- Так вот же, табачок, - Антон подобострастно пододвинул к нему самокрутку.
- Чтобы я курил дерьмо такое? - Фомин громко, истерически засмеялся. И опять забарабанил длинными пальцами по столу.
- Ну, надо идти за куревом, - он встал, сильно качнувшись и почти упал. Кое-как всё-таки удержался, вцепившись в край стола.
И в Пашкину голову вдруг пришла настолько простая и ясная мысль, что он даже слегка улыбнулся.
- Сергей Иванович, - громко сказал он, - папироски в кабинете у вас?
- Д-да, - Фомин поднял на него глаза с суженными зрачками. - Я на столе их и оставил.
- А давайте я сбегаю, - быстро проговорил Пашка, - а то зачем вам через весь двор в другой корпус идти? Да и мороз сейчас какой крепкий. А я мигом.
Завьялов с недоумением посмотрел на него, но ничего не сказал.
Фомин молчал. Пашкино сердце больно и напряженно билось в груди. Он подумал, что именно в этот момент решается судьба Елены. И его судьба тоже...
- На, держи! - Фомин засунул руку в карман и протянул Пашке довольно объемную связку с ключами. - Только живо, Павло. А то расстреляю! Пулю в башку пущу!
И он засмеялся, довольный своей шуткой.
Пашка протянул руку, и холодная связка ключей легла в его ладонь.
На улице был довольно сильный мороз. Пашка глубоко вдохнул холодный воздух. После душного прокуренного помещения и от волнения голова закружилась.
"У меня должно получится. Обязательно получится", - думал он, быстрым шагом пересекая двор и направляясь к административному корпусу. В руке он сжимал связку ключей. Связка была холодной, но ему почему-то казалось, что ладонь горит. Он толкнул тяжёлую дверь и зашёл в корпус. Под потолком горела тусклая жёлтая лампочка. И стояла непривычная тишина, от которой у Пашки заложило уши.
"Уже поздно, - подумал он, - часа два ночи. Засиделись мы".
Сглотнув, он двинулся по коридору. Прошёл дверь бухгалтерии, инвентарной. Ещё пара дверей без табличек. Они всегда были закрыты, и Пашка до сих пор не знал, что за ними находится. А вот и кабинет Грановского. Он остановился и вытащил из кармана связку. Ключ от кабинета был длиннее других, узкий, желтого цвета. Когда он уходил, Фомин, сощурив глаз, кивнул на этот ключ. Да Пашка и раньше, наблюдая за Грановским, заметил, что кабинет он открывал именно этим ключом.
Он быстро вставил его в замочную скважину, повернул пару раз. Замок щёлкнул. Пашка дернул ручку, и дверь с лёгким скрипом отворилась.
"Только бы никто не заглянул сюда", - с бьющимся сердцем подумал Пашка. Притворил за собой дверь и включил свет. Вот он, страшный кабинет, видевший уже столько допросов. Сейчас, ночью, он выглядел немного иначе. Или Пашке это показалось? Он на мгновение застыл на пороге.
Со стены на него строго смотрел портрет Дзержинского. На столе стоял большой стеклянный графин с водой. "Раньше его здесь не было. Наверное, Фома притащил" - подумал Пашка. Рядом с графином он увидел и небольшой серебряный портсигар, оставленный Фоминым. Подошёл к столу, сунул портсигар в карман и присел на корточки перед закрытыми ящиками стола. Руки от волнения дрожали. И Пашка только сейчас подумал, что ключей на связке многовато. Какой ключ именно от того, верхнего ящика, где лежали пропуска?
Он начал поочередно перебирать ключи, вставляя их в замочную скважину. Ключей было много. Вот, Пашка перепробовал уже их все, но ни один из них не подходил. Парень почувствовал нарастающую внутри панику.
- Нет... - пробормотал он, - не может быть. Я же сам видел, как Грановский закрывал верхний ящик ключом именно с этой связки.
Он вновь перебрал все ключи, и опять ни один не подходил к верхнему ящику.
"Неужели Грановский увёз ключ с собой?", - пронзила сознание мысль, от которой Пашка чуть не застонал.
"Да нет, нет... не может быть, - начал он успокаивать себя, - он же временно передал все дела Фомину. Значит, ключ должен быть у него. Там же пропуска, да и другие нужные бланки тоже".
