Они дошли до стеклянной двери с витиеватой надписью "Аптека". Пашка опять остался ждать Елену на улице.
Она вышла довольно быстро, держа в руках корзинку с покупками. Туда же, в эту корзинку Елена поставила банку с керосином.
- Давайте помогу, - предложил Пашка и, не дожидаясь ответа Елены, взял корзинку из её рук. - и провожу вас заодно.
Они опять шли по серой брусчатке. Елена замедлила шаг, как будто не хотела возвращаться домой. А эти недолгие моменты вне дома были единственными кусочками ее полусвободы.
Обратно Елена предложила вернуться другой дорогой.
- Чуть подольше идти, но там красивее, - неожиданно улыбнулась она.
Улыбалась она очень редко, и сейчас, от ее карих лучистых глаз у Пашки защемило сердце.
Но он просто молча кивнул.
С правой стороны от них вдали тянулась красивая резная ограда. За ней виднелись деревья и дорожки, усыпанные разноцветной листвой.
- Это Богословский парк, - сказала Елена, - мы с Настёной обычно ходим сюда гулять.
- Ещё не был там ни разу, - улыбнулся Пашка, - я ведь сам-то не местный. Приехал в город только два месяца назад.
- Да, я знаю, - Елена серьезно посмотрела на него, - Владимир мне сказал немного про тебя. И что отца твоего...
- Да, - глухим голосом ответил Пашка. - Потому я и пошел на работу эту. Понимаете?
Елена молчала. Её глаза стали совсем темными.
- А как же Бог, Пашенька, - тихо сказала женщина. - Ты веришь в него?
Пашка кивнул.
- В деревне нашей всегда в церковь с мамкой ходили. Да и отец тоже в Бога верил.
- Не убий - это одна из главных заповедей. - Елена дотронулась до его руки. - Нельзя нарушать Божественный закон. Не люди его придумали, Христос нам его дал.
- Закон... - повторил за ней Пашка, - новые сейчас законы. Революционного времени.
Елена вздохнула, покачала головой и опять взяла его за руку, крепко-крепко.
- Закон Бога для всех людей един. Во все времена един, понимаешь, Паша? Нельзя нарушать его.
Пашка молчал. Он не знал, что ей ответить.
Незаметно, за разговором, они вышли к дому, где жила Елена. И Пашка помрачнел от осознания того, что всё уже закончилось... Сейчас Елена уйдет, и кто его знает, когда он снова её увидит.
- Ну всё, Паша, прощай, - проговорила Елена, забирая у него из рук корзинку, - спасибо, что помог донести. И за всё тебе спасибо.
Она посмотрела на него и слегка улыбнулась. Глаза у неё были очень грустными.
- Забудь обо мне... милый мальчик, - совсем тихо сказала Елена, повернулась и пошла прочь быстрым шагом.
Пашка почувствовал, что сердце забилось высоко, где-то в горле. Он сжал кулак так, что ногти впились в ладонь. Ударил холодный порыв ветра, и он увидел, как Елена зябко поежилась, поправляя белую шаль.
- Лена! - вдруг громко крикнул он.
И что-то в его голосе заставило женщину не просто обернуться, но сделать несколько шагов назад. Она посмотрела Пашке в глаза. И ему показалось, что кроме обычной грусти в них теперь было что-то ещё. Может быть, желание искреннего человеческого тепла... или надежда? Но женщина стояла рядом и не уходила.
- Неужели никогда больше не увидимся? - пробормотал Пашка, опустив голову.
Елена молчала, и он вдруг понял, что в её душе происходит какая-то борьба. Он поднял голову и посмотрел в её большие темные глаза.
- Если Настя поправится, в субботу в полдень мы с ней пойдем гулять в парк, - вдруг быстро прошептала Елена.
Пашка понял всё и, улыбнувшись, кивнул.
А женщина поправила выбившуюся из платка светлую прядь волос и, повернувшись, быстро пошла к дому.
Был еще только вечер понедельника, а Пашка уже мечтал о том, чтобы неделя скорее закончилась и наступила суббота.
