Глеб узнал и о том, что в декабре 1915-го года Михаил Демичев сделал ей предложение.
- Так, так, так... что-то начинает проясняться, - проговорил Глеб, откладывая в сторону старую тетрадь и поднимаясь из-за стола. От напряжённого чтения у него заболели глаза. Он пошёл на кухню, сварил себе чашку крепкого кофе, съел бутерброд с колбасой, выкурил сигарету и задумался, глядя в окно. Посмотрел на часы. Циферблат показывал уже половину двенадцатого вечера.
"На сегодня надо бы уже закругляться и ложиться спать", - подумал Глеб.
Завтра перед работой он хотел ещё успеть заскочить к матери в больницу.
Но вернувшись в комнату, включил настольную лампу, сел за стол и, открыв старую тетрадку, опять стал читать записи Лу-Лу.
"29-е декабря 1915-года
Вчера был удивительный день. Я познакомилась с необыкновенным человеком. Это Мишин друг, и они знают друг друга с детских лет, вместе учились в гимназии. А Ян сейчас живёт и работает в Петербурге, а в Вельск приезжает к своей матери. Вот то немногое, что он мне про себя рассказал. А ещё он пишет стихи. Но я как-то постеснялась попросить его что-нибудь почитать, а теперь так жалею об этом. Вдруг мы больше не увидимся? Правда я пригласила его и Мишу к нам с Мусенькой на Рождество. Но кто знает, придёт ли он? Но они с Михаилом обещали придти. А я вела себя вчера, наверное, как глупая девчонка - то краснела, то бледнела. И смеялась не к месту.
Теперь вспоминаю, и мне немного стыдно за себя. Что он обо мне подумал? Но всё равно... мне сейчас так тепло и радостно на душе, как давно уже не было.
Просто от мысли о нём. Скорее бы дожить до Рождества и увидеть Яна ещё раз.
И я еще не знаю, как сказать Мише... Он ждёт ответ. И я понимаю, что мой отказ его больно ранит. Но всё-таки надо набраться смелости и всё ему сказать."
Глеб прочитал эту запись и почувствовал в груди какой-то неприятный холодок.
"Чем дальше - тем интереснее, - подумал он. - Значит, мой прадед дружил с Солганским, да ещё и с детских лет".
Разбросанные ранее отдельные пазлы вдруг стали складываться в его сознании в целостную картинку. Выходила она, правда, довольно безобразной.
Как отражение, которое получается, когда смотришь в кривое зеркало...
- Где же эта бумага? - пробормотал Глеб, открыв ящик стола и перелистывая бумаги - протоколы допросов Солганского, которые ему распечатала Лиза.
Наконец он нашёл и вытащил листок, который искал.
Листок, помеченный 12-ым февраля 1920-го года. Взяв его в руки, он ещё раз внимательно прочитал, что там было написано. Свидетельские показания Михаила Демичева, которые он давал в Вельской Чрезвычайной комиссии. Показания против его друга, Яна Солганского.
Глеб почувствовал начинающуюся тупую головную боль. В висках запульсировала кровь. Подойдя к форточке, он слегка приоткрыл её и вдохнул свежий морозный воздух.
- Всё ясно... - тихо проговорил Глеб. - Это же получается просто история одного предательства.
Теперь понятно, почему мне снился тот сон про девятый круг ада.
В начале 1923-го года Михаил Демичев, как хорошо зарекомендовавший себя работник, пошёл на повышение - стал возглавлять комиссию по конфискатам.
Это означало увеличение зарплаты и двойной продовольственный паёк. Кроме того, теперь ему перепадали и некоторые хорошие конфискованные вещи. Ведь далеко не всё отходило в пользу одной только молодой республики.
Однажды он принёс красивую соболиную шубку и зайдя в гостиную, накинул её на плечи Лу-Лу, сидевшей в кресле.
- Люся, померяй. Я думаю, тебе подойдет.
Лу-Лу быстро встала, придерживая шубку руками. Нахмурила брови.
- Откуда это у тебя, Миша?
- Не важно. Тебе очень идёт, взгляни сама. Да и ты говорила, что тебе к зиме что-то тёплое надо.
- Это из конфискованных вещей при обыске? - тихо спросила Лу-Лу, - да, Миша? Или это... одежда, оставшаяся от расстрелянных? Прости, но я не буду это носить.