Он встряхнул в ладони связку, и в тусклом освещении вдруг блеснул совсем неприметный маленький ключик, самый последний.
"Как же я раньше его не заметил? – подумал Пашка. - Вот дурак. Это всё от волнения".
Это и оказался ключ от верхнего ящика. Два поворота в замочной скважине, тихий щелчок, и Пашка потянул на себя ящик. Сердце захлестнула волна радости. Он быстро сунул руку в глубь. Как и несколько дней назад, он нащупал вдали, за какими-то папками, стопку знакомых плотных листков. Бланки пропусков. Пашка вытащил стопку. Все бланки были пронумерованы.
"Если Фомин будет выписывать кому-то пропуск, он сразу догадается о пропаже", - подумал он. – По ним, видать, отчётность. Но, была – не была. Значит, надо уезжать из города вместе с Еленой и Настеной как можно скорее".
Пашка положил в карман четыре пропуска, один запасной, на всякий случай. Потом, аккуратно сложив всю стопку, совместив края бланков, он сунул её на прежнее место. Неожиданно, его рука в глубине ящика наткнулась на что-то твердое. Какая-то небольшая плотная картонка. Зачем-то Пашка вытащил её и почувствовал, как сильно-сильно забилось сердце. С небольшой фотокарточки на него смотрела Елена. Он узнал её сразу. Но здесь она была совсем другая. На губах легкая улыбка, глаза светились радостью.
"Фотография из прежней жизни, - подумал Пашка, держа её в руке, - Леночка, любимая". Он поцеловал карточку, а потом, сам не ожидая от себя такого, решительным движением положил фотографию Елены в карман, к пропускам. Он понял, что ему не хочется, чтобы у Грановского оставалось даже её фото.
- Ну что, Павло, принёс? - светло-карие глаза Фомина пристально смотрел на Пашку. - Что-то долго ты ходил.
Он откинул с глаз волосы, и Пашка заметил, как трясутся его руки.
- Да, Сергей Иванович, принес. - Пашка протянул ему связку ключей и портсигар.
Фомин буквально вырвал его из рук Пашки, открыл, вытащил сигарету, чиркнул спичкой. По комнате поплыл какой-то странный горьковатый запах. Вроде и табак, а вроде и ещё что-то другое примешивалось.
"Сигаретки, наверное, тоже не простые", - подумал Пашка.
Он посмотрел на Завьялова, и Антон, поймав его взгляд, сочувственно кивнул.
Фомин снова сильно закашлялся, поднеся руку к горлу. В комнате и так уже было невыносимо накурено. Пашка бросил беглый взгляд на циферблат часов.
Полтретьего ночи. Он чувствовал, что глаза сами собой закрываются. Вдруг страшно захотелось спать. Может быть, сказалось пережитое волнение, когда он ходил за пропусками. Пашка присел на кровать, прислонившись спиной к стене. Фомин, казалось, не заметил этого, а продолжал возбужденно и сбивчиво рассказывать что-то Завьялову. Опять что-то из своего прошлого. Кажется, он нашел благодарного слушателя. А Пашка, отвернувшись в сторону, незаметно просунул руку под матрас и дотронулся до края иконы.
"Матерь Божия, спаси Елену и Настю, - мысленно попросил он. - Только бы теперь всё получилось. Пропуска уже есть"
Другой рукой он нащупал лежавшие в кармане бланки. - Помоги им. И мне".
Фомин ушёл из Пашкиной комнатушки только под утро. Пашка думал уже, что он так и останется и завалится спать на его кровать. Но Фомин, неожиданно, вдруг посмотрел на висевший на стене циферблат часов:
- Ну-у, парни, уже и утро, - протянул он.
Пашка в свою очередь глянул на часы. Было уже полпятого утра.
- Ладно, пойду, - Фомин встал, опять сильно качнувшись. Но Антон успел подхватить его за локоть.
- Куда ж вы, Сергей Иванович? - с деланным беспокойством пробормотал Завьялов. - Как вы до дому-то доберетесь? Темно ещё.
- Да никак, - Фомин усмехнулся ему в самое лицо, - пойду, в кабинете вздремну, там диван есть.
- А... да-да, - подхватил Завьялов, - надо вам поспать немного, а то вы... в таком состоянии...