Елена... он думал про эту женщину и пытался вспомнить, чувствовал ли что-то подобное раньше. Когда он жил в деревне, ему нравилась Варька Криницына, разбитная девушка из их села. Она была года на три старше Пашки, симпатичная, крепко сбитая, задорная, с русой косой до пояса. Ему нравилось смотреть на нее, а однажды, как-то вечером, когда они болтали на улице, Пашка обнял её и поцеловал. Это был первый в его жизни поцелуй. Варька нисколько не сопротивлялась, она сама крепко обняла Пашку, и он даже удивился её пылу.
А позже узнал, что Варька целуется так со многими.
- Добрая она, никому отказать не может, - ухмыльнувшись сказал про Варьку сосед.
И после этих слов Пашка перестал думать про Варьку.
С Еленой всё было совсем иначе. Когда он вспоминал её, на душе становилось и светло, и больно одновременно. И не думать о ней Пашка не мог.
Опять не спалось и Пашка, встав с кровати, зажёг свечу. Одинокий оранжевый язычок пламени тускло осветил маленькую комнатку. Пашка сел на кровать, засунул руку под матрац и вытащил свою тряпичную сумку. Открыл ее и достал икону. Так давно он не вспоминал о ней, и его сердце кольнула острая иголочка вины. Держа икону в руках, он смотрел в лицо Божьей матери. Оно слабо освещалось пламенем свечи, и скорбь её больших темных глаз опять напомнила Пашке про Елену.
Извечная боль всех женщин была в этом взгляде...
Прочитав молитву, Пашка задул свечу и лёг в постель.
- Я спасу тебя, - прошептал он. - Ещё не знаю, как, но спасу.
Пашка подошёл к небольшому, висящему на стене овальному зеркалу и взглянул в него. Из зеркала на него смотрел худощавый парень с прямыми русыми волосами. Серые глаза, прямой нос, высокие скулы. Пашка никогда раньше особо не рассматривал свою внешность, а тут вдруг пристально вгляделся в своё отражение, провёл рукой по волосам. Дотронулся до двухдневной щетины и подумал, что обязательно надо побриться. Не мог же он идти к Елене таким...
Сегодня наконец-то наступила долгожданная суббота. Неделя прошла относительно спокойно, и Пашка радовался, что уже почти две недели не проводилось расстрелов. И работа была ещё сносная. Правда, приходилось пару раз присутствовать на допросах, стоя на охране у двери. Но к этому Пашка уже привык. Да и допросы на этой неделе проходили довольно мирно. Грановский особо не свирепствовал, арестованные не упорствовали и почти сразу же подписывали всё, что от них требовалось.
Пашка побрился и теперь раздумывал, что одеть. Выбор был невелик, одежды у него имелось немного. Он надел свою лучшую белую рубашку с расшитым воротом, вздохнул и накинул на плечи кожаную куртку. Не хотелось идти к Елене в ней. Он подумал, что куртка всё время будет напоминать женщине о том, где и кем он работает. Но, другой верхней одежды не было. И выбора не было. Пашка надел сапоги, которые перед этим старательно начистил и сел за стол выкурить самокрутку. Почему-то он стал нервничать, хотя, всё до этого было хорошо. Он вспомнил о маленькой дочке Елены и подумал, что надо бы что-то купить ребенку, какой-то небольшой гостинец. Тогда надо было выйти пораньше, чтобы успеть зайти в лавку. Пашка бросил взгляд на часы, начало двенадцатого. Он встал из-за стола, и в этот момент в дверь просунулась голова Завьялова, а потом и весь он появился на пороге комнаты.
- Собрался куда, Миронов? - ухмыльнувшись, спросил Антон.
Пашка кивнул, застёгивая куртку.
- Да, пройдусь немного, пока время свободное есть, - ответил он.
Завьялов окинул его взглядом.
- Никак на свиданку? - его лицо расплылось в улыбке.
- С чего ты взял? - буркнул Пашка, надеясь на то, что Завьялов не заметил, как дрогнули его руки.
- Ну-у, смотри... - протянул Антон, - приоделся, побрился. Сам на себя не похож стал.
- Да брось ты, Антоха, - протянул Пашка, стараясь говорить как можно равнодушнее. - На почтамт хочу зайти, матери посылку отправить.
- Матери - эт хорошо, - проговорил Завьялов, - а мне, вот, и отправлять некому. Мать-то не хворает? А сестренка?