И скинув шубку с плеч, она бросила её в кресло.
- И прошу тебя, Миша, не приноси мне больше подобных вещей, - проговорила Лу-Лу и быстро вышла из комнаты.
"Ну и иди к чёрту!" - уже хотел крикнуть ей вслед Демичев. Но взял себя в руки и промолчал.
Последнее время их отношения были натянутыми. Наверное с того самого момента, когда Демичев ударил Лу-Лу. И хотя потом он всегда старался быть с ней нежным и больше не повторять эту ошибку, он видел, что с женой произошли какие-то необратимые перемены. Словно невидимый барьер между ними стал ещё сильнее.
И от этого Михаил злился. А злость и раздражение, а также напряжение на работе он привык снимать спиртным. Вот и сейчас, как только Лу-Лу вышла, он подошёл к шкафчику, достал графин с водкой, налил в стакан и выпил, даже не закусывая.
Он обернулся к окну, и его взгляд упал на светлую шубку, лежавшую в кресле.
"Красиво смотрелась бы на ней", - подумал Демичев.
И вспомнил слова, которые ему сказала Лу-Лу...
- А даже если и с расстрелянных снято. Ну и что? - проговорил Михаил.
Он со злостью сел за стол, и налил в стакан ещё водки. Выпил.
И ещё последнее время ему почему-то часто вспоминался его последний разговор с Солганским. В ту последнюю ночь перед его арестом.
"Счастье нельзя строить на крови. Иначе, не счастье это получится, а что-то страшное, уродливое" - вспомнил он сказанные Яном слова и усмехнулся.
И хотя сейчас его сознание затуманил алкоголь, и многое стало казаться ерундой, в глубине души периодически всплывало горькое осознание того, что Солганский был прав.
Ванечка Демичев рос хорошеньким, но слабым и болезненным ребёнком.
Лу-Лу не работала и почти всё своё время посвящала сыну.
Ванечка часто простужался и болел. И тогда Лу-Лу подолгу, иногда по полночи просиживала у его кроватки.
А когда ребёнок выздоравливал, Лу-Лу любила гулять с ним, читала ему сказки и коротенькие стихи. И часто, когда Демичев не слышал, называла мальчика Яном.
Ребенок был единственным светлым лучиком в её безрадостной жизни.
Но жизнь всё-таки продолжалась, и Лу-Лу постепенно свыклась с ней, как свыкаются с чем-то неизбежным, что уже нельзя изменить. Слишком многое в этой жизни ей не нравилось - и работа её мужа, с которой он часто приходил нетрезвым. А иногда приносил домой конфискованные вещи.
И глядя на них, она чувствовала в сердце боль и тяжесть, потому что сразу вспоминала расстрелянного Солганского. И она старалась их не трогать.
Да и слишком многое она старалась теперь не затрагивать, в том числе и душевно. И часто ей казалось, что внутри её души уже давно что-то вроде выжженной земли, на которой больше уже никогда ничего не взойдёт. Она не любила мужа, но почти каждую ночь терпела его прикосновения и ласки.
Она не любила эту жизнь, но терпела её ради ребёнка.
И слово "терпеть" теперь надёжно и прочно вошло в её сознание.
Летом 1926-го года Лу-Лу получила тревожное известие из Тюмени. Её сестра, Маруся, писала о смерти их тёти, которая до этого уже несколько лет тяжело болела.
- На похороны я уже не успею, - говорила Лу-Лу Демичеву, держа в руках конверт, - но всё равно я должна туда поехать.
- Я всё понимаю, Люся, - отозвался Михаил. - Но я с тобой ехать не могу, последнее время очень много работы. Да и Ивана тебе с собой лучше не брать, он и так простужается слишком часто.
- Миша, я понимаю, - Лу-Лу села за стол. - Я поеду одна.
Только как быть с Ванечкой? Надо, чтобы кто-то за ним присматривал. Может быть, на время взять няню?
- Не надо няню, - Демичев встал и сел напротив неё за стол, - я попрошу Антонину. - Она всё равно живёт здесь. И Ваня её хорошо знает. Но я надеюсь, ты уедешь ненадолго?
- Спасибо, Миша. Конечно ненадолго. На несколько дней, не больше.
- Ну, хорошо, - Михаил встал, слегка обнял жену за плечи и направился к выходу. - Тогда пойду, поговорю с Антониной.