Антон осёкся, поняв, что сболтнул лишнего.
- В каком состоянии? - переспросил Фомин. И Пашка поразился, услышав, как из вполне добродушного его голос мгновенно стал нервным и злым.
Завьялов струхнул.
- Ну, перебрали чуток, - пробормотал он, виновато опустив голову. - День рождения всё-таки. Да вы не серчайте так, Сергей Иванович, с кем не бывает. Я вот тоже...
- Ну... ладно, ладно, - Фомин сильно ткнул Антона в спину и усмехнулся. - Прощаю. На первый раз. Но вообще, смотри, Завьялов. Со мной шутки плохи.
Антон вызвался проводить едва державшегося на ногах Фомина. Они ушли, и Пашка наконец-то остался один. В комнатушке стоял тяжелый табачный запах. Пашка приоткрыл дверь, чтобы немного проветрилось. Убрал со стола пустые бутылки и окурки.
"Надо бы немного поспать", - прошептал он, присев на кровать. Голова была тяжелой и какой-то дурной.
"Надышался куревом Фомина", - подумал Пашка. Он опять засунул руку в карман, вытащил пропуска и, немного подумав, переложил их во внутренний карман куртки. Затем закрыл изнутри дверь и достал из под матраца икону. Божья матерь смотрела на него своими большими скорбными глазами. И Пашка вдруг вспомнил сон, который приснился ему пару дней назад. Сердце кольнуло какое-то нехорошее предчувствие. Губы сами собой начали шептать слова молитвы. Стало чуть полегче. Помолившись, Пашка сунул икону обратно под матрац и, не раздеваясь, лёг на кровать. Почти сразу он заснул.
Проснулся Пашка резко, как от удара. Ему показалось, что спал он всего минут десять, но когда посмотрел на часы, увидел, что уже полдесятого утра.
Голова нещадно болела. Пашка с трудом сел на кровати. И сразу же, вспомнив что-то очень важное, сунул руку в карман. Пропуска были на месте. Это придало ему сил. Вытащив карточку Елены, Пашка долго вгляделся в нежный овал лица, в её лучистые глаза.
- Уже совсем скоро, Леночка, - прошептал он и бережно положил фото обратно в карман.
Встав с кровати, он подошёл к висевшему в углу зеркалу. На него смотрел нахмуренный, заросший парень. Пашка вгляделся в своё отражение... провёл рукой по небритой щеке. На какой-то миг он подумал, что в зеркале отражается не он, а какой-то совсем другой, незнакомый ему человек. А тот - он прежний, уже давно умер. В какой-то степени так оно и было...
Слишком много всего прошло с тех пор, как он уехал из родной деревни. За эти полгода. Слишком многое стало иным, и в первую очередь - он сам.
"Я убивал, - подумал Пашка. - Трех человек уже убил. Я - убийца"
На какой-то миг в сознании отчетливо всплыли слова, слышанные им не раз от Грановского. Про врагов революции, которых он сравнивал с крысами и тараканами. И о том, что они, чекисты, делают благое дело ради всеобщего счастья и будущей счастливой жизни. Очищают новое социалистическое общество.
"А когда-то ведь я верил всему этому, - подумал Пашка, сев на табурет и рассеянно проводя рукой по лбу. - Да и Грановский, похоже, верит. Он говорил об этом с такой убежденностью. Но только... почему он думает, что он прав? Что они все правы? А благое дело... чего тогда стоит оно, если его вершат такие, как Фома?"
- Нет, - тихо прошептал Пашка. - Не правы они. Нельзя строить счастье на убийствах и смертях. Нельзя.
Он наскоро умылся, плеснув в лицо холодной воды из ковшика. Затем побрился и опять подумал про Елену и о том, что скоро её увидит. На сердце было тягостно и тревожно, но тревогу эту заслонила собой радость. Когда он представил её большие глаза, светлые волосы, нежную улыбку, которую он видел, правда, всего лишь пару раз.
Во дворе он столкнулся с Завьяловым.
- Ну что, паря, жив? - как-то ехидно усмехнулся Антон, дымя самокруткой. - Смотри-ка, побрился даже.
- Ну... да, - Пашка кивнул
- Посидели то хорошо, вчера, а? - голос Завьялова был вполне доброжелательным, но глаза его почему-то прищурились.