- Нет, - Пашка покачал головой, - пишет, что всё у них хорошо.
- Ну, славно. - Антон кивнул головой и отвернулся.
Пашка знал, что родителей у Антона нет. Умерли несколько лет назад, а как и отчего, Пашка не спрашивал. Братьев и сестёр у Завьялова тоже не было.
Пашка уже вышел из флигеля, вдохнул сырой ноябрьский воздух, когда Завьялов окликнул его.
- Ну, что тебе? - спросил Пашка, оборачиваясь.
- Совсем забыл сказать-то. Грановский просил, чтобы ты сегодня в три часа к нему зашёл, - ответил Антон, засунув руки в карманы и в упор глядя на Пашку.
От его взгляда Пашке почему-то стало ужасно неприятно.
- Зачем? - спросил он, чувствуя, как по спине побежал какой-то противный липкий холодок.
"Неужто Грановский видел нас вместе с Еленой, - подумал Пашка. - Да нет, не может быть".
- А я почём знаю, зачем, паря! - огрызнулся Антон. - Он мне не докладывал. Сказал только, что по работе что-то.
- По работе, - повторил Пашка, почувствовав какое-то облегчение, - ладно, зайду.
- Это мне? - маленькая девочка с белокурыми локонами недоверчиво смотрела на Пашку.
Он присел на корточки и протягивал ей большую карамель на деревянной палочке.
- Конечно тебе, - Пашка улыбнулся.
Девочка ещё несколько мгновений настороженно смотрела на него, затем протянула ручку и взяла карамельного петушка.
- Настёна, что надо сказать? Какое слово? - Елена слегка потянула ее за руку.
- Спасибо, - прошептала девочка, засовывая в рот карамель.
Пашка улыбнулся и потрепал её по голове.
- Когда смотрю на неё, вспоминаю свою младшую сестру, - проговорил он, - Татьяна меня на восемь лет младше.
Тоже такие сладости любила, но у нас их не купишь. Привозили их только, когда в город ездили. А это бывало редко.
Елена улыбнулась ему.
- Простите, Елена... Евгеньевна, - смущённо произнёс Пашка. - Говорю вот, а вам всё это и не интересно, наверное.
- Ничего, Паша, мне интересно, - вновь улыбнулась женщина. - И называй меня просто Елена, ладно? Я всё-таки ещё не такая старая.
Пашка кивнул и посмотрел ей в глаза. Карие и лучистые. И почувствовал, как его сердце забилось сильнее, а изнутри поднялась волна какой-то непонятной теплой нежности.
Они с Еленой медленно шли по аллее парка. Настя шла чуть впереди. Под ногами хрустела колкая снежная крупа. Ночью сильно похолодало, и выпал первый снег. Он лежал на потемневшей траве. И на деревьях, покрывая разноцветные листья. И в этом одновременном сочетании осени и зимы было что-то удивительное. Хотя, Пашке сейчас многое казалось удивительным. Может быть, потому, что он шёл рядом с Еленой. Её каблучки негромко стучали по замерзшей земле. Пашка посмотрел на её руки, на этот раз на них были длинные черные перчатки, почти до локтя. Пашке вспомнился тот синяк, который он увидел на её запястье в прошлый раз и вдруг почувствовал нарастающую внутри глухую неприязнь к Грановскому.
- Как вы, Лена? - спросил Пашка.
Женщина подняла на него большие карие глаза.
- Он... больше не обижал вас?
- Нет, - Елена покачала головой. - Может, присядем, Паша?
Она кивнула на стоявшую справа от аллеи скамейку.
Пашка кивнул и они присели рядом. Настя весело бегала сзади, собирая букет из разноцветных кленовых листьев.
- Он часто старается быть со мной хорошим, - вдруг очень тихо сказала Елена, почти прошептала. - Но вот когда выпьет, бывает, себя не контролирует.
А вообще... - она умолкла, безучастно глядя куда-то в пространство.
- Что, Елена? - осторожно переспросил её Пашка.
- Даже предложение мне делал. Говорит, что любит.
Елена слабо улыбнулась, но улыбка была горькой.
- Но я не могу... не могу, Пашенька.
Она взглянула на него, и Пашка увидел блеснувшие в её глазах слёзы.