А Лу-Лу пошла в спальню собирать вещи.
Сёстры сидели за большим круглым столом в квартире их тёти. Маруся сделала чай и принесла какое-то печенье, но Лу-Лу совсем не хотелось есть.
На похороны тёти она, как и думала, не успела. Но с утра они были на кладбище, и Лу-Лу положила на серую гранитную плиту несколько бордовых роз.
- Надо разобрать тётины вещи, - сказала Маруся.
Лу-Лу кивнула, делая глоток остывшего чая.
- Сколько же мы не виделись, Муся? - спросила она сестру.
- Больше двух лет.
- И тётю я столько же не видела, - грустно сказала Лу-Лу. - А теперь... всё.
Она вытерла выступившие на глазах слёзы.
- Да, Люся... - вздохнула сестра. - Царствие ей небесное.
В комнате повисла пауза.
- А знаешь что? - вдруг уже другим, более весёлым тоном сказала Маруся, - я хочу сказать тебе одну вещь.
Лу-Лу посмотрела на неё, и Маруся, улыбнувшись, кивнула на свой, пока ещё совсем не заметный, живот.
- Ой, милая, я так за тебя рада, - Лу-Лу встала и обняла сестру. - И когда ждёте прибавления?
- Ещё не скоро, где-то в январе, - улыбнулась Маруся, - знаешь, Люсенька, а я-то как рада. И у Ванечки появится кузен.
- Или кузина, - засмеялась Лу-Лу.
- Ну а как ты? Как у вас с Мишей, всё хорошо? - спросила Маруся, взяв сестру за руку.
- Да, всё нормально, - односложно ответила Лу-Лу. - Ванечка только часто болеет, но это многие маленькие дети так.
Маруся кивнула.
- Надо бы разобрать тётины вещи, - опять повторила она.
- Да, конечно, - ответила Лу-Лу, - я этим и займусь.
Всё равно несколько дней буду здесь жить.
- Хорошо, милая. А я пойду, - Маруся встала из-за стола, - скоро Дмитрий со службы придёт.
Дмитрием звали её мужа. После свадьбы Маруся от тети переехала к мужу, у которого и жила последние годы.
Сёстры попрощались. Маруся обещала зайти на следующий день, ближе к вечеру вместе с мужем. Лу-Лу закрыла за ней дверь и осталась в квартире одна.
На следующее утро она проснулась довольно поздно. Сквозь тёмно-синюю штору пробивался луч яркого солнечного света.
"Который час? - подумала Лу-Лу, - наверное, уже почти полдень".
- Бог мой, уже одиннадцать часов! - воскликнула она, взглянув на висевшие на стене большие часы. Отдёрнула штору, и в комнату ворвалось солнце. Было уже очень жарко. Лу-Лу открыла окно. Быстро оделась. Позавтракав, она пошла в гостиную. И, находясь одна в этой квартире, она вдруг почувствовала, как на неё нахлынули воспоминания. О том времени, когда она жила здесь ещё вместе с тётей и Марусей. И когда Ян был ещё жив, а она так ждала от него письма, хоть какой-то весточки. И писала в Вельск Михаилу.
"Как будто всё это было в какой-то совсем другой жизни, - подумала Лу-Лу. - Когда я сама ещё была жива".
Она подошла к большому секретеру, открыла его. Выдвинула ящичек. Там была большая резная шкатулка с письмами. Лу-Лу открыла её и грустно вздохнула, перебирая в памяти моменты жизни с тётей.
Совершенно неожиданно зазвенел колокольчик у входной двери. Лу-Лу вздрогнула.
"Кто это может быть?" - с тревогой подумала она. - Для Маруси ещё слишком рано. Может быть соседи или почтальон?
Поправив перед зеркалом прядь волос, она подошла к двери и открыла её.
На пороге стояла невысокая и худенькая молодая женщина. Большие серые глаза, небольшой носик, круглое лицо в обрамлении волнистых каштановых волос. Девушка была миловидная, но бледная и какая-то очень измождённая. Одета она тоже была неважно - в какой-то старой кофте и длинной юбке, на плечах был наброшен платок. В руках она держала что-то вроде котомки. Но несмотря на плохую одежду, Лу-Лу почувствовала в ней какое-то внутреннее достоинство, выдававшее благородное происхождение.