- Шутишь что ли? - Пашка махнул рукой, - не рад я, что с Фомой связался. Башка до сих пор, как чугунная.
- Не привыкший ты пить ещё, - усмехнулся Завьялов, - а Фома... - он на мгновение замолчал, сплюнув себе под ноги, - Фому я сегодня с утреца уже видел. Кстати, он просил тебя зайти к нему в кабинет. Он сейчас там.
- Меня? - переспросил Пашка.
Сердце упало куда-то вниз. Он подумал, что Фомину уже всё известно. И о пропавших пропусках. И вообще, обо всех его, Пашкиных планах.
- Ну да, тебя, - Завьялов посмотрел на него с легким недоумением:
- Эге, чего ты побледнел-то? Или Фому так боишься?
Антон опять усмехнулся:
- Ну так сам виноват. Сам эти посиделки с ним устроил, а что теперь уж...
- Ладно, Антоха, - Пашка примирительно дотронулся до плеча Завьялова. - Спасибо, что передал.
- Ну давай, удачи, - протянул ему в спину Антон.
Фомин, как ни странно, выглядел довольно бодрым, даже оживленным. Только лицо было, пожалуй, бледнее обычного. И под глазами темнели круги.
Он царственным жестом кивнул Пашке, сказав присаживаться. У входной двери стоял ещё один чекист, Корнеенко. Пашка почти не общался с ним, знал только, что Глеб Корнеенко почти год воевал в Красной армии, был ранен в руку. А потом вот, оказался в ЧК. Как и почему так получилось - Пашка не спрашивал. Корнеенко тоже слегка кивнул Пашке, продолжая стоять у входной двери.
Фомин некоторое время молчал, и Пашка почувствовал, что ещё немного, и он сам сорвётся. Напряжение росло. Фомин быстро забарабанил длинными пальцами по столу. Видимо, это был его любимый жест. Пашка кашлянул, стараясь изо всех сил выглядеть спокойно и не обращать внимание на поползший вдоль позвоночника противный липкий холодок. Холодок страха...
- Понравился ты мне, Павло, - вдруг выдал Фомин, и на его губах появилась улыбка. - Есть в тебе что-то... что-то такое, настоящее.
Пашка перевел взгляд за зарешеченное окно, лихорадочно думая, что всё это может означать. Искренне ли говорит Фомин или это своеобразное издевательство перед тем, как он выложит Пашке всё - и о пропавших пропусках и...
- Хороший ты парень, - продолжал Фомин, - не испорченный ещё жизнью.
- Да ладно вам, Сергей Иванович, - буркнул Пашка.
- Я знаю, что говорю, - усмехнулся Фомин. - Хочу тебе подарочек сделать. Увольнительную до завтрашнего вечера. Хочешь, сходи в город прогуляйся. Делами своими займись. Или может ещё куда соберешься. Или к кому. Есть у тебя баба-то?
Он усмехнулся. А Пашка, несмотря на радость от того, что о пропусках Фомину скорее всего ещё ничего не известно, почувствовал знакомую тошноту.
Слово "баба" в устах Фомина прозвучало как-то особенно цинично. Пашка вспомнил почему-то о несчастной генеральской дочке, к которой накануне предлагал пойти Фомин. И о том, что с ней теперь. Сердце сдавила жалость.
Фомин заинтересованно смотрел Пашке в глаза, ожидая ответа.
- Да, есть, - тихо сказал Пашка.
- Ну вот и славно. Свободен будешь сегодня после двух и завтра до десяти вечера. Понятно, Павло?
- Да, - Пашка кивнул, - спасибо вам, Сергей Иванович.
- Да не за что. Подарочек тебе, - Фомин закашлялся и жадно отпил воды из графина. Прямо из горлышка.
Корнеенко, стоявший у двери, молча слушал их разговор. И Пашка с тревогой подумал, зачем он здесь. Фомин перехватил Пашкин взгляд, направленный на Корнеенко.
- Увольнительная у тебя с двух часов, Павло - проговорил он. - Сейчас одиннадцать. Ещё немного поработаешь.
- Слушаюсь, Сергей Иванович, - ответил Пашка. - Что за работа?
- Допрос, - бросил ему Фомин.
И хотя Пашка понимал, что придется всего лишь присутствовать на допросе кого-то из заключенных, по его спине опять пробежал холодок.