- Я и так-то живу лишь из-за Насти, - тихо продолжала Елена. - А иначе, давно бы уж умерла. А часто я думаю, что такая жизнь хуже смерти. А ещё иногда думаю, что хочу убить его.
Пашка молчал. Только слушал, как в сердце опять нарастает боль. Он понимал, что женщине надо выговориться.
Елена рассказала немного и про своего мужа, Константина Севастьянова. Он работал приказчиком у крупного фабриканта. Всё имущество фабриканта было национализировано, сам он был арестован и впоследствии расстрелян. Та же участь постигла и мужа Елены.
- Нас с мужем арестовали в один день, - тихо сказала Елена. - Почти месяц я не знала, что с ним. А потом... потом узнала.
Она закрыла лицо ладонями. - И тогда же Грановский сказал мне, что оставит меня в живых, если... И добавил, что только дурная мать не согласилась бы на его условие. А если не соглашусь, меня расстреляют, как и Костю, а дочь пойдет в интернат. Что мне было делать, Паша?! - с отчаянием в голосе проговорила Елена. - Что? Настёна - самое дорогое, что у меня есть.
- А где все эти дни была Настя? - спросил Пашка.
- У соседки нашей, Маргариты Ильиничны. Родных-то у меня в этом городе нет.
- И вообще родных нет? - спросил Пашка.
- Есть сводная сестра, по отцу, Екатерина. Она в Петрограде. Отец умер четыре года назад, а мама умерла, когда я была совсем маленькой. Такие вот дела, Пашенька, - Елена взглянула на него. - Я что-то разговорилась, прости.
- Да что вы, Лена, - как-то неловко ответил Пашка. - За что же извиняться-то? Это вы меня простите, что всё думаю и не знаю пока, как вам и Насте помочь.
- Даже не думай, Паша. - Елена строго посмотрела на него. - Это бесполезно. Владимир имеет большую власть. В этом городе точно. Да даже из города нельзя выехать без пропуска с его подписью.
- Вот как раз об этом я и думаю, - проговорил Пашка.
- Про пропуск?
- Да, - он кивнул. - Я надеюсь, что смогу попробовать вам его достать.
- Присаживайся, Миронов! - Грановский сделал приглашающий жест рукой, и Пашка сел напротив него за стол.
В помещении ощущался резкий табачный запах. Пашка сглотнул, чувствуя, как засосало под ложечкой.
- Вы хотели меня видеть, Владимир Юрьевич? - спросил он, - Мне передали вот...
- Да, - коротко бросил ему Грановский.
Он встал и отошёл к окну, приоткрыв небольшую форточку. Из неё потянуло холодным воздухом, на улице было ветрено.
Пашка вспомнил, как совсем недавно простился с Еленой у выхода из парка. Её большие тёмные глаза, в которых кроме постоянной печали он на какое-то мгновение увидел робкую надежду. Когда ещё раз сказал, что попробует достать пропуск на выезд из города для неё и Насти. И как Елена, прощаясь, сжала его ладонь.
И он сжал её руку в своей, а потом нагнулся и слегка обнял её за плечи.
- Храни тебя Бог, Пашенька, - прошептала ему Елена
Они договорились встретиться здесь же, в парке, через два дня. За это время Пашка надеялся узнать что-то насчёт пропуска, а, может быть, даже и достать его.
Грановский так и молчал, стоя у окна. И Пашка чувствовал себя всё более неуютно, по спине пополз какой-то противный холодок. Он опустил голову и посмотрел на гладкую коричневую поверхность стола. В углу виднелись небольшие пересекающиеся крест-накрест царапины. И Пашка неожиданно подумал, сколько уже человек вот так же, как он сейчас, сидели за этим столом во время своего допроса. Может быть, так же рассматривали эти царапины и напряжённо ждали, что скажет им Грановский, в руках которого находилась их жизнь и смерть.
А Грановский, думая о чём-то своём, молча курил в открытую форточку. И Пашка, посмотрев на него и вспоминая Елену, опять почувствовал нарастающую внутри глухую неприязнь. На какой-то миг она всё заслонила собой и даже пересилила тревогу.
- Ну что, Павел, освоился? - нарушил молчание Грановский, улыбнувшись Пашке. - Как тебе работа-то?