- Здравствуйте, - проговорила девушка.
У нее был очень приятный голос, и Лу-Лу опять подумала, что она не из самой простой семьи.
- Вы Людмила Солганская?
- Да, это я, - ответила Лу-Лу, непонимающе глядя на неожиданную гостью, - у вас ко мне какое-то дело?
- Да, - девушка кивнула.
- Проходите, - Лу-Лу указала ей в сторону прихожей. - Не стойте на пороге.
Девушка вошла в квартиру. Усталым движением опустила котомку на пол, и Лу-Лу увидела, что она действительно очень худенькая. Почти до истощения.
- А меня зовут Нина Маркова, - сказала девушка. - Я от вашего мужа.
- От Михаила? - вскинула брови Лу-Лу. - Но он же в Вельске. С ним... что-то случилось?
- Михаил? - девушка в свою очередь с удивлением посмотрела на Лу-Лу, - Нет, нет. Я от Яна Солганского, Он просил меня вам написать. Но написать никак не получалось, я только два дня назад освободилась, была в лагере. Это здесь, под Тюменью. Ян сказал мне ваш адрес, когда мы сидели с ним вместе в одной камере. Это было ещё в Петрограде. Я запомнила адрес. И вот только сейчас попала к вам. Простите... Может быть, лучше было всё-таки написать?
- Боже мой... Ян, - Лу-Лу опёрлась рукой о стенку, к горлу подкатил комок.
Несколько мгновений она молчала, из глаз потекли слёзы.
- Простите, - тихо сказала Нина, - может мне лучше уйти?
- Нет-нет, Ниночка, - Лу-Лу схватила её за руку. - Проходите в квартиру. Проходите. И расскажите мне про Яна. Всё, что вам известно.
- Ваш муж был удивительным человеком, - сказала Ниночка.
Они сидели в гостиной на небольшом диванчике.
Нина рассказывала, а Лу-Лу слушала её, вытирая платком слёзы.
- Даже вспоминать это тяжело, - Нина вздохнула. - Его избивали на каждом допросе, да так, что... Но он держался. И при этом находил в себе силы поддерживать других. Меня вообще оберегал, я это чувствовала. А мне было тогда восемнадцать, совсем ещё девчонка.
И Ян часто вспоминал про вас. Как-то сказал, что вы - самая красивая женщина на свете. И что он вас очень любит.
Лу-Лу встала и отошла к окну.
- Простите меня, - сказала Нина, - я причиняю вам боль...
- Ничего, Ниночка, - Лу-Лу вытерла слёзы и вернулась на прежнее место. - Я выдержу. Расскажите мне всё, что вы помните про Яна. Я должна это знать.
Ниночка немного помолчала, как будто что-то вспоминая. Потом начала по-порядку свой горький рассказ. Она рассказала, как впервые увидела Солганского. И как этот, избитый до полусмерти человек, беспокоился, чтобы она заняла место на нарах, иначе ей пришлось бы ночевать на полу.
Ниночка грустно улыбнулась и замолчала.
- Да, - тихо сказала Лу-Лу, - Ян всегда был таким. Очень добрым. Рассказывайте дальше, Нина, прошу вас.
Она уже справилась со слезами и сидела, комкая в руках тонкий кружевной платочек. Её потемневшие глаза резко выделялись на бледном лице.
- Мы пробыли с ним вместе в камере чуть более двух недель, - продолжила рассказ Ниночка. - Ян рассказал мне, что его обвинили в каком-то заговоре в Петрограде, в котором он не принимал участия. Даже не слышал про него.
Просто его имя случайно назвал какой-то человек, с которым он раньше работал. По-моему так. И вот они требовали, чтобы он признался, что участвовал. И что написал какую-то брошюру против власти. Ян всё отрицал.
Лу-Лу молча слушала, прижав платочек к губам.
- Он вёл себя очень сильно, - сказала Ниночка, - сильный душевно человек.
- И я помню, что была Пасха. Потом прошли ещё два дня, а потом...
Ниночка замолчала.
- Его расстреляли? - всё таким же тихим голосом спросила Лу-Лу.
Нина кивнула.
- Да. Но за пару дней перед этим Ян успел сказать мне ваш адрес, здесь, в Тюмени. Он очень переживал, что обещал вам написать, но письма до вас не дошли.