- Чтобы я курил дерьмо такое? - Фомин громко, истерически засмеялся. И опять забарабанил длинными пальцами по столу.
- Ну, надо идти за куревом, - он встал, сильно качнувшись и почти упал. Кое-как всё-таки удержался, вцепившись в край стола.
И в Пашкину голову вдруг пришла настолько простая и ясная мысль, что он даже слегка улыбнулся.
- Сергей Иванович, - громко сказал он, - папироски в кабинете у вас?
- Д-да, - Фомин поднял на него глаза с суженными зрачками. - Я на столе их и оставил.
- А давайте я сбегаю, - быстро проговорил Пашка, - а то зачем вам через весь двор в другой корпус идти? Да и мороз сейчас какой крепкий. А я мигом.
Завьялов с недоумением посмотрел на него, но ничего не сказал.
Фомин молчал. Пашкино сердце больно и напряженно билось в груди. Он подумал, что именно в этот момент решается судьба Елены. И его судьба тоже...
- На, держи! - Фомин засунул руку в карман и протянул Пашке довольно объемную связку с ключами. - Только живо, Павло. А то расстреляю! Пулю в башку пущу!
И он засмеялся, довольный своей шуткой.
Пашка протянул руку, и холодная связка ключей легла в его ладонь.
На улице был довольно сильный мороз. Пашка глубоко вдохнул холодный воздух. После душного прокуренного помещения и от волнения голова закружилась.
"У меня должно получится. Обязательно получится", - думал он, быстрым шагом пересекая двор и направляясь к административному корпусу. В руке он сжимал связку ключей. Связка была холодной, но ему почему-то казалось, что ладонь горит. Он толкнул тяжёлую дверь и зашёл в корпус. Под потолком горела тусклая жёлтая лампочка. И стояла непривычная тишина, от которой у Пашки заложило уши.
"Уже поздно, - подумал он, - часа два ночи. Засиделись мы".
Сглотнув, он двинулся по коридору. Прошёл дверь бухгалтерии, инвентарной. Ещё пара дверей без табличек. Они всегда были закрыты, и Пашка до сих пор не знал, что за ними находится. А вот и кабинет Грановского. Он остановился и вытащил из кармана связку. Ключ от кабинета был длиннее других, узкий, желтого цвета. Когда он уходил, Фомин, сощурив глаз, кивнул на этот ключ. Да Пашка и раньше, наблюдая за Грановским, заметил, что кабинет он открывал именно этим ключом.
Он быстро вставил его в замочную скважину, повернул пару раз. Замок щёлкнул. Пашка дернул ручку, и дверь с лёгким скрипом отворилась.
"Только бы никто не заглянул сюда", - с бьющимся сердцем подумал Пашка. Притворил за собой дверь и включил свет. Вот он, страшный кабинет, видевший уже столько допросов. Сейчас, ночью, он выглядел немного иначе. Или Пашке это показалось? Он на мгновение застыл на пороге.
Со стены на него строго смотрел портрет Дзержинского. На столе стоял большой стеклянный графин с водой. "Раньше его здесь не было. Наверное, Фома притащил" - подумал Пашка. Рядом с графином он увидел и небольшой серебряный портсигар, оставленный Фоминым. Подошёл к столу, сунул портсигар в карман и присел на корточки перед закрытыми ящиками стола. Руки от волнения дрожали. И Пашка только сейчас подумал, что ключей на связке многовато. Какой ключ именно от того, верхнего ящика, где лежали пропуска?
Он начал поочередно перебирать ключи, вставляя их в замочную скважину. Ключей было много. Вот, Пашка перепробовал уже их все, но ни один из них не подходил. Парень почувствовал нарастающую внутри панику.
- Нет... - пробормотал он, - не может быть. Я же сам видел, как Грановский закрывал верхний ящик ключом именно с этой связки.
Он вновь перебрал все ключи, и опять ни один не подходил к верхнему ящику.
"Неужели Грановский увёз ключ с собой?", - пронзила сознание мысль, от которой Пашка чуть не застонал.
"Да нет, нет... не может быть, - начал он успокаивать себя, - он же временно передал все дела Фомину. Значит, ключ должен быть у него. Там же пропуска, да и другие нужные бланки тоже".