Она вышла довольно быстро, держа в руках корзинку с покупками. Туда же, в эту корзинку Елена поставила банку с керосином.
- Давайте помогу, - предложил Пашка и, не дожидаясь ответа Елены, взял корзинку из её рук. - и провожу вас заодно.
Они опять шли по серой брусчатке. Елена замедлила шаг, как будто не хотела возвращаться домой. А эти недолгие моменты вне дома были единственными кусочками ее полусвободы.
Обратно Елена предложила вернуться другой дорогой.
- Чуть подольше идти, но там красивее, - неожиданно улыбнулась она.
Улыбалась она очень редко, и сейчас, от ее карих лучистых глаз у Пашки защемило сердце.
Но он просто молча кивнул.
С правой стороны от них вдали тянулась красивая резная ограда. За ней виднелись деревья и дорожки, усыпанные разноцветной листвой.
- Это Богословский парк, - сказала Елена, - мы с Настёной обычно ходим сюда гулять.
- Ещё не был там ни разу, - улыбнулся Пашка, - я ведь сам-то не местный. Приехал в город только два месяца назад.
- Да, я знаю, - Елена серьезно посмотрела на него, - Владимир мне сказал немного про тебя. И что отца твоего...
- Да, - глухим голосом ответил Пашка. - Потому я и пошел на работу эту. Понимаете?
Елена молчала. Её глаза стали совсем темными.
- А как же Бог, Пашенька, - тихо сказала женщина. - Ты веришь в него?
Пашка кивнул.
- В деревне нашей всегда в церковь с мамкой ходили. Да и отец тоже в Бога верил.
- Не убий - это одна из главных заповедей. - Елена дотронулась до его руки. - Нельзя нарушать Божественный закон. Не люди его придумали, Христос нам его дал.
- Закон... - повторил за ней Пашка, - новые сейчас законы. Революционного времени.
Елена вздохнула, покачала головой и опять взяла его за руку, крепко-крепко.
- Закон Бога для всех людей един. Во все времена един, понимаешь, Паша? Нельзя нарушать его.
Пашка молчал. Он не знал, что ей ответить.
Незаметно, за разговором, они вышли к дому, где жила Елена. И Пашка помрачнел от осознания того, что всё уже закончилось... Сейчас Елена уйдет, и кто его знает, когда он снова её увидит.
- Ну всё, Паша, прощай, - проговорила Елена, забирая у него из рук корзинку, - спасибо, что помог донести. И за всё тебе спасибо.
Она посмотрела на него и слегка улыбнулась. Глаза у неё были очень грустными.
- Забудь обо мне... милый мальчик, - совсем тихо сказала Елена, повернулась и пошла прочь быстрым шагом.
Пашка почувствовал, что сердце забилось высоко, где-то в горле. Он сжал кулак так, что ногти впились в ладонь. Ударил холодный порыв ветра, и он увидел, как Елена зябко поежилась, поправляя белую шаль.
- Лена! - вдруг громко крикнул он.
И что-то в его голосе заставило женщину не просто обернуться, но сделать несколько шагов назад. Она посмотрела Пашке в глаза. И ему показалось, что кроме обычной грусти в них теперь было что-то ещё. Может быть, желание искреннего человеческого тепла... или надежда? Но женщина стояла рядом и не уходила.
- Неужели никогда больше не увидимся? - пробормотал Пашка, опустив голову.
Елена молчала, и он вдруг понял, что в её душе происходит какая-то борьба. Он поднял голову и посмотрел в её большие темные глаза.
- Если Настя поправится, в субботу в полдень мы с ней пойдем гулять в парк, - вдруг быстро прошептала Елена.
Пашка понял всё и, улыбнувшись, кивнул.
А женщина поправила выбившуюся из платка светлую прядь волос и, повернувшись, быстро пошла к дому.
***
Был еще только вечер понедельника, а Пашка уже мечтал о том, чтобы неделя скорее закончилась и наступила суббота.