- Так, так, так... что-то начинает проясняться, - проговорил Глеб, откладывая в сторону старую тетрадь и поднимаясь из-за стола. От напряжённого чтения у него заболели глаза. Он пошёл на кухню, сварил себе чашку крепкого кофе, съел бутерброд с колбасой, выкурил сигарету и задумался, глядя в окно. Посмотрел на часы. Циферблат показывал уже половину двенадцатого вечера.
"На сегодня надо бы уже закругляться и ложиться спать", - подумал Глеб.
Завтра перед работой он хотел ещё успеть заскочить к матери в больницу.
Но вернувшись в комнату, включил настольную лампу, сел за стол и, открыв старую тетрадку, опять стал читать записи Лу-Лу.
"29-е декабря 1915-года
Вчера был удивительный день. Я познакомилась с необыкновенным человеком. Это Мишин друг, и они знают друг друга с детских лет, вместе учились в гимназии. А Ян сейчас живёт и работает в Петербурге, а в Вельск приезжает к своей матери. Вот то немногое, что он мне про себя рассказал. А ещё он пишет стихи. Но я как-то постеснялась попросить его что-нибудь почитать, а теперь так жалею об этом. Вдруг мы больше не увидимся? Правда я пригласила его и Мишу к нам с Мусенькой на Рождество. Но кто знает, придёт ли он? Но они с Михаилом обещали придти. А я вела себя вчера, наверное, как глупая девчонка - то краснела, то бледнела. И смеялась не к месту.
Теперь вспоминаю, и мне немного стыдно за себя. Что он обо мне подумал? Но всё равно... мне сейчас так тепло и радостно на душе, как давно уже не было.
Просто от мысли о нём. Скорее бы дожить до Рождества и увидеть Яна ещё раз.
И я еще не знаю, как сказать Мише... Он ждёт ответ. И я понимаю, что мой отказ его больно ранит. Но всё-таки надо набраться смелости и всё ему сказать."
Глеб прочитал эту запись и почувствовал в груди какой-то неприятный холодок.
"Чем дальше - тем интереснее, - подумал он. - Значит, мой прадед дружил с Солганским, да ещё и с детских лет".
Разбросанные ранее отдельные пазлы вдруг стали складываться в его сознании в целостную картинку. Выходила она, правда, довольно безобразной.
Как отражение, которое получается, когда смотришь в кривое зеркало...
- Где же эта бумага? - пробормотал Глеб, открыв ящик стола и перелистывая бумаги - протоколы допросов Солганского, которые ему распечатала Лиза.
Наконец он нашёл и вытащил листок, который искал.
Листок, помеченный 12-ым февраля 1920-го года. Взяв его в руки, он ещё раз внимательно прочитал, что там было написано. Свидетельские показания Михаила Демичева, которые он давал в Вельской Чрезвычайной комиссии. Показания против его друга, Яна Солганского.
Глеб почувствовал начинающуюся тупую головную боль. В висках запульсировала кровь. Подойдя к форточке, он слегка приоткрыл её и вдохнул свежий морозный воздух.
- Всё ясно... - тихо проговорил Глеб. - Это же получается просто история одного предательства.
Теперь понятно, почему мне снился тот сон про девятый круг ада.
***
В начале 1923-го года Михаил Демичев, как хорошо зарекомендовавший себя работник, пошёл на повышение - стал возглавлять комиссию по конфискатам.
Это означало увеличение зарплаты и двойной продовольственный паёк. Кроме того, теперь ему перепадали и некоторые хорошие конфискованные вещи. Ведь далеко не всё отходило в пользу одной только молодой республики.
Однажды он принёс красивую соболиную шубку и зайдя в гостиную, накинул её на плечи Лу-Лу, сидевшей в кресле.
- Люся, померяй. Я думаю, тебе подойдет.
Лу-Лу быстро встала, придерживая шубку руками. Нахмурила брови.
- Откуда это у тебя, Миша?
- Не важно. Тебе очень идёт, взгляни сама. Да и ты говорила, что тебе к зиме что-то тёплое надо.
- Это из конфискованных вещей при обыске? - тихо спросила Лу-Лу, - да, Миша? Или это... одежда, оставшаяся от расстрелянных? Прости, но я не буду это носить.
И скинув шубку с плеч, она бросила её в кресло.
