очень бедствует. Осталась без работы. Сына убили, муж умер два года назад. Вот, сидит иногда немного с Настей. Не бесплатно, конечно.