Елена... он думал про эту женщину и пытался вспомнить, чувствовал ли что-то подобное раньше. Когда он жил в деревне, ему нравилась Варька Криницына, разбитная девушка из их села. Она была года на три старше Пашки, симпатичная, крепко сбитая, задорная, с русой косой до пояса. Ему нравилось смотреть на нее, а однажды, как-то вечером, когда они болтали на улице, Пашка обнял её и поцеловал. Это был первый в его жизни поцелуй. Варька нисколько не сопротивлялась, она сама крепко обняла Пашку, и он даже удивился её пылу.
А позже узнал, что Варька целуется так со многими.
- Добрая она, никому отказать не может, - ухмыльнувшись сказал про Варьку сосед.
И после этих слов Пашка перестал думать про Варьку.
С Еленой всё было совсем иначе. Когда он вспоминал её, на душе становилось и светло, и больно одновременно. И не думать о ней Пашка не мог.
***
Опять не спалось и Пашка, встав с кровати, зажёг свечу. Одинокий оранжевый язычок пламени тускло осветил маленькую комнатку. Пашка сел на кровать, засунул руку под матрац и вытащил свою тряпичную сумку. Открыл ее и достал икону. Так давно он не вспоминал о ней, и его сердце кольнула острая иголочка вины. Держа икону в руках, он смотрел в лицо Божьей матери. Оно слабо освещалось пламенем свечи, и скорбь её больших темных глаз опять напомнила Пашке про Елену.
Извечная боль всех женщин была в этом взгляде...
Прочитав молитву, Пашка задул свечу и лёг в постель.
- Я спасу тебя, - прошептал он. - Ещё не знаю, как, но спасу.
Глава 5
Пашка подошёл к небольшому, висящему на стене овальному зеркалу и взглянул в него. Из зеркала на него смотрел худощавый парень с прямыми русыми волосами. Серые глаза, прямой нос, высокие скулы. Пашка никогда раньше особо не рассматривал свою внешность, а тут вдруг пристально вгляделся в своё отражение, провёл рукой по волосам. Дотронулся до двухдневной щетины и подумал, что обязательно надо побриться. Не мог же он идти к Елене таким...
Сегодня наконец-то наступила долгожданная суббота. Неделя прошла относительно спокойно, и Пашка радовался, что уже почти две недели не проводилось расстрелов. И работа была ещё сносная. Правда, приходилось пару раз присутствовать на допросах, стоя на охране у двери. Но к этому Пашка уже привык. Да и допросы на этой неделе проходили довольно мирно. Грановский особо не свирепствовал, арестованные не упорствовали и почти сразу же подписывали всё, что от них требовалось.
Пашка побрился и теперь раздумывал, что одеть. Выбор был невелик, одежды у него имелось немного. Он надел свою лучшую белую рубашку с расшитым воротом, вздохнул и накинул на плечи кожаную куртку. Не хотелось идти к Елене в ней. Он подумал, что куртка всё время будет напоминать женщине о том, где и кем он работает. Но, другой верхней одежды не было. И выбора не было. Пашка надел сапоги, которые перед этим старательно начистил и сел за стол выкурить самокрутку. Почему-то он стал нервничать, хотя, всё до этого было хорошо. Он вспомнил о маленькой дочке Елены и подумал, что надо бы что-то купить ребенку, какой-то небольшой гостинец. Тогда надо было выйти пораньше, чтобы успеть зайти в лавку. Пашка бросил взгляд на часы, начало двенадцатого. Он встал из-за стола, и в этот момент в дверь просунулась голова Завьялова, а потом и весь он появился на пороге комнаты.
- Собрался куда, Миронов? - ухмыльнувшись, спросил Антон.
Пашка кивнул, застёгивая куртку.
- Да, пройдусь немного, пока время свободное есть, - ответил он.
Завьялов окинул его взглядом.
- Никак на свиданку? - его лицо расплылось в улыбке.
- С чего ты взял? - буркнул Пашка, надеясь на то, что Завьялов не заметил, как дрогнули его руки.
- Ну-у, смотри... - протянул Антон, - приоделся, побрился. Сам на себя не похож стал.
- Да брось ты, Антоха, - протянул Пашка, стараясь говорить как можно равнодушнее. - На почтамт хочу зайти, матери посылку отправить.
- Матери - эт хорошо, - проговорил Завьялов, - а мне, вот, и отправлять некому. Мать-то не хворает? А сестренка?