- И прошу тебя, Миша, не приноси мне больше подобных вещей, - проговорила Лу-Лу и быстро вышла из комнаты.
"Ну и иди к чёрту!" - уже хотел крикнуть ей вслед Демичев. Но взял себя в руки и промолчал.
Последнее время их отношения были натянутыми. Наверное с того самого момента, когда Демичев ударил Лу-Лу. И хотя потом он всегда старался быть с ней нежным и больше не повторять эту ошибку, он видел, что с женой произошли какие-то необратимые перемены. Словно невидимый барьер между ними стал ещё сильнее.
И от этого Михаил злился. А злость и раздражение, а также напряжение на работе он привык снимать спиртным. Вот и сейчас, как только Лу-Лу вышла, он подошёл к шкафчику, достал графин с водкой, налил в стакан и выпил, даже не закусывая.
Он обернулся к окну, и его взгляд упал на светлую шубку, лежавшую в кресле.
"Красиво смотрелась бы на ней", - подумал Демичев.
И вспомнил слова, которые ему сказала Лу-Лу...
- А даже если и с расстрелянных снято. Ну и что? - проговорил Михаил.
Он со злостью сел за стол, и налил в стакан ещё водки. Выпил.
И ещё последнее время ему почему-то часто вспоминался его последний разговор с Солганским. В ту последнюю ночь перед его арестом.
"Счастье нельзя строить на крови. Иначе, не счастье это получится, а что-то страшное, уродливое" - вспомнил он сказанные Яном слова и усмехнулся.
И хотя сейчас его сознание затуманил алкоголь, и многое стало казаться ерундой, в глубине души периодически всплывало горькое осознание того, что Солганский был прав.
***
Ванечка Демичев рос хорошеньким, но слабым и болезненным ребёнком.
Лу-Лу не работала и почти всё своё время посвящала сыну.
Ванечка часто простужался и болел. И тогда Лу-Лу подолгу, иногда по полночи просиживала у его кроватки.
А когда ребёнок выздоравливал, Лу-Лу любила гулять с ним, читала ему сказки и коротенькие стихи. И часто, когда Демичев не слышал, называла мальчика Яном.
Ребенок был единственным светлым лучиком в её безрадостной жизни.
Но жизнь всё-таки продолжалась, и Лу-Лу постепенно свыклась с ней, как свыкаются с чем-то неизбежным, что уже нельзя изменить. Слишком многое в этой жизни ей не нравилось - и работа её мужа, с которой он часто приходил нетрезвым. А иногда приносил домой конфискованные вещи.
И глядя на них, она чувствовала в сердце боль и тяжесть, потому что сразу вспоминала расстрелянного Солганского. И она старалась их не трогать.
Да и слишком многое она старалась теперь не затрагивать, в том числе и душевно. И часто ей казалось, что внутри её души уже давно что-то вроде выжженной земли, на которой больше уже никогда ничего не взойдёт. Она не любила мужа, но почти каждую ночь терпела его прикосновения и ласки.
Она не любила эту жизнь, но терпела её ради ребёнка.
И слово "терпеть" теперь надёжно и прочно вошло в её сознание.
Летом 1926-го года Лу-Лу получила тревожное известие из Тюмени. Её сестра, Маруся, писала о смерти их тёти, которая до этого уже несколько лет тяжело болела.
- На похороны я уже не успею, - говорила Лу-Лу Демичеву, держа в руках конверт, - но всё равно я должна туда поехать.
- Я всё понимаю, Люся, - отозвался Михаил. - Но я с тобой ехать не могу, последнее время очень много работы. Да и Ивана тебе с собой лучше не брать, он и так простужается слишком часто.
- Миша, я понимаю, - Лу-Лу села за стол. - Я поеду одна.
Только как быть с Ванечкой? Надо, чтобы кто-то за ним присматривал. Может быть, на время взять няню?
- Не надо няню, - Демичев встал и сел напротив неё за стол, - я попрошу Антонину. - Она всё равно живёт здесь. И Ваня её хорошо знает. Но я надеюсь, ты уедешь ненадолго?
- Спасибо, Миша. Конечно ненадолго. На несколько дней, не больше.
- Ну, хорошо, - Михаил встал, слегка обнял жену за плечи и направился к выходу. - Тогда пойду, поговорю с Антониной.