Он встряхнул в ладони связку, и в тусклом освещении вдруг блеснул совсем неприметный маленький ключик, самый последний.
"Как же я раньше его не заметил? – подумал Пашка. - Вот дурак. Это всё от волнения".
Это и оказался ключ от верхнего ящика. Два поворота в замочной скважине, тихий щелчок, и Пашка потянул на себя ящик. Сердце захлестнула волна радости. Он быстро сунул руку в глубь. Как и несколько дней назад, он нащупал вдали, за какими-то папками, стопку знакомых плотных листков. Бланки пропусков. Пашка вытащил стопку. Все бланки были пронумерованы.
"Если Фомин будет выписывать кому-то пропуск, он сразу догадается о пропаже", - подумал он. – По ним, видать, отчётность. Но, была – не была. Значит, надо уезжать из города вместе с Еленой и Настеной как можно скорее".
Пашка положил в карман четыре пропуска, один запасной, на всякий случай. Потом, аккуратно сложив всю стопку, совместив края бланков, он сунул её на прежнее место. Неожиданно, его рука в глубине ящика наткнулась на что-то твердое. Какая-то небольшая плотная картонка. Зачем-то Пашка вытащил её и почувствовал, как сильно-сильно забилось сердце. С небольшой фотокарточки на него смотрела Елена. Он узнал её сразу. Но здесь она была совсем другая. На губах легкая улыбка, глаза светились радостью.
"Фотография из прежней жизни, - подумал Пашка, держа её в руке, - Леночка, любимая". Он поцеловал карточку, а потом, сам не ожидая от себя такого, решительным движением положил фотографию Елены в карман, к пропускам. Он понял, что ему не хочется, чтобы у Грановского оставалось даже её фото.
***
- Ну что, Павло, принёс? - светло-карие глаза Фомина пристально смотрел на Пашку. - Что-то долго ты ходил.
Он откинул с глаз волосы, и Пашка заметил, как трясутся его руки.
- Да, Сергей Иванович, принес. - Пашка протянул ему связку ключей и портсигар.
Фомин буквально вырвал его из рук Пашки, открыл, вытащил сигарету, чиркнул спичкой. По комнате поплыл какой-то странный горьковатый запах. Вроде и табак, а вроде и ещё что-то другое примешивалось.
"Сигаретки, наверное, тоже не простые", - подумал Пашка.
Он посмотрел на Завьялова, и Антон, поймав его взгляд, сочувственно кивнул.
Фомин снова сильно закашлялся, поднеся руку к горлу. В комнате и так уже было невыносимо накурено. Пашка бросил беглый взгляд на циферблат часов.
Полтретьего ночи. Он чувствовал, что глаза сами собой закрываются. Вдруг страшно захотелось спать. Может быть, сказалось пережитое волнение, когда он ходил за пропусками. Пашка присел на кровать, прислонившись спиной к стене. Фомин, казалось, не заметил этого, а продолжал возбужденно и сбивчиво рассказывать что-то Завьялову. Опять что-то из своего прошлого. Кажется, он нашел благодарного слушателя. А Пашка, отвернувшись в сторону, незаметно просунул руку под матрас и дотронулся до края иконы.
"Матерь Божия, спаси Елену и Настю, - мысленно попросил он. - Только бы теперь всё получилось. Пропуска уже есть"
Другой рукой он нащупал лежавшие в кармане бланки. - Помоги им. И мне".
***
Фомин ушёл из Пашкиной комнатушки только под утро. Пашка думал уже, что он так и останется и завалится спать на его кровать. Но Фомин, неожиданно, вдруг посмотрел на висевший на стене циферблат часов:
- Ну-у, парни, уже и утро, - протянул он.
Пашка в свою очередь глянул на часы. Было уже полпятого утра.
- Ладно, пойду, - Фомин встал, опять сильно качнувшись. Но Антон успел подхватить его за локоть.
- Куда ж вы, Сергей Иванович? - с деланным беспокойством пробормотал Завьялов. - Как вы до дому-то доберетесь? Темно ещё.
- Да никак, - Фомин усмехнулся ему в самое лицо, - пойду, в кабинете вздремну, там диван есть.
- А... да-да, - подхватил Завьялов, - надо вам поспать немного, а то вы... в таком состоянии...
Антон осёкся, поняв, что сболтнул лишнего.