- Нет, - Пашка покачал головой, - пишет, что всё у них хорошо.
- Ну, славно. - Антон кивнул головой и отвернулся.
Пашка знал, что родителей у Антона нет. Умерли несколько лет назад, а как и отчего, Пашка не спрашивал. Братьев и сестёр у Завьялова тоже не было.
Пашка уже вышел из флигеля, вдохнул сырой ноябрьский воздух, когда Завьялов окликнул его.
- Ну, что тебе? - спросил Пашка, оборачиваясь.
- Совсем забыл сказать-то. Грановский просил, чтобы ты сегодня в три часа к нему зашёл, - ответил Антон, засунув руки в карманы и в упор глядя на Пашку.
От его взгляда Пашке почему-то стало ужасно неприятно.
- Зачем? - спросил он, чувствуя, как по спине побежал какой-то противный липкий холодок.
"Неужто Грановский видел нас вместе с Еленой, - подумал Пашка. - Да нет, не может быть".
- А я почём знаю, зачем, паря! - огрызнулся Антон. - Он мне не докладывал. Сказал только, что по работе что-то.
- По работе, - повторил Пашка, почувствовав какое-то облегчение, - ладно, зайду.
***
- Это мне? - маленькая девочка с белокурыми локонами недоверчиво смотрела на Пашку.
Он присел на корточки и протягивал ей большую карамель на деревянной палочке.
- Конечно тебе, - Пашка улыбнулся.
Девочка ещё несколько мгновений настороженно смотрела на него, затем протянула ручку и взяла карамельного петушка.
- Настёна, что надо сказать? Какое слово? - Елена слегка потянула ее за руку.
- Спасибо, - прошептала девочка, засовывая в рот карамель.
Пашка улыбнулся и потрепал её по голове.
- Когда смотрю на неё, вспоминаю свою младшую сестру, - проговорил он, - Татьяна меня на восемь лет младше.
Тоже такие сладости любила, но у нас их не купишь. Привозили их только, когда в город ездили. А это бывало редко.
Елена улыбнулась ему.
- Простите, Елена... Евгеньевна, - смущённо произнёс Пашка. - Говорю вот, а вам всё это и не интересно, наверное.
- Ничего, Паша, мне интересно, - вновь улыбнулась женщина. - И называй меня просто Елена, ладно? Я всё-таки ещё не такая старая.
Пашка кивнул и посмотрел ей в глаза. Карие и лучистые. И почувствовал, как его сердце забилось сильнее, а изнутри поднялась волна какой-то непонятной теплой нежности.
Они с Еленой медленно шли по аллее парка. Настя шла чуть впереди. Под ногами хрустела колкая снежная крупа. Ночью сильно похолодало, и выпал первый снег. Он лежал на потемневшей траве. И на деревьях, покрывая разноцветные листья. И в этом одновременном сочетании осени и зимы было что-то удивительное. Хотя, Пашке сейчас многое казалось удивительным. Может быть, потому, что он шёл рядом с Еленой. Её каблучки негромко стучали по замерзшей земле. Пашка посмотрел на её руки, на этот раз на них были длинные черные перчатки, почти до локтя. Пашке вспомнился тот синяк, который он увидел на её запястье в прошлый раз и вдруг почувствовал нарастающую внутри глухую неприязнь к Грановскому.
- Как вы, Лена? - спросил Пашка.
Женщина подняла на него большие карие глаза.
- Он... больше не обижал вас?
- Нет, - Елена покачала головой. - Может, присядем, Паша?
Она кивнула на стоявшую справа от аллеи скамейку.
Пашка кивнул и они присели рядом. Настя весело бегала сзади, собирая букет из разноцветных кленовых листьев.
- Он часто старается быть со мной хорошим, - вдруг очень тихо сказала Елена, почти прошептала. - Но вот когда выпьет, бывает, себя не контролирует.
А вообще... - она умолкла, безучастно глядя куда-то в пространство.
- Что, Елена? - осторожно переспросил её Пашка.
- Даже предложение мне делал. Говорит, что любит.
Елена слабо улыбнулась, но улыбка была горькой.
- Но я не могу... не могу, Пашенька.
Она взглянула на него, и Пашка увидел блеснувшие в её глазах слёзы.