А Лу-Лу пошла в спальню собирать вещи.
***
Сёстры сидели за большим круглым столом в квартире их тёти. Маруся сделала чай и принесла какое-то печенье, но Лу-Лу совсем не хотелось есть.
На похороны тёти она, как и думала, не успела. Но с утра они были на кладбище, и Лу-Лу положила на серую гранитную плиту несколько бордовых роз.
- Надо разобрать тётины вещи, - сказала Маруся.
Лу-Лу кивнула, делая глоток остывшего чая.
- Сколько же мы не виделись, Муся? - спросила она сестру.
- Больше двух лет.
- И тётю я столько же не видела, - грустно сказала Лу-Лу. - А теперь... всё.
Она вытерла выступившие на глазах слёзы.
- Да, Люся... - вздохнула сестра. - Царствие ей небесное.
В комнате повисла пауза.
- А знаешь что? - вдруг уже другим, более весёлым тоном сказала Маруся, - я хочу сказать тебе одну вещь.
Лу-Лу посмотрела на неё, и Маруся, улыбнувшись, кивнула на свой, пока ещё совсем не заметный, живот.
- Ой, милая, я так за тебя рада, - Лу-Лу встала и обняла сестру. - И когда ждёте прибавления?
- Ещё не скоро, где-то в январе, - улыбнулась Маруся, - знаешь, Люсенька, а я-то как рада. И у Ванечки появится кузен.
- Или кузина, - засмеялась Лу-Лу.
- Ну а как ты? Как у вас с Мишей, всё хорошо? - спросила Маруся, взяв сестру за руку.
- Да, всё нормально, - односложно ответила Лу-Лу. - Ванечка только часто болеет, но это многие маленькие дети так.
Маруся кивнула.
- Надо бы разобрать тётины вещи, - опять повторила она.
- Да, конечно, - ответила Лу-Лу, - я этим и займусь.
Всё равно несколько дней буду здесь жить.
- Хорошо, милая. А я пойду, - Маруся встала из-за стола, - скоро Дмитрий со службы придёт.
Дмитрием звали её мужа. После свадьбы Маруся от тети переехала к мужу, у которого и жила последние годы.
Сёстры попрощались. Маруся обещала зайти на следующий день, ближе к вечеру вместе с мужем. Лу-Лу закрыла за ней дверь и осталась в квартире одна.
На следующее утро она проснулась довольно поздно. Сквозь тёмно-синюю штору пробивался луч яркого солнечного света.
"Который час? - подумала Лу-Лу, - наверное, уже почти полдень".
- Бог мой, уже одиннадцать часов! - воскликнула она, взглянув на висевшие на стене большие часы. Отдёрнула штору, и в комнату ворвалось солнце. Было уже очень жарко. Лу-Лу открыла окно. Быстро оделась. Позавтракав, она пошла в гостиную. И, находясь одна в этой квартире, она вдруг почувствовала, как на неё нахлынули воспоминания. О том времени, когда она жила здесь ещё вместе с тётей и Марусей. И когда Ян был ещё жив, а она так ждала от него письма, хоть какой-то весточки. И писала в Вельск Михаилу.
"Как будто всё это было в какой-то совсем другой жизни, - подумала Лу-Лу. - Когда я сама ещё была жива".
Она подошла к большому секретеру, открыла его. Выдвинула ящичек. Там была большая резная шкатулка с письмами. Лу-Лу открыла её и грустно вздохнула, перебирая в памяти моменты жизни с тётей.
Совершенно неожиданно зазвенел колокольчик у входной двери. Лу-Лу вздрогнула.
"Кто это может быть?" - с тревогой подумала она. - Для Маруси ещё слишком рано. Может быть соседи или почтальон?
Поправив перед зеркалом прядь волос, она подошла к двери и открыла её.
На пороге стояла невысокая и худенькая молодая женщина. Большие серые глаза, небольшой носик, круглое лицо в обрамлении волнистых каштановых волос. Девушка была миловидная, но бледная и какая-то очень измождённая. Одета она тоже была неважно - в какой-то старой кофте и длинной юбке, на плечах был наброшен платок. В руках она держала что-то вроде котомки. Но несмотря на плохую одежду, Лу-Лу почувствовала в ней какое-то внутреннее достоинство, выдававшее благородное происхождение.
- Здравствуйте, - проговорила девушка.