- В каком состоянии? - переспросил Фомин. И Пашка поразился, услышав, как из вполне добродушного его голос мгновенно стал нервным и злым.
Завьялов струхнул.
- Ну, перебрали чуток, - пробормотал он, виновато опустив голову. - День рождения всё-таки. Да вы не серчайте так, Сергей Иванович, с кем не бывает. Я вот тоже...
- Ну... ладно, ладно, - Фомин сильно ткнул Антона в спину и усмехнулся. - Прощаю. На первый раз. Но вообще, смотри, Завьялов. Со мной шутки плохи.
Антон вызвался проводить едва державшегося на ногах Фомина. Они ушли, и Пашка наконец-то остался один. В комнатушке стоял тяжелый табачный запах. Пашка приоткрыл дверь, чтобы немного проветрилось. Убрал со стола пустые бутылки и окурки.
"Надо бы немного поспать", - прошептал он, присев на кровать. Голова была тяжелой и какой-то дурной.
"Надышался куревом Фомина", - подумал Пашка. Он опять засунул руку в карман, вытащил пропуска и, немного подумав, переложил их во внутренний карман куртки. Затем закрыл изнутри дверь и достал из под матраца икону. Божья матерь смотрела на него своими большими скорбными глазами. И Пашка вдруг вспомнил сон, который приснился ему пару дней назад. Сердце кольнуло какое-то нехорошее предчувствие. Губы сами собой начали шептать слова молитвы. Стало чуть полегче. Помолившись, Пашка сунул икону обратно под матрац и, не раздеваясь, лёг на кровать. Почти сразу он заснул.
Глава 8
Проснулся Пашка резко, как от удара. Ему показалось, что спал он всего минут десять, но когда посмотрел на часы, увидел, что уже полдесятого утра.
Голова нещадно болела. Пашка с трудом сел на кровати. И сразу же, вспомнив что-то очень важное, сунул руку в карман. Пропуска были на месте. Это придало ему сил. Вытащив карточку Елены, Пашка долго вгляделся в нежный овал лица, в её лучистые глаза.
- Уже совсем скоро, Леночка, - прошептал он и бережно положил фото обратно в карман.
Встав с кровати, он подошёл к висевшему в углу зеркалу. На него смотрел нахмуренный, заросший парень. Пашка вгляделся в своё отражение... провёл рукой по небритой щеке. На какой-то миг он подумал, что в зеркале отражается не он, а какой-то совсем другой, незнакомый ему человек. А тот - он прежний, уже давно умер. В какой-то степени так оно и было...
Слишком много всего прошло с тех пор, как он уехал из родной деревни. За эти полгода. Слишком многое стало иным, и в первую очередь - он сам.
"Я убивал, - подумал Пашка. - Трех человек уже убил. Я - убийца"
На какой-то миг в сознании отчетливо всплыли слова, слышанные им не раз от Грановского. Про врагов революции, которых он сравнивал с крысами и тараканами. И о том, что они, чекисты, делают благое дело ради всеобщего счастья и будущей счастливой жизни. Очищают новое социалистическое общество.
"А когда-то ведь я верил всему этому, - подумал Пашка, сев на табурет и рассеянно проводя рукой по лбу. - Да и Грановский, похоже, верит. Он говорил об этом с такой убежденностью. Но только... почему он думает, что он прав? Что они все правы? А благое дело... чего тогда стоит оно, если его вершат такие, как Фома?"
- Нет, - тихо прошептал Пашка. - Не правы они. Нельзя строить счастье на убийствах и смертях. Нельзя.
Он наскоро умылся, плеснув в лицо холодной воды из ковшика. Затем побрился и опять подумал про Елену и о том, что скоро её увидит. На сердце было тягостно и тревожно, но тревогу эту заслонила собой радость. Когда он представил её большие глаза, светлые волосы, нежную улыбку, которую он видел, правда, всего лишь пару раз.
***
Во дворе он столкнулся с Завьяловым.
- Ну что, паря, жив? - как-то ехидно усмехнулся Антон, дымя самокруткой. - Смотри-ка, побрился даже.
- Ну... да, - Пашка кивнул
- Посидели то хорошо, вчера, а? - голос Завьялова был вполне доброжелательным, но глаза его почему-то прищурились.