- Я и так-то живу лишь из-за Насти, - тихо продолжала Елена. - А иначе, давно бы уж умерла. А часто я думаю, что такая жизнь хуже смерти. А ещё иногда думаю, что хочу убить его.
Пашка молчал. Только слушал, как в сердце опять нарастает боль. Он понимал, что женщине надо выговориться.
Елена рассказала немного и про своего мужа, Константина Севастьянова. Он работал приказчиком у крупного фабриканта. Всё имущество фабриканта было национализировано, сам он был арестован и впоследствии расстрелян. Та же участь постигла и мужа Елены.
- Нас с мужем арестовали в один день, - тихо сказала Елена. - Почти месяц я не знала, что с ним. А потом... потом узнала.
Она закрыла лицо ладонями. - И тогда же Грановский сказал мне, что оставит меня в живых, если... И добавил, что только дурная мать не согласилась бы на его условие. А если не соглашусь, меня расстреляют, как и Костю, а дочь пойдет в интернат. Что мне было делать, Паша?! - с отчаянием в голосе проговорила Елена. - Что? Настёна - самое дорогое, что у меня есть.
- А где все эти дни была Настя? - спросил Пашка.
- У соседки нашей, Маргариты Ильиничны. Родных-то у меня в этом городе нет.
- И вообще родных нет? - спросил Пашка.
- Есть сводная сестра, по отцу, Екатерина. Она в Петрограде. Отец умер четыре года назад, а мама умерла, когда я была совсем маленькой. Такие вот дела, Пашенька, - Елена взглянула на него. - Я что-то разговорилась, прости.
- Да что вы, Лена, - как-то неловко ответил Пашка. - За что же извиняться-то? Это вы меня простите, что всё думаю и не знаю пока, как вам и Насте помочь.
- Даже не думай, Паша. - Елена строго посмотрела на него. - Это бесполезно. Владимир имеет большую власть. В этом городе точно. Да даже из города нельзя выехать без пропуска с его подписью.
- Вот как раз об этом я и думаю, - проговорил Пашка.
- Про пропуск?
- Да, - он кивнул. - Я надеюсь, что смогу попробовать вам его достать.
***
- Присаживайся, Миронов! - Грановский сделал приглашающий жест рукой, и Пашка сел напротив него за стол.
В помещении ощущался резкий табачный запах. Пашка сглотнул, чувствуя, как засосало под ложечкой.
- Вы хотели меня видеть, Владимир Юрьевич? - спросил он, - Мне передали вот...
- Да, - коротко бросил ему Грановский.
Он встал и отошёл к окну, приоткрыв небольшую форточку. Из неё потянуло холодным воздухом, на улице было ветрено.
Пашка вспомнил, как совсем недавно простился с Еленой у выхода из парка. Её большие тёмные глаза, в которых кроме постоянной печали он на какое-то мгновение увидел робкую надежду. Когда ещё раз сказал, что попробует достать пропуск на выезд из города для неё и Насти. И как Елена, прощаясь, сжала его ладонь.
И он сжал её руку в своей, а потом нагнулся и слегка обнял её за плечи.
- Храни тебя Бог, Пашенька, - прошептала ему Елена
Они договорились встретиться здесь же, в парке, через два дня. За это время Пашка надеялся узнать что-то насчёт пропуска, а, может быть, даже и достать его.
Грановский так и молчал, стоя у окна. И Пашка чувствовал себя всё более неуютно, по спине пополз какой-то противный холодок. Он опустил голову и посмотрел на гладкую коричневую поверхность стола. В углу виднелись небольшие пересекающиеся крест-накрест царапины. И Пашка неожиданно подумал, сколько уже человек вот так же, как он сейчас, сидели за этим столом во время своего допроса. Может быть, так же рассматривали эти царапины и напряжённо ждали, что скажет им Грановский, в руках которого находилась их жизнь и смерть.
А Грановский, думая о чём-то своём, молча курил в открытую форточку. И Пашка, посмотрев на него и вспоминая Елену, опять почувствовал нарастающую внутри глухую неприязнь. На какой-то миг она всё заслонила собой и даже пересилила тревогу.
- Ну что, Павел, освоился? - нарушил молчание Грановский, улыбнувшись Пашке. - Как тебе работа-то?