У нее был очень приятный голос, и Лу-Лу опять подумала, что она не из самой простой семьи.
- Вы Людмила Солганская?
- Да, это я, - ответила Лу-Лу, непонимающе глядя на неожиданную гостью, - у вас ко мне какое-то дело?
- Да, - девушка кивнула.
- Проходите, - Лу-Лу указала ей в сторону прихожей. - Не стойте на пороге.
Девушка вошла в квартиру. Усталым движением опустила котомку на пол, и Лу-Лу увидела, что она действительно очень худенькая. Почти до истощения.
- А меня зовут Нина Маркова, - сказала девушка. - Я от вашего мужа.
- От Михаила? - вскинула брови Лу-Лу. - Но он же в Вельске. С ним... что-то случилось?
- Михаил? - девушка в свою очередь с удивлением посмотрела на Лу-Лу, - Нет, нет. Я от Яна Солганского, Он просил меня вам написать. Но написать никак не получалось, я только два дня назад освободилась, была в лагере. Это здесь, под Тюменью. Ян сказал мне ваш адрес, когда мы сидели с ним вместе в одной камере. Это было ещё в Петрограде. Я запомнила адрес. И вот только сейчас попала к вам. Простите... Может быть, лучше было всё-таки написать?
- Боже мой... Ян, - Лу-Лу опёрлась рукой о стенку, к горлу подкатил комок.
Несколько мгновений она молчала, из глаз потекли слёзы.
- Простите, - тихо сказала Нина, - может мне лучше уйти?
- Нет-нет, Ниночка, - Лу-Лу схватила её за руку. - Проходите в квартиру. Проходите. И расскажите мне про Яна. Всё, что вам известно.
Глава 21 РАССКАЗ НИНОЧКИ
- Ваш муж был удивительным человеком, - сказала Ниночка.
Они сидели в гостиной на небольшом диванчике.
Нина рассказывала, а Лу-Лу слушала её, вытирая платком слёзы.
- Даже вспоминать это тяжело, - Нина вздохнула. - Его избивали на каждом допросе, да так, что... Но он держался. И при этом находил в себе силы поддерживать других. Меня вообще оберегал, я это чувствовала. А мне было тогда восемнадцать, совсем ещё девчонка.
И Ян часто вспоминал про вас. Как-то сказал, что вы - самая красивая женщина на свете. И что он вас очень любит.
Лу-Лу встала и отошла к окну.
- Простите меня, - сказала Нина, - я причиняю вам боль...
- Ничего, Ниночка, - Лу-Лу вытерла слёзы и вернулась на прежнее место. - Я выдержу. Расскажите мне всё, что вы помните про Яна. Я должна это знать.
Ниночка немного помолчала, как будто что-то вспоминая. Потом начала по-порядку свой горький рассказ. Она рассказала, как впервые увидела Солганского. И как этот, избитый до полусмерти человек, беспокоился, чтобы она заняла место на нарах, иначе ей пришлось бы ночевать на полу.
Ниночка грустно улыбнулась и замолчала.
- Да, - тихо сказала Лу-Лу, - Ян всегда был таким. Очень добрым. Рассказывайте дальше, Нина, прошу вас.
Она уже справилась со слезами и сидела, комкая в руках тонкий кружевной платочек. Её потемневшие глаза резко выделялись на бледном лице.
- Мы пробыли с ним вместе в камере чуть более двух недель, - продолжила рассказ Ниночка. - Ян рассказал мне, что его обвинили в каком-то заговоре в Петрограде, в котором он не принимал участия. Даже не слышал про него.
Просто его имя случайно назвал какой-то человек, с которым он раньше работал. По-моему так. И вот они требовали, чтобы он признался, что участвовал. И что написал какую-то брошюру против власти. Ян всё отрицал.
Лу-Лу молча слушала, прижав платочек к губам.
- Он вёл себя очень сильно, - сказала Ниночка, - сильный душевно человек.
- И я помню, что была Пасха. Потом прошли ещё два дня, а потом...
Ниночка замолчала.
- Его расстреляли? - всё таким же тихим голосом спросила Лу-Лу.
Нина кивнула.
- Да. Но за пару дней перед этим Ян успел сказать мне ваш адрес, здесь, в Тюмени. Он очень переживал, что обещал вам написать, но письма до вас не дошли.