- Шутишь что ли? - Пашка махнул рукой, - не рад я, что с Фомой связался. Башка до сих пор, как чугунная.
- Не привыкший ты пить ещё, - усмехнулся Завьялов, - а Фома... - он на мгновение замолчал, сплюнув себе под ноги, - Фому я сегодня с утреца уже видел. Кстати, он просил тебя зайти к нему в кабинет. Он сейчас там.
- Меня? - переспросил Пашка.
Сердце упало куда-то вниз. Он подумал, что Фомину уже всё известно. И о пропавших пропусках. И вообще, обо всех его, Пашкиных планах.
- Ну да, тебя, - Завьялов посмотрел на него с легким недоумением:
- Эге, чего ты побледнел-то? Или Фому так боишься?
Антон опять усмехнулся:
- Ну так сам виноват. Сам эти посиделки с ним устроил, а что теперь уж...
- Ладно, Антоха, - Пашка примирительно дотронулся до плеча Завьялова. - Спасибо, что передал.
- Ну давай, удачи, - протянул ему в спину Антон.
Фомин, как ни странно, выглядел довольно бодрым, даже оживленным. Только лицо было, пожалуй, бледнее обычного. И под глазами темнели круги.
Он царственным жестом кивнул Пашке, сказав присаживаться. У входной двери стоял ещё один чекист, Корнеенко. Пашка почти не общался с ним, знал только, что Глеб Корнеенко почти год воевал в Красной армии, был ранен в руку. А потом вот, оказался в ЧК. Как и почему так получилось - Пашка не спрашивал. Корнеенко тоже слегка кивнул Пашке, продолжая стоять у входной двери.
Фомин некоторое время молчал, и Пашка почувствовал, что ещё немного, и он сам сорвётся. Напряжение росло. Фомин быстро забарабанил длинными пальцами по столу. Видимо, это был его любимый жест. Пашка кашлянул, стараясь изо всех сил выглядеть спокойно и не обращать внимание на поползший вдоль позвоночника противный липкий холодок. Холодок страха...
- Понравился ты мне, Павло, - вдруг выдал Фомин, и на его губах появилась улыбка. - Есть в тебе что-то... что-то такое, настоящее.
Пашка перевел взгляд за зарешеченное окно, лихорадочно думая, что всё это может означать. Искренне ли говорит Фомин или это своеобразное издевательство перед тем, как он выложит Пашке всё - и о пропавших пропусках и...
- Хороший ты парень, - продолжал Фомин, - не испорченный ещё жизнью.
- Да ладно вам, Сергей Иванович, - буркнул Пашка.
- Я знаю, что говорю, - усмехнулся Фомин. - Хочу тебе подарочек сделать. Увольнительную до завтрашнего вечера. Хочешь, сходи в город прогуляйся. Делами своими займись. Или может ещё куда соберешься. Или к кому. Есть у тебя баба-то?
Он усмехнулся. А Пашка, несмотря на радость от того, что о пропусках Фомину скорее всего ещё ничего не известно, почувствовал знакомую тошноту.
Слово "баба" в устах Фомина прозвучало как-то особенно цинично. Пашка вспомнил почему-то о несчастной генеральской дочке, к которой накануне предлагал пойти Фомин. И о том, что с ней теперь. Сердце сдавила жалость.
Фомин заинтересованно смотрел Пашке в глаза, ожидая ответа.
- Да, есть, - тихо сказал Пашка.
- Ну вот и славно. Свободен будешь сегодня после двух и завтра до десяти вечера. Понятно, Павло?
- Да, - Пашка кивнул, - спасибо вам, Сергей Иванович.
- Да не за что. Подарочек тебе, - Фомин закашлялся и жадно отпил воды из графина. Прямо из горлышка.
Корнеенко, стоявший у двери, молча слушал их разговор. И Пашка с тревогой подумал, зачем он здесь. Фомин перехватил Пашкин взгляд, направленный на Корнеенко.
- Увольнительная у тебя с двух часов, Павло - проговорил он. - Сейчас одиннадцать. Ещё немного поработаешь.
- Слушаюсь, Сергей Иванович, - ответил Пашка. - Что за работа?
- Допрос, - бросил ему Фомин.
И хотя Пашка понимал, что придется всего лишь присутствовать на допросе кого-то из заключенных, по его спине опять пробежал холодок.
